и.  Моя  жена
страдает от гипертонической болезни. Мы с утра здесь сидим.
     - У вас никого нет в  городе?  Я  слышал,  что  вы  звонили,  но  вам
сказали...
     - Это уже не играет роли. Но  вы  мне  показались  достойным  доверия
человеком. Я решил - мы поедем в Мелитополь.  Как  вы  думаете,  можно  ли
будет купить билет?
     - Я достал его с трудом, - честно признался я. - Много желающих.
     - Впрочем, мы можем уехать и в другой город. Но  приехать  на  место,
где тебя никто не знает и ты никого не знаешь...
     - Честно говоря, Анатолий Евгеньевич, -  сказал  я,  -  мне  все  это
непонятно.
     Мальчик Ося подошел к нам и протянул отцу газету.
     - Мама сказала, чтобы ты прочитал, - заявил мальчик. -  Тут  написано
про космонавтов. А кто такие космонавты?
     Мик перехватил мой удивленный взгляд.
     - Я тебе потом расскажу, сынок, - сказал он.
     Я погладил мальчика по головке.
     - Космонавты, - сказал я, - осваивают  космос.  Они  летают  туда  на
космических кораблях. Разве тебе папа раньше не говорил?
     - Мы жили уединенно, - сказал Мик. - Ося, возвращайся к маме.
     - А почему ты мне не говорил про космонавтов? - спросил мальчик. - Их
никогда раньше не было.
     - А кто же был, Ося? - спросил я, улыбаясь.
     - Раньше были  челюскинцы,  но  я  их  не  видел,  -  сказал  мальчик
серьезно. - А теперь есть Чкалов. Чкалов космонавт или нет?
     - А что ты знаешь о Чкалове?
     - Ося, немедленно назад! - Мик буквально шипел, словно кипящий чайник
- я испугался, что он ударит мальчика.
     - А Чкалов скоро полетит в Америку. Я знаю, - сказал мальчик.
     Прическа, понял я. Такой прически  сегодня  просто  никто  не  сможет
сделать. Даже в отдаленном районном центре. Парикмахеры забыли, как стричь
"под бокс", а Мик пострижен "под бокс".
     - Твое имя Иосиф, мальчик? - спросил я.
     Мальчик не уходил. Ему было интереснее со мной, чем с мамой.
     - Мария! - крикнул пронзительно Мик, и я понял, что он всегда в жизни
кричит, зовет на помощь Марию, если не знает, что делать. - Мария,  возьми
мальчика.
     - А меня назвали в честь дяди Сталина, - сказал мальчик. -  А  почему
нет портрета дяди Сталина?
     - Дядя Сталин, - сказал я, - давным-давно умер.
     И тут испугался мальчик. Мне даже стало неловко, что  я  так  испугал
мальчика.
     Мать уже спешила к нам через зал. Она резко схватила мальчика за руку
и потащила от нас, она не спрашивала, она обо всем догадалась. Мальчик  не
оборачивался. Он плакал и что-то говорил матери.
     - Мда, - сказал я, чтобы как-то разрядить молчание. -  Наверное,  мне
лучше уйти. Вы нервничаете.
     - Да, - согласился Мик. - Хотя... Впрочем, зачем вам теперь  уходить?
Вы же догадались, да?
     - Я теряюсь в догадках, - сказал я. - У меня  создается  впечатление,
что вы много лет где-то прятались, что вас не было... Я не знаю,  как  это
объяснить...
     - Давайте выйдем наружу, покурим. Вы курите?
     Мы вышли из вокзала.  Сквозь  освещенную  стеклянную  стену  я  видел
сидевших кучкой жену и детей Мика. Девочка спала, положив голову на колени
матери. Мальчик сидел, подобрав коленки. Коленки были голыми. На  мальчике
были короткие штанишки, что теперь редко увидишь.
     Мик достал из кармана смятую пачку папирос "Норд". Предложил  мне.  Я
предпочел "Мальборо". Мы закурили.
     - Мы не прятались, - сказал Мик, сказал Мик, оглядываясь на  старуху,
стоявшую неподалеку с букетом астр. - Нас просто не было.
     Горящие буквы  новостей  бежали  по  крыше  дома  на  другой  стороне
Садового кольца. "...Высадка на Марсе ожидается в ближайшие часы".  У  нас
плохо с мясом, подумал я, но мы добрались до Марса. Этого  я,  разумеется,
не сказал вслух.
     - Мы живем в прошлом. Вернее, жили в прошлом  до  вчерашнего  дня.  И
вот, простите, бежали. Скажите и не поймите меня ложно: в  самом  ли  деле
портретов Сталина нет в вашем времени?
