пообещал Оинчы. - Все у тебя теперь будет!

     В глазах  женщины промелькнул  испуг.  Не  к добру, если  муж разрешает
праздничную одежду носить каждый день и для новых таких же уборов собирается
ворох всего накупить! Или не нравится ему этот ее наряд - слишком яркий, или
сердится на что-то... Может, к своему молодому брату ревнует ее? Но у них же
ничего не было! Хотя... Чейне почувствовала, как вспыхнули щеки. Она потерла
их ладонями, отвернулась, чтобы муж не заметил.

     Вообще-то  перемены  с мужем начались еще  вчера,  когда  он  от  Учура
приехал.  Обычно  молчаливый  и  сумрачный,  все  вечера сидящий с  погасшей
трубкой  у очага,  Оинчы вдруг точно  увидел  ее  заново-в  грязной  шубе, с
нечесаными  волосами, равнодушную  и злую, вздохнул,  отвел глаза в сторону:
Барагаа  родить должна,  надо тебе съездить к ней, помочь...  Учур - пьяный,
какой толк от  него?.. Можешь и ночевать  остаться  - мало  ли когда женщине
время родить придет... Да приберись - не позорь меня перед сыном и снохой!

     Ни к кому в гости он ее и днем не отпускал, даже  к  отцу, а тут... Что
случилось с  мужем,  почему  вдруг таким  добрым стал? Может, с коня упал  и
головой о камень ударился?

     -  Много  сошьешь  себе теперь чегедеков, жена!  Столько,  сколько сама
захочешь! И шубы себе новые заведешь, и рубашки шелковые, и собольи шапки...
Я хочу, чтобы моя жена наряднее всех была, чтобы  у нее много красивых вещей
было!

     - Мне  не надо много нарядов!  - не  выдержала Чейне. -  Куда мне в них
ходить, кому показывать?

     Оинчы  усмехнулся, махнул рукой: нет такой жены, которой не надо  много
нарядов! Мужчина годами может обходиться тем, что у него есть. Женщина нужны
обновления... Пусть уж  лучше  свои  тряпки  обновляет, чем  жизнь,  судьбу,
интересы и привязанности! Да и  от  соседей  неудобно:  своими ушами  слышал
разговоры о том, что,  бросив камлать, Оинчы не только голодом сидит, мясо и
молоко  у соседей покупает,  но и на новый чегедек и новую шубу молодой жене
не скопил... Вот и надо людям рты заткнуть!

     Правда, Чейне догадывалась, что ее  муж богат. Но и она  не  знала, как
богат  Оинчы!  Богаче многих  зайсанов  и  купцов-чуйцев!  И если  бы только
захотел, уже завтра владел тысячными стадами и табунами скота!..

     Один только этот бродяга,  которого он нашел на дороге мертвым, подарил
каму Оинчы  пояс, где было больше фунта золотого песка!  Если бы лодырь Учур
поднял  тогда  свой окаменевший  зад от кошмы  и  проехал с  ним  хотя бы до
поворота  дороги,  выслушал  отца  и понял его просьбу, находку они могли бы
поделить пополам...

     Не брось он свой бубен, не стал бы Оинчы просить  сына об одолжении, да
только нельзя ему  теперь самому в  леса Толубая идти и ехать - вся  нечисть
прилепится,  в  спину толкать будет, чтобы  в  болоте утонул... Когда  кам к
Эрлику уходит сквозь землю - одно дело, а когда  он сам бубен бросает, чтобы
дорогу в подземное царство грозного бога забыть - совсем другое*... А Учур -
кам,  ему  можно  безбоязненно  идти  в  любое  запретное для простых  людей
место!.. Э-эй, что теперь обо всем этом говорить! И сам Учура не попросил, и
Учур его не понял - пьяный был...

