Ларри НИВЕН
                              Джерри ПУРНЕЛЬ

                              МОЛОТ ЛЮЦИФЕРА




                                  ПРОЛОГ

     Когда Солнце еще не воспылало, когда планеты еще не образовались, был
только Хаос. И были кометы.
     Кое-где хаос, заполнявший космическое пространство, начал  сгущаться.
Масса его была достаточно велика, чтобы он не рассеялся в пространстве,  и
сгущение стало необратимым. Образовался бурлящий  вихрь.  Частицы  пыли  и
замерзшего газа сближались, касались друг друга и слипались. Формировались
хлопья,  а  затем  и  целые  комки  замерзших  газов.   Шли   тысячелетия.
Образовавшийся вихрь в поперечнике достигал пяти световых лет.  Центр  его
становился все плотнее. Отдельные местные сгущения быстро вращались вокруг
общего центра, аккумулируя близлежащую материю: формировались планеты.
     Далеко от  оси  вихря  сформировалось  это.  Представляло  оно  собой
снежное облако. Частицы льда и  снега  объединялись  в  рыхлые  скопления.
Объединялись медленно, очень медленно, присоединяя  за  раз  по  несколько
молекул. Метан, аммиак, двуокись углерода. Иногда в облако залетали  более
плотные образования, и оно включало их в себя. Таким образом в его  состав
вошли железо и камни. Теперь это было  уже  отдельное,  вполне  устойчивое
скопление.  Формировались  все  новые  льдинки  и  химические  соединения,
устойчивые только в холоде межзвездного пространства.
     Отдельные  элементы  скопления   достигали   уже   четырех   миль   в
поперечнике, когда случилась беда.
     Катастрофа  грянула  внезапно,  и  по  времени  занимала   не   более
пятидесяти лет - ничтожное мгновение  по  сравнению  с  жизнью  скопления.
Центр вихря обрушился внутрь самого себя, и яростным  пламенем  заполыхало
новое солнце.
     Мириады комет испарились в этом  адском  пламени.  Планеты  сразу  же
лишились атмосфер. Мощный солнечный ветер  вымел  из  центральной  области
свободные газы и пыль и унес их к звездам.
     Но для скопления, однако, изменения эти оказались почти  незаметными.
От солнца оно находилось в двести раз дальше, чем недавно сформировавшаяся
планета  Нептун.  Это  новое  солнце  для  скопления  было  не  более  чем
необычайно яркой, но постепенно тускнеющей звездой.
     А во внутренних  областях  гигантского  вихря  продолжалась  яростная
активность. От жара из камней испарялись газы.  В  морях  третьей  планеты
образовывались сложные  химические  соединения.  Газовые  гиганты  бурлили
проносящимися вдоль и поперек нескончаемыми ураганами.
     Спокойствие внутренним мирам не ведомо.
     Подлинное спокойствие существует лишь там, где начинается межзвездное
пространство,  во  внешней  оболочке  системы,   где   плавают   миллиарды
разделенных громадными расстояниями  комет.  От  каждой  до  ближайшей  ее
сестры - как от Земли до  Марса.  Эти  кометы  плавают  посреди  холодного
черного вакуума.  Здесь,  в  оболочке,  их  ленивая  дрема  может  длиться
миллионы лет... Но не вечно.
     Вечность этому миру не ведома.




                         ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НАКОВАЛЬНЯ

                                Против скуки сами боги бороться бессильны.
                                                            Фридрих Ницше.


                             ЯНВАРЬ: ЗНАМЕНИЕ

                                   Засохли все лавровые деревья.
                                   Грозя созвездьям, блещут метеоры,
                                   А бледный месяц стал багрян, как кровь;
                                   Зловещие блуждают ясновидцы
                                   И страшные пророчат перемены.
                                   А знаменья такие предвещают
                                   Паденье или гибель королей.
                                       Вильям Шекспир. "Король Ричард II".

