ранами, а когда находил -радовался. Взять хотя бы
Росси. Тем не менее червоточинка фамилии смущала, не  позволяла  обнару-
жить патриотизм, всегда присутствовала боязнь показаться русопятом.
   И все же Демилле сорвался, пошел по пути  Федора,  когда  нарек  сына
Егором и дал фамилию Нестеров. Хотел, чтобы сын чувствовал себя  уверен-
ней в жизни, но в глубине души угнездилось чувство вины перед всеми  Де-
милле, начиная с Эжена и кончая дядьками Кириллом и Мефодием.
   Тут важно подчеркнуть, что идея была именно социалистической, то есть
включала в себя принципы и  идеалы,  утверждаемые  научным  коммунизмом:
распределение по труду, правовое равенство граждан, приоритет обществен-
ных интересов над личными и проч. Демилле был честен и не мог  без  боли
смотреть на нарушения социалистической законности, коррупцию,  воровство
и взяточничество, которые (будем смотреть правде в глаза) еще нередки  у
нас, а главное, не выражают тенденции к убыванию. Однако борцом он  тоже
не был, предпочитал негодовать и печалиться про себя; в партию не  всту-
пил, считая, что многие карьеристы лезут туда исключительно из  корысти,
и не желая быть с ними в одной  компании.  Кроме  того,  проявлял  щепе-
тильность: не звали, а напрашиваться не  привык.  В  результате  Демилле
несколько отошел от жизни, а так как желанной  справедливости  никак  не
наступало, более того, моральный климат за последние  десять  лет  резко
изменился к худшему, то Демилле и вовсе с головою  ушел  в  приключения,
стараясь не замечать ничего вокруг. Остались дом, Егор, непрерывное  вы-
яснение отношений с женою, выпивки с приятелями, свидания с возлюбленны-
ми (партнершами, любовницами) и необременительное  исполнение  служебных
обязанностей. А что происходит вокруг, куда катимся - это его  будто  не
интересовало. "Что я могу сделать?" - говорил он себе.
   И все же время от времени острая тоска по потерянным идеалам  снедала
Демилле. Личных целей он не с тавил себе уже давно, не считая достижения
мелких удовольствий, общественная же цель все больше представлялась  не-
достижимой в принципе, из-за подлого устройства человеческой природы.
   Так он и жил последние годы - без целей и идеалов -  маленький  архи-
тектор Демилле, пока не попал в грозный и таинственный переплет  мировой
стихии.
   Глава 14
   ТЕОРЕТИКИ
   Первым временным пристанищем Демилле после потери родного  дома  стал
детский сад, куда ходил Егорка. Судьба точно  хотела  заставить  Евгения
Викторовича начать сначала: с детства, с младенческой чистоты и ясности.
Но ясности и чистоты не дала.
   Как мы помним, Евгений Викторович попал сюда в состоянии,  близком  к
помешательству. В отличие от нас с вами, милорд, он и не подозревал, что
случилось в ночь с пятницы на субботу, а увидел  лишь  неприглядный  ре-
зультат.  В  голову  втемяшилось  слово  "эвакуация",  смутно  рисовался
экстренный снос дома, производимый неимоверным количеством  солдат.  Это
все фантазии Каретникова!.. Как архитектор, Демилле понимал, что  снести
девятиэтажное здание за те восемнадцать часов, в течение которых он  от-
сутствовал, будучи сначала на службе, а затем на рандеву  с  девицей,  -
невозможно. Если и возможно, то куда делись остатки?.. И  следов  вокруг
никаких, свидетельствовавших о скоплении людей и механизмов.
   Пребывание в детском саду пролило свет на проблему и снабдило Евгения
Викторовича существенно новой информацией.
   Но для этого ему пришлось познакомиться еще с одним ночным  сторожем.
Им был уже упоминавшийся Костя Неволяев, аспирант кафедры астрофизики.
   Костя был человеком добрым, но со странностями. Собственно, я не уве-
рен, можно ли назвать странностями то, что он до тридцати лет не  только
не был женат, но и... как бы это сказать? - не знал женщин. Ему это было
как-то не нужно, несмотря на известное внимание женщин к  его  бороде  и
ученым занятиям.
