Додикович мгновенно прибрал брошенное к рукам и столь  же  мгновенно
реализовал местным жителям.
   Через сутки после американцев уехал со своей компанией  Звягинцев,  да  и
Скудин поволок обратно в Питер свой крест - Эдика, наширявшегося до кондиций
полностью непотребных... И вот настал день третий. Завершающий.  Последними,
словно капитаны тонущего дредноута,  лагерь  покидали  капитаны  Гринберг  и
Капустин...
   - Женя, налетай, жрать готово! - Обжигаясь, Боря разломил профессионально
испеч„нную картофелину, подул на не„, обмакнул в соль.  -  А  то  когда  ещ„
прид„тся.
   Небось не "Аэрофлот"...
   Он знал, о ч„м говорил. Лететь домой им предстояло военным бортом.
   Дважды упрашивать Гринберга не пришлось. Он с удовольствием  устроился  у
костерка, выгреб из углей разогревшуюся банку  туш„нки  и  жестом  фокусника
извл„к откуда-то початую бутылку коньяка.
   - Давай, Боря. Чтобы у наших детей были крутые родители...
   Холодный ветер шелестел листвой, морщил поверхность озера. Старая  ворона
на  ольхе  каркнула  раскатисто  и  громко,  распушив  перо,  зло  сверкнула
бусинками глаз - что, напакостили в тайболе, а теперь с концами?  Тоже  мне,
мол, венцы мироздания. Ну ничего - далеко не уйдете,  у  Рото-абимо  длинные
руки...
   Но тут поблизости мощно заревели  дизеля,  и  старая  карга  сорвалась  с
ветки, успев только крикнуть на прощание:
   - Кар-р-рамба!
   Прибыл Василий Грызлов. С превеликим шумом и воинской  точностью.  Ч„ртом
выскочив из  бронетранспортера,  он  приложил  руку  к  козырьку  и  струной
вытянулся перед Гринбергом:
   - Здравия желаю, товарищ генерал! Разрешите приступать к погрузке?
   Под рыжими усами его сияла благодарная улыбка, а  на  плечах  топорщились
нов„хонькие однопросветные погоны с сиротливыми  зв„здочками.  Быть  младшим
лейтенантом Грызлову явно нравилось куда больше,  чем  старшим  прапорщиком.
Спасибо товарищу  генерал-майору  -  вывел  за  ратные  труды  в  офицерский
корпус...
   - Разрешаю. - Гринберг милостиво взмахнул рукой и, не выпуская из  цепких
пальцев драгоценного кейса, принялся командовать процессом. -  Эй,  гвардия!
Круглое носить, квадратное катать!
   Ещ„  через  несколько  часов  гигантский  транспортный  "Руслан",  полный
морпехов и военморов, принял на борт двух капитанов и, натужно поднявшись  в
воздух, мельком отразился в ярвах Самиедны и взял курс на Питер.
