, об Евгении Викторовиче - в самом романе. Не будем  загромож-
дать подступы к нему.
   А пока займемся описанием дома. Нам нужно знать, как он устроен.
   Дом кирпичный... - не правда ли, большое преимущество? -  терпеть  не
могу бетонные панели, соединяемые битумными швами, бетонные потолки, бе-
тонные стены, куда ни один гвоздь не  лезет...  Бетонные  дома  гудят!..
Звенят!.. А наш кирпичный молчалив... - итак, он кирпичный.  Высота  по-
толков, как и везде, два с половиною метра. Разумеется, лифт...
   Кстати, о лифте. Лифт - это наш клуб, мистер Стерн.
   От первого до последнего этажа нашего дома лифт движется полторы  ми-
нуты. За это время можно успеть:
   а) справиться у едущего с вами кооператора, на какой этаж ему  нужно.
Поверите ли, за десять лет мы не запомнили такой простой вещи. Я знал  в
лицо только соседей по этажу: Демилле, его жену и маленького сына, инже-
нера Вероятнова с семейством, одинокую старуху без имени и отчества (мо-
жет быть, и без фамилии), двух Ментихиных и кое-кого еще. Их я доставлял
вместе с собою на девятый этаж, не спрашивая.  У  остальных  приходилось
вежливо выпытывать, а после, получив ответ, хлопать себя по лбу,  приго-
варивая: "Да, верно! Как я мог забыть, что вы на восьмом" (седьмом, шес-
том, пятом, четвертом, третьем - на второй этаж лифт не ходит);
   б) сказать: "Ну и погодка!";
   в) или: "Где вы брали апельсины?" - "В нашем". - "Спасибо";
   г) сделать озабоченное лицо...
   И тут лифт останавливался - как раз вовремя,  потому  что  все  реши-
тельно темы были исчерпаны. Клуб у нас мимолетный, не обязывающий  ровно
ни к чему. Еще он отличается тем, что одновременно служит стенгазетой.
   - Я не понимаю.
   - Ну, милорд, это совсем просто! О газете вы ведь имеете  представле-
ние?
   - Сударь...
   - А это то же самое, только без бумаги, на стене. Каждый может  напи-
сать, что ему вздумается. Свобода слова в клубной стенгазете  полнейшая.
Правда, я ни разу не встречал в ней статей по политическим вопросам. На-
ши кооператоры пишут по вопросам пола, любви, дружбы; много  стихотворе-
ний, а также - по национальному вопросу.
   Разберем еще маленький математический парадокс, связанный с домом.  В
доме четыре подъезда и девять этажей. На каждой лестничной  площадке  по
восемь квартир. Умножим:
 
   4 x 9 x 8 = 288.
   А между тем, как вы уже знаете, в доме насчитывается 287  квартир.  В
последней живет семейство Демилле.
   - Куда же девалась одна квартира?
   - Это чудеса архитектуры. Но квартиры нет.
   В этой несуществующей квартире живет несуществующая семья, к которой,
кстати, вы имеете прямое отношение, милорд.
   - Я?
   - Да, я вас потом познакомлю. Правление занимает существующую кварти-
ру на первом этаже второго подъезда.
   А теперь, когда мы познакомились с  устройством  дома,  поговорили  о
квадратных метрах, клапанах, кооператорах и реализме, мне ничего не  ос-
тается, как со страхом скомандовать себе:
   - Пять!
   - Четыре!
   - Три!
   - Два! (Вы не представляете, какой долгий путь нам предстоит!)
   - Один!
   - Пуск!
 
   4
 
   Бог может любить, что ему вздумается - это его личное дело.  А  мы  с
мистером Стерном отныне любим Четверицу (в отличие от Троицы -вы догада-
лись?), почему и затеваем еще один подступ.
   - Вы просто боитесь!
   - Чего я боюсь?
   - Писать роман...
   - Попробовали бы сами. Интересное  дело!  (Конечно,  боюсь.)  Отправ-
ляться в такие странствия, такие дебри (боюсь ужасно!) - 287 квартир!  -
без всякой надежды на признание, прочтение  и  опубликование,  без...  -
нет, наоборот: опубликование, прочтение и признание - ...моральной  под-
держки, без денег, наконец.
   - А на что вам деньги?
   - Бумага, милорд... Отправляться в это плавание в одиночку (простите,
мистер Стерн!), имея в качестве компаса и маяка  лишь  собственные  сла-
бенькие представления о Прекрасном, Высоком и Правдивом (это все одно  и
то же), и не бояться? Страшно боюсь.
