та.
   - А его как фамилия? Нестеров? - снова спросил Рыскаль, не  отыскивая
в памяти кооператора с такой фамилией.
   - Нет! Демилле! Его фамилия Демилле! - вскрикнула Ментихина в упоении
от счастья - сообщить важнейшую новость.
   - Ах, вот как...
   Майор мигом припомнил звонок в Управление по  поводу  незарегистриро-
ванного бегуна, который интересовался адресом улетевшего  дома.  Слишком
уж необычная фамилия! Значит, соседям жена говорит, что муж  в  команди-
ровке, а нам - что не живет с нею совсем... Впрочем, не наше дело.  Мало
ли какие у нее причины?.. Однако они не разведены. Это уже плохо.  Пожа-
луй, не стоит осложнять обстановку.
   Поразмышляв так, Рыскаль ответил Кларе:
   - Отсоветуйте ей, Клара Семеновна. Лишние разговоры. Не нужно  ей  эт
о... А с генералом я сам после поговорю.
   Он сделал пометку в перекидном календаре.
   - Совершенно правильно, Игорь Сергеевич! А я с Иринушкой поговорю,  -
сказала Светозара Петровна услужливо. Ее общественный  темперамент  пря-
мо-таки выплескивался из души и тут же находил себе желанные русла.
   Рыскаль чуть поморщился, но возражать не стал.
   С вопросом о банкете было покончено, и  перешли  ко  второму  пункту:
концерт художественной самодеятельности. Светозар Петрович зачитал  спи-
сок выступающих и названия номеров. Дабы  подать  пример,  Правление  во
главе с Рыскалем тоже в полном составе подалось в артисты - Рыскаль даже
со всем семейством. У него дома было заведено петь, и уже давно  сущест-
вовал вокальный квартет, где запевалой была Клава.
   Возражений программа концерта не вызвала, но, как и в предыдущем воп-
росе, наметилось осложнение. Светозар Петрович, сделав  печальную  мину,
доложил, что вынужден был отстранить от участия в концерте трех самодея-
тельных авторов: один из них предлагал басню собственного  сочинения,  а
двое других - молодая супружеская чета - сочинили  песенку  под  гитару,
которую и намеревались исполнить на концерте.
   - И там, и там - о нашем событии, - значительно сказал Светозар  Пет-
рович.
   - О каком событии? - не понял Рыскаль.
   - О перелете.
   Светозара Петровна распространила между членами Правления тексты упо-
мянутых сочинений. На листках стояли фамилии авторов и номера квартир.
   Басня являла собою пародию на крыловский "Квартет", довольно неумелую
и не слишком остроумную. Заслуживала внимания лишь концовка, скорее все-
го, получившаяся у автора случайно:
   ...и где-то там, под небесами,
   Узнали мы, что мы летим не сами,
   А тянет нас вперед
   Народ,
   Который к коммунизму все идет,
   Летит, спешит и не дойдет до цели...
   И тут мы у Тучкова сели.
   Посадка мягкая была, но все ж, как ни садитесь,
   Друзья, вы в космонавты не годитесь!
   Песенка была шуточная, по типу студенческой, ложившаяся на любой  не-
замысловатый мотив. О том, как хорошо летать домами, избами и сараями  и
что, освоив такой способ  передвижения,  человечество  непременно  будет
счастливо.
   - Ну, и почему вы им не разрешили? - напрямик спросила Вера Малинина.
   - Разглашение... - печально развел руками Ментихин.
   - Да ну вас! Сразу вранье начинается! Я  понимаю,  что  трепаться  на
улице не надо. Но все же свои. Все и так знают! - обиделась Вера.
   - Все знают, что в магазинах нет... скажем, ситца. Но писать об  этом
не принято, - сказал Файнштейн, по форме возражая Вере, а  по  интонации
-присоединяясь.
   Серенков тут же наискось открыл рот, ища возражения, но пока думал  -
реплику Файнштейна проехали. Рыскаль, желая, видимо, быть мягким  и  де-
мократичным правителем, песенку разрешил, а басню отверг, ввиду непонят-
ности позиции автора. То ли он обличает, то  ли  насмехается  неизвестно
над кем?
   - Как его фамилия?.. Бурлыко? Квартира шестьдесят семь?.. Хорошо.