     * Камов хоронят только в земле

     А  теперь  вот новая  беда  - Ыныбас,  которого надо  в узде еще крепче
держать, чтобы не вздумал разорить Оинчы. Раньше эта сопливая  девчонка Шина
на нем висела, теперь  сам  Техтиек повис... С Техтиеком, ладно, разобраться
можно через бурханов, а вот с Шиной... Ведь он, этот  вонючий барсук, до сих
пор со своей  девки  глаз не спускает!  И не  скрывает,  даже  ему, старшему
брату,  об  этом открыто  говорит!..  А  разве  для того  Оинчы  копил  свои
богатства, чтобы  отдать их в чужие руки, неизвестно кому? Ведь  у  той Шины
близких и дальних родных, что деревьев в лесу, и  у  всех детей, что листьев
на этих деревьях! Все разнесут, и еще многим не хватит... А ведь Чейне Оинчы
не столько для себя, сколько для Ыныбаса покупал,  и потому обязан дождаться
младший брат его  смерти, чтобы всем его имуществом по закону владеть  и всю
жизнь быть ему благодарным!..

     Когда Ыныбас и Чейне  вместе  приехали, у Оинчы  даже сердце екнуло  от
радости:  зацепился  брат.  Но потом присмотрелся - нет, соскользнул...  Сам
виноват,  что  молодую  женщину держал, как старуху!  Нарядами  надо было ее
завалить,  чтоб сияла вся  золотом, камнями и шелком!..  Разве  потеряет что
Оинчы, если одну монету из правого кармана в левый переложит?
     Невозможно  долгими  стали теперь  ночи у  Оинчы,  хоть  и  ложился  на
вечерней  заре,  и вставал на утренней. Спал  только  до  первых звезд  и  с
последних звезд до  рассвета.  А всю остальную ночь рассматривал небо сквозь
дымовое отверстие.  Не зря,  видно, отец Челапан говорил ему, что чем меньше
человеку жить остается, тем шире распахнуты его глаза в мир...

     Оинчы  встретил брата сдержанно,  но  долг гостеприимства  исполнил  до
конца: накормил, напоил, отдохнуть дал, коня поменял. И разговор у тепши вел
о пустяках: о дороге, погоде, новостях. Один только важный вопрос и задал  -
о Шине. Ответ обескуражил и обозлил:

     -  Осенью  женюсь,  однако. А вообще, брат, не  знаю...  Тут Оинчы и не
выдержал, уколол:

     - Русский бог не дает на алтайке жениться?

     - С русским богом у меня отношения сложные,  - уклончиво ответил Ыныбас
и показал глазами на  Чейне:  не для ее ушей,  мол, разговор будет. - Другой
бог зовет меня.

     Оинчы попросил жену сходить к соседям за аракой по  случаю неожиданного
приезда гостя, а когда Чейне вышла, спросил прямо:

     - Что у тебя еще случилось, говори!

     - То  же, что и  у тебя, брат,  -  криво  усмехнулся Ыныбас  и произнес
страшное слово:  - Калагия! Я  привез тебе привет  от Белого Бурхана  и хана
Ойрота, Оинчы.

     - Кто ты? - неожиданно охрип бывший кам.

     - Я - ярлыкчи, доверенный Белого Бурхана. Это был удар в самое сердце.

     - И ты приехал ко мне по приказу бурханов?

     - Да.

     - Что им надо от меня?

     -  Белый  Бурхан  собирает  воинство  Шамбалы,  которое  надо  кормить,
одевать, вооружать. А для  этого нужны люди и золото. И еще нужны мастера, к
которым ты один в горах знаешь дорогу.

     Все повторялось. Для того, чтобы принести счастье горам, надо сокрушить
зло оружием. А оружие надо покупать  за  золото - горные мастера  делать его
бесплатно не будут, как и купцы-чуйцы продавать... Разве нет  мирных путей у
тех, кто послан самим небом, чтобы не заливать горы кровью?

