а до колик, мужчина тоже смеялся, но  несколько  нервно.
Он в два счета проиграл шляпу, бросил ее на стул и снова  принялся  сда-
вать. Огромная фигура Серафимы, обтянутая шерстяным трикотажем,  колыха-
лась от хохота. И эту игру мужчина проиграл без отбоя, оставшись с  пол-
ной колодой в руках. "Уговор дороже денег, Сергей Панкратович! Скидывай-
те трусики!" - плача от смеха, проговорила Серафима, в то время как про-
игравший судорожно вцепился в резинку трусов,  будто  опасаясь,  что  их
сейчас сдернут. "Мама!" - взмолилась  Ирина.  "Замолкни!  -величественно
оборвала ее мать и, перестав смеяться, махнула рукой. - Ладно. Прощаю...
Так что, Сергей Панкратович, будем модернизировать проект или как?"
   Сергей Панкратович оказался директором проектного института, разраба-
тывающего проект филиала. Теперь Серафима Яковлевна требовала модерниза-
ции проекта, то есть надстройки еще двух этажей, что  было  сопряжено  с
трудностями. Разбитый подкидным в пух и прах,  директор,  одеваясь,  дал
согласие на модернизацию. Потом, после бани и обильного ужина,  выпив  с
Серафимой Яковлевной и Михаилом Лукичом  водки,  окончательно  размякший
директор пел "Чорнии брови, карии очи...".
   Как раз в то лето Ирина задумала совершить первый серьезный самостоя-
тельный поступок. Она решила стать летчицей. Мать велела ей  подавать  в
кораблестроительный, позвонила ректору и сочла свою миссию  законченной.
Ирина же тем временем обивала пороги училища ГВФ, летного факультета, но
без всякой надежды. "Идите в стюардессы!" - вот и весь  разговор.  Ирине
сама мысль о работе стюардессой была оскорбительна.
   В результате она пропустила время и вообще никуда не  подала.  Разра-
зился очередной скандал. Надо было коротать год,  и  Серафима  Яковлевна
пристроила Ирину в проектный институт, к Сергею Панкратовичу,  чертежни-
цей. Незадолго до того в этот институт по распределению  пришел  молодой
специалист Евгений Демилле.
   Впрочем, в то время между Ириной и ее будущим мужем возникло лишь по-
верхностное знакомство: слишком юна была девушка; Евгению она показалась
совсем ребенком, соответственно и он для нее был слишком взросл и недос-
тупен. Вокруг имени Демилле тогда было много разговоров, на него смотре-
ли как на будущую архитектурную звезду первой  величины,  обсуждали  его
проекты, выставленные на институтских конкурсах; неудивительно, что  ря-
дом с Евгением находились совсем иные женщины - тридцатилетние интеллек-
туалки, как правило, разведенные. Конечно, ему льстило их внимание, куда
было до них восемнадцатилетней чертежнице, не слишком красивой  и  отли-
чавшейся от других разве что прямым, будто прожигающим насквозь взглядом
темных глаз. Вскоре у Демилле случился первый бурный роман  с  одной  из
покровительствуюших интеллектуалок, которая была старше  его  на  девять
лет. О романе узнал весь институт (вообще о личной жизни Евгения  Викто-
ровича всегда знали многие - он не умел скрывать  своих  чувств);  Ирина
слышала пересуды сотрудниц по этому  поводу.  Поскольку  "аморалка"  от-
сутствовала - Демилле был холост, его покровительница  разведена,  -  то
сплетни не отличались особой злобностью, муссировался лишь  один  пункт:
разница в возрасте. У Евгения Викторовича хватило ума не  жениться,  что
было поставлено одними в плюс ему, другими - в  минус.  Ирину  это  нис-
колько не занимало.
   Однажды она помогала оформлять очередную выставку  проектов  и  вдруг
увидела где-то в углу склонившегося над подрамником Евгения.  Он  спешно
исправлял что-то в своем проекте, вид у него был сосредоточенный,  расх-
ристанный, он громко сопел и некрасиво  оттопыривал  нижнюю  губу,  водя
стирательной резинкой по ватману. Ирина остановилась на мгновение, вгля-
дываясь в него, и вдруг чей-то спокойный  и  посторонний  голос  изнутри
сказал: "Он будет моим мужем". Она удивилась -настолько  уверенным  было
это чувство, но ничего, кроме удивления, - ни желания  приблизиться,  ни
волнения, ни смущения, -она тогда не испытала. Спокойно зафиксировала  в
сознании и стала жить дальше, как бы забыв о случившемся.
