авно уже  мертвый! Тебя еще весной  сожгла в  своем аиле
Барагаа!.. А перед нами ты за сестру, за нашу Сапары, отвечать будешь! Из-за
тебя, кобеля, она наложила руки на себя!

     Узнав братьев Сапары, Учур сник и больше не сопротивлялся.

     Кучук вытащил нож, подставил его к горлу Учура:

     - А теперь можешь говорить... За убийство Барагаа с  тебя пускай зайсан
спрашивает  и русские полицейские, а за Сапары спросим мы! Почему  ты сломал
ей жизнь  и  заставил Дельмека бросить жену?  Говори, Учур! За  что ты мстил
Дельмеку? А может, ты мстил всем нам, опозорив Сапары?

     - Убери нож, Кучук, - прохрипел Учур. - Я и так все скажу...

     -  Нет,  Учур,-осклабился  Кучук,-говорить  буду  я!  Нас  всех  обидел
Дельмек. И ты нам должен помочь разделаться с ним!

     Яшканчи  устал.  День  выдался  суматошный, изматывающий  силы, давящий
каменным грузом ответственности. Да и только ли  день и  вечер, ночь и утро?
Луна успела открыться полностью  и пойти  на  убыль,  а он все  не слезает с
коня, будто прирос к  нему! И добро  бы еще по своим хозяйственным делам так
колотился,  а то все, что он сейчас ни делает, все на ветер - ни награды  за
эту работу, ни похвального слова!

     Ыныбас отправился  спать  к Чегату,  с которым подружился  неожиданно и
быстро,  когда выругал его  как следует  за жульничество со  скотом.  Бурхан
Чочуш, раздав награды  и халаты кайчи-победителям,  уехал за перевал. Хертек
снова сторожит горы и алтарь, как будто кто-то непременно должен  их украсть
до утра...

     Пора и  ему, Яшканчи, на покой!  Адымаш совсем потеряла его за эти дни,
Кайонок  мать  расспросами извел... Да и  ночи осталось  - с воробьиный нос:
вот-вот светлая  полоска восхода пойдет  по вершинам гор  в той стороне, где
родина Хертека. А Яшканчи еще и  глаз не сомкнул  со  вчерашнего рассвета! А
днем начнутся  новые хлопоты - Ыныбас, бурханы, Хертек с воинами, Кураган...
Может, дождаться кайчи здесь? При госте-то и Адымаш не  посмеет упрекать его
или сердиться...

     Все кайчи молчат,  только Кураган поет... А его-то Чочуш и не наградил!
Ни халата  шелкового не дал,  ни  своего топшура  с  инкрустацией,  обшитого
черным  хромом... Не  те песни,  говорит, поет Кураган! Не  богов  славит  и
Шамбалу, а родные горы!..

     Яшканчи отошел от последнего  костра, потянул за собой повод. Конь тоже
устал  и  ковылял неохотно, тянулся мордой  к каждой  затоптанной травинке -
голодный, как и его хозяин.

     - Ладно, попасись!-разрешил Яшканчи коню, выпуская уздечку из кулака.

     Конь  застриг  ушами  и шагнул  к  кустам,  где  еще не  успели разбить
копытами  и ногами,  состричь  зубами  вянущую от  дневного жара  жесткую  и
пресную траву...

     Да,  плохой  год, плохое лето! Третье подряд... А этот - особенно:  год
Дракона!..

     Яшканчи присел на камень, достал трубку из-за опояски, набил ее табаком
из тощего кисета, сунул в рот. Прошелся рукой по опояске, отыскивая  огниво,
и вдруг охнул, вскочил и, застонав, рухнул наземь...

     Учур выдернул  нож, обтер его  о шубу  поверженного врага  Кучука и его
собственного,  негромко  свистнул.  Кучук  вырос,  как  будто  из-под  земли
вынырнул, спросил отрывисто и хрипло:

     - Мертвый или еще дышит?

