отому  в  русских  документах они  обычно  фигурируют  как "двоеданцы"). С
течением времени  это размежевание усиливается, хотя этноним "алтай-кижи" не
был  полностью  устоявшимся даже в начале XX в. Русские же  источники упорно
продолжают называть население  Центрального и  Западного Алтая  "калмыками",
или (в отличие от настоящих) - "бийскими калмыками".

     Итак, в новых исторических условиях, на "новой"  (значительно суженной)
территории, под новым названием к началу нашего  века рождается новый народ.
Он  имеет  глубокие   исторические   корни,  но  постоянные  набеги,  войны,
переселения  (особенно   последняя  жестокая  война  1756-1758  гг.)  меняют
соотношение  этнических  компонентов, вливая в  аборигенную  основу  остатки
других племен и народов. В названиях  алтайских родов  (сеоков)  сохранились
отзвуки многих событий центральноазиатской и  сибирской истории роды "ара" и
"модор" - потомки  самоедодоязычных моторов и кетоязычных аринов, еще в XVII
в кочевавших недалеко от Красноярска, сеоки  "соен"  и "тумат" -  выходцы из
Тувы; "дербет",  "могол",  "чорос"  имеют  западномонгольское происхождение.
Сеоки  "найман",  "меркит"  имеются у казахов,  а "мундус"  и  "телес"  -  у
киргизов Впрочем, все это не мешает ни в коей степени казахам  отличаться от
киргизов,  а  киргизам - от  алтайцев  Следует  помнить,  что нет  ни одного
народа, который  бы на протяжении всей своей истории  оставался  неизменным,
незыблемым, не обретал  бы  в сложных исторических процессах новых элементов
культуры, не проходил бы через известные "метаморфозы" в ходе взаимодействия
с иными народами. Иногда это приводило к утере своего исконного названия и к
его замене  другим, поскольку сформировавшийся новый народ  имеет уже  свою,
только для него характерную культуру, присущие  только ему особенности быта,
свое собственное самосознание.  Последнее  и  закреплялось в новом этнониме.
Осознание  своего  единства и в то  же  время  противопоставление себя через
особенный этноним было  характерно  и  для коренных жителей  Центрального  и
Западного Алтая; уже сложившаяся культурная специфика,  обособившийся  язык,
свое  понятие "Родины"  являлись отражением осознанного отличения "своих" от
"чужих",   соседних,  народов.   Это  обстоятельство   и  было  выражено   в
самоназвании - в данном случае "алтай-кижи".

     В  чем  еще   может  выразиться  осознание  "молодым  народом"   своего
внутреннего  единения,   когда   налицо  объективно   сложившиеся   общность
территории, экономической жизни, языка и культуры? Очевидно, в идеологии. Но
основной формой общественного сознания для того уровня развития, на  котором
стояло  тогда общество  алтайцев,  могла быть  и  была религия;  раз так, то
"самосозидание  нового народа" должно было окончательно завершиться  отказом
от  старой и  обращением к  новой религии,  с тем, чтобы и в сфере идеологии
оформить свое  противопоставление всем прочим,  хотя  бы  и  родственным  по
происхождению,  группам.  Иначе  говоря,  здесь  мы  имеем  дело  со  сменой
религиозно-идеологической системы  как с  процессом  спонтанным, порожденным
внутренними причинами, не нуждающимся в намеренном подталкивании извне, хотя
и    базирующимся    на    множестве    "своих",    древних,   и    "чужих",
"благоприобретенных" за  долгие века устоев и  корней.  Вдобавок ко всему, в
нашем случае  играют важнейшую роль те кардинальные факторы, которые связаны
с  развитием  Горного Алтая в рамках  России (со  всеми  ее  экономическими,
политическими,  социальными  интересами  и  перспективами, эта  связь  нашла
любопытное  отражение в  объяснении  бурханистами  названия  своей  новой  -
"белой" - веры: "Царь у нас белый, значит и вера должна быть белая").

