ым. Я всегда шучу... дошучиваюсь... перешучиваю... Но никогда не  отшу-
чиваюсь, милорд! Попробуйте отшутиться от столь важной вещи, как отноше-
ние к системе!
   Есть  такое  изречение:  "Каждый  народ  заслуживает  своего   прави-
тельства". Кажется, выдумали французы. ("Да, уж они выдумщики..." - "Что
вы сказали?" - "Ничего, это я так...".) Я бы сказал,  что  каждый  народ
заслуживает своей государственности. По-моему, это глубже, как вы счита-
ете? Государственность является как бы одной из черт  национального  ха-
рактера, а следовательно, не государственный строй накладывает отпечаток
на нервную систему граждан, а наоборот - нервная система народа  опреде-
ляет существующий государственный строй.
   - Гм... У вас есть философы-профессионалы?
   - Навалом, милорд.
   - Предвкушаю их удовольствие. Для них ваши рассуждения - лакомое блю-
до. Я уже слышу хрупанье, с которым вас сожрут.
   - Что ж делать? Возможно, я думаю неправильно, но я думаю именно так.
   Ну, и последнее - насчет умозрительности государственной системы. Тут
вы, милорд, совсем ошибаетесь. Я просто имел в виду то,  что  у  каждого
гражданина имеется в голове проект идеального  устройства  нашего  госу-
дарства (мы вообще очень лично относимся к государству,  вы  заметили?),
причем все проекты не совпадают. Посему и сама система приобретает некий
умозрительный аспект. Мы тратим на обсуждение проектов уйму времени, со-
бираясь в дружеском кругу.
   - И помогает?
   - Да, милорд, это успокаивает!
   ...Из всего вышесказанного с неизбежностью вытекает, что у Бориса Ка-
ретникова, к которому мы, наконец, вернулись, наметились  разногласия  с
государственной системой, а так как она  (мы  это  установили)  является
частью нервной системы, то и с последней  тоже.  Каретников,  будучи  по
природе человеком неплохим, но чуточку  амбициозным,  посчитал  во  всех
своих бедах виновной систему и перенес на нее обиду и гнев. С нервами  у
него становилось все хуже. Он хотел ближних обратить в свою веру,  кото-
рой у него, по сути, не было. И глухое, неясное понимание того, что  ве-
ры-то нет, а есть лишь обида, делало его еще обиженнее.
   Демилле всего этого не знал. Он отметил  внешнее:  молодой,  интелли-
гентный с виду молодой человек, владеющий языками, работает сторожем  на
автостоянке. Евгений Викторович не любил анализировать, да и не до  того
ему было сейчас! Поэтому, обеспокоенный прежде всего своими несчастьями,
он слабо прореагировал на излияния Каретникова, то есть не выразил долж-
ного возмущения системой, и Каретников обиженно примолк.
   - А скажите, - начал Евгений Викторович после паузы, - вы не заметили
нынешней ночью ничего необычного?
   - В каком смысле? - насторожился Каретников.
   - Шума какого-нибудь, грохота...
   - Да что же случилось! Объясните! - нервно воскликнул сторож.
   - Понимаете, - сказал Демилле, неловко разводя руками, ибо мешал сто-
лик, так что получилось - разводя кистями рук... - Понимаете, у меня ис-
чез дом...
   - Как? - воскликнул Каретников в волнении.
   - Я приехал, а его нет. Остался один фундамент. Все оборвано, вылома-
но... Но следов никаких - ни кирпичей, ни мусора. Не  подумайте,  что  я
пьян. Я могу показать место.
   - Ну вот! Делают что хотят! - с горестной удалью вскричал Каретников,
хлопая себя ладонью по джинсам.
   - Кто делает? - не понял Демилле. - Вы что-нибудь знаете?
   - Кто же может делать? Они!.. И вас даже не предупредили?
   - О чем?
   - О том, что дом собираются сносить в связи с Олимпиадой?
   Демилле диковато взглянул на собеседника.
   - Почему... Олимпиада? - пробормотал он.
   - Ну, вы же знаете все эти олимпийские прожекты. Олимпийский год - не
только для олимпийцев! - сострил Каретников.
   - Да не похоже на снос... - с сомнением сказал Демилле. - Очень чисто
вокруг.
   - Значит, Министерство обороны, - заключил Каретников. -Пригнали полк
солдат и расчистили за час.
   - А жильцов?
   - Эвакуировали. Когда военным нужно, они это могут.
   - Вы думаете... - растерялся Демилле.
   - Я убежден.
   - Но почему тогда не выставили охрану? Не оградили?