   Неволяев и в сторожа сбежал отчасти благодаря женщинам. Жил он в  ас-
пирантском общежитии Академии наук неподалеку  от  улицы  Кооперации,  в
комнате на троих, причем два его товарища (один из Ташкента, а другой  -
из Баку) отнюдь не разделяли целомудрия Константина, и в небольшой  ком-
натке довольно-таки часто появлялисъ  прелестные  девушки  из  Гостиного
двора или аэрофлотских касс, молодые бухгалтерши  и  студентки,  которые
засиживались допоздна, а иной раз и оставались на ночь, несмотря на бди-
тельность комендантши тети Вари, а вернее сказать, благодаря ее мягкости
и любви к урюку, поставляемому регулярно из Баку либо же Ташкента.
   Потому Костя и подался в ночные сторожа, однако это  не  единственная
причина. Существенную роль играл и приработок к стипендии, и возможность
в полном одиночестве заняться теоретическими выкладками в непогоду, а  в
ясные ночи вести  наблюдения  в  собственный  телескоп  с  крыши  подве-
домственного детсада.
   Демилле, не задумываясь, выложил Косте свои беды, ибо  был  человеком
открытым, обычно не таящим ничего о себе, и тут же узнал наконец  страш-
ную правду: дом его прошлой ночью улетел!
   - Послушайте, как это - улетел?! Вы  шутите!  -  в  сильном  волнении
воскликнул Евгений Викторович.
   - Да зачем же мне шутить, - ответил Костя, опуская маленький  никели-
рованный кипятильник в стакан с водой и намереваясь приготовить чай. - Я
сам видел, честное слово.
   - И что же вы сделали?
   - Понаблюдал звезды, а потом пошел спать, - сказал Костя.
   Он внимательно следил за кипятильником, на спирали которого стали об-
разовываться, крошечные серебряные пузырьки.
   Демилле вскочил с дивана и прошелся по небольшому кабинету директора,
служившему ночным обиталищем Кости.
   - Но... неужели это вас не заинтересовало? Хотя бы как ученого?
   - Заинтересовало, конечно, - протянул Костя.  -  Евгений  Викторович,
если бы вы знали, сколько загадочного в природе! Я не могу  распыляться.
Мой объект исследования - черные дыры. Это почище летающих домов, ей-Бо-
гу!
   - Но там же были люди! Люди! - вскричал Демилле.
   - А что им сделается? Никаких разрушений я не заметил,  -оправдывался
Костя. - Они уже где-то приземлились, не волнуйтесь.
   - Откуда вы знаете?
   - Приходила одна мамаша. Забрала вещички сына и оставила заявление.
   - Какое заявление? - похолодев, проговорил Демилле, ибо предчувствие,
сходное с тем, что осенило его на мосту прошлой ночью, снова кольнуло  в
сердце.
   - Да там оно, в шкафчике, - махнул рукой Костя.
   Демилле, сорвавшись, бросился в раздевалку; он натыкался на  какие-то
стульчики, игрушки - темнота была кромешная -  ощупью  искал  выключател
ь... внезапно вспыхнул свет. Это Костя, последовавший  за  ним,  включил
освещение.
   Евгений Викторович кинул взгляд на ровный ряд шкафчиков  и  шагнул  к
тому, на котором белела бумажка с именем и фамилией его сына.
   - А как вы догада... - начал Костя, но Демилле уже выхватил из  шкаф-
чика листок заявления и впился в него глазами. По  тому,  как  побледнел
Демилле, Костя понял, что произошло что-то важное.
   - Это мой сын... - прошептал Евгений Викторович, снова и снова  вгля-
дываясь в стандартные фразы заявления: "в связи с тем, что..." и  "прошу
отчислить".
   Причина была указана такая: перемена местожительства.
   - А Егорка? Мальчик был с нею? - вдруг спросил Демилле, волнуясь.
   - Не знаю. Мальчика не видел, - замялся Неволяев. - Да вы не  волнуй-
тесь, он, должно быть, во дворе оставался.
   Демилле положил листочек на место и медленно  побрел  обратно.  Костя
шел за ним, гасил свет в комнатах. За  Евгением  Викторовичем  возникало
черное пространство, темнота будто преследовала его. Но он ничего не за-
мечал.
   Он понимал одно: Ирина и Егорка живы и здоровы, но по-прежнему недос-
тижимы для него. Это заявление, так же  как  отказ  милиции  сообщить  о
судьбе пропавшего дома, ставило его в безвыходное положение. По  сущест-
ву, у него не осталось логических возможностей узнать новый адрес семьи:
власти не сообщили, сына из садика забрали, место работы жены  неизвест-
но.