   Будем считать, что наша ракета стартовала неудачно. Или же будем счи-
тать, что она еще не стартовала.
   А пока запустим на орбиту пивной ларек.
   Это много проще, чем запустить роман. К тому же необходимо расчистить
место на Безымянной улице Петроградской стороны.
   Кажется мне временами, что функции любого места в нашем городе, любо-
го здания и помещения были определены когда-то очень давно - может быть,
царем Петром, - и с тех пор практически не меняются. Вернее,  изменяется
лишь форма, но содержание остается неизменным. Так, например, в  помеще-
нии бывших царских конюшен, что на Конюшенной  площади,  находится  ныне
таксомоторный парк, а в Казанском соборе - Музей истории религии и  ате-
изма. Кавалергардская улица названа улицей Красной Конницы -она лишь из-
менила цвет, в бывшем Адмиралтействе учат военных моряков, а в зале Дво-
рянского собрания по вечерам собирается интеллигенция слушать музыку.
   Наш пивной ларек на Безымянной не принадлежит к достопамятным местам,
ничего там не происходило значительного, историко-революционного или ли-
тературно-художественного, но именно здесь вот уже сто с лишним лет тру-
дящиеся пили пиво. Ларек выгоднее было бы поставить на углу  Безымянной,
однако его отнесли чуть дальше, то есть туда, где более века тому  назад
один предприимчивый немец по фамилии Кнолле организовал пивную  -  полу-
подвальное помещение, низкий сырой зал, темные дубовые столы, сейчас там
книжный склад.
   Пивная Кнолле исчезла в гражданскую войну. Склад был организован нес-
колько позже. И вы представить себе не  можете,  но  эти  несколько  лет
безвременья (в смысле пива) доказали стойкую приверженность  посетителей
Кнолле к этому месту, доказали их преданность Безымянной, то есть в  ко-
нечном итоге доказали, что место для пивной было выбрано не просто  так,
а было в этом нечто мистически-безошибочное.
   Народ приходил сюда по-прежнему, располагался у заколоченных  досками
дверей пивной и распивал что придется.
   Потому-то, когда встал вопрос об организации книжного склада в бывшем
помещении пивной Кнолле, сама собою родилась мысль облегчить бедственное
положение любителей пива, поставив рядом с дверями книжного склада  пив-
ной ларь -убогое деревянное строение, подле которого всегда стояли  пив-
ные бочки - их увозили, привозили; добровольцы из толпы помогали продав-
щице тете Зое выбивать деревянные затычки массивным конусом,  скользящим
по длинной блестящей трубке с краником на конце; на донца  бочек  стави-
лись кружки, раскладывалась вобла (тогда была вобла), бывало  и  кое-что
покрепче, чем пиво, и завязывалась беседа.
   Тетя Зоя возникла вместе с ларьком...
   - Она заменила Кнолле?
   - Да, милорд, и еще как заменила! Чем был для народа  этот  чужак-не-
мец? Немцем! А тетя Зоя  стала  матерью-хранительницей  квартала.  Когда
ставили ларек, ей было лет двадцать, не больше, она была Зоинькой,  Зай-
чиком, Зайчонком, сестричкой, дочкой, красавицей - кто как  не  называл!
Но постепенно, и довольно скоро, она стала тетей Зоей:  она  располнела,
не утратив сначала привлекательности,  а  потом  и  утратив;  обзавелась
семьей - завсегдатаи знали мужа, сына, подробности жизни; затем потеряла
семью в блокаду, когда и ларек сам пустили на дрова; постарела тетя Зоя,
поседела, но по-прежнему оставалась всеобщей тетей,  доброй  и  строгой.
Алкоголиков она  не  любила  (завзятых,  конечно),  поддерживала  вокруг
ларька железную дисциплину - не могло быть  и  речи  о  пьяной  драке  у
ларька тети Зои; она сразу покидала свое место, выходила на улицу,  под-
боченившись, и вопрошала буйствующих: "Что,  мужики?  Места  другого  не
нашли?" и инцидент рассасывался.
   Она наливала и без денег, когда их не было, и я не помню случая, что-
бы деньги не вернули. Авторитет тети Зои был безграничен. Последние годы
она сдала (ей было уже за семьдесят), кружки не так ловко мелькали в  ее
руках, она долго рылась в мелочи, отсчитывая сдачу, но упаси Бог пришле-
цу со стороны прикрикнуть, поторопить - его изгоняли из очереди тут же!
