вышел в ущелье,  запорошенное  чистым
снежком. Снежинки, падая, искрились в голубоватом свете ртутных ламп. Он
направился к четвертому подъезду, как в ту ночь, почему-то  не  сомнева-
ясь, что судьи терпеливо ожидают его у алтаря, и так же пылает  жертвен-
ный огонь, и жрица дежурит у люка мусоропровода.
   Войдя в подъезд, он первым делом покосился  на  выпирающую  из  стены
трубу, ведущую вниз, под пол. По ней в этот момент с грохотом  и  лязгом
пронеслась с высоты очередная порция мусора. Или, быть  может,  это  был
его коллега, тоже получивший отсрочку, своего рода пролонгацию, и теперь
вместо одобрения свергнутый с Олимпа во мрак небытия?
   Он вызвал лифт, и пока тот спускался, отошел к висевшей на стене дос-
ке объявлений Правления. Ему в глаза бросился обведенный траурной рамкой
некролог с двумя фотографиями -Серенкова и Файнштейна, членов Правления,
погибших, как явствовало из некролога, в результате трагического случая.
Он ошеломленно принялся читать этот общий  некролог,  написанный  весьма
странным образом - в параллель - так что в одной фразе упоминалось сразу
об обоих: тот родился тогда-то, а этот тогда-то... тот учился там-то,  а
этот там-то... Оба члена Правления, объединенные траурной рамкой, выгля-
дели похожими, как родные братья. Они и умерли в один день. Смерть нако-
нец-то примирила их.
   Досадуя, что этот факт не смог найти себе места в романе, и, конечно,
посочувствовав беднягам, хотя относился к ним без особой симпатии, автор
еще раз порадовался жизни, которая Богаче любой выдумки.  Как  вдруг  из
дверей подъехавшего лифта вышла соседка Сарра Моисеевна, а за нею -  кот
Филарет, похудевший и жалкий.
   - Ах, это ви, - конечно, сказала соседка и тут же без  умолку  начала
рассказывать про кота, который стал бездомным, мяучит на лестнице, скре-
бется в закрытые двери и вообще перешел на содержание Ментихиных  и  ее,
Сарры Моисеевны.
   - Таки это живой котик, - сказала  она  печально,  и  сочинитель  по-
чувствовал глубокий стыд.
   Он взял любимца на руки, погладил его, прижал мордочкой к своей щеке.
Соседка, переведя взгляд на некролог, тут же рассказала подробности тра-
гедии. Члены Правления погибли в автомобильной катастрофе по  дороге  на
Приозерск. Один ехал в город, другой - из города. Файнштейн был на  "Жи-
гулях", Серенков - на "Запорожце". Был страшный  гололед,  оба  пытались
увернуться от столкновения, но их влепило лоб в  лоб...  Автор  выслушал
эту историю, холодея. Он вспомнил свои галлюцинации.  Роман  продолжался
помимо его воли, дописывал себя сам - и если ранее это было лишь  краси-
вой отговоркой со стороны автора, ибо стучал по клавишам машинки все-та-
ки он, больше было некому, то сейчас, когда готовая  рукопись  лежала  в
мешке, а роман продолжался в жизни, это был совсем другой коленкор,  как
говорила матушка сочинителя.
   - Ви на утренник? - спросила соседка, увидев, что автор с котом  вхо-
дит в лифт.
   Он не понял, но кивнул, лишь бы отстала. Дверцы  с  шумом  съехались,
когда он нажал на  кнопку  двенадцатого  этажа.  Это  послужило  доказа-
тельсгвом, что ничего не изменилось по сравнению с той ночью.
   Стенки кабины, расписанные на космические темы, как  и  прежде,  были
усеяны надписями. Стенгазета кооператоров продолжала жить. Однако  тема-
тика сильно изменилась. Автор уже не нашел нецензурщины, отсутствовали и
черносотенные лозунги. Зато общественно-политических высказываний приба-
вилось. Чувствовалось, что гражданская  активность  кооператоров  сильно
выросла в сравнении с весною. "Да здравствует Рыскаль!" - крупными  бук-
вами было начертано над пультом. "Я люблю Правление!" - гласила  надпись
напротив. Автор с улыбкой читал эти надписи, как вдруг наткнулся на фра-
зу: "Рукописи горят". Чуть ниже женской рукой наискосок  было  написано:
"За жизнь без любви следует казнить".
   Это были фразы из его романа. Он тихо и счастливо рассмеялся, продол-
жая блуждать взглядом по исписанным стенам, и наконец наткнулся на длин-
ный, почти до самого пола, столбец слов. Это были синонимы глагола  "вы-
пить", только здесь их было гораздо больше, чем у него, что  лишний  раз
доказывало несравнимость талантов автора и народа.
