нем выше жирность. Иногда за молоком заходит с работы Люси,
но в тот день она снова задержалась.  Я стоял у забора до тех пор, пока он
не  вышел  с  банкой  обратно и  не  отправился к  дому.  Нет.  Ничего  не
произошло.
     Но успокоиться я не мог.  Тяжелые предчувствия,  как пишут в романах,
меня не покидали.  Этот Томат должен был что-то натворить. Что-то варилось
в  его гладкой голове.  И,  разумеется,  нам с  Макаром будет плохо.  Я не
строил иллюзий.
     Раза два вечером я заглянул к нему в комнату. На проходе. Он сидел за
столом,  разглядывал  свою  икону,  я  даже  подумал,  не  хочет  ли он ее
восстановить?  Но восстанавливать там было нечего.  Икона  его  была,  как
новенькая.  Он же мне сам показывал. У меня, как видите, уж тогда возникло
подозрение,  что  такой  человек,  как  Томат,   захочет   воспользоваться
информацией. И, может, даже решит меня шантажировать. Но у него, насколько
я понимал, не было никакой с собой вещи, которую он мог бы восстановить по
ее памяти.  Не ехать же ему в его Подмосковье.  А раз так,  то его замысел
заключался в чем-то ином. И самое гадкое то, что я не мог догадаться. Даже
голова разболелась.
     За ужином не было никаких разговоров о пластинке. И мать молчала. Так
что Люси даже и не узнала о том,  что пластинка оказалась дефектной. Томат
говорил о погоде, о ценах на рынке и потом принялся пересказывать какой-то
двухсерийный индийский фильм, который видел в Москве.
     Со стороны посмотришь -  все мирно. Идеальная семья сидит за вечерним
чаем. Но все во мне было напряжено.
     Надо сказать,  что у  меня есть одно свойство организма.  Может,  оно
иногда бывает полезным,  но в тот день оно сыграло надо мной дурную шутку.
Если у меня нервный стресс, то я хочу спать. Я однажды на экзамене заснул,
потому что не знал билета.  А когда тетка умерла,  я ее очень любил,  то я
целые сутки проснуться не мог.  Так вот,  в  тот день после ужина я  вдруг
почувствовал,  что  меня тянет в  сон.  Что мне хочется заснуть сейчас,  а
утром проснуться, чтобы ничего уже не было, чтобы все обошлось.
     Я решил - полежу немного, но спать не буду.
     Лег и заснул.
     И во сне мне все время снилось,  что Геракл борется с гидрой,  только
гидра эта живая, и все ее головы похожи на Томата.
     А  я -  Геракл,  и рублю,  рублю эти проклятые головы,  а на их месте
вырастают  новые,  и  что-то  мне  доказывают с  сокрушенным видом,  вроде
говорят:  <Нехорошо,  Костя,  отрубать головы человеку, который вдвое тебя
старше и обитает в Подмосковье>.
     И  тут  я  проснулся.   От  внутренней  тревоги,  которая  пересилила
сонливость.
     Я был почти убежден - что-то случилось.
     Я  вскочил,  натянул брюки и  кеды  и  на  цыпочках прошел к  комнате
Томата.  Дверь в  нее была закрыта.  Я ее открыл.  Томата не было.  Я и не
ждал, что он спит. Я был уверен, что его нет.
     Я вышел из дома тихо,  чтобы никого не разбудить.  На улице тоже было
тихо.  Светила луна.  Времени было  больше часа  ночи.  От  луны  по  морю
тянулась длинная прямая дорога.
     Я пошел было к школе. Но через несколько шагов остановился.
     Я рассудил,  что Томат, даже если решил что-то сделать, один к машине
не  полезет.  Он же не знает,  как машина работает.  Значит,  он побежит к
Макару. В случае, если решил воспользоваться установкой. А если нет? Чтобы
жаловаться на нас,  не надо ждать ночи, чтобы чем-нибудь еще заняться... а
чем, простите, можно заняться в нашем поселке в час ночи?
     И я побежал к Макару.
     Окно  в  его  комнату было открыто.  Я  прислушался.  Было слышно как
вздыхает,  всхрапывает во сне его отец.  Но дыхания Макара я не уловил.  Я
подтянулся,  заглянул в комнату. Кровать Макара была разобрана. Самого его
не было.  Худшие мои предчувствия оправдались.  Значит,  пока я безмятежно
смотрел сны, здесь побывал Томат, каким-то образом заставил Макара пойти с
ним к установке, а теперь они восстанавливают... но что?