   На чем же основывался тетин Зоин авторитет? На честности!
   Знаете, милорд, у нас есть такой плакат (его еще можно увидеть в про-
винциальных пивных): "Требуйте долива пива при отстое пены до черты!"
   - Повторите, не понял.
   - "Требуйте. Долива. Пива. При отстое. Пены. До черты".
   - Ни черта не понимаю!
   - Формулировка, конечно, скверная, но у нас ее все понимают.  Дело  в
том, что на пивной кружке есть рисочка, отметка, обозначающая полулитро-
вую порцию пива (у нас метрическая система, милорд). А вы  сами  знаете,
что пиво имеет обыкновение давать обильную пену.  Некоторые  продавцы  и
продавщицы пива бессовестно пользуются этим физическим законом,  наливая
пиво бешеной струей, в результате чего, если дать ему  отстояться,  уро-
вень жидкости в кружке далеко не дойдет до рисочки. А  это  деньги,  ми-
лорд.
   - Такие мелочи?
   - Вот именно! В этом и состоит указание плаката:  дайте  пиву  отсто-
яться, а потом потребуйте его долива до черты! Но плакатом пренебрегают.
Как можно дать пиву отстояться? Отстояться можно в  очереди,  но,  когда
пиво уже налито, оно не задерживается в кружке ни секунды.
   Честность тети Зои можно было проверять мензуркой.
   И вот, благодаря своей честности и отстою пены до черты, тетя  Зоя  к
концу трудовой жизни не скопила денег, не  купила  дачу,  не  обзавелась
коврами, хрусталем и драгоценностями, а продолжала жить  в  коммунальной
квартире, здесь же, на Безымянной, в полном  одиночестве,  скромности  и
терпении. Более полувека торговать пивом! Из пены можно было  бы  соору-
дить наш кооперативный дом. Я не шучу. Потому, вероятно, и произошло  из
ряда вон выходящее событие.
   Случилось так, что однажды весной, точнее, вечером в пятницу, в апре-
ле месяце, тетя Зоя заработалась допоздна. То ли не вовремя пришла  цис-
терна с пивом, то ли собесовские дела отвлекли тетю Зою, но она  открыла
свой ларек лишь в шесть часов вечера и торговала до темноты (а в  апреле
темнеет у нас уже поздно). Многие ее постоянные  клиенты  разбрелись  по
соседним ларькам, а может быть, купили бутылочное, но факт остается фак-
том: в тот весенний холодный вечер почти никого из  коренных  обитателей
Безымянной в очереди у ларька не было, а она состояла из незнакомых тете
Зое людей.
   Тетя Зоя сидела на высоком табурете в  своем  новеньком  бело-голубом
ларьке с двумя округлыми белыми баками, а  стеклянные  трубки,  служащие
для определения уровня пива, показывали, что его может  хватить  на  всю
ночь, если, конечно, доброта тети Зои распространится так  далеко.  Оче-
редь была значительная. (Я говорю о длине, а не о составе.) Здесь  были,
в основном, молодые люди,  свернувшие  на  тихую  Безымянную  с  шумного
Большого проспекта, расположенного неподалеку, в поисках  чудесного  ве-
чернего ларька, слух о котором распространился мгновенно. А так как тетя
Зоя устала за день, то работала она не в пример  медленнее  даже  своего
дневного обыкновения. Однако молодежь не оценила героизма  тети  Зои.  В
очереди раздавался глухой ропот, шуточки по поводу нерасторопности  тети
Зои и даже оскорбительные предположения, что она, мол, пьяна.
   Тетя Зоя в жизни не пила ничего крепче кваса!
   Случилось и так (не  столько  по  прихоти  автора,  сколько  по  воле
судьбы), что в очереди томился Евгений Викторович Демилле.  Конечно,  он
не допускал никаких выпадов против тети Зои, хотя и  был  в  приподнятом
стаканом вина расположении духа. Евгений Викторович попал на  Безымянную
не поймешь как - шел без определенного маршрута, дабы  скоротать  время,
оставшееся у него до встречи с одной особой, которой он сам же  назначил
вчера свидание, познакомившись в компании у  своего  приятеля.  Свидание
было довольно поздним, потому что особа работала тот день во вторую сме-
ну, но перенести его не пришло в голову Евгению Викторовичу, ибо он  был
человеком целеустремленным, любящим ковать железо, пока оно горячо.