   Именно в то время началась роковая история, закончившаяся своего рода
крахом семьи Нестеровых.
   Дело в том, что старшая сестра была распределена в институт, где  ра-
ботала Серафима Яковлевна, и именно в ее филиал, который уже начал функ-
ционировать, хотя и не был достроен. Серафима пока исполняла обязанности
директора, но всем было ясно, что с получением докторской степени ее ут-
вердят окончательно.
   Направление Лили в филиал, конечно, не было случайным. Сработало одно
из знакомств, которых у Серафимы было пруд пруди, так что старшая дочь и
не догадывалась о планах матери, пока не получила направления.
   Филиал в то время являл собою странную  картину,  напоминавшую  гене-
ральную уборку в доме, охваченном пожаром. Верхние этажи  еще  отделыва-
лись, на нижних уже кипела научная деятельность. Серафима пробивала  но-
вую модернизацию проекта, намереваясь пристроить к  зданию  одно  крыло,
так что наиболее дальновидные сотрудники начали понимать, что это состо-
яние -навсегда. Оно в наибольшей степени соответствовало характеру руко-
водительницы. И действительно, последующие события показали, что филиалу
суждено находиться в состоянии непрерывного строительства.  Когда  крыло
было пристроено, в помещениях, введенных в строй  первыми,  уже  начался
ремонт, который стал распространяться  по  филиалу  волной,  повторяющей
первичную волну строительства.
   Однако этот процесс затягивал работу над диссертацией Серафимы.  Злые
языки поговаривали, что Серафима Яковлевна спряталась за  строительство,
как за ширму, ибо не осилила докторской. Возможно, в этом был резон,  но
организационная деятельность, и вправду,  занимала  Серафиму  полностью,
так что на науку не хватало времени.
   Для этого у Серафимы Яковлевны имелся заместитель, кандидат техничес-
ких наук Олег Александрович Спицын, который совершенно не  касался  орг-
вопросов, а разрабатывал научную линию филиала. Было ему немногим  более
сорока, к докторской он, по всей видимости, не рвался, ибо не был често-
любив. Имел жену и двух сыновей. Серафима Яковлевна в  Спицыне  души  не
чаяла, называла его "мой Олежка", хотя те же злые языки посмеивались над
Спицыным, утверждая, что он тюфяк и рохля.
   Придя в филиал, Лиля как биолог попала в ту самую  группу  инженерной
психологии, которая  возникла  благодаря  ненужному  электрокардиографу.
Несмотря на совершенно случайное происхождение группы, народ там  подоб-
рался молодой и творческий. Лиля несколько раз встречалась со  Спицыным,
обсуждая направления работы и постановку  задач.  Они  понравились  друг
другу и незаметно для себя стали искать новых научных поводов для разго-
вора, пока вдруг каждый по отдельности не обнаружил, что серьезно  увле-
чен. Первой поняла это Лиля, когда уже поздно  было  что-либо  поделать.
Они стали встречаться помимо службы, отношения развивались медленно,  но
верно; они понимали, что идут навстречу собственной гибели, но ничего не
могли изменить.
   Ирина узнала первая. К этому времени она ушла из проектного института
и училась в финансово-экономическом институте. Мать направила  ее  туда,
потому что в тот момент как раз испытывала недостаток  в  финансистах  у
себя в филиале.
   Когда Лиля рассказала свою страшную тайну, Ирина  смертельно  испуга-
лась -она хорошо знала мать. Ирина как могла помогала влюбленным: летом,
когда родители жили на даче, тоже находилась там, чтобы в нужный  момент
позвонить и предупредить, если мать или отец возвращались в город. Иног-
да они втроем выезжали за город просто погулять, и обедали где-нибудь  в
дешевом кафе. Олег смеялся, говорил, что "Иринка у нас на атасе" - вооб-
ще хохотали и были возбуждены более обычного, как будто чувствовали, что
крах близок.
   Олег уже был готов уйти из семьи, но Лиля не принимала  такого  шага.
Не говоря о научной карьере Спицына (Лиля была убеждена, что мать не ос-
тавит его в институте, если узнает), ей не давала покоя мысль о  младшем
сыне Олега, которого тот нежно любил. Словно сговорившись, Лиля  и  Олег
ждали, когда пройдет, кончится само собой, иной раз предпринимали робкие
попытки порвать, то есть не встречались более недели, но  тем  острей  и
неизгладимее была следующая встреча.