     - У меня рука-тяжелая...

     Кучук наклонился, пошарил по земле руками, медленно выпрямился. Спросил
растерянно:

     - А ружье его где?

     - Он только что  коня  отпустил  пастись. Может, к седлу приторочил? Не
будет же он его за собой таскать...

     Кучук снова наклонился и, решившись, перевернул убитого:

     - Гнилая башка! Это же не Дельмек!

     - Как не Дельмек? - удивился  Учур. -  И  ростом,  и  походкой...  Что,
Дельмека не помню?  - Он подошел к мертвецу,  присмотрелся, схватился руками
за голову:  - Яшканчи?! О-о, кудай... Да за него  же нам теперь  всем головы
поснимают!  Я его  с бурханами  видел в  горах! Сам дарга  долины Хертек его
друг! Ба-а-ата... Связался я с вами... Пропала теперь моя голова!

     Кучук  стремительно  рванулся в сторону, но Учур  успел  поймать его за
руку, вцепился в нее:

     -  Нет, Кучук! Ты  от  меня  теперь  не  уйдешь!..  Вместе  на  веревке
болтаться будем!

     - По-о-ошел от меня, паршивый баран!- завопил  Кучук  и, размахнувшись,
треснул  своим  пудовым  кулаком  бывшего  кама  между  широко расставленных
глаз.-Один болтайся на той веревке!..

     Учур замертво свалился рядом с Яшканчи...

     Над горами робко начала светлеть полоска восхода.

         Глава десятая
      СМОТР СИЛ
     Отец Никандр пощупал хрустящий конверт и вяло махнул рукой:

     - Ступай, сын мой. Отдыхай с дороги.

     Сломав  сургучную  печать,  игумен  подвинул  подсвечник  и   развернул
голубоватый лист...

     На этот раз бумага из Томска была на удивление краткой и  сухо сообщала
о начавшихся противохристианских волнениях  на юге уезда и о мерах,  которые
предписывалось  предпринять  на  тот  прискорбный  случай, если эти волнения
перерастут   в   бунт  и   обрушатся   на  православные  церкви,  монастыри,
миссионерские  центры   и  поселения.   Одобрению  подлежали   разного  рода
вспомоществования верующих в сокрушении оных смут и волнений...

     Прочитав до конца  паническую бумагу, отец Никандр злорадно усмехнулся.
Как-то   теперь   будут   выкручиваться   архимандрит   и   владыка    перед
Победоносцевым, а тот - перед самим государем императором?

     - Упреждал ведь их всех!

     Как ни поверни - правда оказалась на его сторона! А вот на чьей стороне
будет победа? Ведь  он, Никандр Попов, не для того в  этой окаянной глухмени
столько  лет  сидит,  чтобы  вослед за  правдой  своей  и  самую  победу над
басурманом Поспеловым отдать! Будет с него и того окаянного доноса!

     - Сказавший "аз" да скажет "буки"!..

     Игумен еще раз прочитал бумагу, положил ее на стол, прихлопнул ладонью,
чтобы не топорщилась на сгибах. Всему православию натрезвонил преосвященный!
А зачем? Много ли сил надо было прошлым летом, чтобы ту болячку сковырнуть?

     Хан  Ойрот и Белый Бурхан, конечно же, не с неба упали. Год, а то и все
два, в горах  Алтая жили,  и орда их прятала, берегла!.. А теперь вот и сила
немалая у них накопилась. И та сила, конечно же, не дрекольем вооружена... С
большой кровью и немалыми трудами потными возьмешь  теперь того хана Ойрота!
Да и  возьмешь  ли? В горах, что в  густом лесу - сел за камень и не видать,
встал за дерево - как в воду канул!..

     А бумага  эта епархиальная - пустая суть... Своими  малыми силами, мол,
бейте нехристей!  А  где  они, те малые силы? Пока  их, как  грибы соберешь,
червь съест на корню... Посчитать разве, позагибать по пальцам? Ох-хо...