     Голубой мерседес свернул с окружного шоссе Беверли Хилз и подъехал  к
особняку  ровно  в  пять  минут  шестого.  Джулия  Суттер  изумлена   была
чрезвычайно:
     - Господи, Джордж, да это же Тим! И точно к назначенному времени!
     Джордж Суттер подошел к ней и выглянул из окна. Да, это машина  Тима.
Усмехнувшись, он вернулся к бару. Званые вечера, устраиваемые  его  женой,
считались  событиями  значительными,  а   этому   вечеру,   к   тому   же,
предшествовали  недели  заботливой  подготовки,  подготовки  и   еще   раз
подготовки. И чего она так боялась, что никто не явится? Психоз этот  стал
настолько распространенным, что пора бы ему подобрать название.
     Вот уже появился Тим Хамнер. Причем появился вовремя. Странно. Тим  -
из третьего поколения богатой семьи. По меркам Лос-Анджелеса,  это  старые
деньги, и денег у Тима много. Он посещает только те вечера, на  какие  сам
хочет попасть.
     Архитектор Суттеров любил, должно быть, сращивать стили.  Стены  были
прямоугольными, и углы здания тоже. А бассейны в саду -  мягко  изогнутые,
самых прихотливых форм. Справа особняк смотрелся  как  традиционная  вилла
стиля "монстр" - белые оштукатуренные стены и красная черепичная крыша - а
слева как норманнский замок, магическим образом перенесенный в Калифорнию.
Для Беверли Хилз это не было  необычным,  но  приезжие  с  востока  всегда
изумлялись.  Особняк  Суттеров  располагался  вдали  от   улицы,   как   и
предписывалось отцами города для этой части Беверли Хилз. Настолько вдали,
что высокие пальмы, казалось, не имели к нему никакого отношения. К самому
зданию, изгибаясь огромной  петлей,  вела  асфальтированная  аллея.  Возле
крыльца стояли восемь слуг для помощи в парковке автомобилей  -  проворные
молодые люди в красных куртках.
     Не заглушая мотора, Хамнер вылез из машины. Взвизгнул  автоматический
напоминатель. В другое время Тим не преминул бы огрызнуться, в  сильнейших
выражениях проехавшись бы по поводу геморроя своего механика, но сейчас не
обратил на этот визг никакого внимания. Глаза  его  были  задумчивы,  рука
похлопала по карману, затем полезла вовнутрь. Слуга-парковщик  заколебался
- на чай  дают  обычно  только  перед  отъездом.  Но  Хамнер  не  спеша  с
задумчивым видом прошествовал мимо него, и тот двинулся к машине исполнять
свои обязанности.
     Хамнер посмотрел вслед одетому в красное юнцу. Может, этот парень,  а
может, и другой из них интересуется астрономией. Эти  ребята  здесь  почти
всегда  либо  из  Лос-Анджелесского  Университета,  либо  из  Университета
Лойолы. А что, быть может... Он тут же  с  неохотой  признался  себе,  что
такого быть не может. Тим вошел в дом. Рука его то и дело как бы  случайно
залезала в карман - ощутить, как шуршит под пальцами телеграмма.
     Огромные двойные  двери  распахнулись,  открывая  обширное  внутренне
пространство здания. Прихожая от остальных помещений  отделялась  высокими
арками, выложенными красным кирпичом  -  намек  на  стены,  долженствующие
разделять комнаты. Пол во всем доме был один и тот же: коричневый  кафель,
расписанный яркими мозаичными узорами. Здесь вполне можно было  разместить
сотни две гостей, если не больше. А возле бара сейчас собралось  не  более
дюжины... Они весело и оживленно беседовали - немного  более  громко,  чем
следовало бы. Гости выглядели как-то затерянно среди  этого  пространства,
сплошь заставленного столами. На столах - свечи  и  расшитые  скатерти.  В
однотипной одежде - слуги. Их почти  столько  же,  сколько  гостей.  Всего
