.  Для  самого  Нламинера  слезы   ни   с   чем   не
ассоциировались: они наворачивались на глаза, если  было  очень  больно  или
обидно, но плакать он не умел.
   Где-то поблизости был человек. Человеческий ребенок,  если  быть  точным.
Нламинер открыл глаза и поразился. Зал был пуст. Представление  завершилось.
Кроме редкого, тихого плача лишь слабый свист ветра нарушал тишину.
   Он посмотрел на далекую сцену - черное пятно в  почти  полном  окружающем
мраке - и вновь поразился, как можно было отсюда что-то  разглядеть.  Взялся
за поручни, чтобы встать,  и  вцепился  в  них  от  неожиданности:  едва  он
прикоснулся к прозрачному шарику, которым  был  украшен  подлокотник,  сцена
рывком приблизилась к нему - словно вот она, протягивай руку  и  прикасайся.
Сейчас, лишенная актеров, света, оркестра,  она  выглядела  пугающе.  Что-то
тихонько поскрипывало за кулисами, подрагивала  -  видимо,  от  сквозняка  -
бахрома на них, и впечатление от этого создавалось самое гнетущее.
   Нламинер отпустил шарик, и сцена вернулась на свое место. Но некогда было
восхищаться столь интересными вещами: кому-то здесь,  в  необъятной  темноте
зала, было  страшно.  Нламинер  мягко,  по-кошачьи,  перепрыгнул  через  ряд
кресел, встал в одном из проходов и прислушался. Чуть ли  не  миля  отделяла
его от сцены. Неужели здесь всюду ходят пешком? В конце  концов  он  заметил
скорчившуюся, вжавшуюся в глубину кресла небольшую фигурку  и  направился  к
ней.
   Ребенок продолжал плакать, время от времени что-то бормоча сквозь  слезы.
Язык был ему неизвестен, ну да не беда! Нламинер подошел поближе,  присел  и
окликнул ребенка на Тален.
   Крик, который был ему ответом, мог бы считаться оружием.  Нламинера  едва
не отбросило назад. Нламинер щелкнул пальцами, зажигая магический огонек,  и
легонько шлепнул ребенка по щеке, чтобы оборвать истерику.
   Это был мальчик лет семи. Он воззрился на Нламинера, оглядывая его  лицо,
задержался на его клыках  и  уставился  на  фонарик.  Глаза  ребенка  широко
раскрылись.
   Судя по всему, с магией он не знаком. Нламинер чуть заметно усмехнулся  и
расцветил магический огонек всеми цветами  радуги.  Мальчик  что-то  сказал,
показывая на огонек, но Нламинер, разумеется, ничего не понял.  Он  произнес
еще одно заклинание и коснулся одной ладонью своего  лба,  а  другой  -  лба
мальчика. Тот сначала отпрянул, затем прикоснулся пальцами  к  меху  на  его
руке.
   - Кто ты такой? - спросил мальчик почему-то шепотом.
   Нламинер улыбнулся и поднялся на ноги.
   - По крайней мере, я не людоед.
   Глаза раскрылись еще шире.
   - Ты меня понимаешь?!
   - Разумеется. Одно из самых простых заклинаний.
   Мальчишка поглядел на него с нескрываемой завистью.
   - Ты умеешь колдовать!
   - Ну, положим, умею я не так много. Ты что, заблудился?
   Мальчишка потупил взгляд.
   - Я... ну... я видел этот театр во сне... и я захотел  забрать  себе  вот
это на память.
   Он разжал  кулачок  и  показал  прозрачный  шарик.  Верно,  выковырял  из
подлокотника. Нламинер рассмеялся бы, не будь у ребенка столь  затравленного
вида.
   - Понятно, и проснулся не дома, а здесь. Тот кивнул.
   - Попытайся поставить эту вещь на место и заснуть еще раз, -  посоветовал
Нламинер. - Тогда вернешься домой.
   - Правда? - Впервые в глазах мелькнула надежда.
   - Правда, - заверил его Нламинер, совершенно не  представляя,  что  будет
делать, если это не так.
   - А ты кто? - выпалил мальчишка, все еще сжимая в руках шарик.
   Нламинер покачал головой.
   - Вряд ли я успею тебе объяснить. Я тут тоже чужой. И  мне  здесь  сидеть
никакой охоты нет. Так что выбирай - или  пошли  со  мной,  или  возвращайся
домой.
   Он заранее знал ответ.
   - Меня мама будет искать, - вздохнул мальчик. - Я лучше домой пойду. А мы
еще встретимся? - В глазах его вновь мелькнула надежда.