   Открылось все весною шестьдесят седьмого года. По институту вдруг по-
ползли слухи и сплетни: "Что вы говорите! Надо же!" - "Я давно замечала!
" - "Какой ужас! Дочь директорши! Вы подумайте!" - "Спицын полетит,  как
пить дать!" - неизвестен был их источник, непонятно, какую промашку  со-
вершили влюбленные. Матери донесли тут же. Она вызвала обоих в свой  ка-
бинет и, тяжело глядя из-за директорского стола, спросила: "Правда?" Оба
молчали. "Ну, спасибо, Олежка... Спасибо, доча..." -  только  и  сказала
Серафима Яковлевна.
   Следствие и судилище были проведены с огромным размахом. Тут же  было
создано персональное дело на обоих. Серафима добилась, чтобы Лилю исклю-
чили из комсомола, а Олега - из партии. Она словно хотела показать  свою
принципиальность и то, что стоит выше родственных чувств. Даже жена Оле-
га склонна была простить, но Серафима убедила ее подать на развод,  обе-
щала всячески помогать детям. Спицын ушел из института с соответствующей
характеристикой, Лиля, конечно, тоже.  Постельное  белье  ворошилось  на
всех этажах института. Слава Богу, следствию осталась  неизвестной  роль
младшей сестры, иначе Ирине тоже пришлось бы худо.
   Михаил Лукич нашел в себе жалость, сказал как-то  неуверенно:  "Сима,
ты бы того... помягче..." - "Ты мне изменял, Нестеров?" - спросила Сера-
фима холодно. "Да что ты говоришь такое! Будто не знаешь!" - "Тогда  за-
молкни!"
   Несчастье усугублялось тем, что Лиля была беременна. Когда шло  суди-
лище, еще не поздно было сделать аборт, но Лиля не захотела.  Чем  хуже,
тем лучше. О беременности знала пока только Ирина, мать узнала  уже  ле-
том, когда скрыть было нельзя. Спицын сделал попытку предложить  руку  -
Серафима не пустила его на порог. Она заперла Лилю на даче и каждый день
методично сверлила ей душу попреками, пересказом сплетен и воспоминания-
ми о своей чистой молодости. Лиля страдала молча, даже с Ириной не  раз-
говаривала -слишком было тяжело. Она почернела и упрямо носила  будущего
ребенка.
   В филиале между тем надвигался пятидесятилетний юбилей Серафимы Яков-
левны. Происшедший инцидент не подмочил ее репутации -наоборот,  Кожева-
това предстала в блеске принципиальности и исключительных моральных  ка-
честв. Уже шло в Москву представление на орден Трудового Красного Знаме-
ни, уже сочинялись стенгазетные оды и сценарий юбилейного вечера;  пого-
варивали, что к юбилею Серафима лишится наконец двух буковок в  наимено-
вании своей должности - "и. о." - и без всякой докторской диссертации.
   В начале октября Лиля родила мертвого ребенка и через две недели пря-
мо из роддома ее увезли в психиатрическую лечебницу Бехтерева.
   Юбилей между тем остановить было нельзя.  Он  совпал  со  всенародным
юбилеем и от этого приобрел еще большую значимость.  Все  свершилось  по
плану: подоспел указ с орденом, и грамоты, и оды, и утверждение в  долж-
ности. Однако атмосфера на торжественном вечере была тягостной. Произно-
сились речи, перечислялись заслуги, но за всем этим стояла тень мертвого
Лилиного ребенка, и этот неживший младенец упрямо  тянул  чашу  весов  в
другую сторону. Серафима Яковлевна, сидевшая на сцене в парадном  костю-
ме, в окружении букетов, чувствовала, что смотрят на нее с неприязнью  и
ненавистью.
   На следующий день после юбилея Серафима поехала  в  райком  партии  и
попросила разрешения уйти из института. Ее пытались отговорить,  но  она
была тверда. Ей мало было страха и уважения, она добивалась любви  своих
подчиненных. Общественное мнение, которое всегда было для нее  руководя-
щим, отвернулось от нее. Она не раскаялась в содеянном, но желала теперь
лишь одного - уйти, исчезнуть, уехать из этого города туда, где ничего о
ней не знают.
