бли-
отекарем, перегнувшись через барьер.  Та  слушала  внимательно,  наконец
улыбнулась и, поднявшись со стула, принесла какую-то  книгу.  Затем  она
придвинула к себе бланк формуляра и принялась старательно писать,  в  то
время как Мамед листал маленький плотный томик и что-то читал вслух. Де-
вушка краснела и улыбалась.
   Вскоре девушка снова скрылась и пришла вместе с двумя подругами: одна
была черненькая, с косой и чуть раскосыми по-азиатски глазами, а  другая
- высокая, нескладная, с большим красивым лицом.
   Тариэль продолжал что-то говорить, размахивая томиком, девушки слуша-
ли слегка настороженно - видно, не решались. Вдруг все трое взглянули  в
сторону Демилле, и черненькая прыснула. Две другие  несмело  улыбнулись.
Демилле поспешно отвернулся.
   Через минуту охотники покидали библиотеку. Вся операция  заняла  пят-
надцать минут.
   - Значит, запоминайте, - сказал Тариэль. - Кудрявая - Таня, высокая -
Майя, черненькая - Рая. Она наполовину якутка. Главное - не перепутать и
не забыть. Девушки этого не любят.
   - Таня, Майя, Рая, - повторил Мамед, как заклинание.
   - А это что? - спросил Демилле, указывая на томик.
   - Омар Хайям, - сказал Тариэль. - Он нам  сегодня  пригодится.  Будет
культурная программа. А теперь - на базар!
   На рынке алели ряды южных тюльпанов и гвоздик, цокали грецкие  орехи,
пересыпаемые смуглыми руками, горы влажной зелени дышали весенним арома-
том. Аспиранты не спеша двигались в  толпе,  выискивая  среди  торговцев
своих, с которыми вступали в торг на родном языке, что помогало добиться
скидки. Одна за другой из карманов кожаных пальто появлялись тонкие ней-
лоновые сумки, заполнявшиеся луком, редиской, петрушкой, морковью.
   Далее был черед мясного магазина, где у Тариэля имелся знакомый  мяс-
ник, отваливший три килограмма отличной парной баранины, и, как водится,
кончили винным отделом гастронома.
   Устроители Большого плова вернулись в общежитие, и на кухне  третьего
этажа началось священнодействие.
   Сняв лишь пиджаки и оставшись в белых рубашках с закатанными рукавами
и при галстуках, аспиранты накинули расшитые восточным узором передники,
на головы надели тюбетейки. Свой передник с тюбетейкой получил и Евгений
Викторович.
   На двух больших кухонных столах разложены были острейшие ножи,  широ-
кие деревянные доски, тазики с мясом, морковкой и луком,  широкие  блюда
для разделанных продуктов. Появился огромный медный казан  с  обожженным
днищем; в кухню, как на представление, стал стекаться народ из  соседних
комнат. Молодые аспиранты и аспирантки разных  национальностей  занимали
места, не вмешивались, следили за происходящим. Видно было, что  Большой
плов принадлежит к числу любимых зрелищ и достопримечательностей общежи-
тия.
   - Плов, Евгений Викторович, - мужское занятие,  -  объяснял  Тариэль,
готовя столы для работы. - Женщина не может приготовить настоящий  плов,
потому что спешит и думает только о пище. Она озабочена  тем,  чтобы  не
пересолить или не сжечь мясо...
   Вокруг улыбались, как улыбаются знакомому и родному.
   - Мы же займем работой руки, и пусть наш ум отдается достойной  бесе-
де, а сердце откроется добру и любви...
   - Родителей нужно вспоминать. Сестру, брата, - серьезно сказал Мамед.
   Уже шумел голубой огонь горелки, в казане  плавился  белый  курдючный
жир.
   Тариэль не спеша разделывал мясо, Мамед, тоже  не  торопясь,  но  при
этом удивительно проворно, резал красную очищенную морковь, которая  под
его ножом превращалась в тончайшую соломку.