   Нламинер усмехнулся, снял с шеи свой амулет и надел его на мальчишку.
   - Если не увидимся, оставишь себе на  память,  -  сказал  он.  -  Мне  он
приносил удачу.
   Мальчишка не стал больше задавать вопросов, старательно ввернул шарик  на
место и скорчился в просторном кресле.
   -  Не  уходи,  -  попросил  он,  закрыв  глаза.  -  Побудь   еще   здесь,
пожалуйста!..
   Напряжение  его  сказывалось:  стоило  закрыть  глаза,   как   сонливость
немедленно охватила его.
   - Не уйду, - пообещал Нламинер и уселся в соседнее кресло.  На  мальчишке
была одежда, которой он никогда не  видел  на  Ралионе.  Ткань  была  словно
отлита, а не соткана. Фасон тоже был неизвестен: такого никто не носил -  ни
люди, ни кто другой. "Не стану его  расспрашивать,  -  подумал  Нламинер.  -
Интересно, зачем  я  ему  посоветовал  снова  заснуть?"  Когда  его  обучали
медитации, то одним из первых упражнений было не позволять  языку  опережать
разум. Никогда не говорить, не подумав. Или ослаб его внутренний страж,  что
плохо - нельзя расслабляться! - или он  сказал  в  каком-то  смысле  истину.
"Сейчас засну, - подумал Нламинер, закрывая глаза, - и проснусь  на  Розовом
острове. Рисса будет сидеть рядом, размышляя о высоких материях,  а  я  буду
сидеть и слушать прибой. И нет никакого маяка."
   И не было...
   * * *
   ...Они остановились у входа в старинную гробницу (так пояснила Рисса -  в
то время Нламинер плохо владел заклинанием-переводчиком).
   Какой-то текст был выгравирован над дверью, украшенной тонким барельефом.
Изображался царь, сидящий на троне и вершащий  правосудие.  "Как  давно  это
было, -  подумал  Нламинер,  разглядывая  изображенные  регалии,  -  Сколько
времени стоит здесь эта гробница?"
   - Переведи текст, - попросил  он  Риссу.  Та  кивнула,  опустила  жезл  и
принялась читать:
   Долго я искал того,
   кто открыл бы мне тайну жизни.
   Обращался я ко многим богам,
   но откликнулся мне лишь Страж Смерти.
   Он открыл мне ворота
   и предложил мне вкусить Вечности...
   Она запнулась.
   - Текст частично сколот,  -  пояснила  она.  -  Это  одна  из  ритуальных
надписей. Люди и многие другие расы  полагают,  что  Наата  -  злобный  бог,
готовый истребить все живое и тем живущий.  Они  взывали  ко  всем  мыслимым
силам, чтобы те позволили покойнику поскорее покинуть загробный мир - по  их
представлениям, место мучений - и вновь вернуться в мир живых. Здесь  выбито
начало одной старинной легенды...
   - Так они понимают Наату? - указал Нламинер  на  многорукое,  зубастое  и
вооруженное устрашающим  количеством  клинков  чудище,  которое  выглядывало
из-за трона, хищно усмехаясь зрителям.
   Рисса потрясла головой:
   - Возможно.
   Он не стал развивать эту тему,  тем  более  что  в  божествах  разбирался
довольно слабо.
   - Что будем делать теперь? - спросил он взамен. Рисса  повернула  к  нему
ярко-янтарные глаза и долго смотрела куда-то сквозь него.
   - Откроем дверь, - ответила она. - Доберемся до печати, которая должна не
пропускать нежить в наш мир, и посмотрим, что с ней стало.
   - Там кто-то есть? - спросил Нламинер, изучая дверь и осторожно  ощупывая
косяк, детали рельефа, - все, что могло бы дать ключ к тому, как ее  открыть
максимально бесшумно.
   - Там нас ждет целая армия, -  было  ему  ответом,  и  сказано  это  было
совершенно серьезно. Нламинер едва не выронил свой инструмент.
   - Очень вдохновляет, - проворчал он, продолжая изучать замки.
   Наконец раздался едва слышимый щелчок, и дверь распахнулась.
   ...Они шли по  просторному  проходу,  и  умершие  -  в  виде  памятников,
надгробий, простых могильных плит -  были  с  ними.  Ничто  человек  так  не
задабривает, как смерть. Ничто человека так не пугает, как смерть. Даже  те,
кто уверовал в  перерождение  духа  и  бесконечную  цепь  существования,  не
избавлен от древнего, примитивного,  но  неумолимого  инстинкта  -  беги  от
смерти прочь, спасайся!
