первым вступивший в контакт и испробо-
вавший пива, стал делать в ларьке заначки спиртного - то маленькую прип-
рячет, то бутылку пива. Напрасно тетя Зоя выговаривала ему: когда  бывал
трезвый, мрачно соглашался,  что  алкоголизм  губителен  для  Вселенной,
пьяному же космос был по колено.
   В пространстве между кораблем и ларьком трудно было пролететь теперь,
не натолкнувшись на пустую бутылку или банку из-под пива.
   Тетя Зоя безуспешно пыталась обратить внимание гостей на горячие точ-
ки планеты и напомнить об их миссии; пришельцы, болтаясь в невесомости у
ларька, лишь рассказывали друг другу политические анекдоты,  почерпнутые
на Земле вместе с запасами спиртного, одним словом, деградировали.
   По Северному полушарию прокатывалось зеленою волною лето, в Южном шла
зима, а лебедяне исправно гоняли на своем корабле за водкой, чачей, ара-
кой, сакэ,  самогоном,  спиртом-ректификатом...  Кажется,  они  задались
целью перепробовать все возможные напитки, пока, наконец,  не  случилось
непоправимое.
   На яблочный Спас пришельцы приурочили празднование какой-то своей да-
ты, связанной с историей лебедянской  космонавтики.  Знакомец  тети  Зои
объяснил, что когда-то давно в этот день удалось впервые перевести массу
в лучистую энергию и обратно. "Между прочим, это произошло на Земле",  -
сказал лебедянин, как всегда, покачиваясь в невесомости с похмелья.
   ...Проснувшись, тетя Зоя увидела страшную картину. Вокруг  корабля  в
окружении синих прозрачных капель плавали безжизненные тела  лебедянских
космонавтов. Сначала тете Зое показалось, что они пьяны и спят,  но  вот
один из них проплыл совсем рядом с ларьком, и тетя Зоя увидела его синее
мертвое лицо с распахнутыми желтыми глазами... Вся экспедиция  бессмерт-
ных лебедян была мертва. Синяя капля разбилась о стекло пивного  ларька,
и в нос тете Зое ударил резкий запах денатурата. "Господи  Иисусе..."  -
прошептала она, глядя на безжизненные тела  в  скафандрах,  напоминавшие
мертвых мух. Мысль о том, что Земля осталась без зашиты, лицом к лицу со
своими грозными проблемами, еще больше опечалила тетю Зою.  "И  то  ска-
зать, какие из них защитники? С водкой совладать не смогли..." - рассуж-
дала она, а потухший корабль, потерявший управление, кувыркался  сам  по
себе в трехстах метрах от нее.
   Впрочем, через некоторое время и корабль, и космонавты  стали  таять,
точно крупинки сахара в воде. На этот раз они не превращались в свет,  а
просто исчезали, обращались в ничто, навеки оставляя тетю  Зою  и  Землю
нашу в одиночестве перед своими бедами.
   Глава 26
   СЕМЕЙСТВО НЕСТЕРОВЫХ
   Историю человеческую можно представить себе по-разному.  В  учебниках
мы находим имена государей  и  полководцев,  мыслителей  и  бунтовщиков,
столбики памятных дат; мы видим на картах, как дышат на протяжении веков
границы государств - то одно, то другое расползается  вдруг  вширь,  как
масляное пятно на воде, потом дробится либо же скукоживается до размеров
фасоли, а то и вовсе исчезает с лица Земли.
   Но смотрел ли кто и когда на историю как на движение  и  переплетение
родов и фамилий, причем не только царственных или геральдических,  прос-
леживающих свою генеалогию на десятки колен, но и простых, холопских, не
помнящих своего родства?
   Движение родовых кланов от поколения  к  поколению,  их  переплетение
вследствие брачных союзов можно сравнить с потоком, низвергающимся с ог-
ромной горы времени, от Адама и Евы, дробящимся на  струйки  и  ручейки,
которые сливаются, распадаются, набирают силу  и  чахнут,  производя  на
своем пути разрушительную и созидательную работу истории. Стоит лишь пе-
ревернуть вниз головою безмятежное генеалогическое  древо  человечества,
чтобы получить эту лавину огромной энергии, которая либо сольется у под-
ножия горы в величавую реку, объединяющую все расы  и  народы,  либо  же
распылится в мириады брызг, враждующих друг с другом и бессильных в зло-
бе из-за собственной малости.