     Молодых иноков с сотню набрать можно  будет. Одна беда - большая  часть
их перекресты. А  на перекрестов надежда  малая:  шестеро сбежали  по осени,
одного  из  них на убийстве и грабеже застукали пастухи и прибили. Еще ответ
за него  держать придется  в управе  благочиния!  Восемь этой  весной  ушли,
вместе с  талой водой уплыли. А сколько еще из них удобного для себя момента
дожидают?.. Вот и выходит, что не сотню надо считать, а десятка три, много -
четыре!  С  охотниками  из  русских еще  потолковать  по-христиански  можно,
бумагой этой припугнуть...

     Сюда, на Чулышман, бунтари ойротовы не сунутся  - далеко и глухо. Да  и
ждать их не надо, самим  в  долину  Теренг  идти. Дорога неблизкая  -  верст
триста с гаком в  любой  обход. Вот  если  бы напрямик как пройти! На Эдиган
через  Сумульту  и Куминские горы...  Охотники  знают ту тропу через  десять
перевалов, сам от них слышал... Хорошо бы и ладно!

     Игумен вызвал послушника, повелел в колокол бить набатом.

     Тот завертелся, будто ошпаренный:

     - Али горит что, святой отец?

     - Алтай горит!

     Куулар  Сарыг-оол с  наслаждением стер  грим  с  лица и снял затылочную
плетенку  искусственной косы, вновь надел свою черную шапку. Потом подошел к
алтарю, бросил  щедрую щепоть самовозгорающегося на воздухе  состава, развел
огонь с  помощью  бересты, смол и масел, придал ему цвет  крови,  молитвенно
поднял руки:

     - Великий Агни йога!  Я  выполнил  свой долг  перед таши-ламой и теперь
должен выполнить его перед тобой!.. Укажи путь.

     Пламя дрогнуло, вытянулось золотым столбом, загудело.

     Куулар Сарыг-оол бросил еще щепоть порошка, перекрасив  огонь сначала в
голубой, потом в зеленый цвет.

     - Я установлю твой жертвенник в Храме Идама! Клянусь тебе.

     Пламя  приняло  форму  куста, потом  золотого шара, растеклось  пленкой
ртути, погасло, выбросив сноп белых искр.

     - Благодарю тебя, Агни Йога.

     Нетерпеливо  стукнул  молоток  по  тарелке,  но  хозяин  кельи даже  не
обернулся: кто бы сейчас ни пришел, он не увидит жреца Бонпо раньше, чем тот
закончит моление своим богам.

     - Я принесу вам в  жертву, Савитри и Ваю, не только Шамбалу  таши-ламы,
но и двух ее вождей! Я не буду делать из их голов священные габалы,  я тебе,
Савитри, подарю их живыми, а тебе, Ваю, отдам подземный храм! Да  будет так!
Великий Агни мне указал правильный путь...

     Куулар  Сарыг-оол  упал на колени,  провел ладонями по  лицу,  медленно
выпрямился.

     Теперь можно и поднять камень.

     Глупо думать, что одна искра сделает пожар,  если даже она и упадет  на
сушняк, если даже в это время не  будет дождя и  ветра. Нужен  каскад, нужны
нарастающие  события,  паузы между  ними в  их положении -  непозволительная
роскошь...  Завтра же надо  выводить вторую группу  и  избавляться от  этого
проклятого золота, которое теперь уже не нужно  только  потому,  что  с  ним
некогда возиться... Надо уходить из Алтая!

     - Ну и каких приказов ты от меня ждешь, хан Ойрот?

     - Мне нужны воины, Белый Бурхан! Армия Шамбалы!

     -  Я  тебе  отдам  все золото, хан Ойрот.  Купи  себе  армию  в  долине
Терен-Кообы! Бурханы помогут.