     - Людей и золото должен добывать Анчи. Ты покажешь мне к нему дорогу?

     Оинчы кивнул. Потом посмотрел мимо головы брата, спросил глухо:

     - Где Анчи возьмет золото? Он - нищий пастух.

     - У  него есть  надежные  парни, а золото можно взять  на приисках и  у
таких, как ты.

     Оинчы изумленно взглянул на Ыныбаса:

     - Откуда Белый Бурхан знает о моем золоте?

     - Он - посланец неба. А  небо  знает все. Оинчы хмыкнул: какая забота у
неба  о земных делах?  Ведь для  неба,  что золото, что грязь  - все  едино!
Значит, золото нужно не богам, а людям? И  тот, кто послан небом, совсем  не
бог?

     - Далеко стоит аил Анчи?

     - В долине Кокпаш.

     Ыныбас нахмурился: это было, действительно, далеко. И от Аргута он  мог
бы проехать  туда короче, чем отсюда. Но поездка к брату была необходима, он
обязан был его предупредить о скором визите Техтиека! Но как это сделать?

     - Ты их видел сам, этих бурханов?

     - Нет. Я служу хану Ойроту, выполняя их волю.

     - Хан Ойрот тоже пришел с неба? - рассмеялся Оинчы.

     - Нет, - вздохнул Ыныбас. - Он всегда жил на земле. Последнее время под
именем Техтиека.

     Имя грозного разбойника ужаснуло Оинчы.  И хотя он был хам и обязан был
верить чудесам перевоплощения, недоуменно уставился на брата: жил у русских,
учился,  читает  книги.  Как  он-то  может  верить,  что  хан  Ойрот-Техтиек
выполняет  волю  тех,  кто  послан  небом?  Разве небо не  знает, кто  такой
Техтиек, измазанный в крови и грязи?

     -  В  хорошую  компанию мы с тобой  попали,  брат!  -  печально покачал
головой Оинчы. - Все  кончится тем,  что по  его приказу  ты зарежешь  меня,
чтобы завладеть золотом... Разве я не прав?
     Возвращение Чейне не дало им завершить разговор.
     -  У соседей тоже нет  араки, -  сказала  она растерянно.  - Если гость
задержится дня на три, то я заведу чегень и сама выгоню...

     - Нет-нет, - отмахнулся Ыныбас, -  мне надо  ехать!  Ты проводишь меня,
брат?

     Почти всю дорогу они молчали, и только когда начался затяжной подъем на
перевал и оба спешились, Оинчы сумрачно посмотрел на младшего брата:

     - Меня они заставили силой дать клятву. А как попал к ним ты?

     - К Белому Бурхану я пришел сам.

     - Тебе некуда было больше идти?

     - Те дороги еще длиннее... А теперь поговорим о деле. Тебе надо ехать к
мастерам  и договориться  с ними о большом заказе... К  моему возвращению от
Анчи ты  тоже  должен  быть дома...  Мне будет очень жаль, брат, если ты  не
сможешь с ними договориться!

     Оинчы помотал головой:

     - Я уже стар,  и  такие дороги мне  не под силу, Ыныбас. Потом,  куда я
дену Чейне? Не могу же я оставить ее в аиле одну!

     - Чейне пока пусть поживет у отца.

     - И с сыном у меня не все ладно. Ты же был у него, знаешь.

     - Я не видел Учура и не говорил с ним.

     - Опять араковал с этим своим другом лекарем?

     - Барагаа сказала, что его позвали на камлание...

     - Какой он кам? - невесело  усмехнулся  Оинчы. -  Кам  должен  помогать
людям,  а  не грабить их!  Нет,  Учур - не кам... Я даже  не  знаю, кто  его
приглашает и зачем... Или - совсем испортились люди?