     Пока  я  пробежал весь поселок,  то  запыхался,  разбудил всех собак,
которые подняли истерику -  в Таганроге слышно.  Поближе к школе я перешел
на шаг - зачем будить экспедицию?
     Я  отлично представлял себе,  что между ними произошло.  Для этого не
надо быть Шерлоком Холмсом. Мой Макар приблизился к своей мечте. Он увидел
настоящую Машину,  он  встретил Донина.  Ему  даже обещали,  что возьмут в
институт.  Макар был как зерно в земле,  которое лежит,  ждет своего часа,
ждет,  когда пригреет солнце и  потом начинает расти -  и его уже ничем не
остановишь. И вот к нему приходит этот Томат. Что-то Томату нужно. И Томат
ему говорит:  если ты  не  сделаешь того,  что я  тебе велю,  то я  тут же
сообщаю обо всем Донину.  Тебя,  голубчик,  выгоняют из  экспедиции и  так
далее.  А если сделаешь, никто не узнает, и все будут друг друга любить...
Вообще-то,  как потом выяснилось,  в своих рассуждениях я был прав. Именно
так и случилось.
     Томат явился к нему в половине двенадцатого. Макар не спал. В отличие
от  меня  у   него  сонного  комплекса  нет.   Он  читал  и  переживал  от
неизвестности.  Он ждал этого Томата.  Он, как и я, рассудил, что тот ушел
не зря.  Вернее, Макар не знал точно, кого ждать - Томата или разъяренного
Донина.  В  половине двенадцатого Томат постучал к нему в окно и вызвал на
улицу.  На  улице он  сказал,  что ему требуется от  Макара одна небольшая
услуга.  Запустить на  десять минут машину.  Макар,  естественно,  наотрез
отказался. Тогда он напомнил Макару, что прошлой ночью он уже ее запускал.
Но ради друга!  -  пытался сопротивляться Макар.  И теперь,  сказал Томат,
тоже ради друга и ради тебя самого.  Ты знаешь,  что достаточно рассказать
экспедиционному начальству,  что  вы  с  Костей натворили,  придется вам с
экспедицией прощаться навсегда.  И еще платить за ущерб.  Он, Томат, знал,
какое плохое денежное положение у  Макара,  и бил по самым больным местам.
Макар все равно сопротивлялся, как спартанец на Фермопилах, но был обречен
на гибель. Томат был беспощаден - ему нечего было терять, а приобрести он,
как ему казалось,  мог много.  Я так думаю,  что у некоторых людей в жизни
такая ситуация бывает -  надо выбирать между своей честью и своей любовью.
И Макар,  как большинство,  выбрал любовь.  Видно, ему показалось, что все
еще обойдется.  Тем более что Томат объяснил ему доступно,  что моя судьба
тоже в  его  руках.  Вот мой толстый и  гениальный Макар покорно поперся к
школе.
     По дороге возбужденный,  трепещущий от предвкушений Томат показал ему
свою икону -  ну, ту самую, что получил от бабуси и теперь таскал с собой.
Он сказал,  что убежден,  что в этой иконе есть внутренний слой,  в смысле
старая  запись.  Может  быть,  шестнадцатого  века,  и  потому  эта  икона
совершенно бесценна.  Он даже при лунном свете показывал Макару эту икону,
переворачивал ее  обратной стороной и  утверждал,  что доска очень старая,
черная,  гнутая.  Макар,  конечно,  ничего в  этом не  понимал,  он  шел и
проклинал себя. И ничего не мог придумать. И постепенно в Макаре рос гнев.
Макар медленно зажигается,  но если зажегся -  его не остановишь,  в  этом
отношении он как носорог. Томат этого не знал и думал, что он уже победил.
     Наверное, вы  подумаете,  до  чего  все  неинтересно  получается.  Вы
думали,   что   у   Томата  какой-то  грандиозный  план,  что  он  задумал
какое-нибудь преступление.  А  тут  -  какая-то  сомнительная  икона.  Но,
во-первых,   у  Томата,  кроме  этой  иконы,  не  было  ничего  достойного
восстановления. А во-вторых, запомните, что Томат - никакой не преступник,
просто  не  очень  приятный  человек,  корыстный,  зануда,  но  никакой не
преступник.    Он    всегда    старается     воспользоваться     выгодными
обстоятельствами.  И очень спешит при этом. Потому он так и не разбогател.
