приготовив  наган.
Галерея была пуста. Закрыв дверь на ключ  и  повернув его  два раза, лхрамба
отступил  в  одну  из  ниц,  переждал  немного, двинулся  к  другой  нише...
Громыхнули трубы тревоги. Теперь поднимется весь монастырь. Но не все знают,
что  за  третьей  нишей  есть  люк,  который  ведет  в  подземелье,  имеющее
полузасыпанный выход за стены монастыря. Когда-то по этому каналу подавалась
вода из Орхона в царские бани, сейчас он сух:  река ушла далеко в сторону от
бывшей бессмертной столицы самого могучего в мире государства.

     Нащупав плиту люка, Самдан ногой сдвинул ее в сторону, опустился на три
ступеньки вниз, задвинул камень над головой, ощупью двинулся в темноте...

     И  в этот момент в  галерею ворвались стражники дацана, начали колотить
чем-то тяжелым в дверь, изо всех щелей которой полз ядовитый зеленый дым.

     Весть  о  бегстве  или  возможной гибели  лхрамбы  "Эрдэнэ-дзу"  в огне
уничтоженной лаборатории Куулар принял спокойно: что-то подобное должно было
случиться, поскольку после первого удара  всегда следует второй. Бывает, что
и в собственное сердце...  Да и  не ново  все это! Даже родной брат Будды  -
Девадатта  -  всегда  был  первым противником шакья-муни, за что  и угодил в
горячий  ад. Конечно, лучше  бы сделать Самдана-врага другом, чем  оставлять
его  недругом... Вряд  ли  он  так беспробудно  глуп, чтобы  погибнуть из-за
пустой  ссоры  с  хубилганом!  Он,  конечно  же,  бежал...  Ведь  из  дацана
невозможно уйти только тем, кто не знает его секретов. Любой дацан -  город,
а город всегда имеет  сотни ворот, кроме главных, охраняемых стражниками. Но
Гонгору выгодно и не так стыдно
     считать  Самдана  погибшим  -  пусть  так  и  считает,  никто  не будет
разубеждать его!

     Вынужденное  безделье  помогло черному  жрецу  изучить "Эрдэнэ-дзу"  до
мелочей,  и  это  утвердило  его  в  мысли,  что  Самдан   ушел  по  заранее
приготовленной тропе. Судя по  тому, с какой легкостью Гонгор обвинил его, а
потом согласился обменять  на Бабыя, хубилган серьезно боялся конкуренции со
стороны лхрамбы и, наверное, имел на то свои основания. А  может, они просто
мешали друг другу и им следовало бы договориться о власти в монастыре миром.
Но они начали враждовать, и один из них оказался наиболее нетерпеливым...

     Чьи-то вкрадчивые шаги  прошуршали  за спиной  Куулара.  Он обернулся и
перехватил  руку, занесшую  для удара холодно блеснувший клинок,  сдавил ее,
оттягивая большим пальцем сухожилие,  идущее к кисти. Лама крутнулся, взвыл,
но хватка черного жреца была мертвой. Кинжал выпал, ударился о тело каменной
черепахи, отскочил.

     -  Ты кто? - спросил  Куулар холодно. - Почему  ты хотел  зарезать меня
ножом? Разве я похож на овцу? Я - волк!

     - Я выполнял приказ.

     - Чей? Хубилгана?

     - Лхрамбы Самдана.

     - Он погиб в огне!

     - Воля покойного священна.

     Да,  воля покойного  священна,  тут  он  прав.  Куулар  поднял  кинжал,
протянул его рукоятью вперед:

     -  Так  выполни его волю!  Я не буду  сопротивляться.  По губам черного
жреца ползла улыбка, а глаза испепеляли ламу. Нанжин  взял кинжал, но тут же
выронил его:

     - Я не могу!

     - Ты умеешь убивать только в спину? Я повернусь спиной.

     Куулар снова поднял кинжал и подал ему.

     -  Я  не могу! -  взвыл Нанжин  и упал  на  землю, захлебываясь слезами
злости и бессилия.

     Куулар  бросил  кинжал,  перешагнул   через  поверженного   собственной
трусостью человека и ушел.