   - У нас на востоке говорят: "Тот, кто ни разу не приготовил  плова  с
друзьями, не знает, что такое дружба". Один  мужчина  может  приготовить
плов, но лучше, если его сделают двое мужчин, трое мужчин...  И  это  не
только ритуал, тут технология! Каждый продукт должен  поспеть  в  нужный
момент, - объяснял Тариэль.
   Демилле промывал в глубокой кастрюле  рис.  Тариэль  велел  добиться,
чтобы сливаемая после промывки вода была  абсолютно  прозрачна.  Демилле
набирал воду раз, другой, третий, шевеля руками массу зерен, и вода каж-
дый раз мутнела, так что ему стало казаться, что задача невыполнима.
   - Плов вырабатывает терпение и ответственность, - продолжал  Тариэль.
- Один подведет, схалтурит, как у вас говорят, - и пропал плов.
   Сам он уже разделал мясо, вымыл руки и спокойно закурил, наблюдая  за
кипевшим в казане жиром.
   - Тариэль, расскажи легенду, - попросила одна из зрительниц.
   - Женщина, как смеешь ты вмешиваться, когда мужчины готовят плов?!  -
вскричал Тариэль, негодуя, и все рассмеялись, ибо и вопрос, и ответ пов-
торялись при каждом приготовлении плова и были рассчитаны на свежего че-
ловека, каким являлся в настоящий момент Демилле.
   - Я повелеваю тебе покинуть наше общество,  -  продолжал  Тариэль.  -
Впрочем, оставайся, - величественно взмахнул он рукою с сигаретой, заме-
тив обеспокоенный взгляд Евгения Викторовича.
   Проклятый рис никак не желал быть чистым. Лоб под тюбетейкой у  Евге-
ния Викторовича взмок.
   Тариэль отбросил сигарету и обеими руками поднял  с  доски  пригоршню
баранины. Он подошел к казану и важно опустил мясо в кипящий жир; разда-
лось бульканье, шипенье, скворчанье. За  первой  пригоршней  последовала
вторая, третья, пока все мясо, до последнего кусочка, не оказалось в ка-
зане. Почти сразу же в кухне возник восхитительный аромат жареной  бара-
нины, вызвавший глухой завистливый стон публики.
   Тариэль присоединился к Мамеду; из-под ножа сыпалась морковная солом-
ка.
   - Лучше на терке, Тариэль! На терке быстрее, - взмолилась та же аспи-
рантка.
   - Женщина! - мрачно воскликнул Тариэль. - Я в самом деле  удалю  тебя
отсюда, если ты не перестанешь вмешиваться в  дела,  недоступные  твоему
уму! Она воображает, что владение романской филологией дает ей право со-
ветовать мужчинам, как варить плов, - пояснил он Демилле.
   Аспирантка покраснела, обиделась.
   - Я же как лучше...
   Демилле, желая спасти несчастную филологиню, показал Тариэлю  послед-
ний прозрачный слив. Тариэль удовлетворенно кивнул.  Евгений  Викторович
распрямился над раковиной, снял тюбетейку и вытер тыльной стороной ладо-
ни лоб.
   В кухне было уже человек восемь, не  считая  поваров.  Лица  русские,
грузинские, казахские... Появились и  зарубежные  гости:  два  низеньких
вьетнамца в синих пиджаках и немец из ГДР с фотовспышкой, которая  время
от времени озаряла помещение кухни.
   Мамед между тем ссыпал в казан огромный ворох мелко нарезанного лука,
отчего аромат в кухне приобрел новый оттенок.
   Текли слюнки.
   Вслед за луком туда же последовала гора морковной соломки, соль,  пе-
рец. Из казана валил уже одуряющий залах жареного мяса, лука  и  специй,
приводящий душу в экстаз.