     - Скоро в камах вообще не будет  нужды на Алтае, Оинчы. Как и в русских
попах! - Ыныбас снова нахмурился. - Тебе надо съездить к мастерам,  Оинчы, и
уговорить  их.  Я не  хочу,  чтобы  сам Техтиек  заставил  тебя  это сделать
насильно! И о своем золоте подумай... Зачем оно тебе?

     - Я хотел его оставить вам с Чейне... Обычно старший брат передает свое
имуществу младшему брату  вместе  со своей старой женой, осыпанной детьми. Я
же хотел передать тебе молодую жену и все свое богатство... Но ты сам хочешь
оставаться  нищим! Что  я могу поделать теперь?  Пусть твой Техтиек забирает
мое золото и мою жизнь. Я не поеду к мастерам!

     Одолев подъем,  Оинчы и Ыныбас остановили  коней, чтобы те  отдышались.
Протянули руки  навстречу друг другу, но  не  соединили их. Потом развернули
коней.

     Небо  сводило  их, но  жизнь оттаскивала в разные  стороны.  И хотя оба
понимали, что  этот разговор  только  начат,  ни Оинчы, ни Ыныбас не  видели
благополучного его разрешения.

     Техтиек  знал,  что  поручить его брату  Ыныбасу!  Но откуда разбойнику
знать об Оинчы и всех его тайнах? Брат ссылается на посланцев неба...  Небо,
конечно, всегда над головой, и  от  него ничего  не  утаишь!  Но  оно всегда
молчало  и  всегда молчит!  И почему это  небо  вдруг  начало  говорить не с
кем-нибудь, а с  самим  разбойником Техтиеком? Может, брат сам все выболтал?
Если пришел к бурханам, сам, то уж, конечно же, пришел не с голыми руками!..

     Но в  главном  - все правильно.  Лучше  Оинчы,  действительно, никто не
знает гор и  их тайн, тропинок  и дорог к потаенным разработкам золотоносных
жил, скрытых от русских, кузниц ювелиров  и золотоковцев, упрятанных от всех
чужих глаз мастерских по обработке камня и стекла*2...

     *  Скрытый  от  Кабинета   промысел   драгоценных  камней  и   металлов
старательским способом, с последующей их обработкой и продажей, процветал на
западе Алтая (район нынешнего Рудного Алтая) много  веков и  был прекращен в
годы гражданской войны, после чего не возобновлялся.


     Последний раз  у  этих мастеров Оинчы был  лун  двадцать, а  то  и  все
тридцать  назад, когда  менял самоцветы  на золото. Сейчас-то, пожалуй, и не
все тропы, ведущие к ним, вспомнит... Ну, не беда! Мастера не кочуют с места
на место,  как  пастухи  и охотники,  их добыча и их  хлеб всегда у них  под
ногами, только камень  отверни или землю ковырни мотыгой! И найти их  можно,
если очень нужно: от русских, да и то не ото всех, прячутся эти мастера.  От
своих сородичей,  если они не стали хуже самых плохих русских, они прятаться
не станут!..

     А мест таких не так уж и  мало... Самые знаменитые,  конечно,  в  горах
Баижауса  и  Куяхтанара.  В  одном  из  них  делались  женские  украшения  и
драгоценная конская сбруя.  В  другом, само название которого  -  Надевающий
латы - говорило само за себя, делали ножи, топоры, треножники, котлы. Только
оружия не  делали,  хотя,  наверное, смогли  бы: кованых кырлу  с кремниевым
запалом пока еще в горах хватает! Не на русских же  заводах их  куют, не  из
Китая привозят...

     Но за  неприступными горами Коргона есть и другие мастера...  Добраться
до  них  для Оинчы  не по силам.  Да и надо ли? Если бурханам нужно холодное
оружие - есть поближе кузнецы, а огнестрельное легче купить, чем делать!

     Вот и конец спуска.  Отсюда  уже видно все стойбище и крохотная фигурка
Чейне, копошащаяся у аила...

