когда упал на это твердое ложе,  чтобы  отдохнуть
от непонятно откуда взявшейся  усталости,  похожей  на апатию, но с оттенком
все той же легкой обиды, оставшейся в нем даже после долгого сна...

     Техтиек нехотя поднялся  с  лежанки,  прошел, пригнувшись под  запорной
плитой, в зал. Вход был открыт, на камнях сидели вооруженные Люди, позевывая
и тараща глаза в усыпанное звездами небо. Он остановился у каменного косяка,
притаился, но Воины  молчали. Техтиек уже собрался вернуться  обратно, когда
один из них сказал с досадой:

     - И чего нас так долго не меняют? Спать хочется - сил нет!

     - Сменят, потерпи. Еще только полночь.

     - Я устал терпеть! Скорее бы хан Ойрот начинал свою войну с русскими...
И как это бурханы в этой дыре живут? Ни женщин, ни араки, ни комуза...

     - Одна женщина здесь есть, но не для тебя.

     - Да уж! Такую и за отару овец не купишь!..  Всем хороша, только ходит,
будто спит, хотя глаза открыты и разговаривает. Ненормальная она, что ли?

     - Она заколдована, Камылды.

     - Как - заколдована? Чего ты мелешь?

     - А так. Главный-то бурхан - колдун...

     - Тише ты! Доболтаешься...

     - А что? Своими глазами видел, какие он штуки с огнем выделывает! Будто
с котенком играет с ним.

     - Это он так молится своему небу.

     - А огонь здесь при чем?

     -  А молнии откуда  падают?  С неба!..  А  он  -  бог!  Кому же ему еще
молиться, как не небесному огню?

     - Да, он к каму не побежит...

     Разговор  угас,  не дав Техтиеку ничего  интересного. Разве  что  тайна
заколдованной Чейне, жены  Ыныбаса... Для чего Белому Бурхану  заколдованная
женщина?

     После  ухода Куулара  Сарыг-оола  лхрамба Бабый долго сидел неподвижно,
стиснув  голову  руками.  То,  что  придумал  Белый  Бурхан,  ему  не  очень
нравилось,  хотя,  может  быть,  и  было каким-то  выходом  из  создавшегося
положения.  Но  он  не  прав в  главном,  а  спорить,  доказывать  обратное,
бесполезно...

     Моральное завоевание любой страны требует предельной близости к обычаям
и  вековечным порядкам народа, которые правят бытом и становятся  нерушимыми
законами, царствуют над мыслями, желаниями, чувствами мужчин и женщин, детей
и  стариков. Они, как  река, которую нельзя остановить, тем более, повернуть
вспять, встав в нее чужим сапогом...

     Алтай  казался диким  и  слабым оттуда,  из  Тибета! И  думалось  всеми
мудрецами, что с  Алтаем будет легко и  просто:  Тибет вернет ему его старых
богов  и  легенду о хане Ойроте. О религии не заботились особенно - шаманизм
не так уж далек от тантризма, а тантризм лежит в основе ламаизма! К тому же,
ритуалы  молений  у  всех  древних  религий  схожи  между  собой,   все  они
поклонялись  огню,  небу,  солнцу,  луне,  стихиям1.  И на магические обряды
камланий легко и просто лягут чуть усложненные тантрические обряды ламаизма.

     Жизненный уклад  народа нельзя  ломать, его можно только видоизменять и
приспосабливать к новым требованиям. И делать это не  молниеносно, не в один
день,  а -  долго  и терпеливо.  Куулар  Сарыг-оол  этого  не  признает!  Он
нетерпелив, а тот, кто нетерпелив, всегда будет знать только поражение...

     Пророк, говорящий народу ложные или чуждые ему истины, никому не нужен.
Его  ничто  не  спасет  - ни внушительная внешность,  ни громкий  голос,  ни
чудеса,  которые  он может  показать людям. Его  просто выкинут  на  обочину
тропы, если и не решатся тут же, на месте, затоптать ногами...

     Техтиек не виноват. Он  все сделал  правильно. Но кто-то ведь виноват в
этом неудачном начале великой битвы за Шамбалу!

     Три раза ударил колокольчик над головой Бабыя. Тот нехотя встал, поднял
запорный камень и, как только  Куулар Сарыг-оол вошел,  снова опустил его на
место.

     - Вы говорили с Техтиеком, лхрамба?

     - Да. И он подтвердил кое-какие мои сомнения.

     - Какие же?