     Нанжин  корчился на земле,  судорожно загребая  песок пальцами,  срывая
ногти и дрожа всем телом.

     Стражники привели Нанжина к Гонгору, коротко доложив:

     - Вот  его  кинжал, ширетуй.  Он  говорит, что  хотел убить  кого-то из
гостей, но не смог.

     Кинжал  был хорошо  знаком Гонгору - он постоянно висел  в  лаборатории
Самдана и вряд  ли кто мог предполагать, что будет кем-то и когда-то пущен в
ход.

     - Тебе говорили, что ты умрешь постыдной смертью?

     - Да, это говорили мне вы, хубилган.

     - Тебе не кажется, Нанжин, что это время пришло?

     - Пощадите! Я буду есть ваш кал и пить вашу мочу!

     -  Это охотно сделает каждый,  верующий  в  Будду*! Ховрака Базара убил
тоже ты?

     *  Даже  естественные  отправления   организма   хубилганов   считались
священными и целительными. Их даже хранили на алтарях.

     - Он сам! Он не смог воспользоваться ядом правильно!

     Гонгор махнул стражникам:

     - Уведите его в подвал. Им займемся, когда уедут гости.

     Стражники взяли  за  шиворот побледневшего,  как лист  рисовой  бумаги,
ламу, сорвали с него священные одежды  и плетьми погнали голого через двор к
полуразрушенной часовне у глухой стены,  отгораживающей монастырь от  свалки
нечистот. Возле этого меньдона нельзя ни молиться, ни думать о жизни...

     Теперь  Гонгору  предстояло  улаживать  очередной конфуз  с  бурханами.
Странно, но  Куулар  и  на  этот раз  отказался от своего  права казнить или
миловать. Он только сказал:

     -  Не надо  никого наказывать. Реакция у  лам естественная:  мы слишком
загостились в "Эрдэнэ-дзу"!

     Краска  стыда бросилась  в лицо Гонгору:  Куулар, которого  он знал как
охотника за человеческими черепами, проявлял доброту и заботу  там, где он -
хубилган  -  выказывал  свою  готовность  к жестокости ничем не оправданной!
Таким оружием владеет не каждый... Что это? Искренность или верх лицемерия?

     - Я не в силах ускорить ваш отъезд. Многое не готово.

     -  Мы уходим с тем, что есть. Твой дацан,  Гонгор, становится  для  нас
опаснее, чем вся русская полиция Алтая!

     Побитой собакой явился хубилган в свои покои. Все его планы раскрыты, а
сам он высмеян жестоко  и оскорбительно. Осталось последнее  средство что-то
исправить и изменить. Подняв колокольчик, он вызвал даргу Чижона.

     - У тебя есть связь с тангутами Цэдэна Шууна?

     - Что вы,  хубилган! - дарга  стражников сделал  обиженное лицо.  - Его
подкупают караван-бажи, а не Ламы!

     - Он мне нужен.

     Чижон заколебался, выдавил неуверенно:

     - Я попробую, хубилган...

     - Утром я  должен услышать твой ответ! Нам необходимо задержать  гостей
еще на  два дня,  пока не вернется  Дарчин. Пообещай  Цэдэну Шууну  все, что
только ему может присниться во сне!

     -  Ему хватит  вашего  имени, хубилган.  Хорошо и сладко  спал эту ночь
Гонгор. Утром, как было условлено, пришел Чижон:

     - Баторы Шууны на подходе к дацану. Они согласны встретить наших гостей
на любой дороге и вернуть их под ваше покровительство, хубилган"

     Потом,  помявшись,  сообщил, что крысы, живущие  в подвале, оставили от
баньди Нанжина только хорошо обглоданный скелет.

     Гонгор кивнул:

     - Благодарю вас, Чижон. Я доволен вашей службой.

     ...Бабый утонул в думах.

     Только вчера Гонгор сообщил  ему, что  он не  может  оставить лхрамбу в
дацане,  поскольку Самдан погиб  во время  пожара  в  лаборатории, а  миссии
Белого  Бурхана необходим мудрец и философ:  многие законы  новой веры  надо
будет  составлять на месте, в  горах.  К тому  же,  вернулся  гонец  Гонгора
Дарчин, не принятый таши-ламой:  Панчен Ринпоче  не собирался менять  своего
решения.