     - Как-то  я  видел  один  на  ветровом  стекле  машины.  Она  была  с
грузинским номером, - сказал я. - Он для нас - далекая история.
     - А вы знаете, что по его вине  погибло  много  людей?  Об  этом  вам
известно?
     - Известно, - сказал я. - Давно известно.
     - И что вы сделали?
     -  Мы  сделали  единственное,  что  можно  было  сделать,  чтобы   не
отказываться от собственной истории, - сказал я. - Мы предпочли забыть.  И
о нем, и о  тех,  кто  погиб.  Наверное,  я  не  совсем  точен.  Наверное,
правильнее сказать, что мы отдаем должное  тем,  кто  погиб  безвинно.  Но
стараемся не обобщать.
     - Может, это выход. Трусливый, но выход. Я не  хочу  вас  обидеть.  Я
специально выбрал это время, чтобы быть уверенным, что никого из  них  уже
не будет в живых.
     Я промолчал.
     - Еще вчера, - сказал Мик, глубоко затягиваясь. Табак в папиросе  был
плохой, он потрескивал, будто Мик раздувал печку. - Еще вчера  мы  жили  в
тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Вы не верите?
     - Не знаю, - сказал я. - Если  вы  мне  объясните,  то  я  постараюсь
поверить.
     - Я работал в институте. Вам название  ничего  не  скажет.  Нас  было
несколько экспериментаторов. И должен  сказать,  что  во  многом  мы  даже
обогнали время. Это звучит наивно?
     - Нет, всегда есть ученые, которые обгоняют время.
     - Во главе института стоял гениальный ученый. Крупинский, вы  слышали
о нем?
     - Простите, нет.
     - Он работал у Резерфорда, Эйнштейн звал его к себе. Но он остался. С
нами, с его учениками. А времена  становились  все  хуже.  И  к  власти  в
институте пришли... мерзавцы.
     Он потушил папиросу и сразу достал новую.
     - И потом взяли одного из нас, и он исчез. И было ясно,  что  очередь
за другими. Многие из нас бывали за границей. И потом  мы  не  могли  быть
осторожными. В самые тяжелые времена наверх вылезает осторожная, но наглая
серость. Она везде. Она в биологии, она в генетике,  даже  в  истории.  Вы
знаете, что генетика фактически под запретом?
     - Я слышал, что так было.
     - Слава Богу, я не зря приехал сюда.  Хоть  генетика...  И  мы  стали
работать. Крупинский сказал нам, что если мы не  можем  уехать,  не  можем
спрятаться, то мы не имеем права бесславно и незаметно умирать. Наука  нам
этого не простит. Наш долг остаться в живых. И есть одна возможность: уйти
в будущее. Пока теоретическая. Но если  нам  очень  хочется  жить,  то  мы
сделаем это. Практически. И  знаете,  никто  не  донес.  Мы  все  работали
вечерами, даже ночами, а днем делали вид, что прославляем и так  далее.  И
все было готово.
     - А в каком институте, если не секрет?
     - Ну какой  теперь  может  быть  секрет.  Институт  экспериментальной
физики имени Морозова. Слышали?
     Я кивнул.
     - Все было готово. Позавчера. И знаете почему  мы  особенно  спешили?
Три дня назад взяли Кацмана. Аркашу Кацмана. Совсем по другому  делу.  Там
что-то с его родственником. Но мы знали,  что  его  будут  допрашивать,  и
когда начнут сильно допрашивать, он расскажет.  Знаете,  когда  пишут  про
гражданскую войну, там всегда есть  герои,  которых  белогвардейцы  пытают
целыми неделями, но те молчат. На самом  деле  так  не  бывает.  Они  ведь
профессионалы. Они умеют пытать. Сознаются все. И мы знали, что даже  если
Аркашу не будут спрашивать об институте, что  было  маловероятно,  он  все
равно расскажет, чтобы купить жизнь. Он очень хороший человек, Аркаша.  Но
мы были правы. Я дежурил в институте, и  в  срок  никто  не  пришел,  даже
Крупинский. Я думал, что Крупинского не посмеют тронуть.  Я  позвонил  ему
домой, а незнакомый мужской голос спросил,  кто  его  просит.  И  я  сразу
понял. По интонации. Знаете, они почему-то привозят  людей  с  Украины,  с
таким мягким южным акцентом. Я не знал, сколько у меня времени. Я позвонил
домой. Я сказал Марии, чтобы она взяла детей и больше ничего. Правда,  она
догадалась взять свои кольца. Иначе  бы  я  забыл.  Зато  здесь  я  продал
сегодня одно кольцо - знаете, мне за  него  дали  двадцать  рублей.  Такой
черненький человек. Иначе и по телефону не  позвонишь.  Она  догадалась  и
больше не спрашивала. Хорошо, что мы рядом живем. А знаете, что я  сделал,
когда уже включил машину? Я  позвонил  к  себе  домой.  И  там  подошел  к
телефону человек с таким же мягким акцентом. Мои успели  уйти,  буквально,
за считанные минуты. И мне кажется, что когда  машина  уже  работала,  они
ворвались в лабораторию. Но, может быть, мне показалось.
