успел метнуться в сторону и упасть вдоль стены, а дракон,  вытянув  когти,
щелкнул ими, словно кастаньетами, в метре от земли, и пока  он  соображал,
почему в когтях нет такого тепленького и вкусненького человечка, вездеход,
чуть не раздавив Павлыша, подпрыгнул  к  стене,  и  дракону  волей-неволей
пришлось подниматься вверх, проклиная людскую солидарность.
     Дверь гаража открылась  и  Лескин,  выскочив  оттуда,  помог  Павлышу
укрыться в здании. Вездеход вполз следом, и дракону ничего не  оставалось,
как долбить клювом многострадальные ворота гаража.
     - Ну, теперь до ночи носа не высунешь, - сказал осуждающе  Лескин.  -
Дождь  кончился,  драконы  взбесились,  а  некоторым  из  нас   доставляет
удовольствие изображать из себя гуляющую мишень.
     - Поздравляю с боевым крещением, - сказала подошедшая Нина Равва.
     Начальница, как ей и полагалось, была спокойна и доброжелательна.
     - Обидно как, - сокрушалась Татьяна-маленькая. -  Теперь  и  в  самом
деле не выйдешь. А я хотела новую мину заложить.
     - И почему это драконы не любят врачей? - спросил задумчиво Джим,  ни
к кому не обращаясь. - Нарочно за ними гоняются!
     - Драконы знают,  что  когда-нибудь  у  нас  появится  врач,  который
отгадает, почему драконы хотят нас съесть, - ответила Нина.
     - И это не я? - спросил Павлыш.
     - А вы уже напали на след?
     Павлыш подумал, что опасность, которая нависает постоянно, становится
частью  быта.  Пройдет  еще  несколько  недель  такой  жизни,  и   драконы
сравняются с комарами. Люди  научатся  стрелять  в  драконов  из  рогатки,
морить их дустом, отпугивать  чем-нибудь.  И  будут  работать.  Нельзя  же
останавливать работу только  потому,  что  за  тобой  охотятся  неуязвимые
драконы.
     - Павлыш, - сказала Нина. -  Вам  следует  посетить  свой  кабинет  в
качестве пациента. У вас щека разодрана. И вообще вы грязны  как  смертный
грех. А врач должен всем нам подавать пример.
     Так Павлыш вступил в кровное братство.



                                    13

     Умывшись и заклеив щеку  пластырем,  Павлыш  присел  у  стола,  чтобы
перевести дух. Им овладела  предательская  слабость.  Даже  при  умеренном
воображении нетрудно было себе представить, каково  пришлось  бы  Павлышу,
протяни дракон свои когти на полметра дальше. А у Павлыша воображение было
развито отлично.
     Он взял в руки дневник доктора, открыл  его,  захлопнул  снова.  Надо
поговорить с Ниной. Дневник, и в самом деле, может пригодиться.
     И тут же, словно подслушав его мысли, вошла Нина.
     - Я вам не помешала? Пластырь придает вам боевой вид.
     - Спасибо. Хоть я к этому не стремился.
     - Читаете записки Стрешнего?
     - Хотел бы, но не решаюсь. Вряд ли он предназначался для посторонних.
     - В этом вы ошибаетесь. У доктора была слабость, - может,  в  роду  у
него был графоман, - он не только любил читать вслух отрывки из  дневника,
но и подсовывал его всем,  кто  пытался  избежать  этого  развлечения  под
предлогом того, что не воспринимает чтения вслух.
     - Это относилось к вам?
     - Ко мне. Так что читайте спокойно. Стрешний будет рад.
     - Джим сказал, что драконы не любят врачей? А как  все  случилось  со
Стрешним?
     - Он занимался комарами. Устроился на склоне в кустах,  а  когда  шел
обратно, задумался, забыл взглянуть на небо... Это еще что за шутки?
     Нина смотрела на пол. По полу черной ниточкой бежали муравьишки.
     - Я их уже вчера видел, но не придал значения.
     - Нет, это что-то новое. Если еще и они кусаются...
     Павлыш проследил за направлением муравьиной ниточки - она поднималась
к умывальнику и возвращалась обратно, скрываясь под койкой.
     - Они спешат на водопой, - сказал Павлыш. - На нас,  как  я  понимаю,
внимания не обращают.
     - Хорошо бы...
     Нина стойко несла бремя ответственности. Она - начальник  станции,  с
нее спрос. Павлыш подумал,  что  молодой  женщине  надо  обладать  особыми
данными, чтобы  занять  место,  которое  обычно  занимают  матерые  волки,
разведчики, прошедшие по двадцать планет.
