выпустить  кишки,  не  получилось...  Замысловатая
татуировка у плеча с надписью по-латыни: "М„ртвые всегда молчат".
   Оглянувшись, Маша не  удержалась,  подошла  к  мужу  вплотную,  коснулась
ладонями твердокаменного, похожего  на  стиральную  доску  пресса.  Кажется,
должна была уже насмотреться, привыкнуть... нет. Вс„ равно  мороз  по  коже,
стоит только представить, как горячей сталью да по живому...  по  родному...
Как именно, Иван не рассказывал никогда.
   - Мужики... - прошептала она. - Глаз да глаз за вами...  Лезете  куда  не
надо... Исполосовали всего...
   - Ну, не всего. -  Широкие  ладони  бережно  сомкнулись  на  е„  талии  и
приподняли, оторвав от песка, чтобы было удобнее целовать. -  Самое  главное
вс„-таки оставили... кажется. Проверить бы...
   - А что, есть сомнения?..
   Машин смех был очень счастливым. Она  закрыла  глаза,  чувствуя,  как  от
крестца к затылку медленно поднимается блаженная хмельная истома.
   - Ура, на мины! - Оттягивая наслаждение, Иван не без труда разжал объятия
и в облаке брызг напористо поп„р в озеро. - За Родину! За Сталина...
   Скажи кому у них в институте, что  суровый  замдиректора  по  режиму  был
способен дурачиться, как мальчишка, - не поверили бы.

   Они давно знали всю институтскую охрану в лицо, и  охрани  знала  уч„ных.
Никаких формальностей, сплошное "Доброе утро, Веня-Вера-Алик-Марина Львовна,
доброе утро, Лев Поликарпович!" И вдруг - дело было около  года  назад  -  в
один прекрасный день, явившись на службу в родной "Гипертех", Маша  с  папой
обнаружили на вахте совершенно незнакомые физиономии. И -  происходивший  по
всем правилам шмон.  "Новые  режимщики!  -  сообразил  папа,  профессор  Лев
Поликарпович  'Звягинцев.  -  Вместо  "Засранцева"!   -   Фамилия   прежнего
заместителя  по  режиму  была  Саранцев.  -   Значит,   сняли-таки!   Вконец
проворовался небось..."
   Трое вежливых новичков,  по  виду  отпетые  головорезы,  усердно  сличали
сотрудников с  фотопортретами  на  пропусках.  Четв„ртый  такой  же,  только
постарше, видимо, главный, молча стоял поодаль, и у него  был  настороженный
взгляд человека,  вбирающего  большой  объ„м  зрительной  информации.  Минуя
турникет, Маша встретилась с ним глазами - и слегка вздрогнула, осознав, что
испугаюсь бы этого человека, даже увидев по телевизору.  Ничего  себе  новый
заместитель   директора!..   Этакая   ходячая   жуть:   полных   два   метра
пружинно-таранной физической мощи. Не в кабинетном кресле сидеть, а с  ножом
в зубах из окна прыгать. С четв„ртого этажа. В качестве утренней  зарядки...
Только потом Маша сообразила, что почувствовала не просто испуг. От испуга в
животе разбегается холод, и вс„. Без одуряющих, точно  шампанское,  волн  по
позвоночнику... Но это после, а тогда она поспешно потупилась, и  на  уровне
е„ глаз оказалась нашивка на груди серо-пятнистого комбинезона.
   "СКУДИН", - гласили ж„лтые буквы. ""Паскудин", -  ш„потом  съязвил  папа,
когда  они  достаточно  отдалились   от   проходной.   Острая   нелюбовь   к
госбезопасности у него была, как он сам говорил, генетическая. Ещ„ со врем„н
отца, замученного НКВД. - Ох, помет„т новая метла..."