   А поздно вечером, когда вс„ затихло уже окончательно,  на  место  бывшего
лагеря осторожно  выбралось  существо,  похожее  и  не  похожее  на  большую
рыжевато-серую обезьяну. Существо, впрочем, ходило сугубо на двух ногах и не
выглядело при этом карикатурой на человека. Но почему же "оно"?  Кто  угодно
понял бы с первого взгляда, что это  была  несомненно  ОНА.  Любознательная,
мохнатая и грациозная. Лесная  девушка  обошла  всю  поляну,  отмечая  следы
пребывания собратьев по разуму. Задержалась точно на том месте,  где  совсем
недавно спал в вагончике Буров... Потом выбралась на "посадочную  площадку",
откуда Глеба унесла большая железная птица. Подняла лицо к небу...  Да,  да,
именно лицо, а не морду. Посмотрела на низко  плывущие  облака  -  и  издала
долгий, жалобный, плачущий звук...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕРВАЯ ТРЕЩИНА

Ужин холостяка

   Что неизменно поражало Льва Поликарповича во время возвращений из  всяких
коллективных поездок, будь то командировки либо  туристские  мероприятия,  -
это скорость, с которой на вокзале или в аэропорту рассыпается  ещ„  недавно
такой  дружный  и  спаянный  походный  коллектив.  Стоит  исчезнуть  внешним
условиям, заставлявшим несколько человек держаться друг друга,  -  и  каждый
оказывается сугубо сам по  себе.  Люди,  несколько  Недель  разделявшие  все
неизбежные стрессы путешествия и при этом, кажется, накрепко  подружившиеся,
эти самые люди без оглядки устремляются каждый в свою сторону  -  притяжение
близкого дома и привычной обыденности оказывается на  порядок  сильнее,  чем
походная общность. Не говоря уже о случайных  попутчиках,  которые  четверть
часа назад чуть ли не исповедовались  друг  другу...  и  вот  уже  бегут  по
перрону  мимо  и  прочь,  а  если  довед„тся  снова  столкнуться  в   метро,
старательно  сделают  вид,  будто  не  заметили  и  не  узнали.   А   может,
действительно не заметят и не узнают...
   Звягинцев поехал из аэропорта домой на такси.  Перед  выездом  на  трассу
происходили  какие-то  дорожные  работы,  машинам   приходилось   пропускать
встречных, и притормозившее такси догнал автобус, на котором ехали  в  город
Виринея, Алик и Веня. Автобус ш„л до метро; было пять с чем-то утра, и метро
должно было скоро открыться. Открыться и увезти ребят  -  каждого  по  своей
ветке... Потом такси миновало узкое место, и автобус, маячивший за  кормовым
стеклом, окончательно потерялся вдали.
   Короткий  отрезок  Московского   проспекта,   башня-шпиль,   поворот   на
Бассейную...
   Расплатившись с водителем, профессор привычно  взглянул  вверх,  на  свои
окна. Они были темны. Лев Поликарпович  вздохнул  и  как-то  особенно  остро
осознал, что дома его никто не ждал. Совсем никто.
   И там, между  прочим,  не  было  ни  крошки  съестного.  Пустой  буфет  и
размороженный холодильник.
   Кнопик, счастливо не подверженный ни философствованию, ни комплексам, уже
обнюхивал знакомое дерево, собираясь задрать возле него лапку: "Всем привет!
Я вернулся! Я дома!". Лев Поликарпович подозвал п„сика, взял его на  поводок
и,  не  заходя  домой,  отправился  в  ближний  круглосуточный  магазин.   В
симпатичном  подвальчике  помимо  человеческой  еды  продавались  корма  для
животных. И, в отличие от многих других предприятий торговли, туда пускали с
собаками.
   Продавщица, помнившая Звягинцева в лицо, приветливо с ним  поздоровалась.
Магазинная  кошка,  рыжая  Машка,  вообще-то  не  жаловавшая  Кнопика,  ради
разнообразия не стала ни раздуваться, ни шипеть - вероятно, оттого,  что  по
причине  раннего  часа  зрителей  было  немного.  Лев  Поликарпович  обозрел
изобильные полки и понял, что совершенно не хочет есть. На самом деле  после
гибели Марины он даже любимые когда-то деликатесы прож„вывал, словно  труху,
почти не чувствуя вкуса. Заправлял себя пищей, словно  автомобиль  бензином.
Как говорят у нас в народе - отводил чер„д.
   - Мне, пожалуйста, два кило "Чаппи", - сказал  он  продавщице.  -  И  ещ„
"ужин холостяка".