этого Хамнер не замечал - он вырос в подобной же обстановке.
     Джулия Суттер отделилась  от  крошечной  группы  гостей  и  поспешила
навстречу Тиму. Губы ее были накрашены, лицо  поднято,  и  лицо  это  было
намного моложе ее самой. В дюйме от щеки Тима она губами сделала движение,
похожее на поцелуй. "Тимми, я так рада видеть вас!".  Затем  заметила  его
сияющую улыбку.
     Она слегка отшатнулась, глаза ее сузились.
     Как бы поддразнивая его, но с подлинной тревогой в голосе:
     - Боже мой, Тимми, чего вы накурились?
     Тим Хамнер был высоким и костлявым, но с маленьким намеком на  брюшко
-  как  раз  таким,  чтобы  не   создавалось   впечатления   об   излишней
приглаженности фигуры. Его лицо было  как  бы  создано  для  меланхолии  -
давало знать себя происхождение. Семья его владела дающим  весьма  высокий
доход  кладбищем  и  моргом.  Однако  сейчас  его  лицо   было   прорезано
ослепительной улыбкой, а в глазах сиял странный блеск.
     - Комета Хамнера-Брауна, - сказал он.
     - О! - Джулия вытаращила глаза. - Чего?
     Услышанное не имело для нее никакого смысла.  Комету  купить  нельзя.
Она пыталась сдерживать волнение, а глаза ее тем  временем  прыгали  то  к
мужу - успел ли он уже выпить еще одну рюмку? - то к двери - не пришел  ли
еще кто-нибудь из гостей? Приглашения были сформулированы достаточно ясно,
и самые важные гости, пожалуй, уже пришли - пришли рано, не так  ли?  -  и
они не должны долго дожидаться, пока...
     Снаружи донеслось низкое урчание мотора какой-то мощной машины. Через
узкие обрамляющие дверь окна она увидела, как из темного лимузина высыпало
с полдюжины народу. Тим сможет позаботиться о себе сам. Она похлопала  его
по руке:
     - Очень мило, Тим. Извините меня, хорошо?
     Поспешная, выражающая что-то интимное улыбка, и Джулия исчезла.
     Если это сколько-то и смутило Хамнера, то он этого ничем не  проявил,
а направился прямиком к бару. Сзади  него  Джулия  спешила  приветствовать
самого важного гостя - сенатора  Джеллисона  -  и  его  свиту.  Он  всегда
прихватывал с собой не только членов семьи, но и помощников.
     Когда Тим Хамнер  добрался  до  бара,  улыбка  его  стала  еще  более
ослепительной.
     - Добрый вечер, мистер Хамнер.
     - Добрый вечер.  У  меня  сегодня  замечательное  настроение.  Можете
поздравить меня, Родригес. Мое имя собираются присвоить комете!
     Майкл Родригес, протиравший за стойкой бокалы, слегка смутился.
     - Комете?
     - Ага. Комета Хамнера-Брауна. Она  приближается,  Родригес.  Примерно
в... м-м... июне... плюс-минус пара недель... ее  можно  будет  видеть.  -
Хамнер извлек телеграмму и с треском развернул ее.
     - Здесь, в Лос-Анджелесе, мы ее  все  равно  не  увидим,  -  Родригес
вежливо улыбнулся. - Чем могу быть вам полезен?
     - Шотландского. Ее вы сможете увидеть.  Она,  возможно,  величиной  с
комету Галлея. - Хамнер взял бокал и  огляделся.  Целая  группа  собралась
вокруг Джорджа Суттера, а люди сейчас  притягивали  Тима,  как  магнит.  В
одной руке у него была телеграмма, в другой - бокал  с  выпивкой.  Джулия,
тем временем, встретив, вводила в дом новых гостей.
     Сенатор Артур Клей Джеллисон чем-то напоминал кирпич. Он  был  скорее
мускулист, чем тучен.  Грузный,  общительный  человек,  украшенный  густой
седой шевелюрой, он был дьявольски фотогеничен и его могла узнать  в  лицо
добрая половина страны. Сейчас его голос звучал так же,  как  и  во  время
телевизионных передач: мягкий резонирующий  голос,  такой,  что  казалось,