   Раздался мягкий удар, и лифт остановился. Чуть помедлив,  разъехались
и двери. Он ожидал увидеть за ними знакомый холл с  темно-вишневым  ков-
ром, но на этот раз за дверями лифта открылось полутемное низкое помеще-
ние с бетонным полом и бетонным же потолком. Он  несмело  вышел  наружу,
крепче прижал кота к груди и с минуту постоял, давая глазам  привыкнуть.
На полу разглядел он мусор, какие-то доски, сломанную  мебель  и  понял,
что попал на чердак собственного дома. Это озадачило его, но  отчасти  и
вдохновило, поскольку события развивались, хотя и  непредсказуемо,  зато
вполне в духе его фантазий. У автора была  маленькая  литературная  сла-
бость. Он любил заканчивать свои истории на крыше - в этом видел  симво-
лику, а критики - многозначительность. Но он все равно не мог избавиться
от этого недостатка. Даже теперь, сознательно избежав его в  романе,  он
нарвался на него в жизни. "Кому суждено быть повешенным, тот не утонет",
- подумал он и побрел по чердаку, надеясь повстречать  что-нибудь  более
интересное, чем отслужившая мебель.
   И действительно - через несколько шагов он увидел приоткрытую  желез-
ную дверь с яркой полоской щели, окутанной зимним морозным туманом.  Фи-
ларет беспокойно зашевелился у него на руках, но автор бесстрашно шагнул
к щели и толкнул дверь ногой.
   Из проема хлынул на него яркий свет, настоянный на морозном воздухе с
игольчатой снеговой пылью. Тогда он, испытывая непонятное счастье,  шаг-
нул на крышу. Плоская, покрытая сухим снежком, с низкими кирпичными тру-
бами вентиляции, восемью антеннами коллективного пользования и невысоким
каменным ограждением по краям, крыша простиралась далеко и была на удив-
ление просторна, точно палуба авианосца. Но главное было не в этом. Кры-
ша полна была народу: огромная  толпа  кооператоров  в  нарядных  зимних
одеждах теснилась вокруг высокой новогодней елки, расположенной где-то в
районе второго подъезда. Елка была украшена игрушками, гирляндами и сер-
пантином, а на ее верхушке горела  красная  электрическая  звезда.  Чуть
сбоку, укрепленный между опорой антенны и высокой  лестницей-стремянкой,
трепетал на ветру транспарант "Да здравствует воздушный флот!". По  краю
крыши, вдоль кирпичного парапета, выставлены были переносные металличес-
кие заграждения, что часто используются  для  организации  общественного
порядка во время массовых скоплений. Особенно много было на крыше  детей
всех возрастов. Маленькие стояли, чинно держась за руки родителей, а те,
что постарше, норовили побегать, но  были  отлавливаемы  подростками  из
клуба Николая Ивановича и водворяемы на место.
   Рядом с елкой возвышался голубоватый пластиковый ларек, в котором си-
дела тетя Зоя. Надпись за стеклом гласила: "Пива  нет".  Тетя  Зоя  вела
бойкую торговлю квасом.
   Над этой мирной картиной в бездонной блеклой синеве зимнего неба сия-
ло круглое маленькое солнце. Свежий ветерок взбивал снежную пыль. В воз-
духе пахло апельсиновыми корками, которые тут и там горели на снегу, за-
порошившем крышу.
   От колючего ветра и растроганности у автора на глаза навернулись сле-
зы. Он почувствовал себя отцом этого многочисленного семейства, хотя  на
самом деле был его блудным сыном. Он медленно побрел к  кооператорам  по
мягкому снегу, выпустив из рук рыжего, как апельсин, кота, который важно
шествовал впереди, задрав пушистый хвост.
   И вдруг словно вихрь налетел на автора.  Это  сын  его,  обернувшийся
первым, подбежал к нему, взметая снежную пыль, и повис на руках,  болтая
в воздухе валенками. Сочинитель стиснул его в объятиях, поставил на  но-
ги, и они молча пошли рядом к толпе, в которой многие уже обернулись  на
него, разглядывая кто с любопытством, кто с жалостью, кто  с  неприязнью
или недоумением. А он неуверенно приближался к ним с мешком в руке,  как
Дед Мороз, приготовивший новогодний подарок.
   Впрочем, Дед Мороз уже был под елкой - с бородой, в шапке  и  красной
шубе. Он был невысокого роста, щупловат. Сочинитель узнал в нем Рыскаля.
Рядом с ним возвышалась пышная Снегурочка, роль которой исполняла  Клара
Завадовская.
   Рыскаль тоже заметил приближающегося блудного сына,  ободряюще  улыб-
нулся ему: не робейте, милорд, подходите ближе!