   Если туристы, по мнению отечественной консервной  промышленности,  только
завтракают, то холостяки, согласно  этой  же  логике,  токмо  и  единственно
ужинают. Пресловутый продукт представлял собой  нечто  неопредел„нно-мягкое,
запакованное  в  особую  фольгу  для  разогрева  в  микроволновке.  Этикетка
подробно и  красочно  информировала  о  пищевой  ценности  содержимого.  Лев
Поликарпович не глядя сунул пакет в дорожную сумку и двинулся к выходу.  Вот
чего ему действительно хотелось, так это легонько подстегнуть время.  Скорей
бы миновало ещ„  несколько  часов  и  стало  возможно,  не  рискуя  прослыть
невежливым и  настырным,  плотно  заняться  вопросом  установления  связи  с
Володей...
   В  родном  подъезде  было   сумрачно   и   накурено,   в   углу   темнела
подозрительного вида лужа. Домофон и консьерж  при  входе  оставались  делом
будущего, а кодовый, в три циферки, замок был, как показывала практика,  "от
честного человека". Из почтового ящика торчали мятые "уши" газет  -  сколько
Звягинцев ни договаривался  на  почте,  организовали-таки  плотную  бумажную
пробку,  верный   ориентир   для   специалистов-домушников.   Зато   теперь,
спохватившись, месяц небось будут у себя всю  корреспонденцию  складывать...
Опорожнив  ящик  и  разыскав  среди  вороха  никч„мных  реклам  весточку  из
Йельского университета, Звягинцев поднялся к себе, отпер входную дверь и  по
телефону дал знать на пульт охраны - клиент такой-то, свои. Потом  разделся,
насыпал корма собаке и, забыв в сумке "ужин холостяка", устало вытянулся  на
диване. Хотя старому холостяку,  притом  ведущему  "светский"  образ  жизни,
вроде самая пора была бы ужинать на рассвете...
   Спал  Лев  Поликарпович  недолго  и  некрепко.  Когда  несусветная   рань
превратилась в обычное человеческое утро, он выбрался из-под колючего  пледа
и принялся действовать.
   Почему-то волнуясь, он набрал знакомый  номер  Гришина.  Первое  время  в
экспедиции  ему  требовалась  для  этого  записная  книжка,   потом   выучил
наизусть... Нет, чуда не произошло -  в  ответ  послышались  длинные  гудки.
равнодушно-размеренные, вселяющие отчаяние в душу. Звягинцев нажал отбой  и,
порывшись в справочнике, позвонил на телефонную станцию, ведавшую  Володиным
номером. Там попросили подождать, потом подтвердили, что данный  телефон  не
работает.
   - Так. - Звягинцев в сердца"  бросил  трубку,  взял  трость  и,  потрепав
сытого и сонного Кнопика по ушам - будь молодцом, охраняй квартиру! -  снова
вышел из дома.
   На улице  успел  затеяться  дождь.  Очень  питерский,  мелкий,  занудный,
напоминающий о том, что лету наступает конец. Из окна  Звягинцеву  казалось,
что снаружи просто висела в  воздухе  какая-то  морось,  но  прямой  контакт
заставил  его  пожалеть  о  зонтике,  не  взятом  с  собой.  Тем  не  менее,
возвращаться Лев Поликарпович не  стал.  Не  ради  суеверных  соображений  -
просто из упрямства. Поглубже надвинул шляпу, наискось перес„к мокрую  ленту
улицы и парком, по пустынной аллейке направился к станции метро. Благо  было
недалеко.
   Спустившись по эскалатору, профессор только тут  как  следует  понял,  до
чего отвык в экспедиции от метро.
   Самые обычные реалии порождали, ассоциации в духе  только  что  покинутых
таинственных саамских болот. Поезда выныривали из тоннелей, словно чудища из
нор.  Хищно   сверкали   прожекторами   и   плотоядно   урчали,   заглатывая
пассажиров... Звягинцев покорно дал очередному чудищу себя  слопать,  сел  с
краю, у поручня, и принялся мысленно подгонять подземный экспресс.  Рядом  с
ним в вагоне ехали люди, которым не было ни малейшего дела ни  до  загадочно
сломавшихся телефонов, ни до зашифрованных рукописей, почти из  рук  в  руки
перешедших от отца к сыну сквозь шестьдесят  лет...  На  противоположном  от
Звягинцева сиденье, на месте  для  инвалидов,  развалился  ранний  пьянчуга.