   Глава 21
   У НАТАЛЬИ
   ...Временами стало казаться, что приплыл, достиг прочной суши,  успо-
коился. Особенно когда выходил по утрам из Натальиной комнаты с полотен-
цем на шее и раскланивался с соседями: со старухой Елизаветой Карловной,
помнившей его еще по первому визиту десятилетней давности, и  с  новыми,
появившимися год назад, - семейством Антоновых. Умывшись, варил кофе, на
службу не спешил никогда, ибо приучил начальство и сослуживцев  к  почти
произвольному появлению - ему прощали, вернее, махнули  рукой:  как  же!
Демилле у нас талант! Считали талантом по привычке, берущей начало с тех
давних великолепных проектов, подрамники от которых  частью  затерялись,
частью засунуты куда-то за шкафы в мастерской или дома.
   Дома... Каждый раз это слово укалывало в сердце. Демилле  спешил  пе-
репрыгнуть мыслями на другое, приучал себя, что теперь здесь - его  дом.
Эту мысль обосновывал внутри себя тщательно, пока не намекнул Наталье  о
том, что его проживание может продлиться неограниченно долго. Она насто-
рожилась, задумалась на минуту, потом покачала головой: "Нет, Женя.  Так
мы не договаривались". - "Почему? - обиделся Демилле. - Ты не хочешь?" -
"Не хочу". После паузы проговорила: "Я не хочу терять старого друга. Муж
ты никакой, а друг хороший. Менять старого друга на нового мужа не  сто-
ит". Демилле надулся, как ребенок, подумал с тоской: "И  здесь  не  нуже
н...". Стал осторожно интересоваться на службе,  нет  ли  где  свободной
комнаты или квартиры, чтобы снять. Нет, не себе... родственнику...
   Вдруг обнаружились какие-то болезни, которых раньше не замечал.  Ныло
в животе справа - печень не печень, а что там? - неизвестно. Нашел у На-
тальи книгу о здоровье, рациональном питании и образе  жизни,  стал  чи-
тать, мечтая, как будет по утрам бегать трусцой в  Таврическом  -  здесь
близко... Однако не было спортивного костюма. Все чаще наваливалась тос-
ка по Егорке, тогда ныл, жаловался Наталье на судьбу, упрекал Ирину, пил
валерьянку...
   Желанный душевный покой никак не наступал - да и мог ли наступить?  -
но и бороться с обстоятельствами Демилле не умел. Он вообще не привык  с
ними бороться, был баловнем, но тут чувствовал, что надо начинать с  ка-
кого-то другого конца, а с какого - не знал.
   "Тебе надо превратиться, - сказала Наталья. - Но не знаю, сможешь  ли
ты?"
   Евгений Викторович встрепенулся, попытался представить себе превраще-
ние - но не смог. Чтобы не выглядеть совсем  уж  жалким,  придумал  себе
гордость: ежели Ирина его не ищет, не звонит на работу,  не  приходит  к
Анастасии Федоровне и Любаше - значит, не хочет. А раз так, то и  он  не
будет навязываться, пускай живут, как знают. Когда придумал гордость,  а
произошло это дней через десять после бегства из общежития, немного  по-
легчало, стал строить планы новой жизни. По  правде  сказать,  связывать
себя с Натальей тоже не хотел, у них все давно установилось, ничего ино-
го быть не может. Думал так: сниму комнату, перееду,  непременно  сделаю
ремонт, пить не буду, начну работать...
   Вещи свои забрал из общежития через несколько дней после побега. Меж-
ду прочим, когда возвращался с вещами к  Наталье  (было  около  полудня,
пасхальное воскресенье), встретил у решетки того же Преображенского  со-
бора знакомого. Это был Борис Каретников. Демилле, проходя по улице Пес-
теля, увидел, как Каретников выходит из церковного  двора,  огороженного
старинными пушками, а навстречу ему идет человек с гривой седых волос, с
тростью, в демисезонном пальто. По  лицу  Каретникова,  расплывшемуся  в
улыбке, Демилле понял, что они друзья. Каретников и седовласый троекрат-
но облобызались с возгласами: "Христос воскрес!" - "Воистину воскрес!" -
чуть более громкими, чем необходимо, и седовласый, взяв Бориса под руку,
повел его не спеша вдоль ограды собора. Они перешли через проезжую часть
и остановились, о чем-то разговаривая. Тут случился и Демилле с  чемода-
ном и сумкой. Он попытался пройти мимо незамеченным, но зоркий глаз  Ка-
ретникова остановился на нем. Сторож автостоянки, прервав беседу,  воск-
ликнул:
   - Господи! Какая встреча! Евгений!.. Арнольд Валентинович, это же Ев-
гений, помните, я вам рассказывал. Человек из того дома!
   Седовласый обернулся, внимательно взглянул на Демилле, Евгению Викто-
ровичу пришлось подойти и поставить вещи на тротуар.
   - Безич, - сказал седовласый, пожимая руку.
   - Евгений, почему же вы не позвонили Арнольду Валентиновичу? - с лег-
ким укором произнес Каретников. - Вашего звонка ждали.
   - Да-да... как-то замотался... - оправдывался Демилле.
   - Боренька, вы же знаете: время разбрасывать камни и  время  собирать
камни... - значительно произнес Безич.
   - Но телефон у вас сохранился? - спросил Каретников.
   - Да. Спасибо. Телефон есть, - несколько сухо ответил Демилле.
   - Христос воскрес! - вдруг вспомнил Безич.
   - Да... м-м.... воистину... я, знаете... - смешался Демилле.
   - Вы крещеный? - строго спросил Безич.
   - Да, кажется...
   - Кому кажется? Вам кажется? Или Ему? - Безич воздел  глаза  к  небу.
Демилле безмолвствовал.
   Безич печально улыбнулся, покачал головой.
   - Вы себя потеряли, молодой человек. Но Бог вас видит, помнит о  вас.
Помните и вы о нем.
   Демилле кивнул; досада поднималась в его душе. Он  подхватил  вещи  и
пошел, не оглядываясь, к дому Натальи. Безич и Каретников некоторое вре-
мя смотрели ему вслед.
   Уже когда вернулся к Наталье, досада перешла  в  злость.  Почему  все
вокруг знают про него, а он сам не знает? Где они берут эту  уверенность
в жизни? Все к чему-то прислонены: эти к Богу,  те  к  науке,  другие  к
семье... а попробовали бы сами по себе, в одиночку!..
   Это все и выложил Наталье. Она еще не совсем верила тому, о чем пове-
дал ей Демилле, то есть истории с домом - такой уж у нее  был  характер:
пока не увидит своими глазами - не поверит. Пыталась найти  рациональное
объяснение; вплоть до временного помрачения ума. Потому вела себя с  Ев-
гением Викторовичем осторожно, ласково, как с ребенком.
   - Вот и послушался бы советов. Со стороны виднее.
   Но прошла неделя, потом другая, и Наталья увидела, что Демилле  никак
не может собраться с мыслями, что-то решить. По правде сказать, уже  на-
чал ей немного надоедать капризами, неуверенностью, сомнениями.  Что  за
мужик? Втайне сочувствовала Ирине: жить с таким нелегко,  неудивительно,
что та не ищет.
   Как-то раз, не предупредив Демилле, прямо со службы  Наталья  поехала
на улицу Кооперации, обошла забор, поинтересовалась у постового:  "Стро-
ят, что ли?.." - "Да вроде..." - пожал плечами  милиционер.  Лишь  после
этого уверилась в случившемся.
   На майские праздники Наталья была приглашена за город, в Солнечное, в
компанию старых друзей - еще со школы. Демилле, узнав, нахмурился. Ехать
ему туда не хотелось, было не совсем удобно, да никто  и  не  приглашал.
Наталья, как само собою разумеющееся, сообщила о том, что уезжает на три
дня, принялась собираться... "А я?" - спросил Евгений Викторович. "А что
ты?" - "Что мне здесь прикажешь делать?" - "Ничего не прикажу. Делай что
хочешь".
   Демилле изобразил надменность, забрался на тахту, накрылся  пледом  и
стал демонстративно читать переписку  Достоевских.  Наталья  упаковывала
рюкзак. "Турпоходы - это для двадцатилетних", -не выдержал Евгений.  На-
талья в сердцах швырнула в рюкзак ком одежды, выпрямилась.
   - Знаешь, мне только не хватает семейных сцен. Я уже десять  лет  без
них живу - и ничего!.. Женя, давай раз и навсегда договоримся: ты мне не
муж, и даже любовником я тебя не считаю...
   - Вот как! А что же тогда мы изредка делаем?
   - Не зли меня. Если бы у меня сейчас кто-нибудь был, ты бы  мог  жить
здесь сколько угодно, как домашний кот. И ничего бы между  нами  не  был
о...
   Демилле не на шутку обиделся. Домашний  кот...  Он  чувствовал,  нас-
колько точно это сравнение именно сейчас, когда он, свернувшись  калачи-
ком, лежит на тахте под пледом, ему тепло и сытно... фу, какая гадость!
   - Ты меня уже попрекаешь... - скривил он губы.
   - А ты не лезь со своими правами. Прав у тебя на меня не было и нету.
И вправду, ты на кота похож... - улыбнулась она  примиряюще.  -  Ну,  не
куксись! Я тоже кошка! Кошка, которая гуляет сама по себе. Пожрать  тебе
я оставлю, не волнуйся.
   Вечером тридцатого апреля она уехала. Оставшись один,  Демилле  долго
не мог уснуть в широкой Натальиной постели, рассматривал проступавшие  в
весеннем полумраке ночи стены с книжными полками - библиотека у  Натальи
была неплохая, на книжки тратила она почти всю зарплату, -  думал  поче-
му-то о великих писателях, как они жили,  мучались,  писали  свои  гени-
альные книги, из которых все равно ничему нельзя  научиться.  Почему  же
так все подло устроено, что каждый должен сам расшибить себе нос,  чтобы
удостовериться в истине? Где тот неуловимый смысл жизни, над которым би-
лись веками? Как посмотришь вокруг: зачем люди живут? Только о  немногих
можно догадаться... Вот, например, Наталья... Она ведь хорошая  женщина,
а семьи нет, детей нет... Что ей там, в АПУ?  Ну,  йогу  читает,  фильмы
смотрит... Получается, что живет по инерции.
   Что же, и ему жить теперь по инерции? Утонуть в мелких радостях  жиз-
ни? Или же начать сначала, создать новую семью, снова добиваться  жилья,
потом ребенок... Скучно.
   Или же искать Ирину с Егоркой? Не может быть, чтоб не нашлись. Ну,  а
как найдутся? Что им сказать?
   "Нужна перспектива..." Это Жанна однажды изрекла, доложив ему о новом
своем любовнике, операторе с документальной студии. Мол, появилась у нее
перспектива, которой с Демилле не наблюдалось. Чушь!  Перспектива  одна:
все умрем рано или поздно. А теперь еще  лучше  перспективка  появилась:
умрем все сразу, когда ахнут над головой дьявольские боеголовки - перек-
реститься не успеешь!..
   Почему он подумал - "перекреститься"? Это, вероятно, Безич  вспомнил-
ся, его воздетые к небу глаза.
   Демилле услышал во дворе мужские голоса, поднявшись с кровати,  отод-
винул занавеску. Прямо под окном, пошатываясь,  мочились  двое.  Демилле
резко задернул занавеску, повалился в постель, закрылся одеялом. Гнусно,
гнусно на душе! Вдруг он вспомнил свой спичечный  Коммунистический  дом,
святую веру и непоколебимые идеалы. Как радостно тогда было жить!  Какая
перспектива открывалась впереди! Жизнь казалась широким проспектом,  ве-
душим в счастливое будущее... Теперь же она представляется черной подво-
ротней, где то и дело мочатся пьяницы.
   С этими скверными мыслями он уснул.
   Проснулся оттого, что где-то далеко на улице празднично гудел  репро-
дуктор. Тревожное ощущение Первомая, его прохлады и ветра над Невой, по-
лощущего знамена, проникло в душу;  захотелось  на  улицу,  к  людям,  к
празднику. Демилле быстро умылся, оделся и вышел в плаще на улицу.  Гром
репродуктора ударил яснее, обозначились бодрые слова диктора и  маршеоб-
разная музыка.
   Он вышел на Литейный. Было восемь часов утра.  Тут  и  там  по  всему
проспекту группировались демонстранты разных предприятий  и  учреждений,
каждая под своими знаменами и эмблемами. Люди смеялись, пели под гитару,
толкались плечами, согреваясь, что-то глотали из фляжек и термосов.
   Над толпой плыло знакомое с детства: "Утро красит  нежным  цветом..."
Между группками сновали деловитые мужчины с красными повязками "распоря-
дитель" - они формировали сводную колонну района. В  самих  же  группках
выделялись  местные  руководители,  которые  обеспечивали  демонстрантов
флажками, лозунгами и портретами.  Демилле,  по  неосторожности  проходя
сквозь одно из людских скоплений, внезапно получил  в  руки  портрет  на
длинном древке. Молодой человек, распределявший портреты  (у  него  была
целая охапка), бросил коротко:
   - После демонстрации сдашь в машину.
   - Да я не... - попытался возразить Демилле, но парень уже совал  сле-
дующее древко кому-то другому.
   Бросив взгляд вверх, Евгений Викторович убедился,  что  ему  достался
портрет Устинова. Таким образом  он  стал  полноправным  участником  де-
монстрации и пошел дальше уже с портретом, беззаботно неся его на плече,
как винтовку.
   Он направился к Невскому, минуя отдельные колонны,  которые  станови-
лись все плотнее и организованнее, пока не слились в один людской поток,
впадающий в Невский проспект.
   Там, впереди, уже слышались звуки команд распорядителей, разносившие-
ся радиомегафонами: "Побыстрее, товарищи! Разберитесь по восемь человек!
" - толпа убыстряла шаг, сплачивалась, становилась вязкой... Демилле по-
нял, что он уже не принадлежит себе и вынужден двигаться вместе с колон-
нами... впрочем, это его не огорчало, хотя и навело на следующую  мысль:
"Находящийся в толпе может двигаться только в сторону движения  толпы...
И только со скоростью толпы!" - заключил он  эту  сентенцию,  когда  все
вокруг вдруг перешли на рысь, догоняя переднюю колонну.
   Демилле тоже прибавил шаг, бежать стыдился.
   Поток демонстрантов с Литейного свернул на Невский, по которому текла
широкая река от Московского вокзала - вся в знаменах и транспарантах,  -
по кромке тротуара тянулась живая цепь солдат и матросов, между которыми
попадались милиционеры... работала схема Рыскаля, в то время как послед-
ний впервые за долгие годы был занят совсем другими делами.
   Скорость движения менялась: то колонна топталась на месте и  поневоле
уплотнялась, то вдруг ускоряла шаг, двигаясь  короткими  перебежками,  и
тогда, в полном соответствии с законами физики для  жидкостей  и  газов,
давление в потоке падало, появлялись разрежения, пользуясь которыми  Де-
милле мог перемещаться вдоль колонны вперед и назад.
   Он постоянно менял место в рядах демонстрантов, оказываясь то  в  ше-
ренге трудящихся галантерейной фабрики, то в коллективе  ученых-химиков,
то среди геологов, то рядом с учащимися ПТУ и школьниками... И везде по-
чему-то не к месту - так ему казалось - с  этим  портретом,  по-прежнему
болтавшимся у него за спиной лицом вниз. Уже на Аничковом мосту ему ста-
ло невыносимо от одиночества, охватившего его среди веселой,  сплоченной
толпы - со своими шуточками, перемигиваниями, окликами, подначками,  пе-
сенками, разговорчиками - в каждой группе свои собственные, но  в  целом
одни и те же. А он не мог ни поддержать, ни отойти... Был чужим.  И  это
ощущение чуждости как никогда ранило душу, омрачая праздник.
   Свернуть нельзя было: мимо плыл уже Гостиный двор, но  когда  Демилле
мысленно прикидывал путь до  площади,  получалось  невообразимо  далеко,
дальше, чем до Луны. Разрежения встречались все реже, движение  замедля-
лось, Евгений Викторович поневоле надолго  прибивался  к  той  или  иной
группе трудящихся; заметив, что многие демонстранты развернули знамена и
подняли транспаранты повыше, он тоже снял портрет с плеча и  понес  его,
держа обеими руками перед собой. Миновали наконец улицы Герцена и  Гого-
ля, где в народную реку Невского влилось несколько притоков, рассекаемых
живыми цепями курсантов на отдельные струи, и вышли, повернув, на  прос-
тор Дворцовой площади, с противоположной стороны которой шагала навстре-
чу демонстрантам фигура Ленина, изображенная на  огромном,  прикрывающем
трехэтажное здание плакате.
   Демилле шел уже в колонне Металлического  завода,  во  главе  которой
медленно ехала грузовая машина, задрапированная красной материей; на ма-
шине громоздилась эмблема предприятия. Микрофонный  голос  над  площадью
без передышки выкрикивал лозунги и приветствия, на которые  эхом  "ура!"
отзывались демонстранты. Дошла очередь и до спутников  Демилле.  "Привет
славным труженикам орденоносного Ленинградского Металлического  завода!"
-разнеслось над площадью, и колонна взорвалась  криком  "ура!".  Евгений
Викторович тоже крикнул "ура", но как-то неубедительно, так  ему  самому
показалось, поскольку кричал из вежливости и  желания  хоть  на  секунду
стать своим. Но не стал: шагавшие рядом покосились на него, а может, ему
почудилось... мнительность эта интеллигентская, будь она проклята!
   Во всяком случае, "ура" еще больше испортило ему настроение; он насу-
пился, прижал палку портрета к груди, шагал мра