искали, - сказала Люська. - Собаку привозили,
    черную овчарку.

    - У меня тоже собачка была. Жулик, - сказал Пыркин. - Сманили.

    За  новым  цирком  до  самой  реки  тянулась  обширная и пустая равнина.
    Посреди  нее  две избы, маленькие окошки выбиты, вокруг утоптано, словно
    избы  поставлены  для  декорации.  Пыркин  немного прихрамывал, горлышко
    бутылки  высовывалось  из  кармана  пальто.  Люська семенила рядом. Егор
    несколько  раз щурился, чтобы разогнать это видение, но открывал глаза -
    и  снова  в  десяти  шагах  черное  пальто  Пыркина  с оранжевым рукавом
    рубашки,   босые  серые  пятки.  А  рядом  клетчатое  пальтишко  Люськи,
    стоптанные  каблуки  ее  ботинок.  Что  сейчас  дома творится - подумать
    страшно...

    Дорога  нырнула  вниз,  отлого  прорезая  обрыв  к реке, - они пошли над
    туннелем, забирая влево.

    -  Нам  немного  осталось,  -  сказал  Пыркин,  поджидая  Егора. - Можно
    сказать,  пустяки,  но  большие  опасности.  Вон там, где эскалатор вниз
    был, - они и сидят. Подстерегают. Мы их обойдем. Ясно?

    - Кого обходить? - спросил Егор.

    - Этих, - коротко ответил Пыркин.

    Он  вынул  из кармана бутылку и взял ее, как гранату, за горлышко, - без
    оружия нельзя. Вообще здесь даже беспокойней, чем у нас.

    Он прижал палец к губам, чтобы молчали.

    Люська  вдруг  раскашлялась.  Пыркин  весь  сжался,  щеки  порозовели от
    негодования, он замахал бутылкой и зашипел как змея.

    И  тут  по  краю  откоса  пробежала серая, почти невидная, быстрая тень,
    замерла и исчезла.

    - Все, - сказал Пыркин. - Мы обнаружены.

    - Это фашисты? - спросила Люська.

    -  Хуже,  - сказал Пыркин. - Ну, будем прорываться или отступим? Бутылка
    дрожала в руке.

    -  Будут  жертвы,  ой, будут жертвы, - сказал Пыркин - Детей жалко, - он
    показал грязным пальцем на Люську.

    - А зачем мы туда идем? - спросил Егор. - Вы же ничего не объясняете.

    -  А  ты  куда хотел? - удивился Пыркин. - Там свои. Три или четыре тени
    выглянули на секунду из-за откоса.

    -  Поджидают, - заявил Пыркин. - Поджидают нас, а это прискорбно, потому
    что они перекрыли все подходы. И Жулика нет. А то бы помог.

    Ребята  стояли,  не  знали,  слушаться  Пыркина  или нет - никакой он не
    защитник.

    Сзади была серая пустыня с избами. До них уже метров триста.

    Пыркин  пошел  к  спуску,  бутылка  с водкой в отставленной руке. Люська
    припустила за ним. Егор тоже пошел, стараясь не отставать.

    Они остановились над крутым склоном к Москве-реке.

    Склон  был  голым, бурым. Егор уже был готов к тому, что не увидит здесь
    деревьев,  но  все  равно  удивительно,  насколько  изменился  вид. Лишь
    несколько  голых  деревьев  видны  на  всей  широкой  излучине  реки  от
    метромоста до окружной дороги. Вода в реке была темной.

    Вниз вела тропинка.

    - Самый короткий путь, - сказал Пыркин. - Побежали.

    Никого не было видно.

    Пыркин  бросился  вниз,  к  реке,  мелко  перебирая  пятками и тормозя в
    крутых местах свободной рукой.

    Это было похоже на детскую игру в войну.

    Минуту  или  две Егор ничего не видел - думал только, как бы удержаться,
    не  покатиться  кубарем  и  не  сломать шею - впереди мелькало клетчатое
    пальтишко,  ноги заныли от слалома... И вдруг этот полет прервался. Егор
    врезался  в  Люську,  крепко схватил ее, чтобы не свалить вниз. Еще ниже
    на земле сидел Пыркин, высоко подняв руку с бутылкой.

    - Долой! - кричал он. - Уничтожу!

    Призраки  поджидали  людей  здесь,  посреди спуска, когда некуда деться:
    наверх  и  вниз  метров  на  сто  такой  же  крутой склон - только здесь
    площадка, окруженная тремя старыми пнями.

    Они  были  призраками,  но  не театральными, где все как у людей, только
    загробный  голос.  Их  даже  нельзя  сравнить  с  людьми - тени чего-то,
    детские наброски, кусочки студня...