   Как всегда, этот план она претворила в жизнь  немедля.  Была  продана
дача, а квартиру обменяли на особняк в Севастополе. Этот город был  выб-
ран потому, что там Серафиму ждала работа в одном из смежных институтов,
выполнявших заказы флота.
   Михаил Лукич к тому времени уже два года был в отставке. Уволили  его
из кадров в звании подполковника, дальше он без военного образования  не
продвинулся. И ему обещали работу в Севастополе. В ноябре Лилю  выписали
из больницы с диагнозом "стойкий невроз". Лиля была апатична, окружающее
мало интересовало ее. "Иришка, беги, пока  не  поздно",  -  сказала  она
сестре. Ирина объявила, что остается в  Ленинграде.  "Где?"  -  спросила
мать. "Я замуж выхожу", -вырвалось у Ирины почти непроизвольно. "За  ко-
го?" -зловеще спросила мать. "Не ваше дело! За кого  надо!"  -выкрикнула
Ирина.
   Слово было сказано.
   Глава 27
   СУПРУГИ
   Историю своих взаимоотношений с Евгением Викторовичем Ирина вспомина-
ла часто, стараясь найти звено в цепочке, начиная с которого  брак  стал
непрочным. И не находила. Рассуждая одним способом, можно было прийти  к
заключению, что он никогда не был прочным. Рассуждая же по-другому,  она
убеждалась, что он и остался прочным, в другом только смысле,  в  смысле
их предопределенности друг другу, и тогда выходка, которую  учинил  дом,
служила лишь испытанием этой предопределенности, требующим преодоления.
   Каждое утро Ирина спешила на работу, отсиживала положенные часы и за-
тем возвращалась обратно. Она не стала записывать Егорку в  детский  сад
по новому месту жительства и оставляла дома под присмотром генерала  или
отправляла гулять на Петровский остров. В обеденный перерыв прибегала из
своего училища на полчаса, кормила сына и снова убегала обратно.  Она  и
раньше не отличалась особой общительностью, теперь же жила в полном  уе-
динении, не считая разговоров с Григорием Степановичем. Он один стал  ее
постоянным собеседником и поверенным. На службе, в  окружении  галантных
майоров и подполковников, многие из которых норовили  слегка  приударить
за нею, а некоторые так и вовсе были настроены  решительно,  Ирина  была
подчеркнуто суха и деловита. Не хватало ей приключений! С Григорием Сте-
пановичем же не знала - что делать.
   Появление пьяной дочери генерала на  кооперативном  банкете  испугало
Ирину. Между ними было сказано всего несколько слов.  Мария  Григорьевна
вежливо, но твердо попросила Ирину оставить ее отца в покое. "Вы считае-
те, что я... что я его соблазняю?" - шепотом, чтобы не услышали  сидящие
за столиком кооператоры, вымолвила Ирина. "Вот именно". - "Я  вас  уверя
ю... нет, вы ошибаетесь!" - пыталась защититься Ирина,  но  поняла,  что
это бесполезно. Она встала и ушла.
   После этого в течение нескольких дней Ирина боялась подойти  к  окну,
боялась встретиться с Григорием Степановичем, пока  наконец  он,  не  на
шутку встревожившись, не пригласил ее к телефону через Егорку. Надо было
оборвать телефон! Но она не смогла бы объяснить этого Егорке.
   "Иринушка Михайловна, дорогая, вы не заболели?" - раздался  в  трубке
участливый голос генерала. Ирина против воли взглянула в окно и  увидела
генерала с трубкой, прильнувшего к самому стеклу и вглядывающегося в  их
комнату. "Нет", - сказала Ирина безжизненным голосом. "Почему же  вы  не
подходите к окну? Я очень скучаю". - "Извините, Григорий Степанович, мне
некогда", - сказала Ирина, пытаясь разжечь в себе гнев против  генерала.
Он помолчал мгновение, потом горячо произнес: "Я вас умоляю,  спуститесь
в сквер. Мне надо с вами поговорить". Ирина не смогла отказать.
   В сквере, у детской площадки, генерал буквально вытянул у  нее  слово
за словом все обстоятельства ресторанного разговора. Поняв причину,  ге-
нерал потемнел, и вечером Мария Григорьевна извинилась по тому же  теле-
фону перед Ириной. Была она на сей раз трезва и, по всей видимости, рас-
каивалась в своем поступке.