     В     романе    вопрос    о     возникновении    бурханизма    решается
упрощенно-традиционно (откуда взялась такая  трактовка, будет сказано ниже)"
новая  религия  алтайцев  -  религия  искусственная, возникшая за  пределами
Горного  Алтая  (и  вообще России);  она  была  внедрена в  алтайскую  среду
сознательно,  руками  некоей  специальной  миссии.   Словом,  бурханизм  был
попросту  "изобретен"  и  "привнесен"  по  волеизъявлению  великодержавна  -
тщеславного  гегемониста, тибетского таши-ламы. По этому поводу,  вольно или
невольно, на память приходят  слова Ф.  Энгельса: "Взгляд на  все религии...
как на изобретение обманщиков  оказался уже неудовлетворительным  с тех пор,
как Гегель поставил  перед философией  задачу показать рациональное развитие
во  всемирной истории";  "стихийно  возникшие религии возникают бед  участия
обмана", каковой становится возможным только "в их дальнейшем развитии".

     Эту верную мысль следует помнить при чтении тех страниц, где Г. Андреев
обращается к жизни Горного  Алтая на рубеже веков и к  характеристике "новой
алтайской  религии"  По  его  версии, импульс, приведший  к  распространению
бурханизма среди  алтайцев,  изошел, как  говорилось, из  Тибета, из Лхасы -
"таинственной  и  загадочной".  Посмотрим  же, что происходило  с  Тибетом в
начале  нашего  столетия,  каково  было  к  этому  времени  положение  этого
полуреликтового  теократического   государства  Факты  свидетельствуют,  что
состояние  его  -  как  внутри-, так и внешнеполитическое  -  было далеко не
блестящим. В  1865  г  англичане  завладели Бутаном, а  в  1890  г.-Сиккимом
(Гималайские княжества), подойдя, таким образом, к южным границам собственно
Тибета. 6 ноября 1903 г. генерал Макдональд  и полковник Янгхазбенд получили
приказ о вторжении в  страну. Спустя четырнадцать  месяцев,  4  августа 1904
года, они  вступили в Лхасу, накануне  покинутую Далай-ламой XIII. Последний
приходит  к  выводу  о  необходимости  поисков союзников  (скорее,  впрочем,
защитников).  Таковым  могла  стать  Россия,  отнюдь  не заинтересованная  в
усилении позиций  Англии  в Центральной  Азии.  В  принятии  такого  решения
известную  роль  сыграл, несомненно,  один из  важнейших догматов  ламаизма,
корнями   своими  уходящий   в   индуистско-буддийскую  древность  священной
"стороной  будущего"  считался  север,  а  "властитель севера" мыслился  как
носитель  всего  благого,  как  воплощение  "будды   будущего  -   спасителя
человечества".  В   сознании  просвещенных   высокопоставленных   лам   этот
мифический "властитель  севера"  обычно отождествлялся с русским императором
(напомним, что  в результате торговых операций русского купечества ко второй
половине XIX в сильно окрепли экономические связи России с Монголией, Китаем
и,  как следствие,  с Тибетом;  свою  роль  в  повышении  авторитета дальней
северной державы сыграли проходившие одна  за другой, хорошо организованные,
сильные экспедиции Н. М. Пржевальского, М. В Певцова, Г. Е. Грумм-Гржимайло,
В. И. Роборовского, Г. Н. Потанина  и других исследователей Центральной Азии
и Тибета).

     Как  бы  то  ни  было  в  Санкт-Петербург  был  отправлен  чрезвычайный
посланник  Далай-ламы XIII - Агван  Доржиев, бурят из Забайкалья, получивший
высшее  духовное  образование В сентябре  1904 г.  англичане вынуждены  были
покинуть  Тибет и отказаться от его  аннексии,  что  нашло свое отражение  в
англо-русском  соглашении от  31  августа  1907 года  В  1909  г  Далай-лама
возвратился в Лхасу, но  спустя год опять должен был спасаться бегством - на
этот  раз  в  Гималаи,  на  границу  с  Индией.  Это  было вызвано  новой  -
цинско-китайской   -  волной  экспансии,  независимость  Тибета  вновь  была
поставлена  под  угрозу. Сначала  усилилось  проникновение  китайцев  в  Кам
(северовосточную  окраину Тибета), а в 1910 г китайские войска заняли Лхасу.
К тому же, в международных дипломатических документах с 1907  г. признавался
сюзеренитет Китая над Тибетом.