   Рассчитывать на то, что Ирина сообщит свой новый адрес Анастасии  Фе-
доровне и Любаше, вряд ли приходилось, поскольку Ирина с семьей  Демилле
находилась в отношениях корректных, но не больше...  Евгений  Викторович
наконец-то добрался до мысли, которую не допускал до себя: если бы Ирина
желала его возвращения, она уже нашла бы способ дать о себе знать.  Судя
по всему, дом приземлился той же ночью неподалеку, то есть в  городе,  а
значит, она могла позвонить утром Любаше... Но не позвонила... "Гордая!"
- с внезапной злостью подумал Демилле.
   Правда, кроме этой возможности, другой у Ирины  не  было.  Оставалось
надеяться, что она позвонит в понедельник на службу, объявится.
   На всякий случай воскресным утром Евгений Викторович обзвонил  друзей
- благо, телефон в детском саду имелся! - тех, с которыми дружили домами
(кроме них, были у Демилле и друзья для себя), но никаких полезных  све-
дений не получил. О пропаже дома пока молчал по многим причинам: слишком
невероятно, не поверят; не  хотелось  выглядеть  брошенным  на  произвол
судьбы; мысль о жалости и участии казалась оскорбительной.  В  ответ  на
некоторое недоумение друзей по поводу беспричинного  воскресного  звонка
(друзья знали, что телефона у Демилле нет, значит, какая-то  нужда  зас-
тавляет звонить из автомата) - он говорил, что  ему  срочно  понадобился
фетовский перевод "Фауста", надо сопоставить с переводом Пастернака,  не
можете ли помочь?
   Друзья, привыкшие к неожиданным желаниям Евгения Викторовича, тем  не
менее ничем помочь не могли. Фетовский перевод "Фауста" ныне  библиогра-
фическая редкость, милорд...
   Знаете, мистер Стерн, я сейчас подумал о переводах. Вот  ежели  такой
роман, как наш, перевести с русского на английский, потом с  английского
на китайский, с китайского на венгерский, с венгерского на фарси, с фар-
си на латынь, с латыни на монгольский, с монгольского на  украинский,  с
украинского на швейцарский, с швейцарского на русский - и  сравнить  то,
что получилось, с оригиналом... Как вы думаете, какой вариант будет луч-
ше - первый или последний? Мне кажется все же - последний, ибо  перевод-
чик никогда не может удержаться от того, чтобы не внести  в  переводимое
сочинение несколько собственных красот,  а,  учитывая  интернациональную
компанию переводчиков, красоты тоже будут со всего земного шара... хотел
бы я на это посмотреть!.. роман приобрел бы  английскую  строгость,  ки-
тайскую хитрость, венгерскую удаль, таджикскую мудрость, латинскую звуч-
ность, монгольскую зоркость, украинскую  мягкость,  швейцарскую  сырност
ь...
   - Милорд, неужели вы не заметили, что я нарочно дурачу вас! Швейцарс-
кого языка не существует! Что же вы молчите?.. Милорд!
   Однако, где же милорд???
   ...С этими словами я покинул насиженное место за пишущей  машинкой  и
направился на поиски соавтора; мистер Стерн обычно всегда был под рукой,
черный том номер 61 из "Библиотеки всемирной литературы" лежал на краеш-
ке письменного стола, а его цветная суперобложка занимала пустующее мес-
то среди других томов БВЛ. Таким образом мы  разговаривали,  глядя  друг
другу в глаза, кроме того, у меня всегда был перед носом наглядный  при-
мер толщины сочинения.
   И вдруг он пропал... Этот том был оставлен мною во  время  поспешного
бегства из собственной квартиры по  крышам  старых  домов  Петроградской
стороны. Спустя некоторое время сержант Сергеев принес мне его по новому
адресу, в квартиру моих друзей-геологов, обычно проводящих  весенне-лет-
ний сезон в экспедициях. Вместе с книгой он принес и некоторые  предметы
хозяйственного обихода (кофемолку, чашку с блюдечком, штопор), и  с  тех
пор мистер Стерн лишь один раз покидал мое новое жилище (я давал его чи-
тать одной даме, заинтересовавшейся рассказом о нашем  совместном  твор-
честве). Где же он, черт его возьми!
   Я полез на стремянку, чтобы проверить, не присоединился ли  милорд  к
своей суперобложке... может, погреться захотел?.. соскучился  по  соседя
м... кто там у него?.. Свифт, Смоллет, Филдинг... неплохая компания, со-
отечественники...
