ле работы, и она  посвятила  их
поискам мужа.
   Поразмыслив немного, Ирина выбрала себе  в  союзники  Рыскаля  -и  не
ошиблась. Ему она покаялась не без труда,  но  искренно,  смывая  старый
грех, благодаря которому Демилле попал  в  списки  "незарегистрированных
бегунов". У Рыскаля гора с плеч упала. Положение Ирины Михайловны  давно
не давало ему покоя, досаждало, как заноза. При его любви  к  ясности  и
порядку он никак не мог признать нормальными отношения ее  с  генералом.
Он уважал обоих, давно уже убедился,  что  Ирина  Михайловна  -  женщина
серьезная, не какая-нибудь вертихвостка, а генерал не похож  на  старого
ловеласа, но... Что-то мешало  ему  признать  их  отношения  моральными.
Штамп в ее паспорте? Отчасти. Но не только это. Игорь Сергеевич  не  мог
допустить естественности любви старого генерала к  сравнительно  молодой
женщине и уж конечно совсем не допускал ее любви к старику. Так что  на-
мечавшийся развод Ирины и брак ее с генералом сильно смущали душу Рыска-
ля, заставляя его делать усилие над собой, чтобы по-прежнему  относиться
к обоим с симпатией.
   - Что же вы мне раньше не сказали, Ирина Михайловна! - с укором и об-
легчением вымолвил майор, когда Ирина призналась ему во всем.
   И он показал ей телеграмму от Демилле из Севастополя, о существовании
которой почему-то не сказал ни Ирине, ни генералу.
   Однако отвечать на телеграмму было уже поздно. Демилле из  Севастопо-
ля, во всяком случае, из дома Серафимы Яковлевны, убыл. Оставалось ждать
его возвращения на работу, а заодно попытаться восстановить связи.
   Анастасию Федоровну и Любашу решили не тревожить. Любаша на сносях, а
мать ничего не знает не только о сыне, но и о перелете дома. Ирина  поп-
росила майора даже не звонить туда, но Рыскаль сделал хитрее. Он  просто
поручил участковому того микрорайона, где жили Анастасия Федоровна с Лю-
башей, взять под наблюдение их квартиру и, в случае, если  там  появится
Демилле, известить Управление.
   Срок возвращения Демилле из отпуска был девятнадцатого  августа.  Так
сообщили на работе. По мере приближения этого дня волнение Ирины  усили-
валось. Григорий Степанович был чуток, он улавливал какую-то перемену  в
ней, но не догадывался, чем она вызвана. Рыскаль не помог ему внести яс-
ность, ибо прекрасно понимал ситуацию. Теперь он был заодно со своею ко-
операторшей, желающей вернуть законного мужа, а Григорий Степанович, как
ни верти, все же посторонний. Сочувствующий, но посторонний. Рыскаль по-
советовал генералу "не давить". Пускай женщина сама разберется.
   Игорь Сергеевич с присущей ему тшательностью повел новое следствие по
делу Демилле. Оно было не чета генеральскому. Во-первых, он  предупредил
"треугольник" института и мастерской, где  работал  Евгений  Викторович,
чтобы о его появлении в институте немедленно сообщили в  Управление.  Он
попросил также собрать все возможные сведения  о  жительстве  Демилле  в
последние три месяца и о его связях. Сведения оказались  скудными.  Чер-
тежница Жанна Прохорова сообщила, что Евгений Викторович Демилле в апре-
ле - мае проживал у своей бывшей однокурсницы, где-то на улице Радищева.
Однокурсницу звать Наталья. На улицу Радищева натолкнул и Борис Каретни-
ков, который наряду с Безичем проходил по делу о самоубийстве  Кравчука.
Вызванный в Управление Каретников с перепугу выложил все, что  было  ему
известно: первый разговор в памятную ночь, второй ночной визит  Демилле,
когда тот попросил связать его с Безичем, встречу у Преображенской церк-
ви в день Христова воскресения... Каретникова отпустили.
   Перебрав всех однокурсниц Евгения Викторовича и выделив из них девять
женщин с именем Наталья, Рыскаль не поленился проверить каждую. Под  пя-
тым номером он обнаружил Наталью Горянскую, благодаря чему узнал о крат-
ковременном житье Евгения Викторовича на улице Радищева. Часть вещей Де-
милле, оставленная у Натальи, вернулась в дом.  Разумеется,  Рыскаль  ни
словом не обмолвился о любовнице мужа, сказал, что  вещи  обнаружены  на
даче в Комарово. Кстати, и те последние тоже возвратились  домой.  Ирина
воспрянула духом: муж постепенно, частями возвращался в родное гнездо.