   - Иду!.. - Сколов волосы хвостом, Маша храбро зашла в  воду  по  пояс,  с
визгом присела - и торопливо, чтобы  скорее  согреться,  поплыла  неуклюжим,
собственного изобретения стилем. С водной стихией она  была  не  очень-то  в
ладах. Потому, может, и не жаловала свое настоящее имя  -  Марина,  то  бишь
"морская". Только папе дозволялось е„  так  называть,  другим  было  нельзя.
Ребята на службе извращались кто  как  умел:  Маша,  Машерочка,  Мура,  даже
Матильда. Папа  при  этом  морщился,  точно  от  зубной  боли.  Но  особенно
травмировала его "Марьяна", придуманная Иваном.
   А голоса матери Маша не слышала никогда. Та умерла родами, от  неудачного
кесарева.
   Скудин  между  тем  резвился  вовсю,  демонстрируя  высший  класс  боевою
плавания. Мастерски нырял,  высовывался  по  пояс  над  поверхностью  озера,
резким рывком выскакивал  высоко  в  воздух,  словно  ниндзя,  запрыгивающий
"способом молодого лобана" в лодку своего противника. Ключом вскипала  вода,
играли на солнце брызги, потом вс„ успокаивалось и затихало -  надолго,  так
надолго, что Маше делалось страшно. Иван всякий раз отсутствовал раза в  два
дольше, чем теоретически полагается выдерживать под водой человеку,  но  вс„
же выныривал, как таинственное подводное чудище, троюродный  брат  Нэсси  из
шотландского озера, называвшегося воровским словом "лох"... Маше было не  до
забав. Она степенно проплыла  разик  вдоль  берега,  смешно  отпл„вываясь  и
задирая над водой подбородок. Выскочила на сушу и  сразу  принялась  яростно
вытираться. Натянула трусики, путаясь, залезла в платье... Снова закурила  и
блаженно устроилась на камушке. Господи, до чего ж хорошо!..

   ...Папа оказался прав. Новая метла действительно взялась мести совсем  не
как прежняя, надевавшаяся в одночасье неизвестно  куда.  Спустя  время  даже
"генетический" ненавистник гэбистов был  вынужден  скрепя  сердце  признать:
скудинские орлы были профессионалами.  Не  мозолили  глаза,  не  лезли,  как
саранцевские,  по  делу  и  без  дела  во   всякую   бочку   затычкой.   Они
ПРИСУТСТВОВАЛИ. Ненавязчиво и незаметно. Однако фотоаппарат,  вмонтированный
в  оправу  очков  официального  японского  гостя  (интеграция,  знаете   ли,
сотрудничество, разрядка...), запеленговали сейчас же.  Быстро  мобилизовали
из ближайшей лаборатории аппарат для рентгеновского просвечивания.  Свинтили
мешающие краны и всякие защитные крышечки... и уже в директорском  кабинете,
во время чаепития и прощальных поклонов, устроили японцу л„гкую внеочередную
флюорографию. Сквозь деревянную стену. Секунд этак ни пять. Никакого  ущерба
здоровью, но для микропленки - летально. "А не совсем идиот, - в первый  раз
сказал про Скудина папа. И тут же поправился - Конечно, для питекантропа..."
   Все это время Маша видела грозного подполковника  почти  каждый  день.  И
всякий раз почему-то испытывала большую  неловкость.  Как  будто  что-то  их
связываю, какой-то секрет. Чушь, конечно. Она могла бы поклясться  -  он  не
обращал на не„ никакого внимания Вежливо здоровался, и все...
   А потом настала осень и е„. Машин,  день  рождения.  Справляли  его,  как
обычно в лаборатории. С "Алазанской долиной", бутербродами и  тортами  прямо
на столах, застеленных старыми распечатками. И все это хотя под  конец  дня,
но, естественно, в рабочее время.
   Когда уже чокнулись за "новорожденную"  и  собрались  налить  по  второй,
чтобы должным образом почтить  Машиного  poдumеля,  в  запертую  (по  случаю
нелегальщины) дверь деликатно постучали с той  стороны.  Молодежь  бросилась
прятать рюмки, а папа напустил на себя независимый вид  и  лично  отправился
открывать. Кому, как не начлабу, и случае  чего  отмазывать  сотрудников  от
разгневанного начальства!