   Тариэль зачерпнул варево половником, подул и попробовал. На лице  его
изобразилось блаженство.
   - И нам! И нам попробовать! - раздались возгласы.
   Даже у скромных вьетнамцев горели глаза.
   Тариэль успокоил толпу взмахом половника.
   - Тихо, братья! Всем желающим будет выдана порция плова. Подчеркиваю:
плова, а не промежуточного продукта. Прошу зайти в нашу комнату в девять
ноль-ноль.
   Народ стал расходиться, ибо выносить далее аромат такой  концентрации
было не под силу.
   Тариэль взял кастрюлю с рисом и выгреб мокрые слипшиеся зерна  в  ка-
зан, поверх аппетитного варева. Рис покрыл мясо и  овощи  ровным  слоем,
сквозь который прорывались кое-где гейзеры жира.  Тариэль  успокоил  их,
разровняв рис, затем точными движениями воткнул вглубь несколько  неочи-
щенных долек чеснока, снова разровнял  поверхность  шумовкой,  осторожно
долил кипятком, так чтобы вода прикрыла рис "на фалангу мизинца", как он
выразился, и накрыл тяжелой крышкой.
   - Вот и все, - сказал он, снимая тюбетейку. - Остается сотворить  на-
маз.
   Они с Мамедом скинули передники, расстелили их на полу  и  встали  на
колени. Полушутя-полусерьезно они преклонили головы к востоку, беззвучно
шевеля губами. Демилле ошеломленно смотрел на них. Через минуту аспиран-
ты поднялись на ноги, отряхнули передники.
   - Теперь плов будет - о'кей! - сказал Тариэль.
   ...Девушки пришли точно в назначенное время, когда плов уже  взопрел,
впитав в себя воду и ароматы; на столе в комнате  аспирантов  ждало  его
огромное, расписанное синими цветами и арабской вязью блюдо, вокруг  ко-
торого теснились тарелки с зеленью и бутылки вина, а  сами  аспиранты  и
Евгений Викторович, отдохнув от трудов, снова приняли праздничный вид.
   Девушки тоже сильно отличались от тех, что скучали в библиотеке.  Все
три были нарядно одеты и еще более нарядно накрашены.  Щечки  порозовели
от румян, ресницы удлинились, благодаря  специальной  французской  туши,
веки поголубели, губки вишнево пылали. Мамед лишь вздыхал и качал  голо-
вой; Тариэль мелькал, как Фигаро, помогая девушкам раздеваться;  Демилле
натянуто кланялся, представляясь: "Евгений Викторович". Вдруг остро  по-
чувствовал свой возраст, он был по крайней мере на десять лет старше лю-
бого из присутствующих.
   Девушки вежливо кивнули; Демилле запоздало поцеловал руку высокой Ма-
йе, которая знакомилась последней, другим не догадался. Это как бы выде-
лило ее, и по мимолетному ободряющему взгляду Тариэля Евгений Викторович
понял - все правильно: Майя предназначена ему. Вскоре так же  непостижи-
мо, но достоверно выяснилось, что за Раисой ухаживает Мамед,  а  ставшую
еще более кудрявой Таню взял на себя сам Тариэль.
   Все логично: Таня выделялась из подруг красотой и бойкостью, Рая была
тиха, а Майя - заметно старше других. Тариэль  предпочел  принцип  соот-
ветствия принципу дополнительности.
   Вожделенный плов торжественно вплыл в комнату и был вывален на  синее
блюдо. Образовалась дымящаяся гора нежно-розового риса; тут и там выгля-
дывали из-под разбухших, рассыпчатых зерен аппетитные кусочки баранины.
   Не привыкшие к такому великолепию девушки притихли;  видимо,  ожидали
чего-то другого, попроще, но вот Таня, расхрабрившись, воткнула  широкую
ложку в глубину горы и выложила на тарелку первую порцию плова.  Тариэль
уже разливал вино. Сразу зашевелились, потянулись  за  зеленью.  Тариэль
поднял бокал.