     Оинчы усмехнулся и тронул коня  плетью. Ыныбас все время крутился возле
сокровищ своего  старшего брата, но так  и  не  увидел  их. Сейчас, уходя  с
перевала, старый кам едет как раз мимо той расщелины, где под тяжелым камнем
лежит золото в монетах; чуть подальше от нее  припрятаны слитки и самородки;
при  подъеме на  второй перевал, в самой середине  обо,  лежат  полотняные и
кожаные мешочки с золотым песком погибших старателей... И никто не знает про
эти  клады, кроме  Оинчы!.. Если бурханы пришли с неба, то пусть сами укажут
эти места!

     Укажут - отдаст Оинчы  им свои клады, не укажут - получат  только пачки
русских  бумажных денег,  что  зашиты  в полосатый матрац, на  котором  спит
главное сокровище  старого кама - его молодая жена Чейне,  которую он  может
уступить после своей смерти со всем другим богатством только Ыныбасу.

     Есть еще  Учур. Но он пока  ничего не получит: для  пьяницы  и дурака у
Оинчы даже бумажных денег нет...
     Учур проснулся и удивленно уставился на Сапары, возившуюся у очага:

     - Э-э... А Дельмек где?

     - Здесь. Где ему еще быть? - передернула та плечами. - Не возле тебя же
ему сидеть! Да и сидеть негде - развалился во весь аил, пройти нельзя...

     Буркнув что-то, Учур угрюмо сел, потер лоб, скосил глаза на супружеский
орын, заорал хрипло:

     -  А ты чего лежишь, как корова?! Чужие  люди хозяйничают в аиле, а она
за девчонку свою держится!

     Сапары  сняла  горячую  крышку  с котла, густо  облепленную  коричневой
пузырящейся пеной, пригрозила:

     - Вот влеплю сейчас в морду твою бесстыжую, чтобы не смел при мне орать
на Барагаа!  Хозяин... Лучше  за  водой  сходи, дров принеси, муки натри для
лепешек!.. Мне что, разорваться одной?

     Учур лениво отмахнулся:

     - Эти дела - женские!..

     Сапары с треском опустила крышку на котел, брызнув пеной:

     - А  мужское  дело - араку жрать  с  Дельмеком? Иди  позови его, он  не
откажется!

     - И позову! - весело пообещал Учур, поднимаясь с кошмы.

     Но  Дельмек,  услышав  громкие голоса ссорящихся,  уже и сам появился у
входа,  отбросив  дверь и  придерживая ее  ногой.  Поинтересовался от порога
по-русски:

     - Какой шум, если драки нету? - Прошел к Учуру, протянул обе руки. - Ты
проснулся и не помер? Целый тажуур араки один выпил! Ты что, конь?

     Учур обреченно махнул рукой и опустился на старое  место, уже хорошо им
продавленное:

     - Приехал вчера, устал, еды нет... Жена стонет, девчонка орет, будто ее
режут...  Чейне  с Ыныбасом  все  бросили и  уехали... Ты с  Сапары  еще  не
приехал... Что было делать? Со скалы прыгать?

     Дельмека так и подмывало позлить Учура дядей и мачехой, но, наткнувшись
на злые глаза Сапары, он передумал. Сел рядом с камом, спросил миролюбиво:

     - Яшканчи камлал? Как его сын, Шонкор, не умер?

     -  Я уехал -  живой еще был... Всю ночь камлал!  С Синим Быком говорил,
духами  воды!  -  соврал  Учур. - А  утром коня разорвали для  Эрлика... Ты,
Сапары, конину варишь или баранину?

     Сапары не отозвалась, но послышался плачущий голос Барагаа:

     - Что, муж, совсем плох был мальчик, когда ты уехал?

     - Не знаю, - отмахнулся тот. - Я все сделал!

     - Значит, умер... - всхлипнула Барагаа.  - И лекарь Шонкору не помог, и
ты проараковал...