   Один такой ручеек, вернее, малую его часть, называемую  фамилией  Де-
милле, мы уже исследовали в свое время.  Перепрыгнувший  с  французского
склона горы на русский через низкий водораздел, образовавшийся после то-
го, как царь Петр "прорубил окно в Европу", наш ручеек не затерялся,  не
провалился в расщелину, а  продолжал  свой  скромный  путь,  пополняемый
русскими ручейками, сохранив, как мы видели,  французское  наименование.
Различные препятствия, ложбинки, уклоны, камни, кустарники,  обусловлен-
ные историческим ландшафтом, по которому он протекал, преодолевались  не
без потерь и ветвлений вплоть до  середины  нашего  века,  когда  ручеек
раздробился на три части по числу детей Виктора Евгеньевича Демилле.
   Нас интересует сейчас тот узел, помеченный 1967 годом, когда род  Де-
милле пересекся с родом Нестеровых.
   Подобные пересечения, как мы знаем из истории, приводили  к  междуна-
родным  союзам  или,  наоборот,  войнам,  когда  происходили  на  уровне
царствующих фамилий. Но в нашем случае никаких исторических  катаклизмов
не произошло, исключая перелет кооперативного дома из одной части города
в другую.
   По отцу Ирина принадлежала к потомственному крестьянскому роду, кото-
рый лишь три поколения назад выбился  из  крепостной  зависимости.  Жили
Нестеровы в Ярославской губернии,  в  небольшой  деревеньке  Ковшово,  и
судьбы всех предков Ирины различались большим  или  меньшим  количеством
неурожаев, выпавших на их долю, да числом ртов в семье,  пока,  наконец,
первый из Нестеровых - Михаил Лукич - не шагнул в город в тридцатом  го-
ду, в возрасте шестнадцати лет, где поступил на завод, а потом,  окончив
фабзавуч, - на рабфак кораблестроительного института.
   Здесь он встретился с будущей своей женой Серафимой Яковлевной  Коже-
ватовой, а тогда еще просто Симой, которая тоже была горожанкой в первом
поколении, но вышла, в отличие от Михаила, из южных крестьян  России,  с
Дона, из казаков да еще с примесью цыганской крови -  крепких,  статных,
работящих и удалых. Этой статью и удалью Сима смутила сердце Михаила Лу-
кича. Сам он был крепок, коренаст, с круглой белобрысой головой и небес-
ной сини глазами; некоторая неуклюжесть и медлительность происходили бо-
лее от застенчивости перед городскими, работал же  споро,  основательно.
Сима была выше его на полголовы - стройная, широкоплечая, чернобровая, с
прямым, прожигающим насквозь взглядом карих глаз,  с  толстой,  в  руку,
черной косой. За словом в карман не лезла.
   Сима была на три года младше Михаила и точь-в-точь ровесницей Советс-
кой власти: родилась она 25 октября 1917 года;  однако  на  рабфаке  они
оказались вместе, поскольку Михаил пришел из деревни с шестью классами и
наверстывал упущенное в фабзавуче.
   Это поколение ровесников Октября, вырванное из далеких и глухих  мест
России ветром революции, очень скоро почувствовало себя хозяевами жизни.
Оно лишено было истории, лишено было возможности сравнивать свою жизнь с
чем-либо. Прошлого не существовало, поскольку оно было  раз  и  навсегда
отвергнуто как неудавшееся, теперь только от них зависело, какова  будет
новая жизнь. Их детство прошло под гром раскулачивания  и  коллективиза-
ции, юность же начиналась победными фанфарами первых  пятилеток,  стаха-
новским движением, перелетами Чкалова и  Марины  Расковой,  папанинцами,
"Челюскиным"... Блестящая эпоха выпала им на долю, и они не наблюдали ее
со стороны, а создавали своими руками.
   Шагай вперед, комсомольское племя!
   Шути и пой, чтоб улыбки цвели!
   Мы покоряем пространство и время,
   Мы - молодые хозяева Земли!
   Так пели они и действительно шутили и покоряли пространство. С  поко-
рением времени, как выяснилось через несколько десятилетий, оказалось не
столь просто.