     Такова вкратце  внешнеполитическая ситуация Тибета накануне  и в период
описываемых в книге событий. Нетрудно  понять, что таши-лама (панчен-лама) -
один  из  двух   правителей  Тибета,  "зажатый"  между  двумя   экспансиями,
озабоченный сохранением  своей власти, своего  положения, вряд ли  мог (да и
хотел) обдумывать и  готовить  секретную "экспансионистскую" миссию,  причем
направленную против интересов страны (Российской империи),  союза  с которой
добивался Тибет.  Впрочем, такое допущение не  только противоречит  здравому
смыслу:  документальных (да и просто  надежных)  свидетельств,  хоть в малой
степени  подтверждающих  его реальность, нет. Не стоит делать  далеко идущих
выводов и  из  того, что именно  в  этот период под пером  таши-ламы оживает
древняя идея Шамбалы - страны  всеобщего счастья  и могучего ее воина Ригден
Джапо. Это всего лишь своеобразная реакция испуганного теократа  на тяжелое,
по существу  безвыходное, положение своей земли (добавлю:  и  своей власти),
бессильная реакция на невозможность изменить что-либо в жестокой реальности,
обычными  средствами решить нахлынувшие  проблемы (впрочем,  об  этом мы уже
говорили  несколько   выше).  Остается   надеяться   на   приход   "мессии",
справедливого  освободителя  -  и  он  появляется,  сначала   в  вожделеющем
религиозно-мифологическом сознании ученого ламы, а потом и на
     пергаменте или листе рисовой бумаги.

     Как бы то ни было, основной вопрос совсем не нов. Давно известны (но не
менее надуманы) иные  варианты его решения - "белая  вера" на Алтае  создана
усилиями  китайских (другое толкование  - японских)  эмиссаров. С сожалением
приходится констатировать, что эта точка зрения и по сей день господствует в
официальной научной литературе, повторяясь  от издания к изданию. Откуда это
пошло, каковы корни такой  трактовки,  кому она  была  выгодна?  Прежде, чем
ответить  на этот  вопрос, подчеркну следующее: впервые заявив о себе в 1904
г., бурханизм эволюционировал; но с  течением времени  изменялись и ситуации
внутри  России (затем - СССР),  трансформировались  политические  установки,
оценки внешних событий. Под влиянием этих  общих, кардинальных изменений,  в
зависимости от них, пересматривались  и причины  возникновения  "белой веры"
алтайцев,  менялось  и отношение к ней  как  таковой.  Современники  считали
ранний  бурханизм религиозно-реформаторским движением  (Д. А. Клеменц, В. И.
Верещагин);  позже,  в  двадцатые годы,  стали  рассматривать  бурханизм как
национально-освободительное движение  (А.  В. Анохин,  Н. Н.  Бакай); лишь с
середины тридцатых  годов (нужно ли напоминать, что  это было за время?),  и
особенно в сороковые годы,  "новая религия" алтайцев стала  определяться как
буржуазно-националистическое прокитайское, или прояпонское, движение  (Л. П.
Потапов, П. Е. Тадыев).

     Позволю себе подробнее остановиться  на характеристике последней  точки
зрения,  тем  более,  что,  как  уже отмечалось,  в  романе  бурханизм  тоже
"приходит со стороны"; мало того, в нем указывается на особую роль Монголии,
где  были якобы подготовлены первые бурханистские "священнослужители"  - так
называемые "ярлыкчи". Собранные  и разысканные за последние  годы сведения и
документы заставляют усомниться в правомерности  такого представления.  Ни в
обвинительном заключении, ни  в  материалах следствия по делу бурханистов (о
нем  речь впереди)  вопрос о связи монгольских  лам  с  истоками  бурханизма
вообще не ставился (было лишь предположение членов Алтайской духовной миссии
об участии последних в  молении бурханистов в  долине ручья Кырлык).  Термин
"ярлыкчи" в 1904 г. был еще не известен - его нет ни в описаниях событий, ни
в показаниях свидетелей на суде, ни в словах подсудимых. Первое упоминание о
ярлыкчи  как об особых служителях культа появляется не ранее начала 1905 г.,
т.  е. тогда,  когда основные "виновники беспорядков"  уже несколько месяцев
находились в бийской  тюрьме,  ожидая  решения  своей  судьбы.  Более  того:
специальная поездка  на  место  происшествия  (в урочище  Теренг)  советника
Томского  губернского  правления  барона  Бруннова  для проверки упомянутого
предположения миссионеров закончилась безрезультатно. Это и понятно: беглого
взгляда  на  карту  Алтая  достаточно,  чтобы  убедиться  в  изолированности
центральной  и  западной  его  частей  (средоточия  бурханизма)   от  прямых
контактов  с   ламаистским   миром  рубежа  XIX  и  XX  веков  -  не  только
русско-китайская  граница,  но,  что  особенно  важно,  целой  цепью русских
селений  по   р.  Коксе  и  излучине  Катуни.  Эпизодические   проникновения
лам-одиночек  с территории  Монголии  через теленгитские  земли по  Чуйскому
тракту сколько-нибудь серьезных последствий  не имели  и иметь не  могли;  в
народном сознании они и связывались с ламаизмом ("чужой верой"), но никак
     не с новой ("своей") религией.