   Занявший за Демилле подвыпивший старичок маленького роста в длинном и
широком пальто попросил закурить, и Евгений Викторович, угощая его сига-
ретой, не удержался:
   - Уж больно долго...
   - Тетя Зоя... она... - попытался  ответить  старичок,  но  продолжить
как-то не смог.
   Между тем ропот возрос. Молодой человек в распахнутой дубленке  подо-
шел из конца очереди к окошечку и прокричал тете Зое:
   - Шевелись, мать! Так и замерзнуть можно!
   - Да не видишь - пьяная...
   - Карга старая. Нализалась!
   - Старая ж...!
   Извините, милорд, но именно такие раздались в очереди голоса, на  что
тетя Зоя не обратила внимания, а может быть, не расслышала. Зато  стари-
чок в длинном пальто, пошатываясь, покинул очередь и подошел к  молодому
человеку, заварившему кашу.
   Он встал перед ним, и черты его старческого лица исказились.  Он  си-
лился что-то сказать, но не мог. Губы его шевелились, а вернее, дрожали,
и с губ капнула слюна. Молодой человек насмешливо  посмотрел  сверху  на
пьяного старичка и спросил:
   - Ну, чего тебе, дед?
   - Тетя Зоя... Она... - выговорил старичок.
   - В задницу твою тетю Зою!
   Тогда старичок взмахнул рукавом пальто, где руки и видно-то не было -
такая она была тоненькая и немощная, - и ударил парня рукавом  по  лицу.
То есть он хотел ударить по лицу, но не совсем достал, и  рукав  шлепнул
парня по плечу - удар смазался. Молодой человек же, не теряя ни  мгнове-
ния, обеими руками повернул деда спиною к себе и  дал  ему  здоровенного
пинка ногою по нижней части пальто. Старичок взвился в воздух и отлетел.
Тетя Зоя, заслышав шум, отставила кружку и наклонилась к  стеклу,  чтобы
лучше разглядеть происходящее.
   - Чего там у вас, сынки? - спросила она.
   - Работать нужно! - зло прокричал ей тот же парень.
   А поверженный старичок, медленно поднявшись с тротуара,  снова  пошел
на парня. На этот раз ему удалось досказать фразу:
   - Тетя Зоя... Она... святая!
   - Пошел отсюда! - крикнул парень, не на шутку рассвирепев.
   И тут из пивного ларька донеслось нарастающее  шипение  -  жжж!  шшш!
ссс! - оно быстро переходило в свист. Раздался страшной  силы  взрыв,  и
под ноги очереди, отпрянувшей от лотка, брызнула белоснежная  пена.  Она
клубилась по асфальту, сметая не успевших отскочить граждан, в то  время
как пивной ларек оторвался от земли и медленно пополз в воздух.  Запахло
кругом пивом; оно било из прорванных днищ белых баков двумя параллельны-
ми струями. Ларек ускорял свое движение вверх с нарастающим свистом. Еще
мгновение (на головы сыпалась пивная пена; многие подставляли рты,  гло-
тая ее на лету), и ларек тети Зои вылетел в ночное небо, промелькнул ми-
мо крыш и, оставляя пенный след, ушел в вышину.
   Секунд пять в ночном небе были видны две белые точки бьющего из баков
пива. Оно лилось рекою по тротуару, стекая в канализационные люки.  Тетя
Зоя вознеслась на орбиту.
   - Ну? - сказал облитый с ног до головы старичок.
   Тогда очередь в нашлепках кружевной пены, мокрая, трясущаяся  молодая
очередь стала разбегаться кто куда. Вмиг на Безымянной не осталось нико-
го, кроме старичка и Евгения Викторовича.
   Потрясенный Ев... - однако пора переходить к основному тексту.
 
 
   Г л а в а 1
   НА КРЫЛЬЯХ ЛЮБВИ
 
   ...гений Викторович возвращался домой поздно ночью на такси.
   - Он все еще был потрясенный?
   - Да, потрясенный и возбужденный.
   Евгений Викторович находился в нервическом состоянии человека, у  ко-
торого отказали тормоза - и не только вознесение ларька с тетей Зоей бы-
ло тому причиной. Этот факт можно было бы рассматривать как некое знаме-
ние, и Демилле догадывался, что не все тут просто, хотя о какой уж прос-
тоте говорить! Ему, наверное, не следовало ходить на свидание, тем более
что он тоже был облит пивом, которое, высохнув, образовало липкую  корку
на его плаще, но дело даже не в этом. Всякий разумный человек  на  месте
Евгения Викторовича потихоньку отправился бы домой, помалкивая в тряпоч-
ку о полетах пивных ларьков, и постарался бы привести  себя  в  порядок.