    Они  стояли  полукругом  молча,  и хотя лиц у них не было, казалось, что
    улыбались.

    Люська уткнулась лицом в куртку Егора, чтобы не видеть.

    -  На  прорыв!  - закричал вдруг Пыркин, метнул бутылку перед собой, она
    вдребезги,   водка   темным   пятном  отметила  землю,  толпа  призраков
    отшатнулась  было  -  скорее  от  неожиданности, чем от страха, и тут же
    придвинулась еще на шаг.

    Егор  попытался  отступить,  прижимая  к  груди Люську, но, оглянувшись,
    увидел,   что   сзади   уже   тоже  собирались  призраки,  подпрыгивали,
    переливались, покачивались, сливаясь воедино, делились снова...

    И тут раздался очень громкий в этом безмолвии собачий лай.

    Сверху, разорвав цепь призраков, несся черный, маленький, лохматый пес.

    Пыркин поднялся с земли.

    - Подкрепления прибыли, - сказал он. - Где тебя, сукин сын, носило?

    Призраки  исчезли.  Растаяли  в тумане. Словно их и не было. Пес прыгал,
    крутился  среди  людей,  показывая  радость  от  встречи  с хозяином, от
    знакомства с Люськой и Егором.

    -  Не выносят они собачьего духа, вот ведь нечисть какая. А он, стервец,
    чует. Как увидит, сразу гонять начинает.

    - Кто они были? - спросила Люська, чуть живая от страха.

    -   А  бог  их  знает,  -  сказал  Пыркин  равнодушно,  словно  забыл  о
    приключении.  Он  потянул носом, принюхался к слабому спиртовому запаху,
    шедшему  от  пня,  тяжело  вздохнул и побрел вниз, осторожно переставляя
    ноги, пес за ним.

    - А почему вы их боялись?

    -  Они  электричеством  бьются,  а  потом высасывают. Егор вел Люську за
    руку,  она все оглядывалась назад, ей казалось, что призраки идут сзади.
    Егор подумал, хорошо, что она рядом и есть кого защищать.

    Они вышли на асфальтовую дорогу, которая наискось резала склон.

    Пыркин  прибавил  шагу,  Жулик  вернулся,  проверил,  идут  ли,  и снова
    убежал. Он был здесь свой, ничего не боялся.

    Минут   через  пять  они  оказались  на  террасе,  которая  выходила  на
    набережную.  Справа  скелетом  кузнечика  тянулся метромост, за рекой из
    дымки поднимались кубики домов.

    -  Эй! - позвал Пыркин, и его голос расползся по террасе и заглох где-то
    неподалеку. - Принимайте гостей.

    В  дальнем  конце террасы, у обрыва, раньше скрытого деревьями, а теперь
    голого,  чернела  ниша, а перед ней в сером сумраке светил слабый огонек
    костра. Рядом кто-то стоял.

    Пыркин  затрусил  к  костру,  махая  руками, рукав светился, словно одна
    рука  у  него была схвачена огнем. Ребята шли медленнее, а Жулик остался
    с ними, чтобы не робели.

    У  костра  стояла очень толстая завитая женщина в лыжном костюме, поверх
    которого   висели   в  несколько  рядов  бусы.  Пальцы  ее  рук,  словно
    перетянутые  ниточками  на  суставах,  были  унизаны кольцами, в которых
    отражались отблески пламени.

    - Гляди-ка, - сказала женщина басом, - молодежь пришла.

    -  Смена  и надежда наша. - Второй человек полулежал на куче одеял. - Мы
    вас давно поджидаем...

    Человек был облачен в остатки черного камзола.

    - Подходите, не бойтесь, - сказала толстуха. - Чего уж, все свои.

    -  Это соседка моя, - сказал Пыркин, ткнув пальцем в Люську. Он нагнулся
    над  костром  и  протянул руки вперед, потирая ладони, словно замерз, но
    это  было неправдой, как и охота за водкой в магазине, - никакого холода
    здесь не было. Тепла тоже не было.

    - Что, - спросил человек в камзоле, что лежал у костра, - ублюдки напали?

    У  него  было бледное, острое лицо с очень черными бровями и длинные, по
    плечам космами, волосы.

    -  Жулик  разогнал,  -  сказал  Пыркин.  -  Я-то  что,  я ничего, ребята
    перепугались.

    -  Кто-нибудь  пускай принесет дров, - послышался голос из глубины ниши.
    Голос был надтреснутый, дрожащий, но привыкший командовать.