Каждые несколько минут он порывался улечься на вагонный диванчик  и  задрать
на него ноги в грязных кроссовках. Сидевшая рядом старушка, Божий одуванчик,
даже поднялась, улыбаясь этак по-матерински - поспи, дескать, сыночек,  а  я
уж постою... Однако на освободившееся посадочное место  тотчас  приземлилась
влюбл„нная парочка, которая явно не разделяла бабкиных извращ„нных понятий о
материнстве. Должно быть, ехали по домам со свидания, плавно перет„кшего  из
"ужина холостяка" в "завтрак туриста"... Легко одетые парень и девушка  явно
продрогли и теперь  грелись  изнутри,  передавая  друг  другу  т„мно-зел„ную
баночку. Глядя на них, Лев Поликарпович твердо решил по дороге домой  купить
такой  же  джин-тоник,  но  тут  старушка,  которую  столь  нахально  лишили
возможности проявлять христианское милосердие, возмущ„нно застучала клюкой и
принялась поносить молод„жь. Профессор отв„л глаза прочь, перестав  смотреть
на людей.
   Но и неодушевл„нные принадлежности вагонного  интерьера  его  не  слишком
обрадовали. Стены, которые когда-то украшались  только  правилами  поведения
("Пассажир обязан... пассажир не имеет права...") да схемами линий метро,  в
нынешние просвещ„нные времена до самого потолка пестрели яркой рекламой.  От
не„ Лев Поликарпович, оказывается, тоже успел поотвыкнуть; защитный рефлекс,
позволявший не читая и не замечая смотреть сквозь рекламные  призывы,  очень
прискорбным образом притупился. Глаза сами  собой  заскользили  по  броским,
полиграфически  безупречным  объявлениям.  Центр  женского  здоровья  обещал
прервать  нежелательную  беременность  на  любой  неделе   и   без   вредных
последствий для организма. Соседняя наклейка сулила всевозможную медицинскую
помощь долгожданному  малышу.  Третья  до  небес  превозносила  новую  марку
презервативов: "Старший брат посоветовал!"  -  хвастался  парнишка-школьник,
которому, по мнению Льва Поликарповича, следовало бы думать не о девочках, а
о физике с алгеброй.  Ещ„  одна  рекламная  липучка  в  настоятельной  форме
советовала приобрести новую книгу "признанного  мэтра  детективного  жанра",
чья фамилия Звягинцеву ровным сч„том ничего не  говорила.  То  ли  профессор
безнад„жно отстал от жизни и литературы, то ли мэтр был дутый - Бог весть...
Рядом плавали в нарисованной банке русские  народные  пиявки  и  отстирывало
кровавые пятна универсальное моющее средство "Лоск"...
   Стучали кол„са, вагон  покачивало,  на  остановках  сменялись  пассажиры,
мелькали в темноте нескончаемые вереницы тоннельных светильников.  Звягинцев
сидел,  полузакрыв  глаза,  и  отчаянно  боролся  с   дремотой,   неожиданно
накатившей сразу после "Электросилы". Борьба получалась неравной.  Наверное,
годы брали сво„...
   Звягинцев проснулся, когда объявили "Ч„рную речку",  поспешно  вскочил  и
устремился к выходу из вагона. Кто-то толкнул его, кто-то посоветовал меньше
пить... Лев Поликарпович вс„-таки успел продраться  наружу  и  направился  к
эскалатору. Трость с прохудившимся резиновым наконечником громко и отрывисто
клацала по каменному полу вестибюля. На улице Савушкина, как и в  Московском
районе, ш„л дождь, размеренный, мрачно-обреч„нный, делавший это утро  больше
похожим на поздний  вечер.  Какая  золотая  осень,  какое  пышное  увяданье?