   - Вы же знаете, как у нас все делается! - с иронией парировал  Карет-
ников.
   - Что же теперь? - совсем сник Евгений Викторович.
   Ему не приходила в голову мысль, что исчезновение (уничтожение?) дома
могло быть государственной акцией. По правде сказать, у него вообще  еще
не было никакой версии. Эта была первой.
   - Нужно бороться, - сказал Каретников. - Я дам вам телефон. Позвоните
туда, расскажите о своей беде. Он наклонился над столиком, быстро  черк-
нул на клочке "Фигаро", оторванном для этой цели, два телефона; под  од-
ним написал свою фамилию, а под другим -"Арнольд Валентинович Безич".
   - Позвоните Арнольду Валентиновичу, он скажет, что делать. Потом поз-
воните мне.
   - Спасибо, - сказал Демилле, принимая бумажку.
   - Я могу оставить вас здесь, - предложил Каретников. - Вам ведь негде
ночевать, вы устали...
   - Нет-нет! - быстро возразил Демилле. - Я пойду к маме. У меня  мама,
знаете, не очень далеко...
   Он словно оправдывался, но желание  поскорей  уйти  из  будочки  было
весьма сильным. Евгений Викторович откланялся, бормоча  слова  благодар-
ности, вышел за калитку и снова пустился в дорогу,  провожаемый  долгим,
озабоченным взглядом Каретникова.
   Он вышел к лесопарку, отделявшему новый район от районов старой заст-
ройки. Лесопарк, по слухам, был небезопасен в ночное  время,  но  сейчас
Демилле даже не подумал об этом, а зашагал напрямик по дорожке,  которая
вскоре вывела его на центральную аллею, где стояли  окрашенные  в  белую
краску садовые скамейки.
   Аллея была прямой, как стрела, и строго над нею, в дальнем ее  конце,
обозначенном четким контуром деревьев слева и справа, висела красная тя-
желая луна. Демилле быстрым шагом приближался к ней по аллее -  размахи-
вал руками, часто дышал, бормотал что-то под нос, -вдруг уселся на  ска-
мейку... Лихорадочно роясь в карманах, он извлек из них все, что там бы-
ло, и стал рассматривать свое богатство в тусклом багровом  свете  луны.
Он решил проверить, с чем же остался?
   Проверка дала следующие результаты:
   1) денег - 26 копеек;
   2) связка ключей от квартиры (своей);
   3) ключ от мастерской (чужой);
   4) записная книжка с несколькими вложенными в нее  бумажками,  в  том
числе обрывком "Фигаро";
   5) зубочистка;
   6) носовой платок;
   7) пуговица от плаща (оторванная);
   8) полиэтиленовая пробка от винной бутылки (надрезанная);
   9) карамель "Мятная".
   Евгений Викторович, вздохнув, сунул в рот карамель, а  пробку  выбро-
сил, чем уменьшил свое достояние на две единицы. Он опять  рассовал  ос-
тавшееся по карманам и побрел по направлению к луне уже медленнее, пере-
катывая во рту мятную конфету. Она легонько постукивала о зубы.
   "Ничего, - подумал он. - Не может быть, чтобы  дом  исчез  бесследно.
Этого не допустят. (Кто не  допустит?)  Видимо,  простое  недоразумение.
(Хороши недоразумения!) Поживем - увидим!"
   Он вышел из парка, пересек проспект и оказался на улочке, где  прошло
его детство. Здесь стояли трехэтажные домики странной архитектуры, выст-
роенные сразу же после войны пленными немцами. Они были выкрашены в жел-
тый цвет. В одном из таких домиков и получил в сорок  седьмом  году  две
двухкомнатные квартирки профессор Первого медицинского института  Виктор
Евгеньевич Демилле с семьею: женой Анастасией Федоровной, сыновьями  Ев-
гением (семи лет), Федором (трех лет) и грудной дочерью Любашей. Кварти-
ры объединили в одну - получилась пятикомнатная за счет маленькой  кухни
второй квартиры (там жила домработница Наташа), - стали жить... И прожи-
ли тридцать лет до смерти Виктора Евгеньевича и еще три года после.