   Шелкнул замок, и стало ясно,  что  действовать  прид„тся  по  худшему  из
мыслимых вариантов. Ибо на  пороге  стоял  лично  заместитель  директора  по
режиму. А в глубине коридора просматриваема, тройка его ближайших подручных.
Могучие парни переминались, ни дать ни взять  "болея"  за  своего  командира
"Можно к вам?" - дипломатично  спросив  Скудин,  хотя  мог  бы  войти  и  не
спрашивая, и папа потом говорил,  что  почувствовал  себя  носом  к  носу  с
вампиром, которому, как известно, вначале требуется приглашение. "Прошу..  "
- буркнул он отступая с дороги. "Приятного аппетита,  -  пожелал  Иван  всем
присутствующим. И... извлек из-за спины розы. Целый  букет  нежно-лосос„вых,
нравившихся  (и  откуда  узнал...)  имениннице.  -  Поздравляю  вас,  Марина
Львовна, с дн„м рождения, - продолжал он улыбаясь, но глаза  почему-то  были
настороженные и тревожные. - И ещ„... позвольте сделать вам...  предложение.
ВЫХОДИТЕ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ!"
   "Что???" - ахнула Маша.
   Но внутренне, ч„рт побери, нисколько не удивилась...

   Скудин наконец выбрался на берег.  Полотенце  ему  было  без  надобности.
Гимнастика, отжимания на кулаках, бой с тенью,  которая  в  итоге  наверняка
угодила в свою теневую реанимацию... Маша долго смотрела на  мужа,  любуясь,
потом вспомнила, что надо было сделать одну вещь.
   Дурацкая по здешней жизни городская привычка - таскать с собой кошел„к, а
вот пригодилась. С самым серь„зным видом она разыскала золотистый  новенький
гривенник  и  бросила  к  подножию  валуна:  "Ваше   благородие,   владычица
Выгахке... нижайше прошу вашего пардона, поелику аз есмь  засранка  и  дура.
Зело вельми понеже и паки. - Бессмертный "Иван Васильевич" упopно лез ей  на
ум. - Не корысти ради, а токмо волею..." Господи, какая дичь,  хорошо  хоть,
что мысленно, Иван не услышит и не засмеет. А если  серьезно,  то,  конечно,
тура,  уехала,  с  отцом  даже  не  попрощалась.  Гордая,   самостоятельная.
вылетевшая  из  родительского   гнезда,   заневестившаяся   дочка-красавица.
Засранка неблагодарная...

   ...В общем, чудесные лосос„вые розы обратно в  скудинскую  физиономию  не
полетели. "Таких ребят полно! А ты!.." - возмущался папа  несколько  времени
спустя, когда "Иван Степанович" превратиться в "Ваню"  и  даже  "Ванечку"  и
повадился чуть не ежедневно похищать Марину после работы, так что домой  она
возвращаюсь иной раз за полночь.  Возвращалась  с  сияющими,  между  прочим,
глазами.   "Он   же   натуральный   головорез!   Дуболом!..   Мокрушник   на
государственной службе! -  рокотал  Лев  Поликарпович.  -  Да  что  ты  в...
гестаповце этом нашла? Когда доктора и кандидаты кругом..."
   "За кандидата наук, если помнишь, я уже выходила!" -  отбивалась  Марина.
Е„ жизненный путь действительно ознаменовался недолгим и неудачным браком  с
сыном старого папиного товарища, талантливым математиком. Машу,  собственно,
и привело под венец в основном глубокое уважение  к  Володиной  одар„нности.