   Рыскаль радовался, как ребенок, каждой новой удаче  этого  маленького
расследования, утоляя в  себе  многолетнюю  жажду  сыска  и  вырастая  в
собственных глазах до профессионального детектива: втайне он всегда  был
уверен, что для успеха в следовательской работе вполне достаточно логики
и здравого смысла, так что зря Коломийцев и компания считают  себя  выше
рангом. Этот тезис внезапно подтвердила Ирина, выявив недостаюшее  звено
в наметившейся цепочке скитаний Демилле. Именно, было  пока  неизвестно,
где Евгений Викторович провел первые дни после события. Рыскаль уже  за-
шел в тупик, как вдруг Ирина привела к нему Костю Неволяева. Не в  Прав-
ление - упаси Бог! - посторонним вход туда ограничивался - а на  уличное
свидание, происшедшее неподалеку от дома, у плавучего ресторана "Парус",
что рядом со стадионом имени Ленина.
   Познакомившись с Костей и  выслушав  его  рассказ,  Рыскаль  удивился
сметке Ирины и профессионально ей позавидовал. Завидовать  было  нечему,
да и удивляться тоже. Ирина просто поставила себя на место мужа -  слава
Богу, жили тринадцать лет! -и попыталась определить, куда бы кинулся  он
после того, как ему было отказано в помощи властями.  Ну,  конечно  -  в
Егоркин детсад! И она пошла туда же, а там разыскала Костю  Неволяева  -
тоже не без труда, ибо детсад в  полном  составе  находился  на  даче  в
Лисьем Носу, и ей пришлось поехать туда - но это пустяки в  сравнении  с
результатом. Белое пятно было стерто. Теперь следствие располагало  пол-
ной картиной скитаний Демилле от середины апреля до  конца  июля.  Но  -
увы! -знание истории, конечно, помогает понять современность, однако ма-
ло пригодно, чтобы предсказать будущее. Куда направился Евгений Викторо-
вич из Севастополя? На этот вопрос можно было ответить лишь с  возвраще-
нием Демилле на работу.
   Но вот наступило девятнадцатое августа, а Евгений Викторович  из  от-
пуска не вышел. Не появился он в институте и на следующий день, не  заг-
лядывал и на квартиру матери, о чем доложил местный  участковый.  Прошло
еще три дня, и стало ясно, что случилось  что-то  непредвиденное.  Ирина
измучилась. Каждый день после работы она спешила в Правление,  где  Рыс-
каль встречал ее неизменным: "Ничего нового". Она казнила себя,  вообра-
жение рисовало ей всевозможные несчастные случаи: на море,  на  железной
дороге, в городе. Были опрошены  отделения  милиции,  больницы,  станции
"Скорой помощи" на всем пути следования из Севастополя в  Ленинград,  но
безрезультатно. Человек как сквозь землю провалился.
   Ирина почувствовала: произошла беда. Она ругала себя последними  сло-
вами: ишь, гордячка, воспитательница, припугнуть хотела! Ведь она ни ра-
зу по-настоящему не допускала мысли о том, что Женя может не  вернуться.
Ей казалось, что он всегда рядом, в пределах досягаемости - стоит протя-
нуть руку, и он появится.
   Как назло, подвернулся фильм по телевидению, виденный уже не раз,  но
будто впервые услышала в нем стихи: "С любимыми не расставайтесь, с  лю-
бимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь..." Как заклинание.
Плакала тайком на даче, обнимая спящего Егорку.  Впервые  за  тринадцать
лет поняла: одна.
   Единственное не давало потеряться самой -  Егор,  предстоящее  первое
сентября - первое в его жизни... За неделю до начала занятий она  перее-
хала с дачи в город. Генерал вернулся вместе с ней. Он тоже потух, вино-
вато взглядывал на Ирину, считая причиною перемены в ее настроении  неу-
давшееся свое признание. Мария  Григорьевна  опять  замкнулась  в  себе.
Возвратились в город отчужденными друг от друга.
   В день приезда органами внутренних дел был объявлен всесоюзный розыск
на гражданина Демилле Евгения Викторовича.