   Представление под елкой продолжалось; автор стоял в задних рядах  ря-
дом с сыном, не выпускавшим его руки. Мешок с рукописью  он  положил  на
вентиляционную трубу, а сам жадно вглядывался в лица.
   Он увидел жену, а рядом - инженера Вероятнова в пыжиковой шапке;  ин-
женер был с дочкой. В первых рядах стояли и сестра с полным выводком ин-
тернациональных племянников, и матушка, постаревшая  от  павших  на  нее
невзгод, и дочь генерала с сиротским мальчиком, прятавшимся под полою ее
шубки, и семья Николая Ивановича Спиридонова.
   Сочинитель радовался тому, что его история собрала их вместе на общем
семейном празднике и даже оказалась столь щедра, что присоединила его  к
ним. В морозной пыли, вихрем взметнувшейся с парапета, он  увидел  вдруг
маленького ангела с крылышками, который сидел на краю и болтал в воздухе
босыми пятками. Автор осматривал кооператоров  придирчиво,  как  портной
глядит на костюм, впервые надетый заказчиком. Нет, он не  был  полностью
удовлетворен: кое-где морщило, поджимало, волнилось... Но носить можно.
   Можно снести все, если знать - зачем.
   Ему казалось, что теперь, пройдя через испытания, они знают - зачем и
для чего живут в столь странном доме, но... так только казалось. На  са-
мом деле, они не видели смысла в испытаниях, а просто  жили,  суетились,
боролись, влюблялись, рожали детей. Он же, видящий смысл, был лишен жиз-
ни.
   Александра незаметно подобралась к нему и встала рядом. Сын  взглянул
на нее строго, но ничего не сказал. Она шепнула: "Хорошо вы это  устрои-
ли..." - и потерлась щекою о его плечо.
   А под елкой дело приближалось к апофеозу. Появился медведь  с  короб-
кой, откуда извлекли целый ворох бумажных пакетов с бенгальскими  свеча-
ми. Дворники деловито раздавали серые стерженьки на железных прутьях де-
тям и их родителям. Через минуту у всех  кооператоров  были  бенгальские
свечи.
   - Зажжем нашу красавицу-елку! - провозгласила Клара охрипшим от ветра
голосом.
   Дворники подожгли свои свечи - у каждого было по пучку - и ринулись в
ряды зрителей, раздавая направо и налево рассыпающиеся искрами огни,  от
которых зажигались  новые  свечи.  Кооператоры  торопились  зажечь  свои
огоньки и помочь зажечь соседу.
   Автор увидел вдруг, что над головами кооператоров в небе  плывет  бу-
мажный голубь, испещренный мелкими значками. Ветер подхватил его и  бро-
сил за парапет, в сторону заснеженных крыш, которые уходили далеко-дале-
ко, теряясь в морозной дымке. Он увидел второго, третьего голубя...  Це-
лая стая бумажных голубей кружилась над толпою кооператоров  с  горящими
свечами в руках.
   Автор оглянулся. У вентиляционной трубы, где он оставил  свой  пакет,
сгрудились мальчишки - Шандор, Хуанчик, Митя. Среди них был и  его  сын.
Перед ними на кирпичах лежала расхристанная  рукопись.  Они  сворачивали
бумажных голубей из ее листов и с восторгом швыряли их навстречу ветру.
   Бумажные голуби романа плыли над городом, опускались на крыши,  скры-
вались в ущельях между домами, садились на балконы и карнизы окон. Город
втягивал их в себя, перемешивая с пургою, бросал на мостовые и  в  Неву,
мял под колесами автомашин... "Как славно! - подумал автор. - Такого мне
вовек не придумать!". И увидел рядом лицо Александры - она стремилась  к
нему с горящей свечою. Он поджег свою свечку от ее огня и, следуя приме-
ру кооператоров, поднял искрящийся снопик над головой.
   - Елка, зажгись! - скомандовал Дед Мороз.
   Елка вспыхнула огнями - красными, синими,  белыми,  зелеными...  Дети
закричали, захлопали в ладоши. Бенгальские огни дотлевали в руках. Ветер
кружил вокруг елки белые листы, покрытые мелкими буковками машинописи.
   Кот Филарет, напуганный великолепием праздника, вскочил  на  трубу  и
выгнул спину. Маленький ангел поднялся и пошел по парапету чинной детса-
довской походкой, догадавшись, что представление окончено.
   Последний лист рукописи проплыл над  крышей,  ветер  перевернул  его,
изогнул и бросил вниз, в ущелье между домами, успев показать  сочинителю
долгожданное слово:
 
   КОНЕЦ
   Ленинград
   1979-1985