   Отношения с генералом наладились, хотя теперь Ирина старалась  соблю-
дать дистанцию. Она со страхом думала  о  предстоящем  отпуске,  который
Григорий Степанович уже успел организовать ей  через  самого  начальника
училища, что вызвало определенное смятение среди майоров и  подполковни-
ков. Ехать в Севастополь к родителям и сестре, куда они с Евгением  Вик-
торовичем обычно ездили в последние годы, ей не хотелось - ни  Лиля,  ни
мать с отцом не знали о последних новостях. Ирина, правда,  написала  им
пару писем после перелета, но ни словом не обмолвилась о происшествии  и
обратный адрес указала прежний. Ехать куда-то одной с Егором  -  боязно.
Оставаться в городе - совсем нелепо. Она уже успела согласиться на пред-
ложение генерала пожить у него на даче, но теперь ругала себя за просто-
душие, и вообще стала смотреть на свои отношения с Григорием  Степанови-
чем чужими глазами, приходя от этого в ужас, ибо находила их двусмыслен-
ными.
   Все чаще приходила мысль о муже: не пора ли  вернуть  его,  простить?
Может быть, полученная встряска образумит его, заставит посмотреть на их
отношения по-другому? Гордость не позволяла, но жалость потихоньку брала
свое, а кроме того проблема генерала, если можно так выразиться,  требо-
вала решения. Возврат мужа был самым простым и естественным  выходом  из
создавшегося положения.
   Белые ночи уже клонились к закату; Ирина спала плохо,  как  всегда  с
нею бывало в период белых ночей. Ее душа маялась в такие ночи;  хотелось
на улицу, к разведенным мостам, в  таинственный  сумрак  арок.  Хотелось
вдохнуть теплый воздух ночи и запах сирени.
   Детский телефон, перенесенный в кухню, зазвонил после полуночи. Ирина
еще не спала, варила суп на воскресенье и, ожидая, пока он поспеет,  чи-
тала роман, предложенный одним из подполковников, который вот уже  месяц
(как только его семья уехала на юг) подъезжал к Ирине  с  разговорами  о
литературе. Книга ей не нравилась, казалась ненастоящей. Она  оторвалась
от страницы и взглянула в окно. Над крышей соседнего дома была видна по-
лоска чистого темного неба, по которому  в  невообразимой  вышине  плыло
легкое облачко, золотисто подсвеченное ушедшим за горизонт солнцем.
   Ирина подняла трубку, удивившись позднему звонку. После полуночи  ге-
нерал прежде не звонил.
   "Иринушка Михайловна, ради Бога, простите! Я вижу, у вас свет выбива-
ется - значит, не спите... А что, если нам пойти погулять? Как вы на это
смотрите? Великолепная ночь! Такой ночи давно не  было,  нельзя  пропус-
кать!"
   "Егорка..." - попыталась возразить Ирина, но генерал  стал  убеждать,
что ничего страшного, Егорка спит, а погуляют они всего часок-другой,  -
и столько юношеской взволнованности и настойчивости было в  его  голосе,
что Ирина согласилась.
   Гуляли они более трех часов, не покидая Петроградской стороны,  чтобы
не быть застигнутыми разведенными мостами. С плоского берега у Петропав-
ловки смотрели на простор Невы и проплывающую по ней  флотилию.  Яхта  с
алыми парусами взволновала обоих, у генерала увлажнились глаза. Они дош-
ли до "Авроры" и повернули назад. Генерал читал стихи: "Пускай остыла  в
жилах кровь, но в сердце не остыла нежность. О ты, последняя любовь,  ты
и блаженство, и безнадежность!". Ирина почувствовала к нему жалость, как
к ребенку. Незаметно для себя стала рассказывать ему историю своего  за-
мужества...
   Надо сказать, что в характере Ирины было некоторое сходство  с  мате-
ринским. Вылетевшее слово обретало силу закона.  Вот  и  тогда,  сгоряча
объявив матери, что выходит замуж, она решила действовать. Самым простым
выходом был фиктивный брак, подходящую кандидатуру можно было найти сре-
ди школьных товарищей, но это было унизительно. Брак для Ирины  накрепко
был связан с любовью, даже в таких обстоятельствах она не могла пойти на
компромисс.
   И вдруг она подумала: "О чем это я? У меня ведь есть муж.  Его  зовут
Женя Демилле. Надо пойти и сказать ему об этом". Как ни