     - Трудно поверить, - сказал я.
     - Ах, это так просто... - теперь, когда  он  все  мне  рассказал,  он
чувствовал себя иначе, страх отпустил его. Я стал  его  сообщником.  Почти
родным ему человеком. Не важно, что произойдет с нами потом, но сейчас  мы
были сообщниками в бегстве из прошлого. Он извлек из  внутреннего  кармана
пиджака черный кожаный бумажник  и  из  него  -  паспорт  в  серой  мягкой
обложке.  Мне  было  любопытно  поглядеть  на  его  паспорт.  В   паспорте
значилось, что мой собеседник - Мик Анатолий Евгеньевич,  год  рождения  -
тысяча девятьсот первый. И фотография была правильная. Узкое лицо. Светлые
глаза. Конечно, можно сделать все - и паспорт, и фотографию. Но ради чего?
Чтобы удивить меня? И я поверил этому человеку.
     - Что же теперь делать? - спросил я.
     - Не представляю. Мы  выбрались  из  машины  ранним  утром.  На  наше
счастье, здание института сохранилось. Только все там иначе. Это  было  на
рассвете. Никого не было. Мы вышли...
     - Вы не боялись, что кто-нибудь пойдет вслед за вами?
     - У нас все было обговорено. У нас была сделана очень маленькая  мина
замедленного действия. Она должна была разрушить  руль  управления.  Через
тридцать секунд после того, как  уйдет  в  будущее  последний.  Но  я  был
единственным... нет, они не догадаются. И я думаю, что они не поверят.  Ну
как можно поверить? Куда проще предположить, что это заговор шпионов.
     Он ухмыльнулся и показал длинные зубы. Потом достал третью папиросу.
     - Вы много курите, - сказал я.
     - Нервничаю, - он робко улыбнулся.
     - Ну и что дальше?
     - Дальше? Дальше я рассудил... я уже ночью придумал, что если никого,
кроме меня, не будет, я сначала поеду на вокзал. И знаете - оказался прав.
Здесь так же много людей, как полвека назад. И такая же неразбериха.
     Он поглядел сквозь стеклянную стену  в  зал.  Мария  Павловна  сидела
прямо и смотрела перед собой. Она ждала. Ей было страшно,  куда  страшнее,
чем ее мужу. Дети спали.
     - Ей страшно, - сказал Мик. - Она не знает, чем это  кончится.  Но  я
теперь надеюсь, что мы уедем в тихий город, ведь теперь  не  арестовывают,
не убивают?
     - Нет, - твердо сказал я. - Теперь этого нет.
     - Все кошмары кончаются, - сказал Мик.  -  Я  всегда  знал,  что  тот
кошмар тоже кончится. По крайней мере,  я  спокоен  за  детей.  Они  будут
учиться... я тоже могу преподавать физику в школе. Я не так уж  отстал  от
школьного уровня.
     - Разумеется, - сказал я.
     - Мы возьмем билеты до Мелитополя и потеряемся... знаете,  может,  мы
даже сойдем на какой-нибудь станции, и я скажу, что потерял документы. Что
мне за это будет?
     - Не знаю, - сказал я. - Наверное, выдадут новые. Только трудно будет
проверить...
     - До встречи с вами я был в каком-то шоке, -  сказал  Мик.  -  Я  вам
очень признателен. От вас  исходит  какое-то  спокойствие,  уверенность  в
себе. Я позвонил в  справочное...  а,  вы  слышали?  Я  позвонил  и  думал
спросить, не дожил ли кто-нибудь из нас... глупая мысль.
     - Нелепая мысль, - сказал я. - Получается, что вас двое. А этого быть
не может.
     - А вы где будете ночевать? На вокзале?
     - Нет, - сказал я. - У  меня  здесь  живет  знакомая.  Одна  из  моих
тетушек. У нее отдельная квартира.
     - Счастливец.
     - И у меня есть к вам предложение. Детям плохо  на  вокзале.  И  жене
вашей нехорошо. Я думаю, что у тетушки мы уместимся. Мы скажем ей, что  вы
мои мелитопольские родственники.