   Глава 30
   ПОСЛАНИЕ СОАВТОРУ
   Милорд!
   Представляя Вашему благосклонному вниманию очередные главы нашей  ис-
тории, я считаю себя обязанным сопроводить их кратким комментарием.
   Вам может показаться, что я нарушил литературную этику, поместив опи-
сание "Швейцарии" как места развлечения и отдыха генерала Николаи. Слиш-
ком уж это похоже на "конек" дяди Тоби, описанный Вами в "Жизни и мнени-
ях Тристрама Шенди, джентльмена".  Бастионы  и  контрфорсы,  сооружаемые
капралом Тримом в  усадьбе  дяди  Тоби,  полностью  соответствуют  гене-
ральской "Швейцарии" - и не только по способу выполнения, но и тем,  что
подчеркивают неординарный, чудаковатый характер персонажей. Налицо явное
заимствование.
   Каюсь, я сделал это бессознательно и заметил оплошность, когда элект-
рический паровозик уже бежал по миниатюрной стране, а  Егорка,  держа  в
руках пульт управления, следил за ним с затаенным дыханием.
   Конечно, я сразу же представил себе упреки литературоведов на страни-
цах печати: автор не постеснялся обокрасть своего соавтора, невзирая  на
то, что тот - классик! Ах, как нехорошо... Да и читатели могут заметить,
хотя чаще всего читатели этого не замечают.
   Что мне было делать? Путь первый: сесть в  электричку,  добраться  до
дачного поселка, где стоит дача генерала, а там, пользуясь знакомством с
моей соседкой Ириной Михайловной, уговорить Григория Степановича  ликви-
дировать "Швейцарию", снести ее с лица земли.  Но  на  каком  основании?
Только лишь потому, что когда-то в старой Англии некий джентльмен упраж-
нялся в фортификационном искусстве в своей усадьбе? А  скорее,  даже  не
было никакого джентльмена, а все это придумано  автором  (простите,  ми-
лорд!).
   Согласитесь, основания для ликвидации любимой забавы не  просто  шат-
кие. Они бредовые. Генерал мог сдать меня в психлечебницу.
   Путь второй: пользуясь ночной темнотою, пробраться на участок генера-
ла и разрушить "Швейцарию" самому. Уничтожить, так сказать, плоды  своей
фантазии посредством лопаты. Но у нас недаром  есть  поговорка,  милорд:
"Что написано пером, не вырубишь топором" - да и  в  милицию  можно  по-
пасть, а кто тогда будет сочинять роман дальше?
   Путь третий: вымарать "Швейцарию" из романа, то есть сделать вид, что
ничего на даче такого нет, там просто висит гамак. Но это уже будет  яв-
ный обман читателя, а этим я заниматься ни при каких обстоятельствах  не
намерен!
   Таким образом положение представляется безвыходным,  и  мне  придется
терпеть упреки в плагиате. Меня успокаивает лишь то, что таких  осознан-
ных и неосознанных заимствований и ассоциаций в нашем романе  -  бездна,
что входит в наш метод, не так ли, мистер Стерн? Честнее отдавать себе в
этом отчет, а не создавать у читателя впечатление, будто ты первым взял-
ся за перо и до тебя не существовало никаких  сочинителей.  Кроме  всего
прочего, Вы, милорд, - мой официальный соавтор, так что  пускай  в  этом
видят наше духовное родство, на худой конец, - Ваше творческое влияние.
   Но есть вопрос гораздо более серьезный,  чем  литературная  этика.  Я
имею в виду кооператив "Воздухоплаватель".
   Как Вы заметите, прочитав присланные главы, я  углубился  в  семейные
дела Демилле и Ирины, будто забыв, что у меня есть еще дом на Безымянной
улице. Вам и читателям может показаться, что тут  налицо  композиционный
просчет. Если бы это было так! Все гораздо хуже.