     Наиболее  "сильным"  аргументом сторонников  "японского  происхождения"
бурханизма является  употребление в  бурханистских  текстах  слова  "Тохой",
совместное  упоминание  имен  "Япон-хан"  и  "Ойрот-хан"  (герой  и   мессия
бурханистов). Но,  во-первых, нет никаких достоверных (прямых или косвенных)
свидетельств о причастности Японии к событиям  в  Горном  Алтае;  во-вторых,
часто искомый смысл терминов  являлся результатом преднамеренных подтасовок.
Так, в слове "Тохоп" некоторые усматривают  название  города Токио, хотя это
достаточно  древний   и  довольно   распространенный  гидроним  монгольского
происхождения  на  территории  Алтайской  горной  системы. Каков же источник
имени "Япон-хана",  которое,  как  утверждают,  встречается  в бурханистских
молитвах  и призываниях?  Ни  обвинительный акт,  ни  приговор  не увязывают
подсудимых  с  Японией.  Более  того:  ни  "Токио",  ни  "Япон-хан"  в  этих
документах не фигурируют совсем.

     Судебные инстанции, обвиняя бурханистов  в сепаратизме, тем не менее ни
разу  -  даже намеком  - не  соотнесли  "белую веру" со "Страной восходящего
солнца".  Они  почему-то "не  сочли  нужным" привести столь  важный для  них
"аргумент".  Очевидно,   это  произошло   по  той  простой  причине,  что  у
разбиравших это дело его не было, иначе таким "доказательством" не преминули
бы воспользоваться, усугубив  и  без  того  довольно тяжелое  обвинение  (не
забудем, что шла русско-японская  война).  Имя "Япон-хан" не встречается и в
первых донесениях бийского  исправника Тукмачева в губернский центр и в Омск
(генерал-губернатору). Наконец, в докладе томского губернатора Старынкевича,
направленном в Министерство  внутренних дел, тоже нет  никаких упоминаний  о
Японии.  Вместе с  тем, на  процессе  бурханистов  о "Япон-хане", как  якобы
ожидаемом ими "спасителе", говорили не раз; но  кто и  как? В этом плане все
показания  разбиваются  на  три   группы.  Обвиняемые  и   свидетели-алтайцы
полностью отрицали упоминание этого персонажа во время молений; Чет Челпанов
- "проповедник" и главный обвиняемый - заявил, что  о Японии он вообще узнал
только  в тюрьме. Крестьяне-старожилы показали следующее: русские боялись не
"калмыков"  (собравшихся на моление в  урочище Теренг), а японцев: "носились
слухи,  что скоро придут японцы"; "русские боялись слухов,  носившихся среди
них   (разрядка  моя  -  Л.  Ш.)  о  приходе  "Кулака",  "Япона"  (показания
крестьянина из с. Черный Ануй  Князева Е. А. во время процесса). В последнем
случае   мною   сохранена  протокольная  пунктуация;   фраза  недвусмысленно
утверждает, что русские опасались и "Кулака", и "Япона". Думается, что  речь
в данном  случае  идет все-таки  о "кулаке Япона":  это соответствует нормам
русской "простонародной" речи, да и термин "кулак"  (в  социальном смысле) в
Горном Алтае (к тому же в начале века) практически не употреблялся. В третью
группу входят показания представителей  администрации, которые якобы слышали
об  ожидании алтайцами "Япон-хана" от "калмыков",  говоривших по-русски, или
от   миссионеров,   переводивших  ответы  алтайцев  на  русский  язык   (!).
Знаменательно, что показания самих миссионеров  из дела изъяты. Это  наводит
на размышления; к тому же, разные показания этой группы нередко противоречат
друг другу.