   Книги на полке не оказалось. Кряхтя, я слез  со  стремянки,  чувствуя
одиночество и растерянность, и полез в рукопись, чтобы проверить,  когда
мы разговаривали с милордом в предыдущий раз.  Я  переложил  листочки  и
убедился, что мистер Стерн подал последнюю реплику в главе  двенадцатой,
во время знакомства с Зеленцовым.
   Оставалось вспомнить, когда же я рассказывал ему о  Зеленцове  и  что
произошло с нами после? Дело в том, что у меня случился временный  пере-
рыв в работе, связанный с летним отдыхом, а когда я  вернулся  из  Ярос-
лавской области, где жил в деревне в полном одиночестве без кота и соав-
тора (первого я оставил той же милой даме, любительнице изящной  словес-
ности и котов, а второго, как мне казалось, на своем письменном  столе),
то немедля сел за машинку, забыв (увы!)  про  мистера  Стерна,  а  может
быть, в убеждении, что он по-прежнему рядом со мною. Но вот он  не  отк-
ликнулся на обращение... его нет.
   Не мог же он сам уйти? А вдруг? Но почему?
   Видно, я порядком надоел ему и запутал своими рассказами о кооперато-
рах - если так, то грустно! - значит, не умею рассказывать... Но что  же
делать дальше? Роман приближается к середине, и терять  соавтора  в  это
время было бы обидно.
   Я подошел к окну - здесь у меня первый этаж, не то что в родном  коо-
перативе - и увидел картинку городского лета, тяжелое  мокрое  белье  на
веревке, детскую коляску у подъезда и двух котов - Филарета и его бродя-
чего оппонента, которые, изогнувшись подковой и задрав хвосты, перемеща-
лись по невидимой окружности с явным намерением напасть друг на друга.
   Шел к концу июль. Демилле был в Севастополе, Ирина с Егоркой на даче,
кооператоры занимались обменом и обивали пороги  различных  инстанций  с
целью получить новое жилье, по стране гремели позывные Олимпиады, экраны
телевизоров были заполнены голами, очками и секундами.
   Наш роман, напротив, находился еще в апреле: я все дальше  уходил  от
героев по временной оси, и, когда представлял себе все, что  нужно  опи-
сать до отъезда Демилле в Крым (зачем? почему? к кому он туда  поехал?),
а его семейства на дачу (те же вопросы), мне становилось худо.
   Потерять в такой момент соавтора равносильно катастрофе.
   Коты наконец сшиблись с ужасным криком, вверх полетела шерсть,  после
чего бродячий кот позорно бежал, вопреки моим опасениям,  а  Филарет  не
спеша потрусил к окну, вспрыгнул на карниз, а оттуда через открытую фор-
точку проник в квартиру.
   - Филарет, где мистер Стерн? - строго спросил я.
   Кот спрыгнул с подоконника и направился в кухню, всем своим видом вы-
ражая презрение к легкомысленному сочинителю, потерявшему по  своей  ха-
латности собеседника и соавтора.
   Мне стало стыдно. Я вернулся к машинке и написал весь этот текст, по-
путно размышляя - что же делать дальше?
   Положение представлялось трудным. Клапаны мои, если вы помните,  отк-
рылись не без влияния мистера Стерна (бутылка "Токая" не в счет), и  те-
перь я боялся, что  они  могут  закрыться.  В  самом  деле,  милорд  был
единственным благодарным слушателем, терпеливо сносил  болтовню,  следил
за действием, подогревал мой  интерес  к  работе,  помогал  преодолевать
лень. Кроме него, никто не был в курсе всех без исключения событий рома-
на и не проникся к автору таким доверием. Немногие приятели и дамы,  ко-
торым я рассказывал о сюжете и читал отдельные главы, отзывались о рома-
не поразному. Одни говорили, что это "неплохо придумано", другие спраши-
вали, "зачем это придумано?". Я огорчался. Показать неверующим наш  дом,
стоящий на Безымянной, я опасался, ибо всегда  был  человеком  лояльным,
выполняющим требования милиции. Я не считал, что занимаюсь распростране-
нием слухов, описывая правдивую историю нашего дома  и  его  обитателей,
поскольку фактически знал обо всем лишь  мистер  Стерн,  а  читательская
масса сможет ознакомиться с романом только  с  официального  разрешения,
когда история канет в прошлое и перестанет очень сильно тревожить умы  -
собственно, как она кончится и когда канет, никто не знает сейчас. Я на-
деялся, что буду следовать за событиями на  почтительном  расстоянии,  и
начал роман лишь в мае после трех неудачных попыток, когда  Демилле  уже
сменил несколько мест жительства, майор Рыскаль произвел ремонт в бывшем
помещении Правления, Завадовский довел рекорд  динамического  усилия  до
тонны, а я понял, что нужно спешить, иначе мне за ними  не  угнаться.  И
действительно, за два месяца, пока я рассказывал милорду о событиях  той
страшной ночи и последующих двух дней,  герои  успели  натворить  немало
дел, в особенности Демилле, который вызывал  во  мне  сильнейшее  беспо-
койство. Посему я исписывал страницы, заботясь только о  правдивости,  а
уж поверят мне или нет - это потом, позже...