будто сенатор обретал некую таинственную значимость.
     У Маурин Джеллисон, дочери сенатора, были длинные темно-рыжие  волосы
и бледная чистая кожа. И красота, от которой в другое время  Тима  Хамнера
охватил бы приступ застенчивости. Но когда Джулия Суттер  обернулась  и  -
наконец-то! - сказала: "Так что там насчет...", он даже не улыбался.
     - Комета Хамнера-Брауна! - Тим взмахнул телеграммой. -  Китт-Пиккская
обсерватория подтвердила мои наблюдения!  Это  действительно  комета,  моя
комета, и ей присваивают мое имя!
     Маурин Джеллисон чуть приподняла брови.  Джордж  Суттер  осушил  свой
бокал, и лишь после этого задал очевидный вопрос:
     - А кто такой Браун?
     Хамнер пожал плечами. Выпивка из лишь чуть отпитого  бокала  плеснула
на ковер. Джулия нахмурилась.
     - Никогда раньше не слышал о нем, - сказал Тим.  -  Но  Международный
Астрономический Союз утверждает, что он обнаружил комету  одновременно  со
мной.
     - Так значит, вы - владелец половины кометы, - сказал Джордж  Суттер.
Тим искренне рассмеялся.
     - Джордж, если вы когда-нибудь станете владельцем половины кометы,  я
куплю у вас все те акции, которые вы так старательно пытались мне продать.
И целую ночь буду поить вас за свой счет. - Двумя глотками он  расправился
со своей выпивкой.
     Подняв глаза, он обнаружил, что слушатели  рассеялись,  и  направился
обратно к бару. Джулия, завладев рукой сенатора Джеллисона, вела знакомить
его с новичками. По пятам за ними следовали помощники сенатора.
     - Половина кометы  -  это  очень  много,  -  произнесла  Маурин.  Тим
обернулся и обнаружил, что она по-прежнему находится рядом с ним. - И  как
вы вообще смогли разглядеть хоть что-то через этот смог?
     В голосе звучал интерес. И глядела она с интересом. И никто не  мешал
ей уйти со своим отцом. От шотландского у  него  потеплело  в  горле  и  в
желудке. Тим принялся рассказывать  о  своей  горной  обсерватории.  Ее  -
обсерваторию - отделяют от горы Вильсон не так уж и много миль, но, тем не
менее, она находится достаточно далеко в глубине гор Анджелес, чтобы  свет
Пасадены не мешал наблюдениям. Там у него есть запасы пищи, есть помощник,
и он месяцами проводит ночные наблюдения неба. Он следит за уже известными
астероидами, за спутниками планет, он приучает свои глаза и мозг  наизусть
помнить небо. Наблюдая, он постоянно ожидал найти току света там,  где  ее
быть не должно, заметить аномалию, которая...
     В глазах Маурин появилось знакомое выражение.
     - Я уже надоел вам? - спросил он.
     Она стала извиняться.
     - Нет, нет, ну что вы, просто... так, случайная мысль.
     - Я знаю, что меня иногда заносит.
     Она улыбнулась, покачала головой.  Ее  роскошные  темно-рыжие  волосы
всколыхнулись, пустились в пляску.
     - Нет, мне  действительно  интересно.  Папа  -  член  подкомиссии  по
финансированию  науки  и  астронавтики.  Он  любит   отвлеченные   научные
исследования, и от него это перешло ко мне. Просто я... Вот вы -  человек,
знающий, чего он хочет, и вы нашли то,  что  искали.  Не  о  многих  можно
сказать то же самое. - Она внезапно стала совсем серьезной.
     Тим смущенно рассмеялся.
     Мне что, исполнить на бис?
     - Ну... вот что вы будете делать, если вы высадились на Луне,  и  тут
выяснилось, что куда-то потеряли программу исследований?
     Хм... Не знаю. Я слышал, конечно, что у высаживающихся на Луне бывают
некоторые трудности...
     - Ладно, пускай вас это не беспокоит, - сказала Маурин. -  Сейчас  вы
не на Луне, так что наслаждайтесь.