   "Все ли этому подвержены?"  -  думал  он  впоследствии.  Поскольку,  если
оставаться честным, в тот момент ему было не до философии. Вышагивая рядом с
невозмутимой Риссой, он прилагал все усилия, чтобы не  удариться  в  панику.
Невероятная, почти идеальная чистота здесь, в гробницах, и  терпкий,  слабый
запах, ничего общего с  тленом  и  временем  не  имеющий,  не  помогали  ему
отвлечься от мрачных мыслей. После двух  схваток  с  могущественной  нежитью
один и тот же навязчивый мотив преследовал его  во  снах  -  что  он  бежит,
убегая от орды преследующих его оживших мертвецов, а тело слушается его  все
меньше, а тело его стареет, распадается,  превращается  в  груду  такого  же
мертвого истлевшего праха, из которого состоят его преследователи...
   Когда они остановились, Нламинер словно вынырнул из одного кошмара, чтобы
окунуться в другой.
   Сотни теней стояли вокруг. Он оглянулся - новые сотни  их  подступали  со
всех сторон, оставаясь, впрочем, на почтительном расстоянии.  На  шее  Риссы
разгорелся ярко-зеленым пламенем небольшой овальный амулет, и  сам  Нламинер
смутно осознавал, насколько ему сейчас не помешала бы защита. "Если выберусь
отсюда живым, - подумал он, - расскажу, сколько всего было вокруг. Жаль, что
никто не поверит". И чуть не расхохотался.
   Перед ними, на полу  посреди  небольшого  открытого  пространства,  среди
самых  величественных  надгробий  светился  сложный   геометрический   узор,
вписанный в окружность добрых пяти футов в диаметре.  Издалека  было  видно,
что узор местами прерван, нарушен, не завершен. Хотя линии светились  белым,
ощущение чего-то по природе своей черного исходило из глубины рисунка.
   - Печать, - произнесла Рисса отрешенно. - Как я  и  предполагала,  кто-то
повредил ее.
   - Что будем делать? - спросил Нламинер шепотом. Тени не двигались, плотно
сомкнувшись вокруг них. Ему мерещились призрачные лица,  воздетые  когтистые
лапы, полураспавшаяся плоть, стекающая с  ветхих  костей.  Он  зажмурился  и
отогнал видение.
   Рисса повернула к нему спокойное лицо и произнесла только:
   - Не подпускай никого ко мне, - и  шагнула  вперед,  к  Печати.  Призраки
расступились,  слабое  недовольное   шипение   послышалось   отовсюду.   "Не
подпускай!" Нламинер извлек "Покровитель" из ножен - кромка  меча  светилась
во мгле не слабее Печати - и  подумал,  сколько  раз  он  успеет  взмахнуть,
прежде чем бесплотные руки сожмут его горло.
   Рисса сделала шаг и еще один. Несколько футов отделяло ее  от  Печати,  и
казалось, что свет, струящийся из линий диаграммы,  фонтаном  выплескивается
вверх, чтобы скатиться вниз светящимся каскадом. Свечение волнами стекало по
ее серебристо-серой чешуе, когда она опустилась перед Печатью  на  колени  и
развела руки в стороны.
   Тени тут же ожили, шагнув к ней. Нламинер бросил наземь  свою  поклажу  и
встал за спиной у Риссы, держа холодно сверкающую сталь "Покровителя"  перед
собой.
   Тени сделали несколько шагов, протягивая дрожащие призрачные руки к  ним,
но ритмичные, исполненные странной музыки слова упали в тишину погребального
зала, и тени замерли.
   За "спиной" каждой  из  теней  открылся  косой  крестообразный  разлом  в
пространстве. Свет, вспыхнувший за разломами,  вобрал  в  себя  призраков  и
заплавил собой разломы. Они остались одни.
   Нламинер вытер со лба пот дрожащей рукой и  оглянулся.  Рисса  продолжала
что-то напевать, проводя ладонями  перед  Печатью,  и  линии  рисунка  стали
плыть, сдвигаться, смыкаться.
   Позади него воздух  колыхнулся,  пропуская  что-то  в  комнату.  Нламинер
стремительно обернулся и встретился с парой немигающих глаз - сгустков  тьмы
на призрачном сером лице. Призрак был не ниже семи футов, он подавлял  своим
присутствием и нисколько не боялся смертного с его светящимся оружием. Рисса
не обращала внимания на происходящее, Нламинер был предоставлен самому себе.
Пять шагов отделяло его от чудовища. Он поднял  ладонь  и  зажег  над  собой
магический свет - настолько яркий, насколько могли  позволить  его  силы.  В
яркой вспышке длинная, бесконечно длинная тень упала на пол позади  призрака
- тень чего-то бесплотного, колыхающегося, враждебного.