Шесть месяцев совместной жизни, в течение которых он то и дело перебивал  е„
на полуслове,  ибо  способен  был  рассуждать  только  о  любимых  проблемах
кодирования, расставили все  точки  над  "„".  Молодые  люди  развелись  без
разменов квартир, скандалов и слез, оставшись друзьями. Их дружбе  оказалось
достаточно научных консультаций раз в две недели.  А  большего,  как  теперь
было ясно, и с самого начала не требовалось.
   В настоящий момент Марину анемично обожал другой потомственный гений,  на
сей раз биохимик. Естественно, опять сын папиного старого друга.  Дима  тоже
был необычайно талантлив, Маше  было  с  ним  интересно...  Но  муж,  только
способный преданно смотреть ей в рот?.. Муж, чья личность в  е„  присутствии
полностью исчезает?..
   Тогда как Ваня...
   О-о,  Ваня!  Способный  и  на  самурайское  ледяное  достоинство,  и   на
неожиданную, а потому такую трогательную нежность...
   Лев Поликарпович, веривший в силу логических аргументов, заходил с другой
стороны. "Девочка моя, - начинал  он  проникновенно.  -  Я  согласен,  чисто
животного обаяния твоему Скудину не занимать... - Папа  щ„лкал  пальцами.  -
Ор„л! Муж-чи-на! Могучий первобытный самец!.. Девочка, мы с  тобой  взрослые
люди, я вс„ понимаю... Но  ты  подумай  сама:  это  всего  лишь  сексуальное
влечение. Надолго ли его хватит? Он же тебе не  в  Анталию  съездить  с  ним
предлагает, а - замуж!.. И вот схлынет ваша страсть, и окажется, что  ничего
больше не связывает..."
   Маша яростно возражали. Но пала, как все родители, знал лучше.
   "...И ещ„ развода не будет  тебе  давать,  потому  что  в  их  ведомстве,
насколько я знаю, разводы не поощряются..."
   Подобными разговорами профессор Звягинцев  добился  вполне  закономерного
результата.  После  очередного  свидания  с  "гестаповцем"  дочь  просто  не
вернулась домой. Утром Лев Поликарпович, чувствуя  себя  брошенным  сиротой,
впервые почти за десять лет потащился в "Гипертех"  один.  Дочь,  приехавшая
(как и следовало ожидать) с  подполковником,  показалась  ему  необыкновенно
красивой и в точности похожей на  покойную  мать.  Он  хотел  обнять  своего
реб„нка, прижать к сердцу и рассказать, до чего он ее  любит  -  любит,  как
никакому Диме - Володе-Ване не  снилось,  жизнь  за  не„  с  радостью  готов
положить... - но вместо этого нахмурился и сказал совсем другое: "Сегодня-то
явишься ночевать? Или теперь как?.." И Марина, уже шагнувшая было  навстречу
- крепко расцеловать любимого папу, - тоже остановилась и тихо ответила: "Мы
с Ваней заявление в загс отнесли. А пока решили вместе пожить..."
   "Решили,  значит?!!  -  зацепило  профессора.  И   понесло   дальше   уже
неконтролируемо:
   - Ну и живи... как знаешь! Ладно, Марина! Вот помру - и не буду больше...
на ногах у тебя повисать..."
   Е„ любимый, любимый, единственный папа...

   Ч„рная гора - это так, громко сказано. Скорее сопка,  крупная,  лесистая,
круто обрывающаяся в озеро отвесной скалой, которую сплошь покрывают  т„мные
коросты лишайников. Отсюда и название - Ч„рная. Не Эверест,  конечно,  вроде
все рядом, но подниматься - взопреешь, на крутых склонах  сплошной  бурелом,
тут и там зловещие следы лавин, словно  гигантской  бритвой  располосовавших
тайгу. Красивое место, если смотреть издали, но вблизи неприветливое.  Никто
сюда особо и не стремится, кроме вездесущих туристов. Ещ„ геологи  пару  раз
наезжали. Лопь тоже Ч„рную гору не жалует, обходит стороной...