   Сима, кроме учебы на рабфаке, работала машинисткой на полставки и за-
нималась парашютным спортом. Два раза в неделю, нацепив на спину ранец с
парашютом, она взлетала в небо на "утенке", как называли самолет У-2,  и
бесстрашно выбрасывалась в пустоту. Миша Нестеров, которому учеба  дава-
лась туго, стал председателем студсовета и на заседаниях парткома инсти-
тута допекал ректора хозяйственными вопросами общежития. В партию Сима и
Михаил вступили одновременно, в 1938 году.
   Они поженились в мае тридцать девятого, в те дни, когда газеты  печа-
тали фотографии Молотова и Риббентропа, приехавшего подписывать  пакт  о
ненападении. На скромной "комсомольской" свадьбе радовались:  "Войны  не
будет!" - впрочем, оптимизм этого поколения вообще не поддается  измере-
нию.
   На следующую осень у молодых, только что окончивших институт  и  нап-
равленных на Балтийский завод, родилась дочь Лиля, старшая сестра Ирины,
а еще через несколько месяцев началась война.
   Они недаром пели в той же песне: "Когда страна быть прикажет  героем,
у нас героем становится любой". Они пошли воевать, ни секунды не  сомне-
ваясь в том, что победят. И они победили! Минуты сомнений и неувереннос-
ти в исходе войны случались у более старших по возрасту, у них -  никог-
да. Михаила взяли в морскую авиацию, в технический состав, воевал  он  в
одном из соединений Балтийского флота, готовил машины к боевым  вылетам,
залечивал им раны. Сима записалась добровольцем в женский батальон МПВО,
ее зенитное орудие стояло на Марсовом поле. За маленькой Лилей  присмат-
ривала старшая сестра Симы, перед самой войной приехавшая из Ростова  да
так и не успевшая уехать из Ленинграда домой.
   Блокаду пережили, как и все пережившие блокаду, - неизвестно как, чу-
дом, усилием духа и отчасти молодой уверенностью, что  смерть  -это  для
кого-то другого, не для них. Михаилу удавалось время от времени  переда-
вать семье свой офицерский паек. Весной, после страшной зимы сорок  пер-
вого - сорок второго годов, разбили огород рядом со своею зениткой. Сима
выставляла на солнышко коляску с Лилей - тоненькой и бледной, как свеча,
до двух лет не научившейся ходить - и рылась в огороде, подоткнув  зеле-
ный подол форменной юбки. Была она младшим лейтенантом войск ПВО.
   За сбитый самолет Сима получила орден Красной Звезды, а после прорыва
блокады - еще и Отечественной войны, не считая медалей, так что к  концу
войны превзошла мужа по количеству наград, хотя в звании отстала на одну
звездочку. Михаил Лукич встретил мирное время инженер-капитаном да так и
остался в кадрах - крестьянская его душа быстро  прикипала  к  какому-то
одному делу и не любила перемен.
   Сима в этом смысле была полною противоположностью Михаилу. Ее  темпе-
рамент требовал нового - и не просто перемены мест, а захватывающих  дух
целей, порою казавшихся фантастическими. Так, Сима решила стать академи-
ком; с этой целью уже в первый послевоенный год, будучи на сносях,  пос-
тупила в аспирантуру того же кораблестроительного института (фронтовикам
были льготы), осенью родила Ирину и пристроила обеих девочек с  сестрою,
которая так в Ростов и не уехала (не к кому оказалось  ехать  -  всю  ее
семью выжгло войной). Тогда же Михаил Лукич получил хорошую квартиру  на
Петроградской; быт устраивался, Сима работала как одержимая, вгрызаясь в
науку, получая полставки в лаборатории и успевая  прирабатывать  машино-
писью. Одно время взяли даже домработницу - это было принято, а к общеп-
ринятым вещам Серафима Яковлевна относилась с почтением. В доме последо-
вательно появились холодильник, телевизор с линзой,  стиральная  машина.
Но домработница вскоре ушла: соперничать с Симой никто не мог, все равно
получалось, что она делала по  хозяйству  больше,  чем  домработница,  а
старшая сестра Лида вовсе оказалась не у дел.
   Характерно, что Серафима свою девичью фамилию на мужнину не  поменяла
- еще тогда, до войны, имела насчет себя  самостоятельные  планы,  среди
которых один из главных был - зарабатывать не меньше мужа. Забегая  впе-
ред, скажу, что это ей вполне удавалось, даже с превышением.  Двинул  же
Симу в академики один разговор, случившийся еще в блокаду, вернее  даже,
одно слово, брошенное сестрой. По соседству с ними жил  одинокий  старик
-собственно, он казался им стариком, было ему не больше  шестидесяти.  В
суровые декабрьские дни сорок первого года он слег от болезни и  голода.