     Уже потом, через несколько дней, Павлыш узнал,  что  Нина  относилась
именно к этой породе матерых. Это была ее шестая планета, и никто в центре
не сомневался, что она справится с работой не хуже  других.  Она  была  из
тех, мягких на вид, всегда ровных и вежливых стальных человечков,  которые
без видимых усилий везде становятся первыми - и в школе, и в институте,  и
в науке. Она несла на себе бремя ответственности за станцию, и ни  у  кого
не возникало вопроса, почему этот жребий пал на нее. Но чтобы это  понять,
Павлышу пришлось прожить на станции не один день.
     - Я пришла, потому что подумала, что новый человек  должен  взглянуть
на наши беды иначе - у нас уже выработались стереотипы, они мешают.
     - Может, вы все-таки чем-то прогневили драконов?
     Нина смотрела на муравьиную дорожку.
     - Надо будет проверить, как они  пробрались  на  станцию.  Займетесь,
Павлыш?.. Как мы могли прогневить драконов?
     - Беспричинной агрессивности в животном мире не бывает.
     - Мы на них не  нападали.  И  готовы  к  компромиссам.  Но  они  ведь
доступны только разумным существам.
     - Вы могли не заметить. На кого еще нападают драконы?
     - Вы вчера исследовали его желудок.
     - Нина, ты здесь? - в дверях показалась Таня-маленькая. Ее комбинезон
был украшен ожерельем из зубов дракона. Зрелище было жуткое.
     - Тебя Лескин всюду разыскивает. Он уверен, что магнитное поле  ведет
себя неподобающим образом.
     - Ну и что?
     - Как всегда. Он уверен, что добром это не кончится.
     - Я пошла, - сказала Нина. - Лескин пессимист.  В  каждой  экспедиции
положено иметь  пессимиста.  У  меня  подозрение,  что  психологи  нарочно
подсунули его нам, чтобы уравновесить безудержный оптимизм Тани.
     Оставшись один, Павлыш снова открыл дневник доктора Стрешнего.
     Доктор и в самом деле любил писать подробно  и  обстоятельно.  Павлыш
представил  себе,  как,  наклонив  голову,  доктор  любуется   завершенной
конструкцией фразы, стройностью длинных абзацев и видом редких,  старинных
слов. Первые страницы были заняты описанием холма, строительства  станции,
посвящены быту, характеристикам его  спутников,  характеристикам  длинным,
подробным,  однако  осторожным   -   доктор   рассматривал   дневник   как
литературное произведение и никого не хотел  обидеть.  На  пятой  странице
дневника Павлышу встретилось первое рассуждение, относящееся к  теперешним
событиям.
     "Дожди скоро сойдут на нет. Начнется весна. Планета  должна  обладать
умеренно  богатой  фауной,   нынешнюю   скудость   я   склонен   объяснить
неблагоприятным временем  года.  Я  могу  представить,  как  с  повышением
температуры и появлением солнца  из  нор,  из  гнезд  и  берлог  выползут,
выбегут, вылетят различные твари, и некоторые из них могут быть  настолько
сообразительны, что захотят вступить с нами в  какие-то  отношения.  Я  не
имею ввиду разум. Мой опыт подсказывает мне, что для развития  разума  эта
планета еще не созрела. Однако очень немного шансов за то, что нас обойдут
вниманием, -  уж  очень  мы  очевидны  и  шумны,  непривычны  и  по-своему
бессознательно агрессивны. Сегодня утром у меня возник небольшой  конфликт
с  Татьяной-большой,  которая   наблюдала   за   стройботом,   сооружавшим
"выгребную яму" станции, - ведь от части отходов мы избавиться не сможем и
должны их как-то спрятать.  Именно  спрятать.  Не  нарушая  обычной  жизни
нашего окружения. Со свойственным этой милейшей женщине  легкомыслием  она
удовлетворилась  тем,  что  стройбот  выкопал  глубокую   яму.   "Где   же
герметическая крышка для нее?" - задал я  закономерный  в  моем  положении
вопрос..."
     Прошло еще  несколько  дней,  и  ожидания  доктора  Стрешнего  начали
сбываться.