   - Марьяна, а нам, похоже, повезло! - Скудин обогнул нагромождение вековых
стволов, поваленных и обломанных, словно спички. Посмотрел  себе  под  ноги,
оглянулся на Машу.
   Та  отмахивалась  от  комаров,  явно  жалея,  что  не  надела  джинсы   и
брезентовую штормовку с капюшоном: здесь, где кровососам не мешало солнце  и
не отгонял свежий оз„рный ветер, они жалили беспощадно.
   - Ну и в ч„м наше везение?.. - жалобно спросила она.
   - Лосиная тропа, - пояснил  Иван.  -  Сохатые  летом  в  горах  от  гнуса
спасаются. Кстати, ты знаешь, что жалят и пьют кровушку  только  комарихи?..
Наш брат самец - существо нежное, деликатное... нектаром питается...
   - Ага, - кивнула Маша. - А вс„ зло на свете, как известно,  от  баб.  Так
ведь можно и иначе повернуть. Мы, женщины, как  обычно,  жизнью  рискуем  за
попытку размножиться, а вы, мужики... по цветочкам порхаете.
   Иван разв„л руками:
   - Наше дело не рожать, сунул-вынул - и бежать... Маша ткнула мужа  в  бок
кулачком.
   - Ой! - увернулся Иван.
   Однако  скоро,  как  по  волшебству,  полчища  комарих  исчезли,   воздух
посвежел, словно после грозы,  сделался  необычайно  чистым,  настоянным  на
озоне и хвое. Скудин знал, что делал, когда в„л сюда жену: на  Ч„рной  горке
было-таки, что посмотреть. Если знать...
   - Так. Где-то рядом  должна  быть  лосиная  л„жка...  -  Он  остановился,
придержал Машу за руку и продолжал таинственным ш„потом:
   - Если что, ты без паники... -  Молодая  женщина  испуганно  закивала.  -
Просто дорогу дай, он  и  уйд„т.  Бывает,  он  проспит,  подпустит  чуть  не
вплотную, а потом шугается с  перепугу.  Вс„  равно  не  бойся.  Сейчас  они
смирные. Вот осенью, когда у них гон...
   Скудин не договорил. Послышался резкий треск сучьев, и через тропу в двух
шагах от людей полутонным живым болидом  сиганул  мат„рый,  нагулявший  жира
сохатый.
   - Мама!!! - Маша так рванула в  противоположном  направлении,  что  Иван,
согнувшийся от хохота, не сразу поспел е„ перехватить.
   - Быстрей, быстрей, забодает... Никак гон раньше времени начался...
   Смех смехом, но в первый-то момент и у самого „кнуло  сердце.  Общение  с
та„жным великаном - дело серь„зное.
   - Да ну тебя. - Маша не знала, плакать от испуга или  смеяться.  -  Жену,
блин, кондратий чуть не хватил, а ему хаханьки...
   На всякий случай повернулась к Скудину и опять ткнула  кулачком,  на  сей
раз в живот. Она хорошо знала, где там у него шрам, знала, что  шрам  совсем
не болит, и вс„-таки постаралась по нему не попасть.
   Он снова обнял е„, и она зажмурилась, вытягиваясь в струнку и  зная,  что
вот сейчас будет подхвачена на руки и унесена в неизвестном,  но  совершенно
правильном  направлении.  Русые  волосы  Ивана  были   строго   и   коротко,
по-военному, стрижены, но вс„ равно ухитрялись  торчать  в  разные  стороны,
создавая впечатление неистребимой кудлатости.  Чем,  видимо,  и  объяснялось
прозвище мужа, бытовавшее среди сослуживцев: Кудеяр. По Машиному мнению, оно
очень ему шло. "Жило  двенадцать  разбойников,  жил  Кудеяр-атаман..."  Маша
запрокинула голову и только-только запустила пальцы в эти его волосы, ероша,
распушая, лаская... когда Иван вдруг прошептал:
   - Ты посмотри только, красотища какая!.. Молодая женщина поспешно открыла
глаза, потом оглянулась. Оказывается, они стояли на  краю  округлой  поляны,
которую природа снабдила необычайно правильной формой.  Со  всех  сторон  е„
окружали  необхватные,  странным  образом  нависшие  ели.  Игольчатые   лапы
смыкались, образуя плотный, почти непроницаемый для света шат„р. Внизу царил
таинственный полумрак,  было  удивительно  тихо,  торжественно  и  спокойно,
словно  в  старообрядческом  храме  по  окончании   службы.   Ивана   слегка
настораживало только то, что полянку эту он, хоть убей, не  помнил.  А  ведь
вырос в здешних местах, да и „лки в метр толщиной явно не вчера поднялись...