И не разбогатеет. Масштаба у него нет.
     К  тому  времени,  когда  я  добрался до  гаража,  самое  главное уже
произошло.  Машина была запущена,  а  икона на подносе уже была заложена в
нее.
     Поэтому,  когда  я  заглянул в  щель  двери гаража,  то  увидел,  что
освещенный лампочкой под потолком стоит у пульта Макар.  По его спине было
мне  понятно,  как  он  взбешен и  растерян.  Неподалеку стоял Томат и  не
отрываясь смотрел на руки Макара, словно мог его проконтролировать.
     Я не вошел сразу.  Несмотря на то, что я все знал заранее, оказалось,
что я  совершенно не представляю,  что надо делать дальше.  Вот я  угадал,
остановился, смотрю на них сквозь щель и не двигаюсь.
     Машина щелкнула, и Макар ее выключил.
     - Все,  - сказал он и обернулся к Томату. И вдруг я увидел, что в его
глазах горит  опасный огонек.  Я  бы  назвал его  огнем  торжества.  Огнем
благородного безумия.  И  ему в  этот момент было плевать на институт,  на
научное будущее - на все. Он победил.
     От удивления я не заметил,  что отворил дверь и вошел в гараж. Но все
так волновались,  что меня не услышали и не заметили. Что же такое удалось
сделать Макару, что он победил этого Томата? Чему он радуется?
     - Давай!  -  сказал  хриплым шепотом Томат.  Его  обычно приглаженные
волосы растрепались, руки дрожали - он был кладоискателем, который вот-вот
откроет крышку сундука.  И я понял, что если все у него пройдет нормально,
он никогда не остановится. Он будет отыскивать еще и еще для нас задания и
каждый раз будет нас пугать...
     Макар нажал кнопку, поднос медленно выехал из чрева машины.
     Вот это номер!
     На  подносе лежало  небольшое бревно,  вокруг -  кучка  разноцветного
порошка.
     - Что?   -  спросил  Томат.  Он  еще  ничего  не  понял.  Я  чуть  не
расхохотался. Как все просто! Если в той иконе и был второй слой, то Макар
его игнорировал. Он вскрыл еще более глубокую память иконы - память о том,
как она была просто деревяшкой. Бревнышком, из которого сделали доску.
     - Где икона? - прохрипел Томат. - Где она, я спрашиваю?
     - Вот она и есть,  -  сказал Макар и имел еще наглость улыбнуться.  -
Вот ее второй слой.
     - Убийца,  -  сказал Томат и взял бревно с подноса. И даже перевернул
его в  руке,  заглядывая на  другую сторону,  словно там могла сохраниться
первоначальная живопись.
     - Чего хотели, то и получили, - сказал Макар.
     - Ну  нет!  -  голос Томата вдруг поднялся.  -  Издеваешься?  Или  ты
немедленно вернешь все на старое место...
     - Нельзя, - сказал Макар. - И не кричите, люди спят.
     - Ах,  нельзя!  -  И  вдруг  Томат поднял бревно и  замахнулся им.  -
Заговорщики! Вредители!
     Макар испугался за машину и бросился к нему, но Томат был сильнее. Он
отбросил Макара в сторону и кинулся к машине.
     До того момента я  стоял как пришпиленный к месту.  Я был как во сне,
как зритель,  который знает,  что вмешаться в то,  что видишь, невозможно.
Анна Каренина все равно бросится под поезд.  Но когда Макар со стоном упал
на пол, а Томат бросился к машине, я пришел в движение. Бессознательно.
     Я даже не помню,  как мне удалось подставиться под удар, направленный
на  пульт.  Он  просто чудом  не  сломал мне  плечо  -  ведь  бил  он  как
сумасшедший,  изо всей силы.  Рука сразу онемела,  но я все равно закрывал
собой машину и старался при этом одной рукой вырвать у него дубинку-икону.
     Не  знаю,  чем бы это кончилось -  но на помощь ко мне пришел Макар и
сонный Кролик. Оказывается, он услышал шум в гараже и пошел проверить.
     Когда  мы  скрутили  Томата,   к  этому  времени  уже  пол-экспедиции
сбежалось к  полю боя.  Рука болела страшно.  Томат никак не  мог прийти в
себя,  он все еще ругался и  совал всем в лицо дубинку,  крича,  что это -
Андрей Рублев.  Дубинку у него отобрали. У меня жутко болела голова, а про
руку и говорить не приходится. Я даже плохо соображал. Как сквозь воду, ко
мне  доносился  сбивчивый  рассказ  Кролика,   в  котором  все  получалось
наоборот.  Оказывается,  это злоумышленник Томат ворвался в  гараж,  а  я,
оказывается, жертвуя собой, спас эту машину.