     - Но у меня нет оружия! Чем я вооружу ее? Куулар Сарыг-оол усмехнулся и
беспомощно развел руками:

     - Я исправил и уточнил все Заповеди Неба, но приказ  о запрете оружия я
отменить  не мог Это был приказ  земного вождя - хана  Ойрота!..  Я запретил
бурханам вмешиваться в твои дела!

     Техтиек поник  головой: да, он сам  отменил оружие, сократив по  своему
усмотрению первую из Заповедей Неба, которой Белый  Бурхан дал совсем другое
толкование...  Как  же  теперь  быть? Зачем ему  армия,  вооруженная  только
золотом?

     - Хертек - страж бурханов. У него есть оружие. Много оружия он  отобрал
у гостей долины. Прикажите ему передать это оружие мне!  Для начала мне надо
вооружить хотя бы человек двести.

     -  Нет,  хан  Ойрот.  Страж  бурханов  Хертек  охраняет  долину,  горы,
перевалы, дороги и тропы! Я не могу его разоружить.

     Куулар  Сарыг-оол пристально  смотрел  в глаза Техтиеку и  презрительно
кривил  губы. Глупо завоевывать страны и  миры с помощью огня и крови. Много
проще  это  делать с помощью слова. И он, Белый Бурхан, уже доказал это,  не
сделав ни одного выстрела!.. Если Техтиек  - хан Ойрот,  он обязан сам найти
выход из той ловушки, в которую загнал себя сам!

     - Ты хотел  свободы? Ты ее получил.  Ты хочешь много золота? Сегодня ты
его  получишь.  Ты  хочешь  иметь собственную страну?  Вчера  я  тебе  отдал
Шамбалу!.. Что же ты еще хочешь, хан  Ойрот? У  тебя есть все! Не могу  же я
еще  отдать тебе людей  бурханов  и самих посланцев неба!.. Иди,  хан Ойрот.
Тебя ждет твой Алтай.

     Техтиек  внутренне вздрогнул. Вот он, тот смертельный удар, который  он
судорожно  ждал  все  эти дни! Белый  Бурхан просто выбрасывает  его  людям,
которые могут и прославить  своего вождя,  и растерзать его... Он отказывает
отныне  ему в  своем  покровительстве и  руководстве! Иди  куда хочешь,  хан
Ойрот! Иди и правь своим Алтаем, как можешь и как умеешь!

     А  если он  не знает, куда  ему  идти, и  не  знает, как  ему управлять
страной?

     Он понял,  что Белый Бурхан превратил его в нового Когутэя из легенды*,
бессмысленно и  бесполезно  бродящего по небу.  Только на  него боги его  не
пустили - его участь бродить отныне по горам!
     * Техтиек  вспоминает  охотника из сказки, погнавшегося  за  священными
маралами, которые увели его на небо
     Странная  смерть  Яшканчи  насторожила Хертека и вызвала беспокойство у
бурханов,  обнаружив  людей, которым не  нравилось  то,  что  происходило  в
долине. Кто эти люди, как они проникли в священную долину вооруженными и кто
их послал в Терен-Кообы?

     Русские не могли пройти!  Все они были остановлены на тропах, и  каждый
из них  получил свое. Значит,  убийцы  Яшканчи - алтайцы? Что это - сведение
старых  счетов?  Но  у Яшканчи  не  было  и  не  могло  быть  врагов!  Вывод
напрашивался  один  - в  долине действуют враги бурханов. А  это  уже  много
опаснее... Сегодня их жертвой пал Яшканчи, завтра ею могут стать Дельмек или
Ыныбас, послезавтра - Чет Чалпан и Чугул...

     Хертек опустился  на камень, возле которого  был найден мертвый пастух.
Трава была  вытоптана, а  рядом с камнем примята, и  на ней виднелись  капли
крови. Яшканчи переползти на это место не мог -  он умер сразу, убитый ножом
в печень. Значит, тут лежал кто-то еще? Раненый, но не убитый, если исчез...
Уполз или его унесли?