     - Вы с ума сошли. Это же такое неудобство...
     - Если вам не накладно, - сказал я,  -  то  утром  вы  ей  заплатите.
Немного. Она на пенсии и лишние пять рублей ей не помешают.
     - Разумеется, у меня значительно больше денег. И у Маши остались  еще
кольца. Это было бы великолепно.
     - Вот и решили, - сказал я. -  Собирайте  свою  гвардию,  а  я  пойду
ловить машину.
     - Такси?
     - Такси вряд ли, - сказал я. - Поглядите, какая очередь. Это часа  на
полтора, как минимум. Я думаю, что отыщу левака. Частника.
     - А это можно?
     - У нас многое можно, - улыбнулся я.
     - Так я пошел?
     - Давай. Встречаемся здесь.
     Я поглядел ему вслед. Он  бежал  через  зал  к  своей  жене.  Он  был
счастлив - длинные  зубы  наружу  в  дикой  улыбке.  Он  махал  руками  и,
нагнувшись к жене, начал ей быстро, возбужденно говорить...
     Когда они выползли всем семейством к выходу, голубой рафик уже  стоял
неподалеку. Шофер выглянул из окошка.
     - Поторапливайтесь, - сказал он. - Тут фараоны не дремлют.
     - Он согласился, - сказал я. - Он еще одну семью взял, их  отвезет  к
площади Маяковского, а потом нас дальше, на Ленинский.
     - Мы на этой машине поедем? - спросил Ося. - Я такой не знаю.
     - Привыкнешь, - сказал Мик. - Ты еще не такие машины увидишь.
     Сначала  в  машину  Мария  Павловна  внесла  спящую  девочку.   Потом
забрались Мик и мальчик. Я последним.
     Я поздоровался со средних лет  четой,  сидевшей  на  заднем  сидении.
Мария Павловна уложила девочку.
     - Все в норме? - спросил шофер.
     Машина ехала по Садовому кольцу,  и  Мик,  не  отрываясь,  глядел  по
сторонам. Ему все нравилось. И яркое освещение, и движение  на  улицах.  И
даже рекламы. Мальчик все  время  спрашивал:  "А  это  что?  А  это  какая
машина?". Мать пыталась его оборвать, но я сказал:
     - Пускай спрашивает.
     Перед площадью Маяковского машина свернула в переулок.
     Мы сидели с Миком на переднем сидении, и поэтому, когда я  наклонился
к нему и начал тихо говорить на ухо, его жена ничего не слышала.
     - Мик, - сказал я, - только не надо  шуметь  и  устраивать  истерику.
Сейчас мы приедем в одно место, и вы тихо выйдете из машины. Там нас ждут.
     - Кто? - прошептал он, тоже стараясь, чтобы жена не услышала.  -  Кто
может ждать... здесь?
     - Мик, - сказал я, - вы ведь думаете  только  о  себе.  Мы  вынуждены
думать  о  более  серьезных  вещах.  Путешествия  во  времени  невозможны.
Успешное путешествие во времени может нарушить, как говорил  поэт,  "связь
времен". Вы исчезли в прошлом, образовав там  опасную  лакуну.  От  вашего
отсутствия нарушается баланс сил в природе. Вы же физик,  вы  должны  были
это предусмотреть.
     - И ждать пока нас убьют и отправят куда-то наших детей?
     - Ваши товарищи не избегли этой  участи.  Поймите,  Мик,  я  не  имею
ничего против вас и вашей семьи. Я искренне вам сочувствую и надеюсь,  что
обвинение против вас будет снято. Известно множество случаев, когда  людей
отпускали на свободу.
     - В каком году умер академик Крупинский? - спросил вдруг Мик в полный
голос.
     - Не знаю, - сказал я. Хотя знал, что  в  тысяча  девятьсот  тридцать
восьмом году.
     Мария Павловна почувствовала что-то в его голосе.
     - Что случилось? - спросила она. И когда ей никто не ответил, сказала
очень тихо: - Я так и знала.
     Машина въехала во двор Управления, железные ворота закрылись за  ней.
Не замедляя хода, она нырнула в знакомые мне ворота и резко затормозила во
внутреннем зале. Два наших товарища уже ждали. Один из них открыл дверь.
     Два других наших товарища, которые сидели на заднем сидении, спрятали
оружие, и женщина средних лет, я ее знал только в лицо, сказала:
     - Выходите спокойно, товарищи.
     Они вышли совершенно спокойно. Я хотел взять  девочку  из  рук  Марии
Павловны, но Мик оттолкнул меня. Я не обиделся. Я понимал, что с его точки
зрения, я кажусь коварным человеком, заманившим его в ловушку.