     "Сегодня меня укусил комар. Скорее всего, это не комар, а  насекомое,
функции которого по отношению к нам, людям, схожи с  функциями  комара  на
Земле, - он мал, тихонько жужжит и, главное, кусается.  Поэтому,  дабы  не
отягощать нашу фантазию придумыванием новых названий, будем называть этого
мучителя комаром. Я тут же предупредил Нину, что нам следует принять  меры
против засилья комаров. Именно  засилья,  подчеркнул  я,  ибо  значительно
больше шансов на то, что этот кровопийца не случайный  экзотический  гость
на нашем холме. За ним последуют иные любители моей крови..."
     Через три дня Леопольд заболел лихорадкой. Его трепало три дня, и три
дня доктор Стрешний боролся с врагом невидимым, неизвестным,  непобедимым,
к счастью, не настолько упорным, чтобы погубить  свою  жертву.  На  третий
день лихорадка отступила. Сочетание опыта и некоторого  везения  позволило
доктору связать лихорадку с  комарами,  и  потому  в  течение  недели,  за
которую почти все сотрудники станции  успели  переболеть  (включая  самого
Стрешнего), дневник  был  полностью  посвящен  комарам.  Из  этих  записок
Павлыша заинтересовали фразы, которые он подчеркнул, чтобы не потерять.
     "Комары гнездятся где-то по-соседству с нами. Вылетают  после  захода
солнца и, видно, хорошо реагируют на тепло. Я до  сих  пор  не  знаю  двух
очень важных вещей: кто, помимо нас, является объектом нападения  комаров,
и,  второе,  каков  их  жизненный  цикл.  В  первую  же  свободную  минуту
отправлюсь на поиски их убежища".
     Сделать этого доктор не успел, потому  что  появились  драконы.  Беда
пострашнее комаров. В дневнике подробно описывались все  случаи  нападения
драконов на людей. Доктор старался найти в них какую-то логику, связь.  Он
сам поставил восклицательный знак на полях страницы,  где  было  написано:
"Дракон не оставил мысли настичь  Леопольда,  даже  когда  тот  скрылся  в
здании. Он старался проникнуть в дверь, вытащить его наружу".
     Павлыш не заметил, как вошла Татьяна-маленькая. Дверь была открыта, и
Павлыш, углубившись в чтение, понял,  что  она,  заглядывая  через  плечо,
читает вместе с ним дневник, только когда у него над  ухом  звякнули  зубы
дракона - Татьянино ожерелье.
     - Я не хотела вам мешать, доктор, - сказала она. - Но я  вам  сегодня
почти спасла жизнь, и вы не имеете права меня выгнать. Тем  более,  что  у
меня тоже есть своя теория.
     - Выкладывайте, - сказал Павлыш, закрывая дневник.
     - Конечно, драконы людей не любят. И знаете почему? Когда -  то,  лет
десять назад, сюда прилетала звездная экспедиция. Не наша, чья-то  еще.  И
они тоже были антропоидами. Пока эти люди здесь жили, они жутко невзлюбили
драконов. Гонялись за ними, искали их гнезда, разбивали молотками драконьи
яйца и убивали птенцов. А у  драконов  замечательная  память.  Вот  они  и
решили, что их враги вернулись. Убедительно?
     - А что ты предлагаешь? - ушел от прямого ответа Павлыш.
     - Я? Пока что ходить на четвереньках, а в свободное  от  этого  время
искать остатки базы тех, кто был раньше нас.
     - Почему на четвереньках?
     - Чтобы они нас за людей не принимали.
     - Чепуха, конечно, - сказал Павлыш, решив, что Татьяна шутит.  И  тут
же подумал, что в шутке скрывается любопытное наблюдение. - А ведь правда,
когда дракон на меня пикировал, он щелкнул когтями слишком высоко.
     - Ага, - обрадовалась Таня, - ведь это  основание  для  эксперимента.
Правда?
     Павлыш улыбнулся, ничего не ответил. Таня тут же  испарилась.  Павлыш
снова открыл дневник Стрешнего. Наугад.
     "Я  полагаю,  что  популяция   холма   стабильна   и   ограничена   в
пространстве, а дальность полета комара невелика. Надо проверить,  пометив
несколько особей..."
     Павлыш перевернул страницу.
     "...Когда наступает ночь и тебе не спится, ибо ничто не отгоняет  сон
надежнее,  нежели  неразрешимая  проблема,   стоящая   перед   тобой,   то
воображение, не скованное дневными  реалиями,  разрывает  рамки  логики  и
подсказывает решения,  которые  днем  показались  бы  нелепыми,  детскими,
наивными... Я пишу именно ночью, сейчас третий час, станция  спит  -  хотя
нет, не спит Джим, у него приступ лихорадки, я недавно заглядывал к  нему.