Однако Евгений Викторович на свидание с особой пришел, особу повел в ук-
ромное место (а именно, в мастерскую своего приятеля-художника, где  уже
была припасена бутылка сухого вина и легкая закуска); там же,  пользуясь
историей с пивным ларьком для заговаривания зубов и мозгов молодой особы
(впрочем, не ручаюсь, что у нее были мозги), Евгений  Викторович  посте-
пенно и ненавязчиво разоблачил ее (только не в смысле "вывел  на  чистую
воду"), перенес на продавленный старинный диван и...
   - Милорд, в нашем языке нет приличного слова  для  обозначения  того,
чем занимались Евгений Викторович с особой на диване. Скажу только,  что
пружина, выпиравшая из дивана, несколько испортила удовольствие девице.
   - Она была девица?
   - Ну, что вы, милорд! Так принято называть молодых особ, не вкладывая
в это слово какого-либо дополнительного смысла.
   Девица очень смеялась фантазиям Евгения Викторовича. А  он,  войдя  в
роль и видя, что ему все равно не верят, прибавил от себя несколько  жи-
вописных и не совсем реалистических деталей. Так, он утверждал, что ста-
ричок, назвавший тетю Зою "святой", вознесся тоже, чтобы там, на орбите,
вдоволь напиться пива. Евгений  Викторович,  вызывая  неудержимый  хохот
особы, подсчитывал запасы горючего в пивном ларьке и утверждал, что  тот
вполне способен развить вторую космическую скорость. Насчет скорости Ев-
гений Викторович был прав, но про старичка наврал: не вознесся  старичок
никуда, это чистый вымысел, а преспокойно заснул тут же, у ступенек, ве-
дущих в бывшую пивную Кнолле.
   И пока старичок спал, Евгений Викторович  закончил  дела  с  девицей,
после чего ему по обыкновению сделалось грустно и  скучно.  Эта  грусть,
эта тоска неизменно посещали Евгения Викторовича после подобных  приклю-
чений. Странно даже, но он шел на каждое новое свидание с тайной  надеж-
дой на то, что и после того не исчезнет состояние азарта и стремления  к
цели... Однако оно исчезало. А лишь только оно исчезало, Евгений  Викто-
рович начинал маяться, совесть его пробуждалась  и  обрушивала  на  него
град упреков, отчего герой выпрыгивал из постели (если она была),  вска-
кивал с тахты, поднимался с дивана, с отвращением разыскивая и натягивая
на себя разбросанные вокруг части туалета, а на предмет своих вожделений
смотрел чуть ли не с ненавистью.
   Согласитесь, женщины плохо это переносят. Вот и наша девица мгновенно
обиделась, а так как была глупышкой, то не преминула и показать это. Она
распустила губки, на глаза ее навернулась слеза... "Ты  больше  меня  не
любишь?" - прошептала она. (Евгений Викторович искал под диваном  носок,
тот куда-то запропал.) Девица отвернулась к стене и прекратила общение.
   Евгений Викторович засовестился еще больше. Надо сказать, что положи-
тельно ответить на вопрос, поставленный его временной возлюбленной  (лю-
бовницей, партнершей - это как вам угодно, милорд), он никогда  не  мог,
даже в том случае, когда действительно любил,  а  в  этой  мастерской...
пружина выпирает... пыль... на столе  разлитая  и  засохшая  акварельная
краска... раздавленный окурок... Да вы что?! Смеетесь?!  О  какой  любви
может идти речь в подобной обстановке?!
   Потому он мысленно обругал девицу дурой и принялся искать второй  но-
сок. Девица со злостью подпрыгнула на диване и тоже стала поспешно  оде-
ваться, причем настолько порывисто, что от кофточки  отлетела  пуговица.
Евгений Викторович смиренно подал ее  девице.  Та  выругалась  непечатно
(чего уж тут стесняться!) и крикнула: "Ты бы хоть отвернулся!"
   - Вот вам и любовь, милорд!
   - Что вы говорите? В это трудно поверить.
   - Я сам не верю, но это факт.
   Впрочем, если вы думаете, что Евгений Викторович и его партнерша (лю-
бовница, возлюбленная) тут же разошлись, чтобы никогда больше не  видеть
друг друга, то глубоко ошибаетесь. Потом они пили кофе,  и  еще  немного
вина, и ели сыр, и целовались уже несколько устал