     Версия  о "японском  вмешательстве", об "ожидании алтайцами "Япон-хана"
впервые  появляется  еще  задолго  до  процесса на  страницах  миссионерских
отчетов  и  донесений, а  к 1905  г. приобретает  последовательное  и весьма
настойчивое  звучание  в  этих  же  документах.  Вот  что  писал  в  епархию
черноануйский миссионер о. Тимофей в марте  1905 г.,  алтайцы-де поют такое:
"Ойрот,  которого  не  было,  ниоткуда  явился,  японское  царство  явилось,
Япон-хан явился". Скажем больше:
     описание "прихода  трех бурханов",  их "явление"  и  "откровение"  Чету
Челпанову  и его  приемной  дочери Чугул  первый  раз  появятся опять-таки в
миссионерских  донесениях (спустя долгое  время после  побоища в  Теренг  и,
добавлю,  только  в  них   -  и  нигде  более!).  Позднее  это  же  описание
автоматически  перейдет  в  научные статьи,  монографии  и  приживется  там,
сделавшись, таким образом, "общеизвестным фактом", аксиомой Но  и это еще не
конец  все  донесения  полиции,  где  имя  "Япон-хан"  сочетается  с  "новой
алтайской  верой",  проходят со  ссылкой на сведения, полученные  от  членов
Алтайской духовной миссии

     Итак,  есть все  основания считать,  что  тезис  об отсутствии  местных
корней бурханизма, о его искусственном характере и привнесении из-за границы
был почему-то выгоден миссии и  пущен  в обиход именно ею  Объяснение  этому
следует  искать в  сложившейся к началу 1900-х  годов ситуации.  Созданная в
1828 г.  Алтайская  духовная  миссия уже в 1830 г  приступила к практическим
делам  Политика,  проводимая  ею  в  Горном  Алтае,  являлась,  в  сущности,
продолжением государственных колониальных устремлений  российского  царизма.
Ставя своей целью полную христианизацию "язычников", заботясь о "спасении их
душ",  пастыри   духовные,   вольно  или   невольно,  должны  были  ускорить
русификацию коренного населения осваиваемых  земель Для этого, в  частности,
создавались оседлые поселки из "новокрещеных" и русских переселенцев. К 1910
г  было уже 380 таких  селений  (среди  них Черга,  Усть-Сема, Анос и др.) с
населением в  52 тысячи "душ"  обоего пола Иногда для внедрения христианства
"изнутри"  миссия  переселяла  "новообращенных"  в  глубинные   районы,  так
случилось  с  телеутами  Кузнецкого уезда,  переселенными  в  Горный  Алтай.
Считалось  (и  не без оснований), что  близкие по языку и  культуре местному
населению  и  в   то  же   время   овладевшие  элементами  русской  культуры
новоявленные   христиане   будут   проводниками   идеологической   экспансии
православной  церкви.  Из  числа  алтайцев стали  готовить духовенство, были
построены мужской и женский  монастыри (в Чулышмане, в  Улале) Как бы  то ни
было,  такая деятельность  "проповедников слова божия"  оказала значительное
влияние на подготовку первых кадров алтайской интеллигенции (М. Чевалков, К.
Танашев,  Г.  Гуркин,  Н. Никифоров  и  др.  так  или иначе были  связаны  с
миссией).

     С  возникновением  миссионерских  станов  и   селений,   с   появлением
монастырей, кроме всего прочего,  довольно остро  встал вопрос  о земле,  на
которой жили как окрещенные, так и не сменившие веры алтайцы На практике это
выглядело  так  при  основании  нового  селения  священник  вбивал  в  землю
деревянный крест, и земля  на пять верст вокруг него поступала в пользование
только  христиан  До  тех  пор,  пока   заселение  Горного   Алтая  русскими
сдерживалось правительственными указами, земельной проблемы, как таковой, не
возникало Но в 1877 г русским было разрешено селиться и во внутреннем Алтае,
и, хотя  их поселки располагались главным образом в предгорьях, определенная
инфильтрация переселенцев началась и здесь.

     Чтобы   понять  особое  положение  Алтайской   духовной  миссии,  стоит
обратиться к так называемому "Уставу  об  управлении инородцами"  (1822  г.)
"Алтайские  калмыки" были  отнесены этим  законодательным актом ко  "второму
разряду", т.