     Надо  поговорить со  всеми - Дельмеком,  Ыныбасом,  Чегатом,  Чалпаном,
парнями Кара Таина и Уйбалы,, Кураганом и другими кайчи. Кто-то из них видел
убийц, встречался с ними, знал в лицо!

     Кто-то присел рядом. Хертек скосил глаза: Кураган.

     - Как же так, кайчи? Почему ты не уберег друга своего отца? Ведь ты был
рядом в ту ночь!

     - Я пел песни людям, Хертек...

     Голос  был прерывистым, и старый воин резко повернулся к парню. Кураган
плакал, не  скрывая слез  и не стыдясь своей  слабости. Хертек  поморщился и
порывисто встал:

     - Прекрати! Яшканчи не надо оплакивать, за него надо мстить!

     - Я  не могу, Хертек, - покачал  парень  головой. - Слезы сами текут из
глаз... Он был так добр ко мне!

     Хертек  скрипнул  зубами,  сел в седло.  Как  бы  ни было велико  горе,
мужчина не имеет  права  раскисать! Он должен ненавидеть и мстить!  Мстить и
ненавидеть!

     Монашеский отряд отца Никандра шел горными тропами,  стараясь не терять
из виду охотников-проводников, которых нанял на три дня игумен. Они уверенно
шли по тропе к истокам Аксаазкана и Кадрина. Но потом, оставив их на высокой
тропе, спустятся  вниз, и на  правый берег Катуни монахам  придется выходить
самим... Этот путь намного сокращал дорогу и  время, но  грозил  измотать до
изнеможения.

     Первый же перевал Таныс, а потом и Чакрык показали игумену, кто  из них
чего  стоит  - монахи  шли  тяжело, пыхтя  и  отдуваясь  даже  на  небольших
подъемах, а охотники  и с ноги не сбивались, и самокрутки смолили, и байками
пробавлялись в дорожной скуке...

     Хорошие ходоки  всегда  презирают  тех,  кто  не умеет  легко  и весело
одолевать петли троп, независимо от того, где они  вьются - по горам, снегам
или лесу. И потому охотники не скупились на насмешки - сначала беззлобные, а
потом и раздраженные, злые.

     На   первом  же  привале,  строго  оглядев  иноков,  игумен   сказал  с
осуждением:

     - Разъелись? Отяжелели? Так дело не  пойдет... Ежли  вы и дальше будете
тащиться этаким манером,  то мы  сегодня и  до Самуралу не дойдем, а в самую
долину Теренг только к троице и поспеем!

     - Дорога шибко чижолая!-вздохнул один из монахов. - Наказанье господне,
а не дорога!

     - А тута  ишшо  ружье проклятущее,  - поддержал  его другой. - Лупит  и
лупит прикладом по заднице! Спасу
     уже нет...

     "Да уж  воинство!  - подумал  отец  Никандр.-С  таким  святым воинством
хорошо только братскую трапезу править, а не врагов православия бить!"

     Он  спустился  к  проводникам,  пристроившимся  со  своим костерком под
скальным навесом, спросил, отводя глаза:

     - Сколько мы одолели с утра-то?

     - Поднимемся на Чакрык, игумен, десяток верст с дороги скинем!

     - А всего сколько идти?

     - Сорок  две версты с хорошим гаком... Игумен вернулся к своим  инокам,
грозно притопнул ногой:

     - А ну, поднимайтесь!

     Монахи, кряхтя и постанывая, хватаясь попеременно то за поясницу, то за
онемевшие икры ног, начали  вставать  с продавленных  до воды  подушек  мха.
Охотники-проводники,  загасив  свой костерок, сразу же ушли вперед, поджидал
своих  ведомых только на сомнительных изломах тропы... Скорее бы к  Самуралу
их притащить да загнать в воду!

