ыработки самой разнообразной техники и выразительности - стакка-
то, легато, аккорды, крещендо и диминуэндо, пианиссимо  и  фортиссимо  -
легли точно в назначенные места: этот в арке Главного штаба, тот на Иса-
акиевской, третий - на улице Росси, да так прочно, что спустя  десятиле-
тия давали знать о себе, внезапно выныривая из памяти во время  прогулок
Евгения Викторовича с какой-нибудь очередной возлюбленной.
   Демилле в шутку говорил уже в институте, что первым учителем архитек-
туры у него был Карл Черни - недоумение,  конечно...  кто  такой?  может
быть, Карл Росси? - вы оговорились! - нет, нет, Карл Черни... хотя заня-
тия музыкой как-то сами собой прекратились примерно в седьмом классе.  К
этому времени Женя достиг "Осенней песни"  Чайковского  и  первой  части
"Лунной сонаты", которую он исполнял специально для отца по вечерам, не-
изменно вызывая у Виктора Евгеньевича слезу.
   Тогда уже он интересовался архитектурой серьезно,  поощряемый  отцом,
приносившим ему книги о петербургских  зодчих,  фотографические  альбомы
памятников. Но еще больше занимал его собственный  проект  -  тот  самый
спичечный дом, о котором я уже упоминал. Демилле начал строить из спичек
лет в одиннадцать - научил его этому занятию Иван Игнатьевич, хозяин до-
ма с мезонином; он пускал мальчишек в свой сад, угощал  яблоками,  дождь
пережидали наверху, в мезонине - ходили туда Женя с Федькой да три-четы-
ре их приятеля. Иван Игнатьевич был мастером на все руки, строгал,  кле-
ил, вытачивал... как-то раз принес наверх полную  шапку  спичек  и  клей
"гуммиарабик". Приятели попробовали - разонравилось быстро, слишком кро-
потливая работа, - но Демилле был захвачен и, легко освоив нехитрую нау-
ку, принялся строить.
   Иван Игнатьевич показал,  как  кладется  классический  пятистенок,  и
вскоре у них уже была миниатюрная изба с крылечком,  петухом  на  коньке
крыши, крытой дранкой, для которой использовался материал спичечного ко-
робка, и даже с наличниками на окнах из той же дранки. Женя приходил уже
один, регулярно - весь строительный сезон, длившийся  с  апреля  по  ок-
тябрь. На следующее лето возник замысел дворца - Женя увидел его  сразу,
уже законченным, а потом принялся прорабатывать детали. Дворец  строился
пять лет, замысел видоизменялся, усложнялся и пришел в 1955 году к Двор-
цу Коммунизма, "национальному по форме и коммунистическому  по  содержа-
нию", как определил Иван Игнатьевич,  ревностно  наблюдавший  за  строи-
тельством. Это было  довольно-таки  причудливое  сооружение,  сочетавшее
традиции русской архитектуры с увлечениями пятидесятых годов -  башенки,
шпили, балконы и террасы - сбоку приклеилась луковка  церкви.  Иван  Иг-
натьевич не одобрял, но Женя серьезно объяснил ему, что ежели существует
свобода вероисповедания, то хочешь не хочешь нужно  обеспечить  верующим
возможность ею пользоваться. Старик улыбался в усы: "Пускай, раз так..."
Короче говоря, дом был многоцелевой - и жилой, и  общественный,  с  ярко
выраженным коммунистическим характером. После долгих раздумий Женя оста-
вил в личном пользовании предполагаемых обитателей  дома  лишь  спальни,
помещавшиеся в островерхих башенках  с  узкими,  напоминавшими  бойницы,
окошками - таких башенок было шестнадцать, по числу советских республик;
над каждой торчал маленький бумажный флажок соответствующей  республики.
Башенки располагались по периметру сооружения, вроде как  башни  Кремля,
но не такие величественные. Здание было асимметричным, имело внутри нес-
колько главных объемов - игровой зал под целлофановым куполом (для  кар-
каса Женя использовал медную проволоку), зал заседаний со шпилем, в ниж-
нем этаже помещение для столовой и общей кухни. Крытые галерейки, соеди-
нявшие башенки-спальни с комнатами общественного пользования, причудливо
изгибались наподобие "американских гор", придавая дому странный, сказоч-
ный вид. Женя объяснял Ивану Игнатьевичу, что сделано это для разнообра-
зия, чтобы детям можно было играть в прятки и пятнашки. Во  всяком  слу-
чае, клеить бесчисленные лесенки и виражи галерей,  причудливо  перепле-
тать и соединять их было главнейшим удовольствием.