   Если Вы помните, мы расстались с кооперативом в  тот  счастливый  мо-
мент, когда общая беда наконец отворила души и двери квартир,  заставила
кооператоров сплотиться, почувствовать единение и давно забытый дух кол-
лективизма. Общее собрание, субботник, первомайская  демонстрация,  тор-
жественный концерт и банкет создали предпосылки для превращения  разроз-
ненных жильцов в коллектив единомышленников. Тому  же  способствовала  и
газета "Воздухоплаватель" и даже то, что комендант дома поселился в быв-
шем помещении Правления. Кооператив на глазах превращался в семью, и мне
как автору было это приятно. Уже мерещились главы, посвященные  совмест-
ным турпоходам, и даже рисовался в воображении коллективный отпуск, про-
веденный воздухоплавателями в семейном лагере где-нибудь на Валдае... Но
не тут-то было! Жизнь не желала следовать фантазиям сочинителя.
   Эйфория первых успехов  и  достижений,  связанных  с  восстановлением
электроснабжения, водопровода, газа и канализации, быстро  прошла.  Жить
стало сносно, и тут обнаружились вещи, которые нельзя было  устранить  в
столь короткие сроки, или же принципиально  неустранимые.  Не  говоря  о
мелких бытовых неудобствах, связанных, в основном, с детьми, коих  нужно
было срочно переводить в местные детские учреждения, и с  необходимостью
тратить больше времени на дорогу к службе, - так вот, не говоря об  этих
мелочах, обозначились два пункта, представлявшие  действительную  угрозу
построению счастливой жизни в кооперативе. Я говорю о  подписках  о  не-
разглашении и темноте в окнах.
   Необходимость постоянно держать язык за зубами в разговорах со знако-
мыми и родственниками, невозможность приглашать к себе гостей,  требова-
ние сообщать о своих выездах майору Рыскалю и прочее сильно  нервировали
кооператоров. В первые недели,  когда  кооператоры  осознавали  исключи-
тельность своего положения, такое отчуждение от внешнего  мира  казалось
вполне разумным и вызывало даже некоторую гордость,  как  вызывает  гор-
дость всякая осознанная исключительность. Но очень скоро гордость смени-
лась унынием. Незаметно стали ощущать себя заложниками,  удручала  также
постоянная необходимость врать и выкручиваться.
   Однако еще хуже действовало на кооператоров  электрическое  освещение
квартир, работающее с утра до ночи. Лампы дневного  света,  поставленные
везде по решению правления, лишь подчеркнули отсутствие солнечного  све-
та. Город вступал в пору белых ночей,  на  улицах  было  светло  днем  и
ночью, а в жилищах кооператоров мертвенно синели  люминесцентные  лампы,
издававшие монотонное, выматывающее душу жужжание. Кооператив жил как бы
с повязкой на глазах, благодаря тесному соседству со старыми  домами  на
Безымянной. Воздействие было чисто физиологическое.
   Самое печальное, что отсутствие света было  неустранимо.  Если  режим
неразглашения со временем можно было ослабить, по  крайней  мере,  можно
было на это надеяться, то говорить всерьез о сносе старых домов  и  рас-
чистке места вокруг кооператива никто не решался.
   Я хочу подчеркнуть маленький нюанс, милорд. От неразглашения в равной
мере страдали все кооператоры, однако отсутствие солнечного света косну-
лось их неравномерно. Квартиры, выходящие окнами в торцы здания, не  ис-
пытывали никаких неудобств. Почти так же обстояло  с  верхними  этажами,
имевшими обзор из окон в виде однообразного ландшафта крыш Петроградской
стороны. Но таких квартир было меньшинство. Подавляющее большинство коо-
ператоров жило окнами в щели по обеим сторонам здания и могло  лицезреть
лишь старые стены соседних домов, освещаемые ртутными лампами.
   Немудрено, что в таких условиях наметилось некоторое различие в наст-
роениях и подходу к проблеме среди разных слоев кооператоров, что подры-
вало дух коллективизма. Одни бодрились, призывали к единству и борьбе  с
трудностями, напирали также на местный патриотизм, другие же смотрели  в
будущее с меньшим оптимизмом и переключили  свою  энергию  на  индивиду-
альные поиски выхода. Эта часть воздухоплавателей уже  летом,  пользуясь
отпусками, деятельно занялась обменом квартир, используя разные способы:
личные контакты в местах скоплений желающих  обменяться,  бюро  обменов,
приложение к газете "Вечерний Ленинград" и объявления -как  официальные,
расклеиваемые специальными службами, так и самодеятельные,  которые  ле-
пятся где попало, на любом удобном месте.