     - Куда нас денут? - спросил он визгливым голосом.
     Я подумал, что с облегчением забуду это длинное сплюснутое лицо и эти
длинные желтые зубы.
     - Назад, - сказал один из наших товарищей.
     - Но ведь этого нельзя делать, - сказала Мария Павловна.  -  Они  там
нас ждут.
     Товарищ пожал плечами.
     В низкую железную дверь вошел Степан Лукьянович. Он  быстро  взглянул
на беглецов, потом пожал мне руку и поблагодарил за работу.
     -  У  меня  были  данные,  -  сказал  я.  -  Остальное  лишь  опыт  и
наблюдательность.
     - Скажите, - Мик так и не выпускал из рук  девочки.  -  А  вы  знали?
Давно?
     - Это третий случай, - вежливо ответил Степан Лукьянович. -  Все  три
нам удалось пресечь.
     Он  немного  лукавил,  мой  шеф.  Второй  из  этих  случаев  кончился
трагически. Тот человек, который  попался,  имел  при  себе  яд.  Но  эти,
наверняка, яда не имеют. Совсем другие люди.
     - А мы куда поедем? - спросил мальчик.
     - Я вас очень прошу, - сказала вдруг Мария  Павловна.  -  Ради  наших
детей. Посмотрите на них. У вас же тоже есть дети.
     - Я вам искренне сочувствую,  -  ответил  Степан  Лукьянович.  -  Но,
простите за народную мудрость: каждому овощу свое время.
     - Не надо, Маша, - сказал Мик, - не проси их. Они те же самые.
     - Ну тогда оставьте детей. Мы вернемся, мы согласны! - кричала  Мария
Павловна. Она старалась вырвать ребенка у  своего  мужа,  он  не  отпускал
девочку, одеяло развернулось и упало на пол, девочка  верещала.  Это  была
тяжелая сцена.
     Мик первым побежал к открытой двери, но его остановил один  из  наших
товарищей:
     - Не сюда, - сказал он.
     И показал на другую дверь, которая как раз начала открываться.



                  НЕВОСТРЕБОВАННЫЕ СТРОЧКИ (ОТ АВТОРА)

     Надеюсь, что я принадлежу  к  последнему  в  нашей  стране  поколению
писателей, которые "работали в стол", то есть жили по двойному или даже по
тройному счету: это пройдет, это не пройдет, а это  вообще  никому  нельзя
показывать.
     И если ты намеревался и дальше  существовать  в  пределах  Советского
Союза, если не было в тебе диссидентской отваги, а перо между тем время от
времени само начинало упражняться в  недозволенном,  приходилось  заводить
папку или ящик в столе и там держать  в  заточении  собственные  рукописи.
Убивать их своими руками и знать, что убиваешь, потому что еще десять  лет
назад я был искренне убежден, что при моей жизни  это  государство  и  эта
правящая  партия  никуда  не  денутся:  как  и   подавляющее   большинство
фантастов, экстрасенсов и провидцев, я лишен предсказательского дара.
     В 1969 году, когда моему литераторскому стажу не было еще и пяти лет,
я оказался втянутым в липовое "Дело нумизматов". И ждал обыска. Времени  у
меня было, как я полагал, несколько часов (оказалось - больше  суток).  Вы
думаете, что я стал прятать  и  уничтожать  медали?  Ничего  подобного,  я
уничтожал,  прятал  и   раздавал   друзьям   различного   рода   самиздат,
накопившийся в доме.  В  том  числе  и  собственные  опусы  недозволенного
характера. Во время этой процедуры мой первый ящик стола почти весь погиб.
     Но затем начал наполняться вновь.
     Сейчас, отыскав время и желание, я провел новый самообыск,  но  не  с
целью  окончательного  уничтожения  крамолы,  а   ради   любопытства.   За
десятилетия я попросту забыл, что в ящике хранится.
     Под столом и под шкафом я отыскал несколько пыльных папок.  Они  были
набиты бумажным хламом, который не нужен, но не выкидывается,  потому  что
"может  пригодиться".  Среди  пожелтевших  рецензий,  очерков,  набросков,
планов, начатых и оставленных книг  я  нашел  и  несколько  опусов  своего
неиздата.
     Некоторые из них показались  мне  любопытными.  К  примеру,  повесть,
написанная в конце  1967  года,  в  дни  пятидесятилетия  Октября.  В  ней
рассказано о том, как в Ленинграде  (а  такая  идея  существовала)  решили
театрализованно повторить штурм Зимнег