     - Ламаизм Тибета не нужен Алтаю, как и  христианство  Русской церкви. А
вот  тантризм  Бонпо они примут. Не весь, конечно. Но основные догматы Бонпо
не противоречат местному  шаманизму,  а только усложняют и  углубляют  его2.
Хотя...

     По губам  Куулара Сарыг-оола скользнула  усмешка и тут же  погасла,  не
оставив никаких следов.

     - Отказаться от идеи Шамбалы нам никто не позволит!

     -  А  от нее  и  не надо отказываться. Но Законы Неба  надо  переписать
заново, они отвергнуты Алтаем почти все!

     - Вопрос о законах решен еще в Лхасе, лхрамба.

     - В том-то и дело, что в Лхасе...

     Только теперь Куулар  Сарыг-оол прошел к столу, заваленному бумагами, и
опустился на  грубо  сколоченную  скамью. Бабый  молча  протянул ему листок,
исписанный с обеих сторон. Белый Бурхан прочел первые три из сорока пунктов,
кивнул:

     -    Решены.-Потом    прочел    следующие    пять,    поморщился:-Решим
завтра!-остановился  на девятом:  "Разгром православной миссии и  ликвидация
церквей", вздохнул:-Пока не по зубам! Это мы оставим хану Ойроту...

     - "Белый Бурхан объявляет все религии ложными и потому никаких молений,
кроме молений ему, не разрешает. Виновные будут подвергнуты проклятию неба и
превращены  в  животных, бродящих по лесам  и пожирающих  друг  друга..." Не
слишком ли круто, лхрамба? Да еще с угрозами, которые мы все равно не сможем
выполнить!

     Бабый вздохнул:

     -  Это  было  предложено  самим  таши-ламой...  Все  религии,  как  вам
известно,  категоричны. Не  могу  же я  написать:  молитесь, кому хотите, но
знайте  - лестницу,  что  ведет на Небо,  держит  в своих  кладовых,  полных
сокровищ, только Белый  Бурхан?.. Это  будет нелепо по существу и  удивит не
только попов и камов, но и всех, у кого есть хотя бы крошечные мозги!..

     Куулар Сарыг-оол рассмеялся:

     -  Вот и надо их выбить  нашей парадоксальностью!  Нам не  нужны люди с
мозгами,   нам   нужны   только   исполнители   воли   неба,   целые   армии
фанатиков-ярлыкчи!.. Мы  спасем все девять заветов и доброе имя  самого хана
Ойрота только  неожиданными  поворотами  мысли,  удлинив  каждую  из  девяти
заповедей бесконечной цепью оговорок, позволяющих нарушать любую  из них, не
нарушая ни одной!

     Бабый недоуменно уставился на Куулара Сарыг-оола:

     - Но тогда из девяти Заповедей Неба категоричной не останется ни одна!

     -  Одну мы все-таки оставим:  Белый Бурхан  пришел на Алтай  навсегда и
никаких других поклонений чуждым ему богам не потерпит! И таши-лама будет не
в  обиде,  и ваша  любовь  к категоричности останется  нетронутой...  Что же
касается  остальных,  то их  надо переписать,  убрав  какую  бы то  ни  было
категоричность  вообще!  Скажем,  так: "Мы,  скотоводы  и  пастухи, - мирный
народ. И  мы  готовы  закопать наше  оружие, стреляющее  огнем,  и  затупить
оружие, наносящее тяжелые раны, если тот, кто живет с нами, как брат и друг,
сделает то же самое... Долой оружие-символ несправедливости!"

     Бабый растерянно кивнул:

     - Да, это примут...

     - Вот и действуйте, лхрамба.

     Чочуш  шел  в свою  нишу, когда Чейне  подняла камень,  впуская к  себе
Ыныбаса.  Что-то  в  виде легкой зависти  коснулось сердца  и  тут  же ушло,
сменившись  острой жалостью к этим обманутым людям. Один из них был ослеплен
грандиозностью замыслов  дугпы  Мунхийна  и потому  преданно служил  ему, не
жалея  себя,  а его  любимая  женщина,  жена,  одурманенная  зельем  черного
колдуна, верила, что каждый  мужчина,  входивший к ней, был  ее  Ыныбас... И
хотя они оба обмануты по-разному, суть одна: вместо реального мира  они жили
в  выдуманном,  несуществующем  на  самом деле!  Но  ведь  когда-то они  оба
прозреют и все поймут!

     Чочуш  вернулся  на камень  у  входа, обжитый  ночными  воинами охраны,
прислонился  спиной к шершавой  стене скалы,  уходящей  круто  вверх.  Гасло
солнце,  закатываясь за далекие горы,  отмерив в  его неудавшейся  жизни еще
один день...