Меня окружают образы,  рожденные  прошлым  этой  планеты,  где  нет  места
человеку,  в  которое  человек  не  вписывается  и,  возможно,  не  сможет
вписаться в настоящее. Мы привыкли награждать окружающий мир разумом - это
остаток тех далеких эпох, когда и лес, и  горы,  и  море,  и  солнце  были
живыми, большей  частью  злыми  и  коварными,  редко  добрыми  существами,
которым было дело до любого слова, мысли, сомнения первобытного  человека.
Мир, еще не подвластный людям, враждебный им, был населен чуждым  разумом,
направлявшим на людей дожди и снега, ветры, засухи и свирепых  хищников...
А здесь? Не скрывается ли за целенаправленной  озлобленностью  драконов  и
комаров воля, чуждый нам, враждебный разум, для которого наши  конкретные,
кусающие враги - не более, как орудия мести, а может и проще -  лейкоциты,
изгоняющие из организма чуждое начало.  За  решеткой  окна  сыплет  мелкий
дождь, планета выжидает... Нет, пора спать".
     На этом записи обрывались. Доктору не удалось вернуться к дневнику.



                                    14

     Посреди  столовой  стояла  Татьяна-маленькая.  Разлохмаченная,  глаза
горят, драконьи зубы сверкают на груди. Над ней возвышался мрачный Лескин.
Нина сидела за столом и старалась не улыбаться.
     - Если бы ты погибла, - разъяснял Лескин Тане, - то нам  пришлось  бы
сворачивать  станцию.  Неужели  ты  полагаешь,  что  кто-нибудь   разрешит
экспедицию, в которой собрались разведчики, отдающие себя  на  растерзание
разным тварям?
     - Нет, - сказала Таня-маленькая. - Я так не думаю.
     - Ага, - Лескин увидел Павлыша. - У меня есть подозрения, что  доктор
причастен к этой выходке.
     - Я не причастен, - поспешил с ответом Павлыш. - Потому что не  знаю,
что произошло.
     - Танечка, - сказала Нина ласковым голосом. - Посвяти Павлыша в  курс
дела.
     - Клянусь, что доктор здесь ни при чем! - воскликнула Татьяна.  -  Он
даже и не подозревал. В общем, я выгнала на площадку вездеход, накинула на
себя одеяло, выползла  через  нижний  люк  и  отправилась  через  открытое
пространство.
     - Джигит не боится рогов и  копыт,  -  загадочно  процитировал  Джим.
Осуждения в его голосе не было.
     - Я поползла, а драконы надо мной летали.
     - Не летали, а пикировали, - поправил Лескин.
     - И пока Лескин, который  наблюдал  за  этим  из  окна  обсерватории,
пробирался сквозь решетку, забыв,  где  дверь,  -  продолжала  Таня,  -  я
приползла обратно. А он расстроен, что не успел меня спасти.
     - Ясно, - сказал Павлыш. - Вы хотели убедиться, нападают  ли  драконы
на ползучих тварей. И изображали такую тварь.
     - Вы очень сообразительный, - согласилась Татьяна.
     - И они кинулись, - сказал Джим. - И хорошо, что опыт не удался. А то
пришлось бы нам ползать. Представляете меня ползучим?
     Татьяна-большая крикнула с кухни:
     - Я несу бульон,  и  перестаньте  рассказывать  ужасы,  а  то  у  вас
пропадет аппетит!
     Павлыш сел на свое место рядом с Ниной. Та спросила его негромко:
     - Вы обратили внимание, что Татьяна отползла на  несколько  метров  и
успела вернуться?  И  драконы  щелкали  когтями  у  нее  над  головой,  но
промахивались?
     - Вот именно! - услышала эти слова Татьяна-маленькая.
     - Мужчины  имеют  право  падать  на  колени  только  у  моих  ног,  -
подытожила дискуссию Татьяна-большая.  -  К  женщинам  это  не  относится.
Учтите это, доктор. Не смейте унижаться перед драконами.
     - Учту, - сказал Павлыш.
     - И все-таки я не могу справиться с возмущением, - вмешался Лескин. -
Нельзя же, в конце концов, регулярно сводить к  шутке  трагический  аспект
нашего прибывания  на  этой  планете.  Вы  смеетесь,  забыв  не  только  о
грубейшем нарушении дисциплины, совершенном Татьяной, но и  забываете  при
этом, что наше поведение приведет к тому, что драконы нас всех перебьют.