   Естественно, варианты  были  неравноценны.  Понимая,  что  обменщиков
трудно привлечь экзотикой расположения  дома  и  постоянным  отсутствием
дневного света в квартирах, кооператоры пускались на всяческие хитрости,
предлагая ряд льгот при обмене. Квартиры обменивались с уменьшением  ко-
личества комнат и общей площади, предлагались деньги по договоренности и
иные услуги, вроде бесплатного ремонта обмениваемой квартиры или  гаража
в придачу. Однако охотников находилось мало. Стоило желающему обменяться
с выгодою приехать на Безымянную, чтобы посмотреть квартиру собственными
глазами, как наступало быстрое разочарование. Никакие прибавочные  метры
и суммы по договоренности не могли компенсировать пугающего вида  ущелий
по обеим сторонам дома и придвинутых вплотную к окнам чужих домов.  "Что
же так неудачно построили?" - качали головами обменщики, но кооператоры,
связанные подпиской о неразглашении, даже тут не могли  отвести  душу  и
пожаловаться на космические причины беспорядка, чтобы получить  хотя  бы
моральную компенсацию, а вынуждены были глухо  бормотать  про  ошибку  в
проекте, халатность, безмозглость... Коротко говоря, врали.
   В таких случаях соглашались на обмен либо отпетые, опустившиеся люди,
как правило, алкоголики, коим нужны были деньги, либо одинокие старики и
старухи по той же причине. Другим, более редким вариантом была сдача ко-
оперативной квартиры внаем. В этом случае кооператоры  подыскивали  себе
другую, тоже сдающуюся внаем, и поселялись в ней,  свою  же  сдавали  за
полцены либо отчаянно нуждавшимся студентам, либо вполне солидным мужчи-
нам, якобы для работы, что на деле означало превращение квартиры в место
свиданий.
   Таким образом уже к осени наметилась тревожащая тенденция в  демогра-
фии кооператива: трудоспособное и в целом морально устойчивое  население
нашего ЖСК стало разбавляться нерабочим  и  антиобщественным  элементом,
что повлекло за собою ухудшение морального климата. Тут и там на  разных
этажах возникали сборища;  сомнительного  вида  граждане  попадались  на
лестницах и в ущельях -они двигались бесшумно, как тени, крепко сжимая в
руках бутылки; по временам лестничные площадки оглашались песнями и воп-
лями; вскоре был зафиксирован первый пожар, случившийся из-за неосторож-
ности обращения с огнем в состоянии опьянения (между прочим, горело  над
Рыскалями, в трехкомнатной квартире, где поселилась семья из трех  чело-
век - отец, мать и взрослая дочь  -  постоянно  пьяные).  Пожар  удалось
быстро ликвидировать и даже завести дело на алкоголиков в надежде их вы-
селить, но Рыскаль сознавал, что дело будет затяжным, между тем как  ус-
тои расшатывались быстро.
   Новоприбывшие, получившие обменные ордера, не были  воздухоплавателя-
ми, они не летели той памятной апрельской ночью над городом, не пережили
страшных утренних минут, не ощутили вдохновения демонстрации и субботни-
ка. Словом, были чужими. Изредка наведываясь в Правление, они лишь удив-
лялись стенной газете со странным названием да обстановке штаба с картой
и портретом Дзержинского на стене, под которыми  сидел  худощавый  майор
милиции, чего в других кооперативах не наблюдалось. Но  подписка  о  не-
разглашении, а паче нелюбопытство новоприбывших не позволяли ввести их в
истинный курс дела, а посему они так и оставались отторгнутыми от редею-
щего коллектива воздухоплавателей. Группы взаимопомощи каждого  подъезда
проводили воспитательную работу с новичками, но больше  по  обязанности,
формально, считая их в глубине души чужаками. Неудивительно, что те  еще
больше обособлялись, знать не хотели моральных обязательств перед  сосе-
дями, более того -досаждали им умышленно, пользуясь для этого различного
рода шумами и антисанитарными акциями. В мусоропроводы  спускалось  все,
что ни попадет под руку, отчего  происходили  постоянные  засоры,  стены
лестничных площадок и пролетов покрывались постепенно вязью  рисунков  и
словосочетаний, далеко не все из которых были пристойны, в лифтах  мочи-
лись.
   Но еще хуже было с пустующими  квартирами,  которых  становилось  все
больше, так что к августу насчитывалось уже четырнадцать. Рыскаль с ними
замучался. Это была жилплощадь кооператоров, формально оставших