Городская осень Звягинцеву больше всего напоминала старческий маразм -  одна
надежда,  что  и  он  когда-нибудь  кончится.  Деревья  полоскали  на  ветру
желтеющей листвой, мокрые скелеты их в сумраке  выглядели  обгоревшими.  Лев
Поликарпович немедленно промочил ноги и угрюмо подумал, что в этакую  погоду
даже непоседливой маленькой Марине вряд ли  захотелось  бы  идти  "по  улице
далеко-далеко". В такую погоду дома надо сидеть. У камина. С кружкой т„плого
молока, куском свежей булки  и  мисочкой  пенок  от  только  что  сваренного
варенья...
   Впереди за кружевом веток уже был виден  дом  Володи  Гришина.  Профессор
вош„л во двор и тут же, вступив в выдолбленную грузовиками колдобину,  снова
черпанул ботинками воды - вместо того чтобы смотреть под ноги,  сразу  начал
искать глазами Володины окна. Больную ступню,  и  без  того  м„рзнувшую  при
малейшем похолодании, залила ледяная сырость, но Льву Поликарповичу было уже
не до не„. Окно Володиной  кухни  выходило  в  ту  же  сторону,  что  и  его
персональный  подъезд...  И  света  в  н„м  не  было.  Через  двор   удалось
рассмотреть  только  незнакомую  желтоватую  занавеску.  "Что  за  ч„рт?!!".
Сколько  Звягинцев  знал  своего  бывшего  зятя,  тот  не  только  не  менял
занавески, но, кажется, даже и не снимал их для стирки. В голову  профессору
пришла  совершенно  дикая  мысль  об  инопланетянах,  похитивших  Володю   и
заменивших его в квартире своим  ставленником,  который  начн„т  утверждать,
будто жил здесь "всегда". В самом деле - что за дикая мысль...  Но  тут  Лев
Поликарпович подош„л  ближе,  и  действительность,  как  водится,  оказалась
проще, а заодно и страшнее самых жгучих фантазий.
   Желтоватая "занавеска" в кухонном окне оказалась вовсе не  занавеской,  а
листом мокрой фанеры, приколоченным изнутри вместо стекла.
   "Ч„рт,  ч„рт,  ч„рт!.."  Спотыкаясь,  отчаянно  стуча  палкой,  Звягинцев
буквально обежал кругом дома, благо тот был невелик. С другой стороны,  там,
куда выходили окна Володиных полутора  комнат,  было  ещ„  страшней.  Вместо
подсвеченных изнутри ст„кол виднелись такие же фанерные  бельма.  Да  ещ„  и
обрамл„нные траурными разводами копоти. Вверх  по  стенам,  к  свесу  крыши,
тянулись  фестоны  жирной  черноты,  оставленные   рвавшимся   пламенем,   а
кровельные листы,  изрядно  покоробленные  жаром,  стояли  буквально  дыбом,
царапаясь и дребезжа на ветру.
   Боже, до чего вс„ это напоминало пожар в "Гипертехе"...  Взрыв  и  пожар,
ун„сший Марину...
   Задохнувшись, профессор вернулся во двор  и  под„ргал  дверь  гришинского
подъезда. Естественно, она была заперта.
   Нет, подобное ни в коем случае не могло быть реальностью. Это  был  бред,
страшный несусветный бред... Как часто случается по возвращении  из  долгого
путешествия, срабатывала инерция мышления, и Лев Поликарпович умственно  ещ„
наполовину пребывал в  саамской  тайге.  Может,  ему  всего  лишь  приснился
аэропорт, такси и круглосуточный магазин, а потом поезд метро... и весь ужас
последних пятнадцати минут?.. Сейчас он просн„тся,  и  кончится  кошмар,  и,
навьючив аппаратуру, они под водительством Скудина отправятся делать  замеры
на очередной мохнатой вараке... И Глеб Буров станет серь„зно кивать,  слушая
невинный тр„п "крутых спортсменов" - Алика с Веней... Звягинцев  зажмурился,
тряхнул  головой  и,  в  очередной  раз  оступившись,  болезненно  подвернул
ненад„жную ступню. Нет, представшее его глазам  не  было  сном.  Или  уютной
голливудской страшилкой про козни инопланетян...