   Евгений Викторович не жил здесь уже десять лет, с  момента  постройки
нашего кооперативного дома, и бывал нечасто, в особенности после  смерти
отца. Каждый раз улочка с причудливыми "немецкими" домами  казалась  ему
игрушечной, и каждый раз он отмечал пропажу чего-нибудь из детства:  там
заделали дыру в подвал, где они  с  братом  любили  прятаться  во  время
мальчишечьих игр, здесь спилили старый тополь, в ветвях которого сиживал
он мальчишкой, рассматривая окрестности и слегка задыхаясь от гордости и
опасности; нет уже и деревянного дома с мезонином, хозяин  которого,  по
слухам, имел бумагу от самого Ленина, чтобы дом не  сносить.  Все  равно
снесли, а взамен ничего не построили, остались лишь обросшие мхом  камни
фундамента.
   Проходя мимо них, Демилле вспомнил Ивана Игнатьевича,  хозяина  дома,
бывшего конармейца - тот еще был жив после войны; вспомнил пыльную  теп-
лую комнатку в мезонине, куда Иван Игнатьевич пускал его мастерить.  Ма-
ленький Женя клеил в мезонине дом из спичек - тщательное  фантастическое
сооружение, - а хозяин поднимался, кряхтя, по крутым ступенькам, сидел в
углу, дымил папиросой. Это происходило только летом, в каникулы. Вероят-
но, потому, что зимой мезонин не отапливался, и спичечный дом  дожидался
своего строителя долгими снежными месяцами.
   Где он, спичечный дом? Где дом с мезонином?.. Ушли в небытие.
   Демилле взошел на высокое, с перилами, крыльцо материнского дома, от-
ворил дверь с тугою пружиной и, подталкиваемый ею, скользнул в  подъезд.
Там было темно. Он поднялся на второй этаж и тихо  постучал  в  одну  из
дверей родительской квартиры (вторая давно была заколочена).
   И сразу же на стук отозвался изнутри легкий шорох, будто его ждали, и
голос матери тревожно спросил:
   - Кто здесь?
   - Мама, это я... Женя... - сказал Демилле хрипло.
   Мать тихо охнула за дверью, звякнула дверная цепочка, щелкнул  замок.
Дверь отворилась, и Евгений Викторович увидел мать в халате поверх  ноч-
ной рубашки. Седые волосы были всклокочены, мать глядела на  сына  снизу
вверх широко раскрытыми от волнения глазами. Он сделал шаг ей  навстречу
и поспешно проговорил, обнимая:
   - Не волнуйся, не волнуйся... все в порядке!
   - Жеша, что случилось? - спросила она, отступая.
   - Ключ от дома забыл... Не хотел будить, задержался... -  скороговор-
кой врал Евгений Викторович, пряча глаза и стягивая плащ.
   Связка ключей, как нарочно, зазвенела в кармане, но мать не расслыша-
ла, поверила.
   - Жеша, ну когда это кончится! - шепотом, с горестной интонацией  на-
чала она. - Ириша волнуется, Егорушка плачет... Когда  ты  перебесишься,
сорок лет уже... - а сама подталкивала его в кухню, к теплу, к еде.
   - Ничего, ничего... - по привычке шептал Демилле и по привычке шел  в
кухню, к еде, к теплу.
   - Я всю ночь не спала, как знала... Который час-то теперь? - уже  ус-
покоившись, шептала Анастасия Федоровна - бабушка Анастасия,  как  звали
ее дети и внуки уже добрых десять лет.
   Демилле взглянул на ходики с кукушкой, висевшие на стене в кухне. Они
показывали почти половину седьмого. Евгений Викторович сел за стол,  вы-
тянул перед собою руки. Мать уже ставила на  плиту  чайник,  разогревала
кастрюльку с мясом. Внезапно распахнулась маленькая дверца часов, из нее
выпорхнула кукушка и, щелкнув деревянными  крылышками,  громко  пропела:
"Ку-ку!" Дверца со стуком захлопнулась.
   И словно по сигналу кукушки в кухню проникло босое существо ростом  с
табуретку, в длинной до пят ночной фланелевой рубашке, слегка  сопливое,
с черными, блестящими, как маслины, глазами и прямыми жесткими волосами.
Личико было плоское и скуластое, с матовым оттенком кожи, притом -  пре-
забавнейшее, будто существо только что вынули из мультфильма.
   - Ах, ты, Господи! Хуанчик проснулся!  -  всплеснула  руками  бабушка
Анастасия.
 
 
   Глава 4
   ПРИБЫТИЕ ПРИШЕЛЬЦЕВ
 
   Мальчик увидел себя с матерью на большой площади,  в  центре  которой
стояла каменная колонна, увенчанная крылатой фигуркой с крестом в руках,
а по бокам расходились веером нарядные желтые здания. Мальчик был  здесь
впервые, на этой круглой площади, расчерченной штриховыми линиями  непо-
нятного назначения, но ему показалось, что он просто  забыл,  когда  его
сюда приводили. Он взглянул на мать. Она торопливо шла  рядом,  озираясь
по сторонам, потому что машины разъезжали по площади в самых  замыслова-
тых направлениях. На площади лежал старый грязный снег, собранный в  не-
ровные гряды, плоские камни мостовой вокруг колонны поблескивали ледком.