     Кто-то побежал за врачом.  Донин смотрел на меня как на героя,  и мне
очень хотелось остаться героем,  но я  понимал,  что это уж будет слишком.
Поэтому я сказал:
     - Да не спас я ее, а чуть не погубил. Я во всем виноват.
     - Бредит,  - сказал Кролик. - По голове ему дали, вот и бредит. Я сам
видел, как он машину спасал.
     - Это я уже потом, - сказал я. - Потом, понимаете?
     - Такой худенький, а герой, - сказала Шурочка.
     - Не-ет! - закричал я.
     Но они меня не слушали.
     Только на следующий день все стало на свои места.
     Это был не очень приятный день.
     Но два утешения все же были.
     Во-первых, из экспедиции нас все же не выгнали.
     Во-вторых,  Томат уехал.  И полагаю, что навсегда. А Люси переживает.
Завтра она обещала прийти на танцы в экспедицию.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 22/05/2000



   Кир Булычев.
   Черный саквояж

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Девочка из будущего". Кишинев, "Лумина", 1984.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


1

   Я сначала увидел саквояж, а  потом  человека.  Саквояж  -  это  древний
гибрид сумки, чемодана и портфеля,  такие  носят  доктора  в  исторических
фильмах. Теперь их, по-моему, не делают.
   Вроде бы саквояж должен быть добрым, толстым и надежным.
   Приходил чеховский доктор, велел открыть рот, давал капли или  микстуру
- тогда даже еще уколов не умели делать.
   А этот саквояж мне не понравился.
   Саквояж спускался в  подземный  переход.  Его  нес  небольшой  человек,
совершенно непохожий на доктора. Ни на кого не похожий человек, потому что
он был похож на всех сразу.
   А сзади, шагах в двух, брел плотный сутулый мужчина в маленьких толстых
очках.
   Я смотрел на саквояж и почти догнал их.
   Спина сутулого мужчины дергалась передо мной, потому что он  все  время
сбивался на бег, а потом  тормозил,  стараясь  забежать  вперед  владельца
саквояжа.
   Неожиданно тот, кто нес саквояж, прибавил шагу, его преследователь тоже
прибавил шагу, а я не стал спешить. Мало ли какие бывают у людей проблемы.
   Но получилось так, что из подземного перехода мы не вышли.
   Погода  была  ветреная,  солнечная,  но  ненадежная.  Фиолетовые   тучи
выскакивали, как из засады, и плевались короткими ливнями. Очередная  туча
таилась за крышей высокого дома и выскочила как раз, когда я  выглянул  из
перехода. С неба упала стена ливня.
   Я отступил на несколько шагов в глубь перехода и услышал  злой  громкий
шепот:
   - Верните немедленно.
   Я оглянулся. Те же двое. Мужчина в маленьких очках теснил того,  что  с
саквояжем, к стене. Незаметный человек елозил спиной  по  тусклому  кафелю
стены и повторял со злостью:
   - У вас нет доказательств. Вы никогда не докажете...
   - Отдайте саквояж. Я все понял.
   Этот  странный  разговор  тянулся,  как  затертая  пластинка,   которая
застряла на  одной  фразе:  "Степь  да  степь  кругом...  степь  да  степь
кругом..."
   Вдруг они прервали разговор и как по команде посмотрели на меня.
   Я  увидел  очень  холодные,  светлые  глаза  незаметного   человека   и
растерянные добрые, окруженные оправой очков глаза  плотного.  Я  невольно
отвел взгляд. Получилось, что я подслушиваю.
   И тут же  ливень  оборвался,  так  же  незаметно,  как  начался.  Толпа
бросилась наверх, разъединила меня со спорщиками, и я потерял тех людей из
виду.
   Я не думал, что когда-нибудь их еще увижу. Но увидел.
   Сначала я увидел незаметного человека с черным саквояжем.
   Примерно через полтора часа.
   Я заскочил домой, пообедал, потом побежал в кружок.