     Нет, надо было все-таки идти старой дорогой, натоптанной...

     Хриплый рык  послышался  за  спиной  отца  Никандра,  и  он  недоуменно
обернулся. Ничего не случилось: монахи хором пели псалом Давида.

     Наутро  некоторые  начали  покидать  священную  долину,  но с перевалов
кезеры  Хертека  возвращали  их  обратно.  Потом   поползли  слухи,   что  в
Терен-Кообы идут  русские войска, и потому хан Ойрот будет формировать  свою
армию прямо  здесь, среди пастухов,  скотоводов и охотников. И, наконец, эти
слухи сменились откровенным страхом:
     пророк Чет Чалпан, покинув  свой  аил, сам объехал все большие сеоки  и
объявил  о новом  приходе богов  в долину, которые  будут казнить  тех,  кто
виновен перед небом, и награждать тех, чья святость осталась нерушимой...

     Это подлило масла в огонь, и люди снова устремились к перевалам. Хертек
метался  между охранными отрядами, но  люди упрямо рвались из долины, сминая
ряды кезеров:
     слушать  и  внимать Ак-Бурхану они были  не  против, а держать за  свои
поступки и проступки ответ перед ним - нет!

     - Нас дома ждут, алыпы! Пропустите!

     - Сколько можно проживаться здесь? Скоро своих коней есть придется!

     - Пропустите! Мой сеок - дальний, неделю уже потеряли в дороге, три дня
здесь сидим!..

     Совершая  очередной рейд с Ябоганского перевала на  Ян-Озекский, Хертек
наткнулся на Дельмека, выслеживающего Кучука с братьями, попросил его:

     - Выручай! Люди в долине точно взбесились! Скажи Чету, чтобы он вышел к
людям и сказал им несколько  слов: он пророк, ему поверят! К тому же, он сам
заварил всю эту кашу!

     Дельмек с сомнением покачал головой, но к Чету поехал.

     Тот был в смятении:  паническое настроение людей передалось и ему, да и
разговоры, бурлящие в долине, не проходили мимо его  ушей, и все они  сейчас
были кощунственными.  Люди устали от ожиданий  и их действительно ждали свои
неотложные дела!

     Выслушав Дельмека, Чет испуганно заморгал:

     -  Эйт!  Разве я могу говорить  с народом, как  Белый Бурхан? У меня  и
белых  одежд нет...  Ыныбас  обещал привезти  их, да забыл об  этом!.. Как я
пойду к народу, с чем?

     Дельмек сдержанно рассмеялся:

     -  Русские  попы с крестом  ходят,  ты со знаком  Идама пойдешь! Сейчас
нарисую!

     Он попросил Чугул  принести ему  кусок чистой  белой тряпки  и углем из
очага  начертил круг, обведя снятую с  казана крышку, внутри круга нарисовал
косой крест, сломав каждый  из его  четырех лучей три раза  и опустив  их  к
центру рисунка. Поднял этот самодельный флаг, встряхнул его:

     - Ну, как?

     Чет вздохнул и кивнул головой:

     - Пойдем к людям, ярлыкчи! Надо помочь стражу бурханов.

     Кара  Таин  и  Уйбала, предупрежденные Дельмеком,  уже  выстроили живой
коридор  из своих парней, идущий к  большому камню,  зачем-то  поставленному
бурханами  в одну из  ночей торчком  Заметив что-то  необычное, люди со всей
долины начали стекаться к этому месту.  Даже те, Что пробивались с криками и
руганью на перевал, повернули обратно.

     Чет   огляделся,   развернул   плечи   и   уверенно   зашагал   вперед,
сопровождаемый Дельмеком. Издали был виден знак Идама на груди пророка и его
поднятая вверх правая рука. Возле камня он остановился, строго посмотрел на
     Дельмека: