ия Павловича, последовавший немедля, был  гораздо  более  красочен:
Инесса, коньяк, вид ночного города  с  высоты  птичьего  полета,  страх,
портфель, едва пролезший в форточку, так что Валерию Павловичу  пришлось
забраться ногами на кресло и, стоя в одних трусах, выпихивать его обеими
руками наружу... Одного не знал Валерий Павлович: места приземления  до-
ма. Помнил только серое утро, пугающее узкое ущелье между домами да  ми-
лицейский "воронок". Кажется, везли из старой части города... Помнил еще
фамилию майора, проявившего дурацкую принципиальность, повлекшую за  со-
бою беды, - Рыскаль.
   Демилле обмяк. Опять удалось схватить руками за хвост птицу  надежды,
но она упорхнула, оставив в руке легкое перышко.
   - Женя, деньги нужны? Дам аванс, - сказал Алик.
   И, не дожидаясь ответа, вынул из портмоне двести рублей. Демилле при-
нял, неумело благодаря.
   Демилле устроился на ночь в дискотеке на листе толстого белого пеноп-
ласта, приготовленного для оформления. Под голову подложил портфель.
   - Красиво жить не запретишь, - улыбнулся Алик, увидев постель  своего
работника.
   Впрочем, на следующий день Зеленцов привез раскладушку и тонкий  мат-
рас, Малыгин - одеяло, а Серопян вручил Евгению Викторовичу целлофановый
пакет с комплектом индийского постельного белья в счет будущей зарплаты.
Через Шурика и Вадика удалось приобрести джинсы, куртку  и  кроссовки  -
все ношеное, но еще имеющее вид. На это ушли двести рублей аванса. Через
несколько дней Демилле попросил у Алика еще, и тот, знакомо улыбнувшись,
отсчитал сотню. К этому времени целый квартал Бродвея выстроился у одной
из стен дискотеки.
   Сразу по приезде Демилле начал отращивать усы.
   В первую неделю он почти не покидал помещения дискотеки, много  рабо-
тал -пилил, строгал, красил... Незаметно прошло  девятнадцатое  число  -
дата выхода его из отпуска. Евгений Викторович, не колеблясь,  решил  на
работу не выходить. Рвать так рвать. Чем хуже, тем лучше. Когда усы дос-
тигли приличествующей своему названию кондиции, Демилле отважился  выхо-
дить в город, прикрывая глаза светозащитными импортными очками.  Однажды
увидел свое отражение в стекле витрины - и не узнал. Показался себе  чу-
жим, гадким, отвратительным.
   Свидание с братом и посещение родильного дома оставили в душе смутный
осадок безвозвратно потерянного родства. К Федору больше не заходил,  не
звонил и матери с сестрой.
   По мере приближения дня открытия дискотеки суматоха на  втором  этаже
"стекляшки" нарастала: привозили оборудование, посуду, холодильники, на-
чали завоз продуктов и напитков. Серопян не выходил из-за стойки, Демил-
ле руководил строительством Бродвея, а Зеленцов тренировался у  микрофо-
на. Под его конферанс и бодрящую музыку работалось легко.
   К полуночи Евгений Викторович валился с ног. Последним, как капитан с
корабля, уходил Алик; Демилле запирал за ним дверь дискотеки и  брел  на
свою лежанку, размещенную в пустующей пока моечной. И там, среди оцинко-
ванных баков и медных, с зеленью, кранов, наваливалась тоска.
   А утром все начиналось сначала. Первым приходил Алик, всегда энергич-
ный и улыбающийся. Звенела посуда, визжала электродрель, шелестели купю-
ры, извлекаемые Серопяном из пухлого портмоне.
   - Почему он платит наличными? - как-то спросил Демилле у Зеленцова.
   - Потому что это его личные наличные, - сострил Зеленцов.
   - Но ведь дискотека государственная?
   - Вы неплохо сохранились, Евгений Викторович! - Зеленцов хлопнул  его
по плечу и рассмеялся. - Государственного здесь - только  древесно-стру-
жечные плиты. Остальное - личная собственность Алика. Вам он тоже платит
из своего кармана, между нами говоря.
   - И вам?
   - Естественно. Мой оклад от треста - сто двадцать. В два раза  больше
доплачивает Алик.
   - Откуда же берутся деньги? Значит, он химичит? Он,  что,  продает  с
наценкой магазинный коньяк?
   - Нет, это грубо. Все дело в искусстве разливания коктейлей.  Серопян
- мастер. Я бы назвал его художником.
   - Значит, недоливает, - заключил Демилле.
   - Алик учит интеллигентно пить, вот и все.  В  результате  нет  драк,
правонарушений... Разве не к этому призывают нас партия и правительство?
- подмигнул Зеленцов.
   - Конечно, это так... - засомневался Демилле.
   - Разумная частная инициатива должна поощряться, - наставительно ска-
зал Зеленцов. - Выгода обоюдная. Государство получает  план,  обществен-
ность - культурное место отдыха, а мы - небольшие дивиденды...
   Вечером тридцать первого августа все было готово к открытию.
   Бродвей сиял, колонки изрыгали звуки с  немыслимым  уровнем  децибел,
белые столики были расставлены по порядку, освободив  у  эстрады  танце-
вальную площадку с пластиковым полом, подсвеченным снизу лампами.
   Алик оценил работу на "отлично" и произвел окончательный расчет.
   Появились еще две штатные работницы дискобара:  сухопарая  официантка
Лидия и посудомойка Варвара Никифоровна. Они деятельно перетирали  посу-
ду, убирались на кухне и в моечной. Демилле пришлось свернуть свою  пос-
тель и переехать в тесную кладовку, где стояли два финских  холодильника
и громоздились друг на друга ящики с коньяком.
   Отпустив всех работников в начале первого ночи, Алик остался  наедине
с Евгением Викторовичем. Он ходил вдоль Бродвея,  цокал  языком,  гладил
стены небоскребов, заглядывал в пропиленные  окна  и  время  от  времени
включал различные световые эффекты. Насладившись, сел за столик с Демил-
ле.
   Евгений Викторович понял, что предстоит итоговый разговор,  и,  чтобы
предупредить возможную неловкость, начал первым.
   - Я уже ищу комнату, - сказал он. - Еще две-три ночи...
   - Я не гоню, - Алик с улыбкой поднял ладони.
   - Нет, ну все-таки... Не совсем удобно.
   - Где работать будешь? - испытующе глядя на Демилле,  поинтересовался
Серопян.
   - Найду.
   - Найти трудно. На тебя всесоюзный розыск  объявлен.  Почему  мне  не
сказал? Ай-ай-ай... - Алик покачал головой.
   - Что?! - выдохнул Демилле.
   У него сжало горло, а Серопян, щелкнув замочками "дипломата",  извлек
сложенный вчетверо большой лист бумаги,  напоминающий  афишу.  Не  спеша
развернув его, все с тою же улыбкой он положил лист на столик.  Это  был
информационный листок "Их разыскивает милиция". В среднем ряду  фотогра-
фий Демилле увидел свое лицо и текст под ним, где сообщалось,  что  пос-
ледний раз его видели в июле месяце в городе Севастополе, а  также  были
перечислены приметы.
   - Я не знал. Честное слово... - прошептал Демилле, с ужасом глядя  на
свою фотографию, окруженную физиономиями опасных преступников.
   - Теперь знай, - сказал Алик, складывая лист.
   - Откуда это у тебя?
   - В милиции свои люди, - улыбнулся Алик.
   - Ты им не сказал?
   - Зачем? Их дело искать, пускай ищут...
   - Что же мне делать? - спросил Демилле, с надеждой глядя на Алика.
   - Ничего. Оставайся. Узнать тебя теперь невозможно. Будешь работать.
   - Кем? Мы же закончили оформление.
   - Будешь помогать Лидии, - спокойно сказал Алик и слегка  прищурился,
наблюдая, какое это произвело впечатление на собеседника.
   - Официантом?! - Демилле вскочил на ноги.
   - Сто пятьдесят. Больше не могу. Остальное  чаевыми.  Лидия  одна  не
справляется, слишком много посетителей... - Алик будто  не  заметил  его
возмущения.
   - Нет, никогда! - Евгений Викторович нервно заходил по Бродвею.
   - Зря. Такой работы нигде не найдешь. Без паспорта, в розыске... Зря,
-вздохнул Алик.
   - Я подумаю... - Демилле снова уселся за столик.
   - Подумай, - кивнул Алик.
   Демилле закурил. Помолчали. Алик с наслаждением осматривал зал.
   - А тебе не жалко денег - всем платить? - спросил Демилле с ехидцей.
   - Деньгам оборот нужен.
   - Не боишься?
   - Чего? - Алик улыбнулся в высшей степени безмятежно.
   - Прокуратуры, - резко сказал Демилле.
   - Думаешь, жулик, да? - улыбка Алика стала печальной. - А ты  подумал
- на фига мне это нужно? - он обвел рукой помещение. - Я без этого  свою
тысячу в месяц имел, ни с кем не делился. Мне дело нужно,  без  дела  не
могу, пропадаю... Чтобы по высшему классу. Фирма. Не хуже, чем на  Запа-
де, понял? Что мы, не можем? За страну обидно.
   Алик, и вправду, обиженно засопел, стал похож на  ребенка  с  большой
круглой головой.
   - Я же тебя не обвиняю, - мягко сказал Демилле.
   - Обвиняешь. Но я не обижаюсь. Как раньше было, уже прошло.  Так  уже
не будет. Обществом движут деньги, а не идеи. Попробовали идеями двигать
- жрать стало нечего. Я делец, да. Только лучше,  если  больше  дельцов.
Делец - от слова "дело".
   - Значит, идеи уже не нужны?
   - Почему не нужны? Нужны. На своем месте. Идеи нужны, творцы нужны. А
толпе нужно хлеба и зрелищ. Как в Риме. У меня  профессия  -обеспечивать
им зрелища. А ты двигай идеи. Я тебе не мешаю, но и ты мне не мешай...
   - А ты философ... - улыбнулся Демилле.
   - Почему нет? Философский кончал, - улыбнулся Алик.
   Спал Демилле в кладовке. Снился ему белый пароход в синем море, кото-
рый летел над волнами, не касаясь их килем и опасно лавируя между скала-
ми, живописно торчавшими из воды.
   Глава 34
   ПРОЩАНИЕ
   Сентябрь подполз в дождевых тучах и пролился на город мелкими тягост-
ными дождями, вызывающими тоску и уныние. Первый школьный  звонок  глухо
прозвенел в сыром воздухе, отдаваясь печалью. Черные зонты укрыли наряд-
ную толпу детей и родителей перед школой.
   Григорий Степанович тоже стоял под зонтом рядом с Ириной, а неподале-
ку, в низеньком строю первоклашек, с букетом гладиолусов в  руках  стоял
Егорка, обернутый в прозрачную полиэтиленовую пленку с каплями  на  ней.
За спиною у него висел новенький ранец, подаренный генералом.
   Григорию Степановичу стоило большого труда  уговорить  Ирину  принять
подарок. После переезда с дачи Ирина отдалилась, как бы напоминая  гене-
ралу, что они находятся в добрых отношениях, но не более. Егорка все ча-
ще вспоминал отца, в особенности, когда шли приготовления к школе.  "По-
чему он не едет из командировки? Он знает, что я пойду в школу?  Знает?"
Григорий Степанович пытался развлечь мальчика по телефону, но  Ирина  не
давала вести долгих разговоров, все время торопила куда-то: то в  парик-
махерскую, то в поликлинику, то в магазин за тетрадками.
   Григорий Степанович знал от Рыскаля о розысках Демилле  и  в  глубине
души надеялся на их неуспех. Последнее могло означать лишь смерть разыс-
киваемого, но генерал не терзался угрызениями совести, поскольку Демилле
не существовал для него в качестве живого человека,  был  неким  отрица-
тельным полюсом, притягивавшим к себе Ирину.  После  дачного  объяснения
Григорий Степанович уже не лелеял мечту о браке, вернее, упрятал так да-
леко, что не решался обнаруживать. Однако он не видел препятствий к  то-
му, чтобы остаться для Ирины старшим другом... А там посмотрим. Лишь  бы
не появился этот прохвост!
   Генерал осторожно расспросил Рыскаля о подробностях, и майор с неохо-
той признался, что есть сведения: Демилле побывал у брата, звонил матери
и снова как в воду канул. Говорят,  выглядит  преотлично.  Скрывается...
Григорий Степанович виду не подал, только сердце сжалось, пришлось  при-
нять нитроглицерин.
   В первые же дни учебного года генерал предложил Ирине  помощь:  пусть
Егор приходит после школы к нему, зачем ему сидеть на продленке?  Брался
даже кормить обедом. Ирина мягко отклонила предложение.  Тогда  Григорий
Степанович, испытывая неудобство, попросил дочь следить в школе за  Его-
ром, оказывать мальчику внимание. Маша пожала плечами, но согласилась.
   Душа требовала заботы, но забота отвергалась. Остались  лишь  общест-
венные дела, которым и предался Григорий Степанович: хождения на прием к
депутату (Рыскаль попросил генерала добиться разрешения о передаче одной
из пустующих квартир в первом этаже под подростковый  клуб);  улаживание
конфликтной ситуации между больницей водников и кооператорами по  поводу
музыки, доносящейся из раскрытых окон и мешающей покою больных;  сочине-
ние статей в газету "Воздухоплаватель".