Лида бегала ему помогать, брала для него по карточке хлеб, однажды  вер-
нулась потрясенная. "Ты знаешь, кто Эрнест Теодорович? Сима!" -"Ну, кто?
" - "Академик!" - чуть ли не обмирая, произнесла сестра; для нее  акаде-
мик был где-то рядом с Господом Богом, если не выше. "Подумаешь,  акаде-
мик! Я, может, тоже академиком буду!" - без всякого почтения, наобум от-
ветила Сима. "Ты?! Господь с тобою! Шо ты буровишь, Симка!" - "А  вот  и
буду!" - уже набычившись, твердо произнесла Серафима. С тех пор до конца
войны жила с этой мыслью, повторяла вслух и сама уверилась,  что  будет.
Это было вполне в ее характере - обронить слово, не подумав, а потом  из
упрямства держаться за него до последнего.
   Академик умер в марте, Лида с Симой его похоронили. Перед смертью от-
дал им свою библиотеку. Так в семье Нестеровых впервые появились книги -
да не просто книги, а ценные, старые, в золоченых  переплетах.  Впрочем,
Сима к книгам почтения тоже не испытывала, не раз потом  говорила,  осо-
бенно когда к книгам потянулись дочери, что пора "выкинуть эту макулату-
ру к чертовой матери", пока однажды не пересмотрела свои взгляды. К  ним
в гости зашел профессор с кафедры, где Сима устроилась,  защитив  канди-
датскую, и был поражен количеством и качеством книг. На следующий день в
доме появились застекленные шкафы с замочками,  книги  стали  выдаваться
дочерям по одной, со строгим наказом  не  испачкать  и  не  повредить...
правда, и это продлилось недолго, ибо следовать какому-либо принципу Се-
рафима Яковлевна не умела, ей это было неинтересно.  Добившись  какой-то
цели, она тут же о ней забывала и перекидывалась на другую.
   С Лилей и Ириной произошло то, что обычно происходило с детьми интел-
лигентов в первом поколении, вернее, полуинтеллигентов, получивших  лишь
образование, но не сумевших (не только по своей вине)  овладеть  культу-
рой. В детстве Лилю и Ирину пичкали фортепьяно и  иностранными  языками,
билетами на культурные мероприятия (сами родители по занятости не  ходи-
ли, посылали сестру Лиду), выбирались также и подобающие  знакомства.  В
доме на Петроградской, где жили Нестеровы, и в школе, где учились девоч-
ки, было достаточно много детей из семей потомственных  интеллигентов  -
литераторов, врачей, ученых. Весьма скоро Лиля и Ирина  обзавелись  под-
ружками и стали бывать в иных квартирах и иных семьях. Более всего пора-
жал там стиль жизни -негромкий, предупредительный и деликатный.  Лиля  и
Ирина с удивлением обнаружили, что,  оказывается,  взрослые  могут  быть
вежливы с детьми - ужасно подумать! - они могут  их  уважать.  Это  было
неслыханно!
   У Нестеровых все строилось на крике  -  кто  кого  перекричит.  Отец,
правда, в этом не участвовал, чаще отмалчивался, но иногда  прорывало  и
его, причем выражения были не самые подходящие для ушей девочек. Нет, не
мат, упаси Боже, но и не совсем литературно. Перекрикивала же всех обыч-
но Серафима Яковлевна. По мере того, как она продвигалась  в  академики,
то есть защитила кандидатскую диссертацию по стальным конструкциям,  по-
лучила должность доцента  на  кафедре,  стала  работать  над  докторской
-упорства ей было не занимать! - Серафима Яковлевна приобретала все  бо-
лее властности, непримиримости и категоричности. Только те ценности, ко-
торые признавала она, были ценностями истинными. Беда была  в  том,  что
собственных критериев она при этом не имела, а подбирала  либо  расхожие
мнения, либо суждения признаваемых ею за авторитеты  людей  (как  в  том
случае с книгами), либо же на худой конец почерпнутые из газет  установ-
ки.