   Так.  Так...  Глубоко  вздохнув,  профессор  справился  с  оцепенением  и
позвонил в соседнюю квартиру, справа. Послышалась электронная  версия  "Боже
царя храни", потом залаяла собака - судя по тембру,  здоровенный  барбос.  И
только после этого раздался невыспавшийся мужской голос:
   - Ч„ надо? Звягинцев, не вдаваясь в подробности, объяснил.
   - А-а... - Дверь с грохотом открылась,  и  на  пороге  возник  верзила  в
тельняшке. Он держал за ошейник рыже-белого  кобеля  московской  сторожевой.
Воспитанный п„с поглядывал то на чужака у порога, то на хозяина: рвать?.. не
рвать?.. - Да, папаша, вс„ точно,  погорел  ваш  Володя.  Давно  уже.  Ярким
пламенем. Говорят, газ взорвался. Я-то не при делах, на сутках был. Вы к его
нижнему соседу загляните, может, он в курсах. А то  вс„  бегал  тут,  чудик,
кипятком ссал насчет предъявы. Дескать, пожарные,  когда  тушили,  ему  весь
евроремонт к едр„не фене залили...
   Кобель лениво зевнул, показав все сорок два зуба, и дверь снова грохнула,
закрываясь. Лязгнули ригели  замка,  И  стало  слышно,  как  в  квартире  по
соседству гоняют на всю катушку Аркашу Северного:

   Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова
   Оц-тоц-перевертоц, кушает компот
   Оц-тоц-перевертоц, и желает снова
   Оц-тоц-перевертоц, пережить нал„т...

   Подумаешь, кто-то там за стенкой сгорел ярким пламенем. Хвала Аллаху,  не
мы ведь. Жизнь продолжается...
   "Ладно..." Звягинцев успокоил дыхание, заш„л за угол и  позвонил  нижнему
соседу Гришина:
   - Здравствуйте. Я по такому-то делу...
   На сей раз ему открыл аккуратный, интеллигентного вида моложавый  мужчина
в спортивном костюме "Адидас" и тонких, явно дорогих очках.
   -  Очень  рад.  Заходите,  заходите...  -  Он   посторонился,   пропуская
Звягинцева в прихожую, и клацнул пуговкой  импортного  замка.  Веяло  чем-то
малоприятным от этого его якобы гостеприимства, и обрадовавшийся было  ("Вот
с кем хоть общий язык можно найти, ..") профессор мгновенно насторожился.  И
точно.  -  Полюбуйтесь,  -  начал  хозяин  немедленно,  -  полюбуйтесь,  что
благодаря дружку вашему я имею в  пассиве.  Устроил,  понимаешь,  пионерский
кост„р,  а  у  пожарных  пена,  естественно,  вышла.  Разворовали,  конечно.
Наплюхали воды, благо дармовая. А ещ„  говорят,  подвесные  потолки  сырость
держат.  Да  ни  хрена!  -  Он   горестно   указал   хол„ной,   знакомой   с
профессиональным маникюром рукой куда-то в  глубь  квартиры.  -  Аппаратура,
шмотки, финская мебель... Вс„ плавало!!! Воду тазами черпали.  С  испанского
паркета. И кто теперь ответит?
   Он неожиданно резко шагнул к Звягинцеву, и тот с трудом  поборол  желание
отодвинуться.
   - Ну? Ч„ усох, мужик? - сменил тональность "интеллигент". - Раз приш„л, с
тобой и разбираться будем за дружбана твоего. Добром прошу,  слышишь?  А  то
быстро людей кликну, они спрос