    - Новенькие у нас, - хрипло сказал человек в камзоле.

    -  Слышу,  -  ответил  голос.  -  Сходи,  Де-Воляй, за дровами. Почему я
    должен повторять?

    - Да все вокруг обобрали. Далеко идти придется.

    Человек  поднялся.  В  нем  сочетались  заторможенность  и  суетливость.
    Толстуха   кружила,  разглядывала  Егора,  как  статую.  Из  ниши  вышел
    широкоплечий  карлик  в  черном  костюме  поверх вышитой косоворотки. Он
    держал  в  руке  зеркальце,  какие бывают в женских сумочках, гляделся в
    него и причесывался массажной щеткой. Он сказал толстухе:

    - Удивительное дело - не должен бы, а лысею.

    -  Это  вам  только  кажется,  - сказала женщина тягуче и ласково. - Вам
    любой молодой позавидует. Кудри-то, кудри...

    Человек  со  щеткой  поморщился.  Кудрей у него не было - жидкие, редкие
    волосы лежали вплотную к голове.

    У  него  было  гладкое,  но  очень старое лицо. Лицо молодого человека и
    древнего старика. Молодой старичок.

    Лениво,  словно  избалованный,  капризный деспот, молодой старичок кинул
    щетку  в  сторону.  Егор невольно проследил за ее полетом. Щетка упала в
    высокую, по пояс, кучу щеток, гребней, расчесок.

    Старичок сказал:

    -  Каждый  имеет  право на слабость. У меня она безобидная. Я никогда не
    причесываюсь два раза одной щеткой.

    Он  щелкнул  пальцами.  Толстуха  метнулась в темноту и вытащила из ниши
    потертое   низкое   кресло  с  вытравленной  на  спинке  лилией.  Карлик
    подпрыгнул,   не  оборачиваясь,  и  опустился  в  него.  Поерзал  задом,
    поболтал ногами в блестящих сапогах.

    -  Давайте  знакомиться,  - сказал он. - Приятно видеть в нашем обществе
    новые  лица.  Признаться,  я  ждал  вас,  очень ждал. Нужна нам молодая,
    энергичная смена, товарищи.

    Толстый палец уперся в грудь Егору.

    - Егор Чехонин, Георгий, - сказал Егор послушно.

    - А ты, крошка?

    - Меня Люськой зовут.

    Егор почувствовал, как ее теплые пальцы отыскали его руку.

    Пыркин грузно опустился на одеяло и стал похож на груду тряпья.

    - Ну что ж, - сказал молодой старичок, - а меня зовут здесь...

    - Вождем, - подсказала толстуха. - Это наш вождь.

    Молодой  старичок  укоризненно  покачал  головой,  словно  толстуха была
    расшалившейся девочкой.

    -  В  этом  прозвище, - сказал он, - есть некоторая доля иронии. Не всем
    это понятно. А вам?

    По  берегу  брела  тонкая  поникшая фигура. Сначала Егор решил было, что
    возвращается человек, посланный за дровами, но нет - фигура женская.

    - Я не могу даже устроить ужин в честь вашего приезда. Здесь нет еды...

    - Они уже знают, - зашевелился Пыркин. - Я при них водку употреблял.

    Вождь  наклонил  голову,  терпеливо  пережидая,  а  когда  Пыркин умолк,
    продолжал:

    -  И  тем  не  менее у нас праздник. Новый год. - И для каждого из нас -
    юбилей.

    -  Как  вы  только догадываетесь, ума не приложу, - подивилась толстуха.
    Она  достала  из  кармана  лыжной  куртки  сережки с жемчугом, протянула
    Люське. - Это тебе подарок, от меня.

    - Спасибо, не надо, - сказала Люська, - у меня уши непроколотые.

    -  Мне дана способность, - сказал вождь, - измерять время, которого нет.
    Я  знаю,  когда  ждать гостей, а когда недругов. И я рад, что это именно
    вы. В прошлом году мы получили сомнительный подарок - Пыркина.

    Пыркин поднял голову, подмигнул и сказал:

    - А что? Не нравится, отправляй обратно, а то...

    И замер, словно забыл, что надо говорить дальше.

    - Помолчи, - недовольно поморщился вождь.

    Женская  фигура  приблизилась.  Это  была девушка в короткой распахнутой
    шубке.  Волосы  выбивались  из-под  синего  платка,  лежали  прядями  по
    плечам, ниспадали на спину и на грудь.

    - Иди к нам! - крикнула толстуха. - У нас праздник, кадровое пополнение.

    Девушка прошла мимо, не обернувшись.

    - Долго не протянет, - сказал вождь.