   Серафима Яковлевна скоро увлеклась новой идеей. Вернее, идея-то  была
старая - стать академиком, но путь открылся новый. Тогда она работала  в
одном НИИ в должности начальника отдела. Материалы по  докторской  копи-
лись в кожаной папке, но требовали осмысления и научной  концепции.  Та-
лант же Серафимы Яковлевны был сугубо практическим.  Она,  как  никто  в
институте, умела решать организационные вопросы на уровне министерства и
даже Госплана. "Выбивание" новых ставок, добыча оборудования  и  фондов,
открытие новых разработок, увеличение финансов на капремонт -  это  была
ее стихия, здесь Серафима Яковлевна Кожеватова чувствовала себя в  своей
тарелке. Директор института был за ней как за каменной стеной. Ей первой
пришло в голову организовать филиал института, то есть добиться разреше-
ния, получить необходимые средства, заказать проект, утвердить  смету...
Открывалось огромное поле деятельности! Серафима Яковлевна не  скрывала,
что собирается возглавить филиал, а при случае и отделиться от головного
института. Имея свой институт и ученое звание доктора технических  наук,
можно было шагнуть и в академики. Все, кто знал Серафиму, не сомневались
в реальности этого проекта.
   Для разгона Серафима Яковлевна построила дачу. Дочерям была дана дли-
тельная передышка. О них забыли. Теперь в голове и на устах  матери  был
фундамент, бетон, кровля, перекрытия, шифер, олифа, цемент. Михаил Лукич
сумел получить участок в строящемся дачном кооперативе, и вот, буквально
из ничего за два лета там были построены  дача,  летняя  кухня  и  баня.
Здесь Серафима Яковлевна овладевала строительной премудростью,  заводила
связи с нужными людьми, не забывая тем  временем  "пробивать"  в  Москве
разрешение на открытие филиала.
   Когда получила разрешение, посмотрели на смету и проект штатного рас-
писания -ахнули! Филиал в три раза превосходил головной институт по шта-
там; его здание, судя по проекту, могло вместить в себя чуть ли не деся-
ток головных, то есть по площадям у Серафимы  имелся  громадный  резерв,
который намекал каждому понимающему человеку на дальнейшее расширение.
   Директор института слег с предынфарктным состоянием, дабы хоть как-то
сохранить достоинство, сделав вид, что все происходит помимо него. Через
неделю строительная площадка под новое здание  была  огорожена  забором,
еще через два дня там уже торчал кран. Вскоре на стройплощадку, наряду с
кирпичами и перекрытиями, стали завозить приборы и оборудование для  но-
вого института. Чего тут только не было! Станки  для  механической  мас-
терской, микроскопы, в том числе один электронный, вольтметры и  динамо-
метры, селектор, лазерные установки и даже один электрокардиограф, выпи-
санный Серафимой Яковлевной под горячую руку, по ошибке. В  самом  деле,
зачем институту, занимающемуся сварными  конструкциями,  электрокардиог-
раф? Однако Серафима ошибок своих никогда не признавала, не  признала  и
тут: наоборот, измыслила какую-то тему, связанную с инженерной  психоло-
гией, и определила кардиограф туда.
   Серафима сама испробовала все строительные специальности:  укладывала
кирпич, штукатурку, красила, клеила... "И академик, и герой, и  морепла-
ватель, и плотник!" - однажды иронически процитировала Лиля, когда  мать
явилась домой вся в мелких крапинках белил.  Серафима  Яковлевна  обиде-
лась. Другая была бы польщена, улыбнулась, но... Серафима стихов Пушкина
не знала, да и с юмором у нее обстояло неважно.
   Впрочем, юмор был, но совсем другого рода.
   Однажды Ирина приехала на дачу после очередного экзамена на  аттестат
зрелости и застала там следующую сцену. В  просторной  летней  кухне  за
столом сидели Серафима Яковлевна в синем олимпийском костюме с  надписью
"СССР" на спине и незнакомый человек, лицом важный, но почему-то в одних
белых трусах и в соломенной шляпе. Они играли в подкидного "на  раздева-
ние". Серафима Яковлевна непрерывно выигрывала - в карты ей везло  фено-
менально! - и мужчина вынужден был раздеться почти донага.  Его  безуко-
ризненный костюм и галстук, сорочка, майка уже висели на стуле, дело бы-
ло за шляпой, надетой специально для увеличения шансов,  и  за  трусами.
Серафима хохотал