     Слева  послышались  шаги.  Это  Техтиек.  Он  один   ходил  по  пещере,
переделанной в Храм Идама, как хозяин, уверенный в  том, что скоро случайные
гости съедут, и  ему пора будет браться за уборку. Да, Техтиек единственный,
кого дугпа  Мунхийн  не  обманул посулами, а просто заставил  служить  себе,
поставив на колени и взяв страшную клятву на верность.

     - Чочуш? Ты почему здесь один?

     - Не могу спать в пещере. Душно. Техтиек обошел бурхана, сел рядом.

     -  Тебе хорошо,  у тебя есть  дело.  А зачем  меня Белый  Бурхан держит
здесь? Если я ему не нужен, пусть отпустит.

     Чочуш невесело рассмеялся:

     - Ты плохо знаешь дугпу Мунхийна! Он никого  зря  возле себя не держит!
Когда  я или  ты будем  ему не  нужны, он сделает из наших голов габалы! Это
чаши для  масла и вина, их ставят на почетное место в храмах  и  монастырях,
рядом с бурханами... Их оправляют  в золото,  серебро, украшают драгоценными
камнями...  У дугпы  Мунхийна сейчас нет ни  одного габала,  хотя есть  Храм
Идама. Рано или поздно  на  алтарь Агни Йоги  потребуются  священные чаши. И
наши  с тобой головы,  Техтиек, хорошо  для них подойдут - мы  и  знатные  и
великие...

     Техтиек побледнел, наклонился к Чочушу, спросил шепотом:

     - Ты шутишь, бурхан?

     - Я не шучу...

     Губы Чочуша были растянуты в широкой улыбке, а глаза полны слез.

         Глава восьмая
      ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ

     Выслушав  советы и  наставления  иерея, Винтяй собрал  свою  худосочную
дружину, посадил на коней,  вооружил, чем смог, повел в  горы, твердо  решив
крушить по  пути встречных и поперечных, кто послабее и сдачи не даст. Но, к
его  немалому  удивлению, все горные тропы  и дороги оказались  так забитыми
верховыми, что  ни  о какой  разбойной  потехе и  разговора  быть  не могло.
Пришлось даже самим искать потаенные тропы, чтобы сберечь не только коней  и
оружие,  но  и  собственные  шкуры. Да  только разве  спрячешься  от  людей?
Нет-нет, да и кольнут вслед злым взглядом:

     - Хан Ойрот приказал закопать оружие, а вы?

     - Уж не с ханом ли Ойротом собрались воевать, орусы?

     - Нельзя с оружием-то в  святую  долину ехать!  Винтяй отмалчивался или
только  щурился, глядя  в глаза каждому презрительно  и  насмешливо.  Иногда
отмахивался:

     - Не нужен нам ваш Ойрот-Бурхан! На охоту едем в
     горы!

     Но оружие,  в конце  концов, приказал припрятать  до случая, не держать
его  на  виду пока.  У Сургаша  стали попадаться группы  русских  кержаков с
дубинами. С ними обменивались ухмылками, иной раз перебрасывались словами:

     - На охоту, мужики?

     - На ее! За двоеногими, хе-хе!..

     - А вдруг и у них ружья?

     - Попадаются. Да токмо таких-то вояк мы видали!.

     -  Не скажи!  Среди  них тоже отменные стрелки попадаются! Белку в глаз
одной дробиной бьют!

     - Ниче! До сурьезной драчки дойдет, наш верх все едино будет!

     В это, последнее, Винтяй верил плохо. Уж слишком много людей орды шло в
долину, ставшую  священной, послушать  хана  Ойрота,  а  если  повезет, то и
самого Белого Бурхана увидеть!..

     Сунься к ним, озверелым!.. Конями затопчут запросто, нагайками посекут,
топорами порубят...

     -  Мало  наших,-покачал головой ктитор  Василий,  увязавшийся с ними на
легкий разбой,-может, возвернемся, православные? Куды нам воевать с  энтакой
оравой, господи прости!

     - Возвернуться никогда не поздно! - отмахивался Винтяй свободной  рукой
от  каждого  слова. - Поглядим, что  да как-от...  Вдруг  в  той  долине уже
стражников  видимо-невидимо?   Да   и   солдатов   из  Бийска-города   могли
нагнать-от...

     -  Эт  так!  -  охотно   согласился  ктитор.  -  Не  дадут  власти  люд
православный ворогам в обиду!

     Винтяй  приосанился:  вовремя  он  веру поменял! Сам  император за  его
спиной  теперь  стоит!.. Говорил  братьям-дуракам, не послушались вовремя...
Вот и трясут теперь портами от страху!