   Потом уже, вспоминая об этом  детском  проекте,  Демилле  понял,  что
привлекала его причудливость топографии, неосознанное желание  разрушить
строгий геометрический облик интерьера паутиной ходов.
   Много раз Евгений Викторович жалел об утрате спичечного дома. Он  сам
не понимал, как можно было враз все бросить... Этакая  юношеская  горяч-
ность!
   В ту памятную весну пятьдесят шестого года Евгений заканчивал девятый
класс; как-то в мае увидел старика на участке, тот сгребал  прошлогодние
подсохшие листья и поджигал их. Сизый дым выползал из  невысоких  холми-
ков, струился вверх, было тепло. "Ну, что, Женя, будем заканчивать  ком-
мунистический дом?" - спросил старик.  "Коммунистический?  -  усмехнулся
Демилле. - Стоит ли? Столько наворотили, что теперь  не  достраивать,  а
ломать надо!" Иван Игнатьевич оперся на грабли, пристально  взглянул  на
Евгения. "Что это с тобой, Женька?" - "Ничего! - огрызнулся  Демилле.  -
Мы, оказывается, не Дворец Коммунизма строили, а..!" - "Вот ты о  чем...
- вздохнул старик. - Что ты можешь знать..." - "А вот знаю!  -  закричал
Женя. - У меня два дядьки были! Где они? Может быть, скажете?"
   Иван Игнатьевич отвернулся, подгреб граблями листья, снова остановил-
ся. "Дом все равно надо достраивать, парень. А что до родных да близких,
то..." - он опять вздохнул и принялся за прерванную работу.
   - Сами достраивайте, Иван Игнатьевич, - сказал Женя, отходя от  забо-
ра.
   Такая реакция на прошедший недавно Двадцатый  съезд  была  достаточно
типична для юношей, бывших до того примерными пионерами и комсомольцами,
передовой сменой, любимыми "внуками" вождя. Женя Демилле не был исключе-
нием. Учился он великолепно, легко и свободно, был  общителен  и  мягок,
уважал авторитеты, потому постоянно носил до седьмого класса две красные
нашивки на левом рукаве школьной курточки, что означало должность  пред-
седателя совета отряда. Отсюда, кстати, и  проект  Дворца  Коммунизма  -
здания будущего, в котором припеваючи заживут представители всех свобод-
ных народов, населяющих Союз. Отсюда же святая вера в идеалы, и  звонкие
рапорты дрожащим от волнения голосом, и суровые проработки двоечников на
заседаниях совета отряда, и ревностные соревнования между классами, и...
вдруг все рухнуло, будто выбили опоры, перевернулось с  ног  на  голову,
оказалось ложью, жестокостью... Юный Демилле нешуточно пережил это  пот-
рясение.
   Потому в то лето между девятым и десятым  классами  строительство  не
было продолжено, а осенью Иван Игнатьевич умер. Демилле  узнал  об  этом
случайно, увидев у калитки похоронный автобус с траурной чертой да  нес-
колько человек провожавших. Он постоял в отдалении, запоздало коря  себя
за последний разговор со стариком... ничего уж не исправить!.. подойти к
провожавшим не решился, ибо не видел там знакомых лиц: несколько  стари-
ков и старух, худой высокий мужчина в черном пиджаке, выглядевший  глав-
ным в этой группе, беременная молодая женщина. Так и простоял,  пока  не
вынесли из дома обитый красным кумачом гроб, на  котором  сверху  лежала
буденовка и рядом - орден Красного Знамени.
   Потом, уже от матери, питавшейся, в свою очередь, соседскими слухами,
Женя узнал, что незадолго до смерти к Ивану Игнатьевичу вернулся репрес-
сированный в сорок девятом году сын -"Слава Богу, все-таки дождался!"  -
сказала Анастасия Федоровна. Демилле вспомнил высокого мужчину, его  жи-
листые руки, поправлявшие на крышке гроба старую буденовку...  вроде  бы
дождалась его и невеста, с которой он был тогда разлучен, а теперь нако-
нец встретился, она уже ждет ребенка.
   Действительно, вскоре Женя стал встречать на улице возле дома женщину
с коляской, в которой дергал ручонками ребенок, судя  по  розовому  оде-
яльцу - девочка. Заговорить с женщиной, признаться в знакомстве с Иваном
Игнатьевичем Демилле так и не решился. Ему казалось, что он предал  ста-
рика.
   Уже следующим летом эта семья покинула старый дом, окна забили доска-
ми, сад зарос глухой травою. Однажды Женя перелез через забор и забрался
в мезонин снаружи, по водосточной трубе. Там было мертво, в углу он  на-
шел лишь груду пустых спичечных коробков. Спичечный дом исчез. Вероятно,
выбросили, а может быть, увезли с собой. Вскоре снесли и дом  Ивана  Иг-
натьевича.
   У Жени Демилле тогда были уже другие заботы. Он стал студентом  архи-
тектурного факультета инженерностроительного института, с восторгом отк-
рывая для себя новые имена и направления в архитектуре,  которых  раньше
будто не существовало: конструктивизм, Корбюзье, Нимейер... Вообще, вре-
мя было бурное, повеяло надеждами, в воздухе носились стихи. "Кто  мы  -
фишки или великие? Гениальность в крови планеты!" Чувствовали себя вели-
кими, фишками стали чувствовать себя позже, лет через пятнадцать. Ночные
сборища, споры до хрипоты, проекты, проекты... То тут, то там взрывалось
фейерверком новое имя, взбегало на звездный небосклон и утверждалось  на
нем, либо лопалось с оглушительным  треском.  Демилле  немного  опоздал;
"новая волна" в искусстве состояла из поколения,  родившегося  в  начале
тридцатых; мальчишки рождения сороковых с упоением вторили молодым куми-
рам, лишь надеясь в будущем слиться в следующей "новой  волне",  и  пре-
пятствий тому не видели.
   Первый гром грянул в шестьдесят четвертом году, когда Демилле уже за-
кончил с отличием факультет и был принят на работу в  крупный  проектный
институт, в мастерскую архитектора Баранцевича. Было договорено, что Де-
милле продолжит работу над идеями, заложенными в его  дипломном  проекте
(Евгений Викторович представил к защите разработку торгового центра  для
районов Крайнего Севера; интересно, что был в этой работе далекий отзвук
спичечного дома -веер крытых галерей, сходившихся к центральному залу, -
смутное эхо детства).
   Но внезапно тему пришлось сменить. Баранцевич, пряча  глаза,  говорил
что-то насчет излишней усложненности, влиянии Запада - сам же на  защите
год назад хвалил, называл идею свежей и оригинальной...  короче  говоря,
молодого Демилле перебросили на проект гостиницы для "Интуриста"  в  Пи-
цунде.
   Но до этого события были легкокрылые студенческие годы, и  честолюби-
вые мечты, и увлечение старыми мастерами - любимцем стал Карл  Росси,  -
Женя снова и снова рассматривал планы зданий и чертежи фасадов, исследо-
вал постройки в натуре, благо все под  рукой!  -  волшебно  звучавшие  с
детства архитектурные термины: антаблемент, архитрав, портик, каннелюра,
пилястра - обретали жесткий функциональный смысл, вязались в единую сеть
стиля и почерка архитектора. Демилле осторожно примерял свою  фамилию  в
ряду великих, почти тайком от себя: Растрелли, Кваренги, Ринальди,  Рос-
си, Демилле. Было похоже... Юношеские  его  терзания,  проистекавшие  от
французской фамилии, несколько поутихли: вот, получилось же, что люди  с
иностранными фамилиями, зачастую русские в первом поколении, тем не  ме-
нее внесли блистательный вклад в нашу культуру, соединили ее с  мировой,
сохранив при этом самобытность  и  державность,  безграничность  русской
идеи.
   ...Ринальди, Росси, Демилле...