   Меньшая нежить сгорала от света, зачастую не  успев  пошевелиться.  Более
сильную свет заставлял замереть и, хотя и немного,  повреждал.  В  этот  раз
фокус не удался: призрак взмахнул  рукой,  и  магическое  "солнце"  зачахло,
съежилось. Тьма окутала их обоих.
   Призрак шагнул вперед. Его бесплотный палец поднялся, и Нламинер  увидел,
как седеет, редеет и выпадает его мех, как иссушается и кусками сходит кожа,
как  разваливается  в  пыль  его  тело.  Сжав  зубы,  он  силился   побороть
наваждение, вцепившись в холодную рукоять  меча  и  удерживая  себя  по  эту
сторону черты, за которой - Хаос.
   Призрак вновь шагнул вперед. "Покровитель" описал  тускло  светящуюся  во
мраке дугу и вонзился туда, где у людей было бы сердце.
   Призрак издал хриплый рев (позже Нламинер пытался понять, чем он  мог  бы
его издать) и вырвал меч из себя. Оружие  накалилось  добела,  посеребренный
клинок  начал  плавиться,  и  поток   ослепительных   брызг   рухнул   между
противниками. Нламинер отпрыгнул. Кипящее  серебро  ранило  призрака  -  его
проницаемая "плоть" уже была усеяна множеством отверстий, но он был  еще  не
побежден.
   "Все, доигрался", - думал Нламинер, извлекая из рукава  кинжал  -  жалкая
игрушка, конечно, к тому же не серебряная, но не сдаваться же! За спиной его
что-то грохотало, дрожал каменный пол,  но  все  это  было  за  тысячу  миль
отсюда. Сейчас призрачная рука коснется его тела, и тогда...
   Призрак   ринулся   вперед,   когда   дорогу   ему   преградил   огромный
крестообразный разлом. Жаром дохнуло из глубин  его;  Нламинер  закрыл  лицо
ладонями и отступил на шаг. Его  противника  разлом  поглотил  без  остатка.
Жуткий  вопль  донесся  откуда-то   из   нестерпимо   сияющей   глубины.   С
металлическим щелчком разлом сомкнулся, и тут же вновь стало светло.
   В воздухе повис  жар  кузницы.  Сухой,  металлический  жар,  с  привкусом
горящих угольев. Нламинер  с  трудом  поверил,  что  вновь  остался  жив,  и
обернулся. Рисса сидела у Печати - теперь совершенно целой и завершенной - и
слабо улыбалась ему.
   - Он мертв? - спросил Нламинер. Видение призрака  все  еще  стояло  перед
глазами.
   - Надеюсь, - ответила она, пытаясь встать на ноги. Ноги  плохо  слушались
ее, и Нламинер поспешил на помощь. - Впрочем, он никогда и не был живым.
   Они побрели прочь из гробницы, слишком  уставшие,  чтобы  позволить  себе
разглядывать многие сотни надгробий и прикасаться к давно ушедшему времени.
   * * *
   Нламинер проснулся, словно выплыл на поверхность моря - толчком. Протерев
глаза, он осознал, что находится в Театре. Мрак по-прежнему окутывал его, но
в соседнем кресле никого не было.
   "Сработало", - подумал он с вялой радостью. Зажег фонарик, ожидая увидеть
в кресле или возле него свой амулет. Но ничего не было.
   Мальчишка унес его с собой. "Одной легендой больше", -  подумал  Нламинер
безо всякого воодушевления и поднялся  с  места.  Во  тьме  слабо  светились
очертания двери - выход. "Странно, - удивился он, - раньше я ее не замечал".
   На сей раз тишину зала нарушали только его шаги.




   Глава одиннадцатая

   Рисса падала вглубь  фиолетовой  туманности,  и  хор  голосов  -  похоже,
миллиардов  голосов  -  пел  что-то  печальное  и  заунывное.  В  сердцевине
туманности царила полная темнота, а вокруг с чудовищной скоростью  вращалось
множество "окон". Времени на раздумья было немного, и Рисса предпочла черную
мглу. Большого выбора все равно не было - только что выбрать наугад одно  из
"окон",  на  которое  повезет  свалиться  -  переместиться  неведомо   куда,
неизвестно в какое время, в какой мир. Нет,  что  бы  ни  было  здесь  самым
интересным, оно находилось в центре.