   День был хмурый и ветреный. Золоченый шпиль, по направлению к которо-
му они с матерью шли, тускло светился на фоне туч,  а  наверху  рассекал
лохматые их пряди крохотный резной кораблик.
   Вдруг над площадью потемнело. Ветер принес откуда-то газетный лист  и
погнал его перед ними, то раскрывая, то складывая. На бегу лист  превра-
тился в собаку с грязной шерстью, свисавшей  сосульками  под  брюхом,  и
поджатым хвостом. Мальчик взглянул вверх и увидел в облаках что-то  пос-
тороннее - какие-то темные полосы, несомненно составляющие единый  рису-
нок, но размытые и нечеткие. Еще через секунду он сообразил, что рисунок
похож на человеческое ухо, только больно уж огромное, занявшее  полнеба.
Толстые размытые линии рисунка вдруг сместились все разом, и вместо  них
появилось в небе над ангелом радужное пятно, тоже  размытое  и  большое.
Оно было похоже на гигантский человеческий глаз со зрачком посредине, со
вниманием и интересом приглядывающийся к земле. Мальчик прижался ближе к
матери, но не перестал глядеть вверх. Мать мельком взглянула на него.
   - Закрой рот. Простудишься.
   Тут глаз удалился, скрывшись в облаках, зато прямо из зенита над  ма-
кушкой крылатого ангела на площадь стремительно надвинулись три огромных
бледных пальца, сложенные в щепотку. Мальчик увидел  блестящие,  коротко
остриженные ногти и сеточку линий на пальцах - большом,  указательном  и
среднем. Каждый палец был раза в четыре толще гранитной колонны, к кото-
рой они тянулись. Пальцы осторожно ухватились за кончик колонны и слегка
дернули ее вверх, отчего под ногами по площади  прошло  дрожание.  Затем
пальцы, покрепче ухватившись за  колонну,  с  усилием  произвели  враща-
тельное движение, как если бы площадь и вся Земля были волчком, а камен-
ная колонна - его осью.
   Площадь качнулась, наклонилась и стала медленно раскручиваться, уходя
из-под ног. Здания по краям ее побежали, сменяя друг друга - желтоватые,
зеленоватые, - и золоченый шпиль с корабликом вспорол облака. Мальчик не
успел ухватиться за протянутую ему руку матери. Он увидел  лишь  ужас  у
нее на лице и, оторвавшись от мостовой, полетел вверх, к небу,  оставляя
сбоку шестерку бронзовых коней, рвущуюся куда-то с крыши. Сам он не  ус-
пел испугаться, успел подумать только: "Ниточка порвалась..." - и  прос-
нулся.
   Несколько мгновений он неподвижно лежал в кровати, слушая, как  гулко
и быстро стучит сердце. Ниточка не восстановилась. Ощущение  зыбкости  и
полета, испытанное им во сне, не ушло. Все в комнате было на месте: пла-
тяной шкаф, секретер, круглый аквариум на подоконнике, но все вещи будто
сделались невесомы.
   Из-под двери пробивалась колеблющаяся полоска света. "Это свеча у ма-
мы", - подумал мальчик. Он осторожно отогнул край одеяла и спустил  ноги
на пол. По-прежнему было зыбко. Пол будто уходил из-под ног, и ему приш-
лось прижать сверху коленки ладонями, чтобы почувствовать его прочность.
Наконец он встал и сделал несколько шагов к окну.  Ему  показалось,  что
рыбки в аквариуме плавают среди звезд. Он уперся лбом в холодное стекло,
и рыбки испуганно метнулись от него, лишь звезды остались неподвижны.
   Он опустил глаза и увидел сквозь зеленоватую воду вереницы огней вни-
зу. Он затаил дыхание, наблюдая за ними, а потом подтащил к окну стул и,
взобравшись на него, взглянул в окно поверх аквариума.
   Он увидел проплывающие внизу крохотные дома, мосты, улицы с  горящими
фонарями, одинокие маленькие машины, ползущие по улицам. Мальчику прихо-
дилось летать на самолете, но сейчас ощущение было совсем иным.  Бесшум-
ный плавный полет привел его в оцепенение. "Это мне снится..." - подумал
он, а сам, опершись до боли ладонями об узкие края аквариума, заворожен-
но следил за картиной ночного города, проплывающего внизу.