   Куда испарились те мечтания? Когда это произошло?.. Но их уж нет, уш-
ли, точно вода в песок, смешно сейчас об этом говорить, а между тем лишь
только они пропадают, так пропадает и человек, мельчает, покоряется  ру-
тине и уже годится разве на то, чтобы криво усмехаться над великими при-
тязаниями молодости и предрекать юным: погодите, жизнь вас научит...  За
двадцать лет Демилле прошел путь от "все могу" до "ничего не хочу":  там
погнался за выгодным и легким проектом, здесь поленился доказывать  свою
правоту, тут испугался необычности задачи. Архитектурный романтизм  про-
сыпался, случалось, в какой-нибудь влюбленности, когда Евгений  Викторо-
вич садился на своего конька и буквально открывал глаза на красоты горо-
да благодарной слушательнице, прекрасно сознавая при этом, что движет им
не только любовь к архитектуре, но и желание "запудрить мозги"  доверчи-
вому созданию (доверчивость тоже имитировалась бывало, ибо  обе  стороны
стремились к одной цели). Правда, вдохновлялся нешуточно и даже  переби-
рал вечерами старые эскизы, по чему Ирина безошибочно определяла наступ-
ление нового увлечения... так с той же самой Жанной был связан последний
конкурсный проект Демилле, получивший в 1975 году первую премию на  зак-
рытом конкурсе, проводимом совхозом-миллионером (Дворец культуры), одна-
ко он же стал и каплей, переполнившей чашу, ибо  строить  решили  не  по
проекту Демилле (дорого, необычно!), а по другому, заурядному и  скучно-
му. Таких неосуществленных проектов у Евгения Викторовича к сорока годам
накопилось ровным счетом семнадцать; единственным его сносным творением,
на которое он мог бы взглянуть в натуре, был плавательный бассейн в  го-
роде Игарке, не считая, разумеется, каких-то частных проработок в проек-
тах руководителя мастерской и других архитекторов со званиями,  привязок
типовых проектов и вполне ординарных, не отличавшихся по  внешнему  виду
от типовых, служебных построек в рабочих поселках Севера: три бани,  два
магазина, столовая. О них Демилле вообще предпочитал не вспоминать.
   Раньше доходило до галлюцинаций: новый замысел  настолько  захватывал
воображение Демилле, что задуманное здание выплывало по пять раз на  дню
в самых неожиданных местах, располагавших к  такому  появлению.  Стрелка
Васильевского острова была излюбленным местом  мысленных  экспериментов.
Демилле неоднократно застраивал ее самым причудливым образом,  сознавая,
впрочем, что Биржа Тома де Томона и Ростральные колонны все же  остаются
непревзойденными по своей лапидарности и силе.
   Последние годы и замыслов было поменьше, и яркость их внутреннего ви-
дения поубавилась. Замыслы чаще раздражали: "А! Все было! Было!"  -  или
же другой вариант: "Все равно не построят..." Получилось так, что он  бы
мог еще сочинить дерзкий проект, но "они" - не оценят, не разрешат, "за-
режут"... Кто "они" конкретно сказать было трудно. Вероятно, ученый  со-
вет проектного института, где Демилле продолжал  трудиться  в  должности
старшего архитектора (ГАПом, то есть главным архитектором проекта, так и
не стал), или руководство Союза, или же косные твердолобые заказчики.
   Денег было достаточно, особенно когда пошла халтура на стороне, пере-
падали премии, случались и частные заказы. "Кусок хлеба с  маслом",  как
выражалась Анастасия Федоровна, уже давно перестал быть  предметом  каж-
додневной заботы, но разве об этом он  мечтал?  Разве  стоит  где-нибудь
постройка, на которой благодарные потомки вывесят доску  с  упоминанием:
"построено архитектором Е. В. Демилле"?
   В Союз архитекторов Евгения Викторовича приняли после той первой пре-
мии, как бы в качестве компенсации за отказ от строительства. Рекомендо-
вали его Баранцевич, уже ушедший из института на пенсию, и занявший  его
место пятидесятилетний Петр Сергеевич Решмин, ярый сторонник типизации и
унификации, лепивший проекты жилых домов из  стандартизованных  узлов  и
гордившийся разнообразием, которое он мог извлечь из ограниченного набо-
ра элементов. Это архитектурное направление совпало со строительной  по-
литикой, с курсом на индустриализацию строительства. Демилле называл его
"игрой в кубики"... кстати, даже в детстве он этим не увлекался, предпо-
читал фантазировать на спичках.