Он еле удержался, чтобы не остановить Машу и для начала не обследовать здесь
вс„ самолично. "Тьфу, пуганая  ворона.  Мало  ли  что  могло  измениться  за
несколько лет..." А Маша уже обходила поляну.
   - Здорово... Это ты меня сюда специально прив„л, да?..  Захотелось  снять
обувь, словно она и впрямь  вошла  в  священный  чертог.  Ощущение  т„плого,
пружинящего под босыми ногами мха было удивительно приятным. Маша  погладила
вековую задумчивую ель, откинулась спиной к замшелому стволу...
   -  Ваня.  -  тихо  позвала  она,  -  иди  ко  мне...  Это  вправду   было
священнодействие - древнее, языческое и  бессмертное.  В  мире  не  осталось
ничего, кроме  губ,  жадно  ищущих  губы...  кроме  рук,  крепко  сомкнувших
объятья... ничего, кроме двух  тел,  яростно  и  нежно  стремящихся  друг  к
другу... Потом в небо взлетел  Машин  крик.  долгий,  полный  наслаждения  и
счастья. Она более не существовала сама по себе, е„ сознание растворилось  в
живых токах вселенной, е„ слуха коснулся голос земли, е„ дыхание  слилось  с
дыханием елей, е„ душа  стала  светом  солнца  над  лесом...  Маша  даже  не
удивилась,  когда  сквозь  блаженную  пелену,  окутавшую  разум,  посередине
полянки вдруг проявилось что-то радужно переливающееся,  что-то  похожее  на
коралловый куст. Строго говоря,  похожее  весьма  и  весьма  отдаленно.  Это
таинственное  нечто  казалось  вообще  лишенным  всякой  формы,   зыбким   и
расплывчатым,  словно  капелька  чернил  в   воде,   оставленная   сбежавшим
кальмаром...
   Иван лежал рядом, раскинув  руки  и  глубоко,  свободно  дыша.  Маша  ещ„
льнула, ещ„ прижималась к нему всем своим существом, но в ней уже пробудился
исследователь. Она приподнялась  на  локте,  вгляделась  -  и  с  удивлением
обнаружила, что сухопутный коралл, играющий всеми переливами радуги, не есть
плод е„ разгоряченного воображения.
   - Что там?.. - сонно поинтересовался Иван и  открыл  один  глаз.  В  этот
момент он был очень похож на дремавшего  возле  печки  кота:  мягкий-мягкий,
ленивый - ленивый... но когтищи для боя выпустить - один миг.
   - Вс„ тебе расскажи, - отозвалась Маша.
   Поднявшись, она подошла поближе к непонятному образованию. Оно было ей до
колен высотой и светилось в полумраке мягким, завораживающим светом.
   "Привези мне, батюшка, цветочек аленький..." - молодая женщина опустилась
на корточки, чему-то улыбаясь и чувствуя себя, словно в  детстве,  на  грани
между  сказкой  и  реальностью...  Потом  с  замирающим  сердцем   коснулась
радужного великолепия... Пальцы прошли насквозь,  не  ощутив  сопротивления.
Свечение, как по команде, погасло, сияющее разноцветье свернулось коричневой