    - А здесь умирают? - спросил Егор.

    -  Вопрос,  не  лишенный смысла, - сказал вождь. - Мне приятно встретить
    живой ум. Я лично беру над тобой шефство.

    Это  было  как в театре. Вождь играл роль, Пыркин играл роль, теперь они
    хотели, чтобы и Егор играл.

    Люська отпустила его руку. Она стояла, глядя на удаляющуюся девушку.

    -  Здесь  можно  умереть,  -  сказал  вождь.  - К тебе это не относится.
    Причина,  приведшая  тебя  сюда,  вернее  всего пустяковая. - Губы вождя
    улыбнулись,  глаза не умели улыбаться. - Такие, как ты, не топятся, они,
    как  остынут, опомнятся, начинают предпринимать тщетные попытки покинуть
    их  пост  и  вернуться туда. - Вождь показал пальцем в гору. - Хотя всем
    известно, что настоящий мир здесь, а там только сон, видимость!

    -  А чего, - сказал Пыркин. - Бросайся в речку и потонешь. Как в аптеке.
    Тогда узнаешь, где видимость, а где напиться можно рабочему человеку.

    Фигурка  девушки  уже  скрылась  во мгле. Навстречу ей брел человек, что
    ходил  за  сучьями.  Он  волок деревянную голубую дверь. Приостановился,
    что-то сказал девушке, та не ответила.

    - А почему она здесь? - спросила Люська.

    -  Она потеряла любимого человека, - ответил вождь. - За несколько часов
    до Нового года.

    Он обернулся к толстухе.

    - Когда это было, Марта?

    - Давно, - сказала Марта. - И все ходит, ходит. Хоть бы утопилась поскорее.

    Де-Воляй подтащил дверь к костру.

    -  Я  ее  к  нам  позвал, - сказал он улыбаясь. - А она молчит. Какая-то
    неполноценная.

    - Молодец, Де-Воляй, - сказал вождь. - Дров надолго хватит.

    Де-Воляй  встал  на  край  двери  и  потянул на себя другой конец, чтобы
    сломать, но не одолел доску. Егор стал помогать ему.

    -  Что-то  сегодня  ублюдки суетятся, - сказал Де-Воляй, убедившись, что
    Егор справится без него.

    - У них тоже прибавление, - сказал вождь.

    -  Мы  его  Де-Воляем  зовем,  -  сказал  Пыркин,  - он про свой аппетит
    рассказывает. Какие штуки в ресторане жрал.

    -  Не жрал он в ресторане, - сказала Марта. - Я во всех ресторанах была,
    никогда его не видала.

    -  Тебя  в такие и не пускали, - огрызнулся Де-Воляй. - Мои рестораны до
    революции процветали.

    Видно,  спор  был давний, самим спорщикам надоел. Егор подумал, что если
    Пыркин здесь уже год, то другие пришли куда раньше.

    -  Давай  по-дружески допросим новенького, - сказал вождь. - Что же тебя
    привело к нам? Оскорбленное самолюбие? Обида? Несчастье?

    Егор  пожал  плечами.  Отсюда,  издали,  это  было уже неважно. Прав был
    маленький  вождь.  Если  бы знать путь обратно - ушел бы домой. Но он не
    смел спросить, есть ли такой путь, потому что боялся, что пути нет.

    -  Как  хочешь,  -  сказал  вождь.  -  Мы тебя не торопим. У нас впереди
    пожизненное заключение. Марта громко засмеялась.

    -  Все  равно расскажешь, - сказал Пыркин. - Я, например, сюда вывалился
    по причине пьянства.

    -  И  добился  счастья, - захихикал Де-Воляй. - Пей теперь свои бутылки.
    Хоть  по  тыще  в день. Желаете коньяк - вот вам коньяк. Хотите ликер из
    спецбуфета? Будет вам ликер.

    -  Это кому как, - возразила Марта. - Не тебе решать, кому ликер, а кому
    коньяк. Будет решение товарища вождя - получишь.

    - А я разве чего беру? - сдался Де-Воляй.

    Вождь наблюдал за своими товарищами с усмешкой.

    -  А  ты,  девочка? - спросил он потом у Люськи. - Ты почему не захотела
    со всеми в будущий год?

    - Я отца ждала, - сказала Люська.

    -  Она с моего двора, - сказал Пыркин. - Папаша их бросил, а мать нового
    завела, Константина. Проще треугольника.

    -  Он  бил  тебя? - спросила Марта. - Он бил тебя, крошка? Расскажи, как
    он тебя бил.

    Она готова была заплакать.