   Григорий Степанович зашел в штаб с очередной заметкой о преимуществах
социалистического общежития, когда там, кроме майора Рыскаля,  находился
незнакомый мужчина высокого роста, с крепкими жилистыми руками и суровым
лицом, изборожденным морщинами. На вид ему было лет за пятьдесят.
   - Присаживайтесь, Григорий Степанович, - указал на  стул  Рыскаль.  -
Тут у нас интересный разговор с товарищем Спиридоновым.
   Мужчина поднялся, пожал руку генералу:
   - Спиридонов.
   - Николаи, - кивнул Григорий Степанович.
   Он уселся на стул, Спиридонов тоже занял свое место.
   - Видите ли, Игорь Сергеевич, из истории нельзя произвольно  вычерки-
вать страницы, которые нам не нравятся. Мы проходим историю русского ос-
вободительного движения, начиная с декабристов. Восстание на  Сенатской,
казнь петрашевцев, покушение Каракозова, процесс "ста  девяноста  трех",
где выступал Ипполит Мышкин... Недавно посвятили занятие  выстрелу  Веры
Засулич и суду над нею. Я провожу их сквозь все этапы, объясняю  тенден-
ции и ошибки. Скоро мы дойдем до "Союза борьбы", далее Девятое января...
Событий хватает!
   Григорий Степанович слушал, не понимая.
   - И Зимний будете брать? - спросил Рыскаль озабоченно.
   - Непременно.
   - Ну, а зачем вам это? - спросил Рыскаль.
   - На словах не доходит. Обкормились словами, - объяснил Спиридонов.
   - Кого же вы готовите? Историков?
   - Честных граждан своей страны. Патриотов, - отчеканил Спиридонов.
   - Понимаете, Григорий Степанович, товарищ Спиридонов  будет  вести  в
нашем подростковом клубе исторический кружок, -объяснил майор. -  Въехал
в наш дом по обмену.
   - Любопытно, - кивнул генерал.
   - Если хотите, я стараюсь воспитать следующее поколение русских рево-
люционеров, - спокойно сказал Спиридонов.
   В штабе повисла пауза.
   - Эк вы хватили... - майор погладил "воронье крыло".
   - Не пугайтесь. Революции бывают без крови. Но без идеи революции  не
бывает. Первые три поколения мы знаем из работ Владимира Ильича.  Но  на
этом они не кончились. Было поколение русских революционеров, истреблен-
ное в лагерях в тридцатые годы. Было поколение, взявшее на себя  тяжесть
войны. Тоже русские революционеры, не удивляйтесь. Они социализм защища-
ли... Сейчас есть потребность в новом поколении - чистом, честном, трез-
вом. Его надо подготовить к борьбе...
   - С кем же? - спросил Григорий Степанович.
   - С демагогами. С карьеристами. С  циниками.  С  националистами  всех
мастей. С хамами... Иными словами, с непрерывно возрождающейся, как  го-
ворил Ленин, мелкобуржуазной стихией. Я так понимаю, что вы ее на  своем
горбу чувствуете, гражданин майор, - сказал Спиридонов.
   - Товарищ майор, - поправил Рыскаль.
   - Простите, лагерная привычка, - улыбнулся в первый раз Спиридонов.
   - Чувствую, это вы верно сказали... - задумался майор. - Кстати,  как
у нас с клубом, Григорий Степанович? - обратился он к генералу.
   - Депутат твердо обещал. Дело нужное, - сказал генерал.
   - Нужное... - протянул майор.
   Его взгляд упал на конверт, лежавший перед ним на столе.
   - Григорий Степанович, вы к Нестеровой не будете заходить? -  спросил
он озабоченно.
   - А что такое?
   - Ей письмо. Не передадите?
   - Мне не трудно, - генерал взял конверт, радуясь поводу, чтобы  зайти
к Ирине.
   - И расспросите... только осторожно. Нет ли там сведений об интересу-
ющем нас человеке.
   - Понял, - генерал взглянул на конверт. Письмо было без обратного ад-
реса.
   Григорий Степанович положил на стол майору заметку, вновь пожал  руку
Спиридонову и Рыскалю и вышел из штаба.
   Ирина встретила его приветливо, но несколько смущенно. В руках у  нее
была тряпка, внешний вид не оставлял сомнений,  что  в  доме  происходит
уборка. Генерал не сразу понял причину смущения: на даче  Ирина  появля-
лась перед ним и не в таком затрапезном виде, это ее обычно не  волнова-
ло. И лишь войдя в комнату, он понял, почему его так встретили: на  полу
стоял таз с разведенным клейстером, вокруг разбросаны были длинные ленты
бумаги. Ирина заклеивала окна.