   - Я хочу выпить за этот город, объединивший нас - жителей юга и севе-
ра, запада и востока, - за его гостеприимство, за то, что  в  нем  живут
лучшие девушки Советского Союза!
   Чокнулись, выпили. Демилле грыз редиску.
   Пир набрал высоту круто, как реактивный лайнер. Через полчаса в  ком-
нате стоял гам, девушки раскраснелись, рыхлое лицо Майи покрылось пятна-
ми. Демилле поглядывал на него, стараясь (скорее, из вежливости),  чтобы
девушка ему понравилась. Не получалось. "Глаза как у козы", - подумал он
некстати.
   Заглядывали на минутку аспиранты из публики, присутствовавшие на при-
готовлении плова, получали порцию, восхищались, понимающе покидали  ком-
панию. Снова пришла тетя Варя, оценивающе оглядела девушек, выпила вина,
похвалила плов, ушла. Тариэль подмигнул Мамеду: "Все путем!". Вдруг вва-
лился философ Рустам с двумя бутылками коньяка и двумя девушками,  похо-
жими друг на друга, как те же бутылки. Это были двойняшки Валя и Галя из
культпросветучилиша, им было лет по восемнадцать. Рустам вот уже две не-
дели находился в полной растерянности, ибо двойняшки были неотличимы,  и
философ не мог понять - какая нравится ему больше. На всякий случай  хо-
дил с обеими. Двойняшки получили плов, выпили коньяку и серьезно вытара-
щили глазки, стараясь соответствовать.
   Демилле подобрел, размяк, глядел на молодых людей разных  народов,  и
любезная его сердцу мысль о всемирном братстве вновь затеплилась в душе.
Красивы были и Тариэль, и Мамед,  и  Таня,  и  Рустам,  и  двойняшки  из
культпросветучилища ("В чем их там просвещают?"), да и широколицая  Майя
в шуршащем платье из тонкой блестящей ткани стала казаться не такой  не-
уклюжей. Только вот косточки на локтях раздражали.
   Внезапно Тариэль объявил культурную программу. Сделал он это как  раз
вовремя, ибо еще немного и вечеринка стала бы неуправляемой.
   На стол поставили подсвечник  с  толстой  красной  перевитой  свечой.
Верхний свет потушили, огонек свечи сблизил лица, сделал их значительней
и одухотворенней. Мамед снял со стены музыкальный инструмент  с  длинным
грифом, положил деку на колени, прикрыл глаза.
   - Мамед исполнит старинные мелодии на национальном инструменте -  та-
ре, -объявил Тариэль.
   - Мугам, - сказал Мамед.
   - Это название, - перевел Тариэль.
   Мамед щипнул струну. Резкий высокий звук вырвался из тара, был  подх-
вачен другими звуками заунывными и протяжными - лицо Мамеда  вытянулось,
печальные тени легли на веки.
   Огонек свечи выжег в красном воске ямку, окрашивая комнату  тревожным
багровым цветом.
   Тариэль начал читать стихи. Их мерный ритм накладывался на  прихотли-
вые звуки мугама, создавая завораживающий  душу  рисунок.  Тариэль  тоже
преобразился. Теперь за столом перед девушками сидел  не  легкомысленный
повеса, а воин и философ, чеканящий гортанные строки.
   Дун[cedilla]нънг тилагъ, самаръ хам бъз,
   Акл кюзън корасъ - жовхаръ хам бъз.
   Тюгарбк жахоннъ узук дйб билсбк,
   Шаксиз энинг кюзи - гавхаръ хам бъз!
   Закончив, он сделал паузу, в то время как инструмент  продолжал  свое
заунывное пение, точно муэдзин с минарета. Затем Тариэль  раскрыл  томик
Хайяма и прочитал перевод:
   Светоч мысли, сосуд сострадания - мы.