   Надо сказать,  что  я  всегда  бегаю.  Во-первых,  это  очень  помогает
поддерживать тонус - ведь проводим в классе полдня в сидячем положении.  А
потом собираемся еще всю  жизнь  сидеть  -  в  институте,  на  работе,  на
пенсии... Так что единственное спасение от ранней старости, от ожирения  и
лени - это бег. Я не признаю бег трусцой по утрам. Лишняя потеря  времени.
Да и неудобно как-то в трусах носиться по улицам.  Из  автобусов  на  тебя
смотрят как на сумасшедшего. Бежать надо по делу.  В  булочную  послали  -
беги, в школу - беги, из школы - беги. Экономия на времени, на  транспорте
и бодрость духа.
   Я примчался в Дом пионеров в половине четвертого. У меня  было  полтора
часа времени до встречи со Сорокалетом. Сорокалет,  если  вы  случайно  не
слышали, великий изобретатель. У самого сорок авторских свидетельств, а  у
его учеников - более трехсот. Я считаю, что это очень достойная пропорция.
Встречу с ним мне устроил наш руководитель, Стасик. Он  сам  занимается  у
Сорокалета  на  семинаре  изобретателей  и  считает  его  гением.   А   я,
единственный из наших кружковцев, насчет которого он попросил  Сорокалета,
чтобы он со мной поговорил.
   Я не хочу хвастаться, это  не  в  моих  принципах,  но  я  согласен  со
Стасиком. Наверное, это вызвано тем, что мои работы  отличаются  от  работ
других ребят. Я всегда иду от того,  что  нужно  человечеству.  Вы  можете
возразить:  разве  не  нужна  человечеству  машина  времени   или   вечный
двигатель? Но разумный человек ответит: подобные забавы антинаучны и, хоть
даже у нас в кружке есть братья Симоны, которые строят уже восьмую  модель
вечного двигателя, это означает лишь, что они  хотят  выделиться  и  плохо
знают  теорию.  Есть  другая  категория  юных  изобретателей  -  те,   кто
изобретает всем известное, потому что это  легче  сделать.  Например,  три
года у нас делали робота. Робот ходит, мигает лампочками, двигает  руками,
но все равно это игрушка, хоть его всегда  показывают  на  вечерах  и  все
хлопают в ладоши и кричат: ах, какие умные подростки!
   Я уже сейчас занимаюсь проблемами окружающей среды. Я  придумал  проект
судна, которое может очистить от нефти и других отходов большую акваторию,
и действует это судно  по  принципу  промокашки.  Или,  может  тех  машин,
которые подметают улицы. Представляете круглую  щетку,  которая  вертится,
собирая  грязь  с  мостовой  и  загоняя  ее  внутрь  кузова?  Такого  рода
пластиковым пористым валом я снабжаю мои суда. Грязь  с  поверхности  воды
впитывается в вал и подается в цистерну. Над  цистерной  вал  прижимается,
отдает содержимое и вновь готов к употреблению.
   В тот день я должен был встретиться с самим Сорокалетом и потому,  сами
понимаете, волновался больше, чем перед  экзаменом.  У  меня  была  робкая
надежда, что Сорокалет согласится взять меня в свой семинар.  Правда,  там
занимаются как минимум студенты и семиклассников он, конечно, не брал.  Но
я хотел доказать Сорокалету, что возраст таланту не помеха. Известно,  что
Моцарт уже в три года играл на скрипке.
   Поэтому неудивительно, что  весь  день  у  меня  пошел  наперекосяк.  Я
умудрился получить двойку по  истории,  чего  со  мной  не  случалось  уже
полгода, хотя я историю не люблю и считаю ее пустой наукой - часы, которые
мы тратим на нее,  можно  было  употребить  с  пользой  -  учить  побольше
математики.
   Дома я тоже вел себя не лучшим образом. Во-первых, забыл  заплатить  за
квартиру, потом сжег яичницу,  наконец,  когда  позвонил  Артем,  я  забыл
передать ему, что Настасья будет ждать его у  кино  в  половине  седьмого.
Правда, этот мой грех был самым незначительным, так как они все равно друг
друга отыщут, даже если во всем городе перегорит свет  или  сломаются  все
троллейбусы. У этих влюбленных какое-то шестое чувство. Мне иногда  просто
смешно на них смотреть. Настасья совершенно забросила учебу  в  техникуме.
Артем бросил заниматься боксом, потому что у них  не  хватает  времени  на
свидания. Я считаю, что любовь такая же вредная штука,  как  история.  Она
отвлекает от производительного труда и увеличивает энтропию. Я уверен, что
оптимальное состояние мое