   Город, родина моя! Здесь я родился и умру, среди составленных  в  ше-
ренги домов, под одинокими фонарями набережных. Твои чугунные мосты  от-
зовутся на слабый шелест моих шагов, твои  улицы  сохранят  мои  адреса,
стекла твоих витрин, отразивших мою жизнь, глянут на новых прохожих, вы-
мытые прилежными весенними мойщиками. Здесь, в твоих каменных норах, жи-
вут жалкие и великолепные существа - моя забота, люди - рожающие и любя-
щие, ненавидящие и смеющиеся, завоевывающие в  борьбе  квадратные  метры
жилплощади и уходящие затем в твою болотистую землю.
   Все они сейчас спят, пока мальчик в окне смотрит сверху на город.
   Они спят и на Петроградской среди бесконечных Бармалеевых,  Подобедо-
вых, Подковыровых и Разночинных улиц, и на Невском,  и  на  Васильевском
вдоль бесчисленных линий. Они ориентированы тобою, твоими прямыми углами
и стенами, и редко кто может позволить себе вольность спать,  как  захо-
чется, обратив голову к своей звезде...
   Мальчик, улыбаясь в темноте, отошел от окна и вновь накрылся одеялом,
чтобы досмотреть этот прекрасный сон в его тепле.
   Когда он вновь открыл глаза, то  увидел,  что  в  окно  ослепительной
стрелою врезается солнечный луч, упершийся в пол у самой его кровати.
   Он приподнял голову, и вдруг случилось чудо: солнечный луч метнулся к
стене, прочертил по ней ослепительную полосу и исчез, будто его и не бы-
ло. Мальчик вскочил с кровати и подбежал к окну.
   - Его-ор, это ты там бегаешь?.. - услышал он из соседней комнаты сон-
ный голос матери.
   Он ничего не ответил, а скорее, и не  слышал  возгласа  матери,  пос-
кольку его всецело захватил вид за окном. Там было другое окно, с полук-
руглой фрамугой сверху, а за ним открывалось какое-то полутемное  прост-
ранство. То, внешнее, окно было метрах в двух от Егорки. Он силился  по-
нять, что же случилось, как вдруг из полутемного пространства за внешним
окном, где угадывались очертания каких-то предметов,  выплыла  фигура  в
белом и, недовольно морщась, потянула за веревку, свисающую сверху. Раз-
дался резкий звук, и на лицо Егорки упал тот же  солнечный  зайчик,  что
исчез из комнаты минутой раньше. Егорка наконец понял: зайчик был  отра-
жен от фрамуги внешнего окна, потому и втыкался в пол столь круто; фигу-
ра же в белом, подошедшая к окну с той стороны, как раз и открыла фраму-
гу, вернув зайчик.  Решение  этой  маленькой  загадки  слегка  успокоило
мальчика, хотя оставалась главная загадка: откуда там это непонятное ок-
но?
   До Егорки долетел конец фразы, сказанной мужским голосом:
   - ...не сделал зарядку, а ты закрыла!
   Егорка покосился на свою открытую форточку, откуда прилетели эти сло-
ва, и медленно-медленно стал отступать в глубь  комнаты,  чтобы  грозная
фигура с круглой головой (он как-то сразу решил, что фигура грозная)  не
дай Бог его не заметила. Но она заметила.
   - А вот и пришелец! - прогремел радостный голос, и фигура, приблизив-
шись к своему стеклу, принялась вглядываться в Егорку. Тут и он  разгля-
дел незнакомца.
   Это был крупный пожилой мужчина лет шестидесяти пяти, с абсолютно лы-
сой головой и умными глазами, под которыми обозначались коричневатые ме-
шочки. Он был в нижнем белье: белых кальсонах и белой сорочке с длинными
рукавами. Смотрел он на Егорку чуть насмешливо и с любопытством.
   - Маша, да посмотри же! - крикнул он, обернувшись.
   Никто не появился. Старик обратил взгляд на Егорку и громко спросил:
   - Мальчик, ты меня слышишь?
   - Да... - еле слышно ответил Егор.
   - Родители дома? - строго продолжал старик.
   Егорка снова кивнул, но смешался, вспомнив, что отца с вечера не было
и неизвестно - пришел ли он домой...
   - Мама дома, - сказал он поникшим голосом.
   - Позови, пожалуйста, маму, - сказал старик.
   Луч, бивший сверху, напоминал, что где-то в небесах происходит весна.
   - Па