   И все же как необходимо сочинителю хотя бы одно доверенное лицо!  Как
нужен заинтересованный ум, живые глаза,  внимательный  слух!  Как  важна
непредвзятая оценка! Милорд обладал всеми этими  достоинствами  и  щедро
дарил их мне. Кому же теперь рассказывать? И стоит ли?
   Не без труда преодолел я минуту слабости, упрекая себя народными муд-
ростями -"взялся за гуж", "назвался груздем" и "на печи сидя,  генералом
не станешь" ("Каким генералом? Николаи?" - спросил бы сейчас милорд. Эх!
..) -прежде чем решил продолжить свое предприятие.
   ...Евгений Викторович и Константин Петрович обедали в помещении  дет-
садовской кухни - просторном чистом зале с кафелем,  кухонными  столами,
покрытыми рисунчатым пластиком, и громадной электрической плитой, на ко-
торой стояли алюминиевые баки для приготовления пищи.  В  одном  из  них
сохранились остатки геркулесовой каши в количестве, достаточном для  пи-
тания взвода солдат. Висели по стенам  поварешки  и  дуршлаги,  а  также
толстые разделочные доски, мелко иссеченные следами ножей.
   По торцам досок имелись надписи  масляной  краской:  "Хлеб",  "Мясо",
"Рыба", "Овощи".
   В кухне было прохладно и гулко.
   Разговор вертелся вокруг исчезновения дома и дальнейшей судьбы  Евге-
ния Викторовича. Накладывая себе новую порцию каши, Костя сказал:
   - Надо посоветоваться с нашими... Вероятно, имела место кратковремен-
ная аномалия гравитационного поля. В принципе это возможно, хотя  бывает
редко.
   - Вам известны другие случаи? - спросил Демилле.
   - Мне - нет. Да что нам вообще может быть известно? -возразил Неволя-
ев. - За тот миг, который называется  историей  человечества,  на  Земле
практически ничего не изменилось. С астрофизической точки зрения...  Во-
образите себе бабочку-однодневку. Она живет и умирает в  полной  уверен-
ности, что природа устроена так: яркое солнце, жара,  желтые  одуванчики
на лугу, птички поют. А если в день ее жизни идет дождь, бабочка думает,
что дождь и природа - одно и то же. Ей в голову не  приходит,  что  есть
зима, например... Так же и человечество. Мы просто  ничего  не  успеваем
заметить. Время нужно мерить не годами, не столетиями и не тысячелетиями
даже, а миллионами лет. Тогда видно, что все течет и  изменяется.  Может
быть, толчки гравитации следуют с периодом в сто тысяч лет. С  космичес-
кой точки зрения - очень часто, а для нас каждый такой толчок - чудо...
   Демилле с ненавистью смотрел на бесформенный кусок каши, будто покры-
тый слизью. Он не любил овсяные хлопья с детства. Преодолев  отвращение,
ткнул кашу вилкой и вырвал клейкий, похожий на желе кусочек.
   - Да, это так... - со вздохом проговорил он и проглотил  кусочек,  не
жуя. - Но мне-то от этого не легче. Я, к сожалению, не бессмертен.
   - А насчет бессмертия - вообще чепуха! - азартно воскликнул Неволяев.
- Нет никакого бессмертия! Кто бессмертен? Пушкин? Данте?  Аристотель?..
Я имею в виду духовное  бессмертие.  Какая-нибудь  паршивая  тысяча  лет
прошла, а мы уже - бессмертен!  Между  тем  точно  извес