     Очищая улицы от смога, вдоль холмов Лос-Анджелеса дул сухой и горячий
ветер, известный под названием "Санта Анна". В рано  наступивших  сумерках
танцевали огни уличных фонарей. Гарви Рэнделл и его тень Лоретта катили  в
зеленом "торнадо" с открытыми стеклами. Приятно: летняя погода  в  январе.
Доехали до особняка Суттеров. Гарви притормозил  машину  возле  одетого  в
красную куртку слуги-парковщика. Подождал, пока  Лоретта  отрегулирует  на
лице тщательно отработанную улыбку. Они вместе проследовали через огромный
парадный вход.
     Сцена - обычная для вечеринок, устраиваемых  в  Беверли  Хилз.  Сотня
людей  рассыпана  промеж  маленьких  столиков,  и  еще  сотня  собравшихся
кучками. Музыкальный ансамбль в углу наигрывал что-то веселое. Прилипший к
микрофону певец наглядно демонстрировал всем, в каком он экстазе.
     Поздоровавшись  с  хозяйкой,  они  разделились.  Лоретта  нашла  себе
собеседников, а гарви по самой многочисленной  группе  засек  расположение
бара, где и получил свой любимый двойной джин с тоником.
     Рикошетом   до   него   доносились   иногда    обрывки    разговоров.
"...Понимаете, мы запрещаем ему заходить на белый ковер, и получилось так,
что кот стоял в самой середине этого ковра, а  пес,  как  часовой,  ходил,
карауля, по периметру..."
     "...и вот, на сиденье прямо впереди меня в самолете - прекрасная юная
цыпочка. Просто потрясающая цыпочка, хотя все, что я мог видеть -  это  ее
затылок и волосы. Я уже начал подумывать, как бы это ее снять, и  тут  она
оборачивается и говорит: "Дядя Пит! А вы что здесь делаете?.."
     "...парень, это здорово помогает! Когда я звоню  и  говорю,  что  это
член комиссии Роббинс, я как бы заново сдаю экзамен. С тех  пор,  как  мэр
научил меня, у покупателя больше  нет  права  выбора.  А  также  права  на
ошибку..."
     Все эти кусочки  и  обрывки  профессионально  укладывались  в  памяти
Гарви: он занимался телевизионной документалистикой. Не слушать он не мог,
хотя ему и не хотелось слушать, действительно не хотелось. Окружающие  его
люди нравились  ему.  Иногда  ему  даже  хотелось  иметь  такой  же  образ
мышления, как и у них.
     Он огляделся, высматривая Лоретту, но она  была  недостаточно  высока
ростом, чтобы выделяться в этой толпе. Зато его взгляд наткнулся на высоко
взбитую неправдоподобно-оранжево-рыжую  прическу  Бренды  Тей,  с  которой
Лоретта говорила перед тем,  как  Гарви  направился  к  бару.  Расталкивая
локтями желающих выпить, он двинулся в сторону Бренды.
     -  Двадцать  миллиардов  баксов  -  и  за  все  это  мы  смогли  лишь
прогуляться по скалам! На эти проклятые ракеты доллары  -  миллиардами!  -
текут как вода меж пальцев. И зачем мы на них  столько  тратим,  когда  за
такие деньги мы могли бы получить...
     - Кучу дерьма коровьего, - сказал Гарви.
     Джордж Суттер обернулся в изумлении.
     - О, Гарви... Привет!.. Вот и с "Шаттлом" то же. Именно то же  самое.
Деньги просто утекают сквозь пальцы...
     - Эти деньги уходят не на ветер, - чистый, мелодичный  громкий  голос
прервал разглагольствования Джорджа, и игнорировать его  было  невозможно.
Джордж остановился на полуслове.
     Гарви посмотрел на нее - эффектную, рыжеволосую, в  зеленом  вечернем
платье, оставляющем плечи открытыми. Ее взгляд встретился с его  взглядом.
Гарви первым отвел глаза. Затем улыбнулся и сказал:
     - Ваши слова означают то же, что и "кучу дерьма коровьего"?
     - Да, только более обоснованно, - она усмехнулась,  а  Гарви,  вместо
того, чтобы убрать улыбку, продолжал ухмыляться. Она тут  же  бросилась  в
атаку.
     - Мистер Суттер, НАСА не тратило на "Аполлон" деньги, предназначенные
для улучшения производства скобяных изделий. Мы оплачиваем и исследования,
направленные на улучшение производства скобяных изделий,  для  этого  есть
свои деньги - и есть скобяные изделия. Деньги же, затраченные  на  знания,
не есть деньги, утекшие, как вода сквозь пальцы. Что же касается "Шаттла",
то это - плата за то, чтобы попасть  туда,  где  мы  можем  познать  нечто
действительно важное, и плата эта не так-то уж и высока...
     Руки Гарви игриво коснулись  женское  плечо  и  грудь.  Должно  быть,
Лоретта. Это и была Лоретта.  Он  протянул  ей  порцию  спиртного  -  свой
полупустой бокал. Она начала что-то говорить, но он жестом  призвал  ее  к
молчанию. Возможно, чуть более  грубо,  чем  обычно,  но  ее  протестующий
взгляд он игнорировал.
     Рыжеволосая знала свое дело хорошо.  Если  точно  подобранные  доводы
разума и логики можно считать выигрышем - она выиграла. Но к тому  же  она
выиграла и нечто большее: на нее были обращены взгляды всех мужчин. И  все
они слышали ее протяжный и медленный южный  говор,  подчеркивающий  каждое
слово. И слышали ее голос, такой чистый и музыкальный, что  всякий  другой
на его фоне казался бормочущим и заикающимся.
     Это неравное состязание закончилось тем, что  Джордж  обнаружил,  что
его бокал пуст, и  удрал  в  направлении  бара.  С  торжествующей  улыбкой
девушка повернулась к Гарви, и он кивнул ей в знак приветствия.
     - Меня зовут Гарви Рэнделл. А это - моя жена Лоретта.
     - Маурин Джеллисон. Очень приятно. - На полсекунды она нахмурилась. -
А, вспомнила. Вы были последним  американским  репортером  в  Камбодже.  -
Церемониальный обмен рукопожатиями  с  Гарви  и  Лореттой.  -  Не  ваш  ли
вертол