     - А сторожиться все едино надо! - подбил итог  своим  мыслям ктитор.  -
Пока то да се - кишки из нас орда просто-запросто повыпустит!..
     Добравшись до истоков  Чарыша, Винтяй повел свой крошечный отряд  прямо
на восток, через  горную гряду, чтобы сразу врубиться в центр долины и, если
пофартит,  уйти  через  Ян-Озекский  перевал.  Неожиданно  он  наткнулся  на
братьев, расположившихся на обед в двух шагах от тропы.  Хотел удивиться, не
успел - братья схватились за новенькие винтовки:

     - Стой, щепотники! Счас мы с вас дурь выбивать зачнем!

     - Очумели, никак? Своих бить?

     -  Ниче,  -  ухмыльнулся Феофил, -  тут  свидетелев и полицейских нету!
Спустим с обрывчика - и все: орда порешила православцев!

     Винтяй отступил:

     - Ты, того... Шути шутки-от!

     -  Какие уж тута шутки?-рассмеялся и Серапион.- Не  братья мы теперич с
тобой - волки! Ограбил нас, не сморгнул глазом, а мы что, совсем уже дураки?

     Феофил взвел курки:

     - Ступай своей дорогой! Не вводи во грех! Винтяй вздохнул.  Пока Феофил
жив -  не  будет  у него мира  с братьями! Да  и  Серапион -  хорош,  молчун
проклятый... Заговорил!

     - Пошли, Василий. Чего имя сопли утирать? Цыцошные покед...

     И он повернул свой отрядик на другую тропу.

     Долина  открылась  неожиданно  и  показалась  неестественно  большой  и
глубокой чашей. И вся она кишела, как огромный муравейник.

     - Батюшки-светы! - охнул ктитор. - Сколько их тут1

     - Да, не разгуляешься-от... Назад придется на тропу выходить, в  секрет
садиться... А потом и на Кырлык идти.

     - А на тропе той что?

     - Ежли в секрете будем, то на той тропе мы, Василий, хозяева!

     - На воровское дело, купец, - нахмурился ктитор, - я не ходок.

     - А я тебя на него и не засылаю-от...

     Винтяю стало не по себе. Все, что только думалось,  теперь произнеслось
вслух. И этот поповский прислужник сразу же задрыгал ножками, делая вид, что
в  горы  оружьем  он  поехал про  кедровый  орех  разузнать  в  сосновых  да
лиственничных   лесах!..  Ничего,  подвернулось   бы  дело  стоящее,  а  там
поглядим...

     Солнце стояло еще  высоко, и времени  было  достаточно,  чтобы  выбрать
подходящее место и найти пути для отступления...

     Ко всему надо быть наготове!

     Винтяй  плутал  по тропкам  долго,  опускаясь все ниже. Ктитор опять не
выдержал:

     - На постой, никак, готовишь нас, купец?

     - Вы - не кони и не овцы, чего вас готовить, мордами к копне ставить? -
попробовал отшутиться Винтяй. - А в тиши да в холодке чего не посидеть?

     Но Василий стоял на своем:

     - В долину надо ехать! Там и поглядим, что да как...

     - Я  не глядеть на  орду  приехал,  -  не  выдержал  Винтяй,-а  бить ее
смертным боем, не считая!

     - Так оне жа не лезут пока к нам!

     - Когда  полезут-от всем скопом -  поздно будет... Еще вчера Винтяй был
понятен  Василию  и казался простым уцепистым  мужиком, уважающим церковь  и
причт, просящим у господа только управы на отца-двуперстца, щедро жертвующим
на алтарь, за что и выбрал его иерей защитником и воителем за дело христово,
а у него, у варнака, совсем что-то не то в голове завелось!

     - Тут и станем засадой, - услышал он  голос Винтяя и послушно развернул
коня, чтобы  не  отстать от  купца  л его  работников - угрюмых, ко всему на
белом свете равнодушных мужиков.

     Березняк, густые заросли  кустов,  мелкие тропки, разбегающиеся  во все
стороны от главной тропы... Хорошее место, глаз у Винтяя есть!

     - Шалаш  рубить будем? - глухо поинтересовался  ктитор  и  потянулся за
топором, заткнутым за пояс.

     - Зачем он нам! - Винтяй снял двухстволку с плеча, переломил ее, вогнал
в зарядник два патрона с красными жакановыми головками, крутнул головой. - С
таким  припасом только на ведмедя и ходить!..  А  в твоем  бердане, Василий,
бекасиная дробь, поди?