     - Да кому они помогут? - снова раздраженно и  зло заговорила  Сапары. -
Только араку тажуурами жрать да на жен с кулаками бросаться!..

     -  На  тебя  никто  не бросался, -  сказал Дельмек с  улыбкой.  - Кнут,
который мне хотел подарить Кучук, он увез с собой...

     Учур. вытаращил глаза на Дельмека, хохотнул:

     - Я  бы  кнут  у  себя  оставил! - В это время  заплакал ребенок,  Учур
брезгливо поморщился: - Уйми  девчонку!  Мало  того, что муж голодный, она и
ребенка кормить не хочет!.. Ну, Сапары, готово ли мясо?

     - А ты что, дров уже  принес,  за водой три раза сходил к  ручью,  муки
миску натер для лепешек? Вот и сиди.

     - Попридержала бы язык, жена! - посоветовал Дельмек. - Не в своем аиле,
в гостях...

     Она стремительно обернулась на его голос:

     - И ты, адыйок, будешь мне советы давать? Пошел
     вон, шелудивый!.. Видеть тебя больше не хочу!

     Дельмек вскочил, рванулся к выходу. Последнее, что он
     увидел,  когда оглянулся,  была  откровенно  довольная - во весь  рот -
ухмылка на лице Учура.

         Глава пятая
      БОЛЬШАЯ ПЕРЕКОЧЕВКА

     Голубые  горы  Алтая  были  когда-то   красными  от  гнева.  И  в  этих
кроваво-красных горах жили злые люди, не успевавшие отмывать живую кровь  со
своих  рук  и  одежд.  Этих людей  ненавидели  даже камни.  Но  и сами камни
плавились от взглядов и слов этих людей...

     Отложив в сторону топшур,  Кураган, младший сын Сабалдая, вопросительно
посмотрел на серого и осунувшегося  Яшканчи: продолжать ли эту песню, если в
его семье большое горе? Но ведь горе и  радость - всегда шли и идут рядом...
Были времена, когда жизнь всех людей гор была одним безбрежным горем...

     - Пой, кайчи, - попросил тихо хозяин. - Играй свой черчек.

     Кураган снова взял топшур.

     Странный  это  был топшур: выдолбленный  из цельного дерева, тяжелый  и
громоздкий, под силу только такому молодому  парню, как Кураган. Вместо двух
волосяных струн -  высушенные жилы, верхняя дека прошита колышками в мизинец
толщиной. Но кайчи уверенно перебирал пальцами по струнам,  и не было фальши
ни в голосе инструмента, ни в голосе певца...

     Они только  что проводили Шонкора в его вечный  аил на вершине высокого
дерева1  и вылили под комель  его могилы три  чашки араки. Кама  не было, он
уехал, и  никто  даже  не  подумал вернуть  его  с  половины дороги. И тогда
Сабалдай сказал:

     - Твой сын  умер  молодым,  Яшканчи.  И  проводить его на долгий  отдых
должен не кам Учур, а кайчи Кураган.

     Кураган упрашивать  себя  долго не заставил: прошел к своему коню, снял
длинный тюк, развернул его и достал самодельный топшур.

     И снова запел Кураган - о реках слез, что текли по долинам и  охлаждали
раскаленные от  гнева камни.  Эти камни трескались,  разламывались и оседали
золотым  песком на дно рек горя.  И как только нога злого человека ступала в
такую реку, он становился холодным  камнем и застывал  навсегда. И стоят эти
камни  теперь  по  всем  рекам Алтая,  и вечно  кипит  горькая  вода  у этих
камней...

     Яшканчи  кивнул,  соглашаясь  с певцом: он  сам видел,  как пенилась  и
кипела вода у черных скал, поставленных посреди воды, и видел золотой песок,
которым выстлано дно рек, ревущих тысячами горьких женских плачей.

     Давно остыли горы  от гнева, не трескаются больше камни  от