   Средоточие высшего знания - мы.
   Изреченье на этом божественном перстне,
   На бесценном кольце мироздания - мы!
   Он прочитал наизусть на фарси еще несколько рубаи, переводы читал  по
книге. Мамед экстатически сдвинул брови, лицо  его  выражало  страдание,
тар тенькал, подвывал, повизгивал... музыка, лишенная  на  русский  слух
всяких признаков мелодичности,  вызывала  в  маленьком  худом  аспиранте
сложные чувства.
   Демилле слушал, и вместе с восхищением в его  душе  копилась  неясная
досада на себя и на других, не помнящих  родства,  на  присущую  русским
беспечность в сохранении своей культуры. "Почему эти молодые  люди  пом-
нят, а я - нет? Как дошли до них из глубин эти звуки  и  слова?  Неужели
нам достаточно ощущать себя великой нацией, а на  все  остальное  напле-
вать? Мол, само приложится..."
   Едва Мамед кончил, Демилле взмахнул рукой:
   - Ну, а теперь нашу. Девочки, подхватывайте!
   И он высоким голосом, негромко и протяжно  затянул  "Степь  да  степь
кругом..." Девушки молчали, в глазах двойняшек отобразилось  недоумение,
лишь Майя подхватила на второй строчке, но, допев куплет до конца, оста-
новилась - слов дальше не знала.
   Демилле выдержал еще два куплета и тоже  сбился.  Что-то  там  насчет
"слова прощального" - черт его знает, вариантов много... Бог с  ним!  Он
горестно вздохнул, потянулся за вином.
   Майя преданно смотрела на него своими козьими глазами. Он  заметил  у
нее на лице тщательно запудренный прыщик. Ему стало неловко. Она придви-
нулась к нему ближе, шепнула:
   - Можно, я стихи почитаю?
   - Конечно, - разрешил Демилле. - Сейчас Майя прочитает  стихи.  Свои?
-спросил он у девушки.
   Она кивнула.
   Кудрявая Таня со скучающим видом отвернулась. Рая потупила глаза.
   - "Милый мой, серебряный, Свет в окне! - начала нараспев  Майя.  -  В
кофточке сиреневой Я приду к тебе. До утра замучаю, погублю И слезой го-
рючею окроплю..."
   - Врешь ты, Майка. Нету у тебя никакого серебряного, - сказала Таня.
   - Ну, зачем ты так! - вскинулась Рая.
   Майя сидела неподвижно, будто боялась пошевельнуться, чтобы не  расп-
лескать переполнявшие ее слезы. Лицо у нее было, как чаша с водой. И все
же не выдержала - расплескала. Из уголков глаз поползли  по  напудренным
щекам две мелкие, блестевшие в свете пламени  слезинки.  Майя  выскочила
из-за стола, выбежала из комнаты. За нею следом кинулась Рая.
   Двойняшки переглянулись и вдруг с неожиданной бодростью затянули пес-
ню, слышанную Демилле, кажется, по радио. Что-то там  было  про  "притя-
женье Земли", а припев кончался так:
   Мы - дети Галактики,
   Но, самое главное,
   Мы - дети твои,
   Дорогая Земля!
   И так звонко, старательно и вдохновенно пели они этот текст, что  Де-
милле не знал - плакать ему или смеяться. "Господи, Боже  мой!  Воистину
дети Галактики! Не России, а Галактики, вот ведь как! И верно, так оно и
естьь" Философ Рустам очумело смотрел на двойняшек, видимо, не предпола-
гая до того наличия у них музыкальных талантов. Надо сказать, что Валя и
Галя пели абсолютно слаженно, как и полагается сестрам-двойняшкам.
   Дети Галактики были крепкие, тугие, со вздернутыми носиками.