                                    15

     Вечером, когда солнце село и наступил тот благословенный  час,  когда
драконы убираются восвояси, а комары  еще  толком  не  принялись  за  свое
черное дело, станция опустела. У каждого накопилось  множество  неотложных
дел, все выбились  из  графика  и  спешили  наверстать  часы  вынужденного
безделья.
     Павлыш догнал Джима у выхода.
     - Ты очень спешишь?
     - Нет, не очень.  -  Вежливость  и  отзывчивость  были  его  сильными
сторонами. Наверное, в школе он давал списывать нерадивым  ученикам.  Все,
кому не лень, эксплуатировали Джима. Павлыш знал, что Джим спешит,  потому
что кроме своей работы, ему надо было обойти  датчики  Леопольда.  Но  что
делать - Павлыш был не лучше других.
     - Джим, покажи мне норы.
     - Какие норы?
     - Доктор Стрешний наблюдал, как комары вылетают из нор.
     - Наверно, они везде вылетают. Пойдем, покажу тебе норы.
     Джим шел впереди. Он был закутан в одеяло с подшитыми на  кистях  рук
резиновыми манжетами. На голове высилось пластиковое сооружение, схожее  с
шлемом старинного водолаза. Большие  очки  и  повязка  придавали  ему  вид
полярника, из последних сил стремящегося к  полюсу.  Павлыш  понимал,  что
мало чем от него отличается. Свою спецодежду он позаимствовал у Стрешнего,
а Леопольд, мастер на все руки, этот костюм подогнал и усовершенствовал.
     - Смотри, - сказал Джим, остановившись у откоса. - Норы.
     Откос был усеян пещерками сантиметров тридцать в диаметре.
     - Кто здесь кроме комаров живет?
     - Стрешний думал, что сурки. Они в дождь живут в  норах,  а  в  сухой
период откочевывают в лес.
     - А они не кусаются?
     - Что ты, они безобидные.  У  них  не  рот,  а  пустая  формальность.
Хоботок. Они им в земле роются, насекомых выискивают.
     - Какие же они сурки?
     - Кто-то первый их так назвал. Назвали бы муравьедами,  были  бы  они
муравьедами. Хоть груздем, только не клади в корзинку. Я пойду, ладно?
     Павлыш устроился у норы и решил подождать. Моросил дождь, драконов не
ожидалось. Комары резвились вокруг, но их было мало. Под защитным костюмом
в двойных перчатках было жарко. Норы казались глазами  чудовища.  Ниточки,
ведущие к разгадке, пересекались где-то рядом. Но пока Павлыш  не  мог  их
разглядеть.
     Словно струя пара протянулась из черной норы. Она изгибалась  кверху,
распыляясь веером по  ветру.  Павлыш  пригляделся.  Мама  родная!  Это  же
комары! Десятки тысяч насекомых покидали свое жилье, отправляясь на охоту.
Доктор был прав. Они гнездились в норах.
     Комары  реагировали  на  тепло.  Они  сворачивали  с   курса,   чтобы
полакомиться кровью Павлыша, - не  только  из  ближайшей  норы,  но  и  из
дальних, из кустов, ниже по склону...
     Через две минуты нервы у Павлыша не выдержали, и он припустил наверх.
Он добежал до станции, увешенный комарами, как елка инеем, и долго  смывал
их горячим душем. Зато придумал более или менее приемлемый метод борьбы  с
комарами: поставить у нор что-нибудь теплое - и готова ловушка.
     Трех комаров Павлыш сохранил. Принес их в коробочке к себе  в  келью.
Раздевшись,  выдвинул  сантиметров  на  пять  ящик  стола,  положил   туда
коробочку, приоткрыл и стал ждать. Ждать  пришлось  недолго.  Комары,  как
истребители-перехватчики, вырвались из щели ящика и, ни разу не сбившись с
курса, вцепились в протянутую им навстречу руку. Павлыш вытерпел уколы и с
некоторой жалостью к себе смотрел, как набухали его кровью тела кровопийц.
Наконец, изверги насосались и удовлетворенно, один за другим, поднялись  с
руки и отправились искать  укромного  места,  чтобы  отдохнуть  от  трудов
праведных. Такое место нашлось в простенке между койкой и умывальником.
     Павлыш листал дневник Стрешнего и поглядывал  на  комаров.  Те  мирно
дремали на стене. Может быть, на них не распространяется... И тут один  из
комаров неловко взмахнул крылышками, попытался взлететь, но не мог и  упал