     - Пули. Свои. В бане вечор лил.

     - Эт ладно! Устоим.

     Винтяй отозвал работников в сторону и долго что-то втолковывал им, пока
не дождался кивков согласия.  Потом махнул Луке направо,  а  Нефеду  налево.
Вернулся, сел у  комля березы,  прикрыв глаза... Привал,  значит. Ну что же.
Можно и подкрепиться, грех  не  велик, что  не  на скатерти  холщовой, а  на
собственных штанах!..

     Василий отломил горбушку, круто посолил ее,  понес ко рту. Скосил глаза
на  купца  Лапердина. Тот сидел  за  ближним кустом,  и на губах его  играла
легкая усмешка.

     А  Феофил  с  братьями  шли в это  время  к  Кырлыку, откуда  надеялись
пробраться  к  перевалу, где и пожива  была бы погуще и откуда уйти попроще,
чем через солонцы и листвянники в сухую степь и безлесные горы.

     К  Кырлыку  подходили  осторожно,  но  он  оказался  обычным  алтайским
стойбищем, к тому же почти пустым: чумазые ребятишки, подслеповатые старухи,
обезноженные старики...  Федор  попытался  было  поговорить  с ними,  но его
познаний  в языке  хватило только  на  то, чтобы  узнать  -  мужчины, парни,
девушки и женщины  ушли в долину Теренг  слушать Белого Бурхана, за  которым
уехал три дня назад хан Ойрот.

     Узнав об этом, Феофил скривился, как от зубной боли:

     - Не врут, выходит, про своего нового бога?

     -  Выходит, не врут, - как эхо отозвался Серапион, -  можа и нам, тово,
послушать того Бурхана хучь вполовину уха?

     - А ты выучился их говору, пока до Кырлыка шел? - съехидничал Феофил.

     Все  ниже   клонилось  солнце,  и  потому  бесконечнее   казался  путь.
Карабкаясь по камням все выше в небо, люди и кони вымотались, всем  хотелось
пить. И  хотя вода была рядом, внизу,  у них  под ногами, добираться  до нее
надо было по козьей тропе. А  Феофил торопился к  перевалу,  чтобы  сесть  в
засаду до того, как в горы придет ночь.

     - Распустили пузы у домашнего самовара! - ворчал он, облизывая высохшие
губы. - Теперич и терпежу не достает?

     Терпежу и ему не доставало, но не будешь же останавливаться на  голых и
раскаленных солнцем камнях?

     Серапион  давно  отбился  от  Феофила  и  шел  теперь  рядом  с  Яшкой,
напряженно  думая, как  укоротить  брата,  который  с каждым днем становился
зверее и занозистее Винтяя, проклятого отцом.

     На  горном  плато Феофил  позволил, наконец, всем передохнуть. И только
здесь они решились  посмотреть туда, вниз. Вид долины их изумил: люди, кони,
костры... И когда только они успели сюда понаехать?

     - Делы-ы... -  протянул Серапион  растерянно. - Да где  жа  нам  с  имя
воевать-то?! Удрать бы суметь только...

     Феофил  на  этот раз  не  отозвался.  Увиденной внизу  картиной он  был
поражен не меньше младших братьев.

     "Пустое мы, кажись, затеяли,  - поползли злые мысли. - Да оне нас,  как
вшей... И пикнуть не поспеем!"

     Но отступать было уже поздно: из-за ближней скалы вышли воины в меховых
куртках  с  широкими поясами  и  направились к ним,  держа наперевес  боевые
винтовки.  На  концах   винтовочных  стволов  холодно  поблескивали  плоские
штыки...

     Феофил выронил плеть и первым поднял руки.

     Неподалеку  грохнул  выстрел,  влепив  в  ствол  дерева, мимо  которого
проезжал  Дельмек, горячую свинцовую звезду.  Он взглянул в  сторону, откуда
раздался  выстрел,  увидел, как  из-за соседнего  березового  комля  в  него
целился бородатый  человек,  пытаясь  взять  на  мушку,  не прищурив  левого
голубого  глаза.  Удивившись неумелости стрелка,  Дельмек потянулся рукой  к
ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил  его, и бородач, выронив
ружье, опрокинулся на спину.

     -  Не  палите,  православные!-завопил кто-то  в кустах.  -  Они  тож  с
ружьями!

     Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин.
Пуля  попала ему  в  тот  самый глаз, который он побоялся  прищурить,  когда
целился.

     "Потому и не  попал в меня с трех шагов! - подумал Дельмек,  поднимая с
травы хорошую двустволку  убитого. -  Разве можно попасть, когда неправильно