   - Холодно уже, Григорий Степанович, -  как  бы  оправдываясь,  начала
она. - Вот решила... Дует. Егор может простудиться.
   Егор вертелся тут же, мазал клеем полоски, прилеплял к рамам.
   - Да-да, это вы правильно решили... - механически проговорил генерал,
присаживаясь. Сразу заныло в левом боку. Вот ведь знал, что  так  оно  и
будет, а все равно -горько невыносимо! Он нащупал стекляшку с  нитрогли-
церином. Только не волноваться! Сейчас пройдет.
   - Вам письмо, Ирина Михайловна, - сказал он,  вытаскивая  из  кармана
макинтоша конверт.
   Ирина переменилась в лице, насторожился и Егорка. Она взяла  конверт,
пробежала глазами адрес. Генерал понял:  от  него...  Ирина  нетерпеливо
взглянула на Григория Степановича, не зная,  что  делать.  Распечатывать
при нем или нет? Потом решилась, надорвала конверт  и  дрожащими  руками
извлекла оттуда небольшой листок бумаги. Впилась в него глазами.
   - Егор... Это тебе. От папы, - проговорила она.
   Егорка натянулся, как струнка.
   - Читай! - потребовал он.
   Ирина вновь бросила взгляд на генерала. Он понял, что  она  не  хочет
читать письмо при нем, но какая-то сила  держала  его  в  кресле.  Ирина
вздохнула, тряхнула головой и начала.
   - "Егорушка!.. - голос у нее сразу сел. - Поздравляю тебя  с  началом
первого в твоей жизни учебного года. Как мне хотелось бы быть с тобою  в
этот день, вести тебя в школу вместе с мамой, но... не получилось..."
   Ирина сделала паузу, с трудом сглотнула слюну.
   - "Ты уж прости..." Нет, я не могу, Григорий Степанович! - на  глазах
у нее появились слезы.
   - Читайте! - сурово произнес генерал.
   - "Когда ты вырастешь, ты поймешь, что не все наши желания исполняют-
ся и не все поступки зависят от нас. Это очень бессовестно, но это  так.
Есть такое слово - ,,судьба", мой малыш! Оно обозначает  слишком  много,
чтобы понять его, и слишком мало, чтобы прислушаться. Судьба -  это  то,
что неотвратимо, от чего нельзя уклониться..."
   - Мама, что такое "неотвратимо"? - спросил Егорка.
   - Неотвратимо... Это, это... - Ирина не могла объяснить.
   Генерал почувствовал, что тупая боль разливается по телу  со  стороны
левого плеча.
   - Неизбежно, Егор. Неизбежно, - сказал он.
   Ирина дочитала письмо. Последние слова были: "Мы  встретимся,  малыш,
жди меня...". Она положила листок на стол.
   Григорий Степанович одними пальцами откупорил  в  кармане  стеклянную
трубочку с нитроглицерином, но вытащить таблетку  на  свет  не  мог  ре-
шиться.
   - Все! Продолжаем уборку! - встряхнувшись, объявила  Ирина  и  быстро
направилась в детскую. За нею вышел Егор.
   Поколебавшись, Григорий Степанович последовал  за  ними,  преодолевая
боль в боку. Ирина держала в руках телефонный аппарат.
   - Григорий Степанович, я уберу провод, ладно?  Потом  протянем,  если
понадобится... - сказала она.
   "Если понадобится..." - эхом отозвалось в нем. Он принял  из  ее  рук
аппарат, смотал провод в клубочек и метнул через окно в  свою  квартиру.
"Собственными руками..." - подумал он. Обидно, что  Егор  воспринял  это
как должное - не возмутился, не  огорчился  даже;  его  сейчас  занимала
расклейка полосок. И это усилило тоску Григория Степановича.
   Он дождался, когда Егорка отправился в кухню за какой-то надобностью,
и тихо проговорил:
   - Послушайте, Ирина Михайловна, может быть, вы его еще любите?
   Ирина села с тряпкой, задумалась:
   - Он родной мне. Ничего не могу сделать. Не знаю.
   - Это привычка, - отмахнулся генерал. - Любовь - другое...  Любовь  -
это когда дня не можешь прожить, чтобы не увидеть, не услышать  голос...
Вот так-то, Иринушка...
   Последние слова были сказаны генералом столь мягко  и  проникновенно,
что Ирина взволновалась, но тут же разозлилась на себя, на генерала,  на
этот дурацкий разговор о любви за расклейкой бумажных п