   Появился магнитофон,  грянула  музыка,  сдвинули  в  сторону  стол  и
стулья. Валя с Галей первыми вышли на  освободившееся  место  и  так  же
синхронно, как пели, принялись танцевать, касаясь друг друга  в  опреде-
ленной последовательности плечами, локтями, грудью, бедрами,  коленками.
Они  напоминали  идеальный  танцевальный  механизм,  были   поразительно
серьезны, не профанировали это важное занятие. Рустам подхлопывал, лука-
во блестя глазами. В круг вошли и другие девушки. Майя уже вернулась, на
нее напало возбуждение, она неумело помахивала своими нескладными,  сог-
нутыми в локтях руками.
   Демилле откинулся на диване, закурил. Ему вдруг нестерпимо жалко ста-
ло и этих упругих, точно мячики, девочек из культпросветучилища, которые
сталкивались и отскакивали друг от друга, и раскосую Раю, танцевавшую  в
обнимку с Мамедом, и Таню со злым и красивым ртом, и мосластую широколи-
цую Майю. Потом он и сам топтался на месте  с  Майей,  которая  прикрыла
глаза и несмело касалась губами его шеи. Майя была с ним  одного  роста.
Евгений Викторович тоже прикрыл глаза, обхватив  широкую  плоскую  спину
Майи.
   Первым исчез Рустам с двойняшками. Танцы продолжались, но уже запахло
переменами, приближалась полночь. Девушки стали собираться  -  не  очень
решительно; аспиранты уговаривали их посидеть еще. "Я  вас  провожу",  -
сказал Демилле Майе, она вяло кивнула, пыл ее угас.  Подруги  вернулись,
вызвали ее в коридор. Через минуту все трое вошли,  Майя  объявила,  что
уходит. Демилле стал одеваться.
   Пошли молча, через некоторое время Демилле взял ее под руку. Майя бы-
ла как деревянная. Свернули с проспекта Благодарности, прошли дворами  и
вышли на знакомую улицу Кооперации. "Вы здесь живете?" - удивился Демил-
ле. Она кивнула. "А вы не знаете... не слышали... здесь был такой дом, я
помню. Девятиэтажный". -"Снесли", - равнодушно сказала она. "Как снесли?
" - "Я не в курсе".
   Прошли вдоль забора, огораживающего памятную Евгению Викторовичу  яму
с фундаментом, и остановились возле одного из точечных домов.
   - Вот и пришли, - сказала Майя, - спасибо вам, Евгений Викторович.
   - Подождите, не уходите, - сказал он.
   Она остановилась, глядя на него козьими глазами. "Зачем я это говорю?
" - раздраженно подумал он.
   Он притянул ее к себе, поцеловал в щеку, будто жалея. Она  почувство-
вала это, спрятала лицо у него на плече, всхлипнула.
   - Ну что вы, что вы... - бормотал он.
   - Простите... я замуж хочу, ребенка хочу... - всхлипывала она.  -Нету
у меня ни серебряного, ни оловянного... не обращайте  внимания,  истерик
а... мне двадцать девять лет, я бы так родила, без мужа...
   Она подняла голову, прошептала:
   - Пойдемте ко мне.
   - Не могу, - покачал головой Демилле.
   Тут же подумал: "А не сказала бы она всего? Пошел бы?.. Нет...  Поче-
му?.. Потому что козьи глаза, потому что прыщик, потому что  мослы?  Так
выходит?"
   - Пристала, ребеночка захотелось! - она неестественно засмеялась, гу-
бы прыгали.
   - Простите меня, - сказал Демилле.
   - А-а... Чего вас прощать! - махнула она рукой, повернулась и,  пока-
чиваясь, пошла к подъезду.
   Демилле взглянул на окна детского сада, поежился. Свет не горел, зна-
чит, Костя Неволяев спит. Евгений Викторович медленно побрел  к  общежи-
тию.
   Он постучал в дверь комнаты, толкнул ее. Дверь была заперта.  Демилле
пос