   Мрак поглотил ее, и сотни серебряных  иголочек  принялись  покалывать  ее
невидимое  тело.  После  тело  стало  обретать  очертания,   непрозрачность,
весомость. Рисса с интересом наблюдала, как собирается ее тело - по  частям,
как возникают кости, как обрамляются мышцами и чешуей. Зрелище хотя  и  было
жутким, но оторваться не было никакой возможности.
   Когда тело вновь стало материальным, ноги коснулись пола.
   Вслед за этим ярко вспыхнул и  испарился  ее  амулет.  Секунда  -  и  все
остальное  снаряжение  последовало  в  небытие.  Она  осталась   одна,   без
облачения, без оружия, без всего.
   Она находилась в гигантском лабиринте - высота проходов была чуть  больше
ее роста, но многие из ветвящихся и разделяющихся поворотов уходили  куда-то
за  горизонт.  Стены  были  обиты   плотной   искрящейся   тканью,   которая
переливалась всеми цветами радуги. Рисса осторожно сделала шаг -  ничего  не
случилось. Было тепло  и  как-то  необычайно  спокойно.  "Если  когда-нибудь
вернусь домой, - подумала она, - я смогу поверить во что угодно".
   "...Что угодно...", - отозвалось эхо.
   "Странно,  -  поразилась  она.  -  Я  ведь  ничего  не  говорила  вслух".
"...Вслух...", - подтвердило эхо.
   Рисса подошла к одной из стен. И -  о  чудо!  -  стена  словно  сделалась
зеркальной. Навстречу ей шагнула еще одна Рисса, повторяя ее малейшие жесты.
Очень качественное отражение - более красочное, более живое.  Впрочем,  нет,
это не отражение. Кто-то похожий на нее - но были и отличия. Едва  заметные,
но были. Рисса замерла,  и  отражение  рассеялось.  Ткань  была  соткана  из
чрезвычайно тонких ниточек - тоньше паутинок, - но все они были  переплетены
исключительно сложным узором, всюду своеобразным,  нигде  не  повторяющимся.
"Какое странное место", - подумала Рисса в восхищении.
   "...Место...", - подхватило эхо и убежало, посмеиваясь, за угол.
   Рисса коснулась ткани пальцем и ощутила живое тепло,  исходящее  из  нее.
Хор голосов вновь пропел что-то - в глубине  ее  сознания,  и  Рисса  убрала
ладонь.  Отпечаток  пальца  светился  ярко-сиреневым  цветом  еще  несколько
секунд. Сама ткань цвета не имела - на расстоянии была серой,  а  вблизи  по
ней пробегали волны самых разнообразных оттенков.
   Делать нечего, надо идти. Пытаться понять, что было за  тканью,  означало
разрывать ее. На это у нее не хватало духу - настолько сильным было чувство,
что ткань живая.
   Она появилась в тупике и, поскольку не было никаких других  идей,  пошла,
поворачивая на каждом перекрестке налево.
   Молин Улигдар был прекрасным охотником, способным  выжить  практически  в
любой обстановке.
   В  этот  день  он  забрел   в   глухую   чащу,   что   покрывала   склоны
Северо-Восточного  хребта,  в  поисках  чего-нибудь  редкостного.   Алхимики
платили немалые деньги за разнообразные редкие (и порой опасные) трофеи,  но
дело того стоило.
   Первая половина дня выдалась неудачной. Присев на  сравнительно  открытом
пространстве перекусить, Молин внезапно обнаружил, что его  окружил  десяток
флоссов. Как и  полагалось,  они  возникли  из  ниоткуда  -  что  достаточно
неожиданно для птиц таких размеров.
   Кусок едва не застрял у него в горле. Довольно  длительное  время  флоссы
разглядывали его, не издавая ни одного вразумительного звука.
   После один из них предложил Молину следовать за ними. Дескать,  им  нужна
его помощь и он не пожалеет об этом. "В любом случае, - думал Молин, -  поди
скройся от них!" Он не  очень  хорошо  понимал  сложную  сигнальную  систему
флоссов и боялся лишний раз открыть рот.
   Так они и следовали куда-то в почти полном молчании.
   Затем - как это произошло, Молин не успел понять - он  оказался  в  очень
странном месте. Оно походило на огромную, занимающую площадь целого  города,
скульптуру, составленную из причудливо выросших стволов и  ветвей  деревьев.
Ему пояснили, что он находится в Храме Гвайи, их богини, у  которой  есть  к
нему дело.
   Молину стало сильно не по себе. Он быстро перебрал в уме,  не  обидел  ли
чем каких-нибудь богов. Впрочем, невозможно жить, не вторгаясь  во  владения
хотя бы одного божества - настолько  повсюду  их  можно  найти.  После  чего
смирился.
   ...Несколько одуревш