   За два месяца до вознесения дома Демилле отпраздновал свое  сорокале-
тие. Назвали гостей, заключив с Ириной временное перемирие - раз в жизни
бывает! - будто что-нибудь бывает два или три раза в  жизни  -говорились
тосты, преувеличивались заслуги... член Союза... первая премия там, вто-
рая сям... дерзкие проекты, смелые идеи. Демилле знал: вранье! Напился в
тот вечер; оставшись с Ириной наедине, поставил на  проигрыватель  плас-
тинку Окуджавы и пел с ним в унисон, размазывая по щекам  пьяные  слезы:
"Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь? Чего не потеряешь,  того,
брат, не найдешь..."
   С того дня и вошел Евгений Викторович в штопор, так  плачевно  завер-
шившийся апрельской ночью на улице Кооперации.
   Но не только профессиональная нереализованность  была  причиной  того
бедственного состояния, в котором находился наш герой. Эту сторону  дела
он как раз видел, сознавал - мучился, злился,  ругая  больше  себя,  чем
обстоятельства, - за слабость характера, разбросанность, лень. Но  более
глубокой причиной был крах в его душе общественной идеи,  о  котором  он
лишь догадывался. Каждый человек - осознанно или неосознанно -  воспиты-
вает в себе определенную общественную идею, то самое устройство окружаю-
щей жизни, систему, о которых мы говорили. И судьба гражданина во многом
зависит от соответствия внутреннего и внешнего укладов, а точнее даже  -
от развития собственной общественной идеи в окружающей действительности.
   Такова уж, вероятно, черта русского человека: он очень ревностно  от-
носится к общественному развитию, к его тенденциям, постоянно прикидыва-
ет - куда мы идем? правильно ли? Любой  разговор  за  столом  непременно
сводится к экономике и политике... и горе гражданину, если его идеалы не
находят подтверждения в реальности! С реальностью-то не поспоришь! Отсю-
да и уклонение от практической деятельности, и неверие в то,  что  можно
что-то изменить, и разгул, и пьянство...
   Идея, сформировавшая Евгения Викторовича Демилле, не отличалась  осо-
бой оригинальностью. На первый взгляд, она была даже  банальна,  ибо  ее
наименование мы слышим чуть ли не каждый день по  радио  и  телевидению,
читаем в газетах. Это  была  идея  социалистического  интернационализма,
всеобщего братства.
   Как ни затерты эти словосочетания, в них есть глубокий смысл.  Демил-
ле, при его нелюбви к громким фразам и лозунгам, никогда не признался бы
в том, что движет им именно эта идея, нашел бы какие-нибудь другие  сло-
ва, но душа у него болела именно по всемирному братству людей всех рас и
национальностей, при сохранении каждой нацией присущего ей самосознания,
культуры и проч.
   Это отразилось уже в постройке спичечного дома, в котором юный  архи-
тектор разместил интернациональное семейство, не забыв выделить  каждому
отдельную спаленку с флагом, но тут же вмонтировал и русскую  церквушку,
как бы давая понять, что дом предполагается все же построить в России, а
православная вера неотделима от русской истории и культуры.
   Ничего подобного, конечно, он тогда не думал. Делалось это  интуитив-
но.
   Корни интереса Евгения Викторовича  к  интернациональной  идее  брали
свое начало из французского прошлого семьи. Противоречие  между  русским
самосознанием и французской фамилией может показаться смехотворным  лишь
тому, кто носит фамилию Иванов или Кондратьев, к примеру, - в самом  де-
ле! - простое сочетание звуков, сотрясение воздуха, непривычный  порядок
букв, с одной стороны, а с другой - язык, воспитание, привычки,  литера-
тура... кровь! Ан нет... Ударение на  последнем  слоге,  легкое  ...лле!
плюс три процента французской крови оказывали серьезную конкуренцию пат-
риархальной русскости бабок и прабабок,  становившихся  женами  потомков
Эжена Милле по мужской линии.
   Все это заставляло детей Виктора Евгеньевича - Женю, Федю  и  Любу  -
как-то определяться внутренне, и каждый сделал  это  по-своему.  Демилле
интуитивно избрал интернационализм, Федор ударился в русофильство, а Лю-
баша обращала в русскую нацию (как раньше - в веру) своих  детей  разных
национальностей.
   При всем том  Евгений  Викторович  считал  себя  истинным  патриотом,
больше, чем Федька!.. тот мало что отказался от своей фамилии, но и стал
неприязненно относиться к любым другим нациям - а Евгений  при  глубокой
любви к русской культуре, природе, языку не переставал искать связи меж-
ду Россией и другими ст