    -  Не  бил  он  ее,  -  сказал  Пыркин,  - хотя последнее время не знаю.
    Вообще-то он непьющий.

    Люська молчала.

    - А отец для тебя, - спросил вождь, - был руководящей силой?

    - Пустой человек ее папаша, - сказал Пыркин. - Без всякого характера.

    - Он обещал приехать. Я ему на работу звонила, - сказала Люська.

    -  Бедное  дитя,  -  сказала  Марта.  -  Ты  будешь жить со мной. У меня
    отдельная   трехкомнатная   квартира,   я   ее  сама  обставила.  Ты  не
    представляешь! Все удобства.

    -  На  кой  ляд  тебе  все  удобства?  - сказал Пыркин. - Если ты ими не
    пользуешься?

    -  Она  в  этих,  простите,  удобствах  устраивает музыкальные вечера, -
    сказал Де-Воляй. - Мяукает, как кошка.

    Все засмеялись.

    - Подлец! - закричала Марта. - Пошляк!

    Де-Воляй  устроился  на  одеялах  и  правдоподобно  задремал,  даже стал
    похрапывать.

    -  Удивительный аттракцион, - сказал Пыркин, - до сих пор удивляюсь. Вот
    дрыхнет  человек, которому ничего в жизни не нужно. Его отсюда и калачом
    не выманишь.

    Вождь усмехнулся.

    -  Под  моим  руководством вверенные мне кадры достигли полного счастья.
    Они уже все имеют. Какая потребность есть - удовлетворена.

    -  Только потребностей здесь не бывает, - буркнул Де-Воляй, натягивая на
    нос рваное одеяло.

    -  Неправда,  -  возразил  вождь.  Улыбка  чуть тронула его тонкие губы,
    когда  он  изящным  движением  поднял  правую руку и щелкнул пальцами. В
    ответ  на  этот  жест  толстая  Марта  нырнула в пещеру, вытащила оттуда
    новенькую  щетку  для  волос.  Вождь,  простоявший полминуты, пока Марта
    выполняла  его  пожелание, с поднятой рукой, тут же начал причесываться.
    И  продолжил  свою  мысль:  - Неправду говорят те, кто утверждает, что в
    нашем  единственном настоящем счастливом мире нет потребностей. Эти люди
    забывают о главной потребности - потребности жить!

    Тут  вождь  сделал  паузу,  изогнулся,  стараясь  подглядеть под одеяло,
    увидеть  лицо  Де-Воляя.  Это  ему  не  удалось,  вождь  с остервенением
    отбросил использованную щетку для волос и тонким голосом завопил:

    -  Мы поможем скептикам и маловерам сообразить, что жизнь, которую я дал
    вам однажды, нужно ценить и лелеять! Молчать! Не возражать!

    Никто  не  возражал вождю, а Егору стало скучно и противно, как в гостях
    у  Гарика.  И  уж  на что они были различными - фарца Гарик и властитель
    призрачного  царства, в котором нет времени, они оказались жутко похожи.
    Они  захватывали  право определять жизнь других людей с одной лишь целью
    -  сделать  свою  жизнь  от  этого  удобнее и теплее. А от уверенности в
    безнаказанности  они  получали  дополнительное  удовольствие, глядя, как
    другие мучаются, выпрашивают у них магнитофоны или право на жизнь.

    -  Жалко, что вы, ребята, Федю не застали, - сказал Пыркин. - Вот артист
    был.  Ну прямо Райкин! Все анекдоты знал. Тысячу как минимум. Нет его, и
    анекдоты мы забыли, а новых выдумать не умеем. Скучно стало.

    -  Где  он сейчас? - быстро спросил Егор. У него вдруг возникла надежда,
    что  этот неизвестный Федя смог вырваться отсюда и вернуться в настоящую
    жизнь.  Ведь если есть путь сюда, может, им известна дорога отсюда? Если
    Пыркин скажет сейчас, что Федор ушел...

    Но Пыркин сказал совсем не то, что хотелось услышать.

    -  Я  и  говорю,  -  произнес  он,  глядя  в костер, - может быть, и зря
    товарищ вождь его ликвидировал? Скучно стало.

    -  А я ничего не делаю зря, - сказал вождь, совсем не рассердившись. - Я
    долго  думал.  И  понял,  что своими шутками и анекдотами твой друг Федя
    подрывал единство нашего народа!

    Вождь  широким жестом обвел берег, и Егор понял - народ состоит из шести
    человек, включая их с Люськой.

    -  А от этого, - продолжал вождь, - возникала опасность, что он подорвет
    мой  авторитет и позовет на нашу землю врагов, ко