     У Бабыя не было выбора, как не было его и у Гонгора. Да и скрываться от
миссии больше уже не имело смысла:
     с мудрецом или без него  Куулар  уведет  своих  людей,  а таши-лама  за
самовольство спросит очень строго. Потому и поник головой хубилган, завершая
их последнюю беседу с глазу на глаз:

     - Мы оба потерпели поражение...

     Гонгор  ошибался:  поражение  потерпел  он  один,  а  Бабий  не  просто
отсиживался  в библиотеке, а  готовился, по совету таши-ламы, к предстоящему
специальному экзамену  на  звание лхрамбы, обещанное ему после возвращения с
Алтая.

     Таши-лама  был странно  добр к нему  и  не удивился,  узнав, что  Бабый
исполнял волю покойного Мунко. Панчен  Ринпоче его  хорошо помнил и сожалел,
что  тот  не  оправдал возлагаемые  на  него  надежды: удалился  из  Тибета,
поссорился с ширетуем Иволгинского дацана, не  сдал  положенных экзаменов на
высокие ученые  звания и  зачах  в своем дугане, не принеся никому  ощутимой
пользы.   Последнее   поручение   Мунко  выполнял  добросовестно  и   полно,
обеспечивая  таши-ламу всеми  необходимыми  сведениями  и, если бы  он довел
работу до  конца, то стал бы ширетуем и хубилганом самого большого монастыря
не только в Бурятии или Монголии, но и в самом Тибете.

     - Не повтори его  судьбу, Бабый! - сказал таши-лама. - Самое  простое в
жизни - лень, а убежать от нее- самое сложное...

     Вместе с письмом  к Гонгору Панчен Ринпоче дал Бабыю  один-единственный
документ и посоветовал внимательно изучить его.

     -  В этой молитве соединено все, что необходимо. Эти идеи и мысли  надо
развивать, к ним уже ничего нового добавлять не надо.

     "Раз, два три - вижу три народа.
     Раз, два три - вижу три книги.
     Первую - самого Благословенного,
     Вторую - явленную Асвогошею,

     Третью - данную Цзонхавой.

     Раз, два, три - вижу три рубежа прихода Майтрейи.

     Первый изложен в книге, написанной на Западе,

     Второй намечен в книге, написанной на Востоке,

     Третий изложен в книге, что будет создана
     на Севере.
     Раз, два, три - вижу три явления.
     Первое - с
     мечом, второе - с законом, третье -
     со светом. Раз, два, три - вижу три коня.
     Первый - черный, второй - под водой, третий - над землей.
     Раз, два, три - вижу три орла.
     Один - сидящий на камне,
     Второй - клюющий добычу,
     Третий - летящий к солнцу.
     Раз, два, три - вижу ищущих свет.
     Луч красный, луч синий, луч белый..."

     Если даже это и канва, то как и чем по ней вышивать?
     Ведь все это  тоже  было! От пророчества  Будды -  к орлу, что  летит к
солнцу по белому лучу правды  и справедливости! Но где они, те лучи? Что они
несут? Каким взором их увидеть, не имея третьего глаза Будды?..

     Мир сложен  и неуклюж. И не надо его усложнять еще больше.  Не проще ли
перечеркнуть все старые догмы и попробовать  на их пепелище взрастить новые,
что  ближе к жизни, к  людям,  а значит,  к истине?.. Нельзя! Уж  если этого
боится сам таши-лама, то что может сделать Бабый?
     Да и где создавать новую догматику бурханизма?
     Здесь, в "Эрдэнэ-дзу", как это пытался Гонгор?
     В темноте  дугана с его ядовитым воздухом, как торопился, но все  равно
не успел, Мунко?

     Там,  на  горячих камнях  Алтая, где не  будет ничего, кроме  неба  над
головой?

     Ничего, в  сущности,  не  готово.  И их миссия поедет с голыми руками и
пустой головой. То, что хорошо для Тибета, где даже камни несут в себе тайну
веков, не годится для Алтая!..
     Гонгор  ничем не мог помешать  Куулару готовиться к походу своей миссии
на запад! Черный  жрец не был новичком  в каких  бы то ни было интригах,  по
характеру своему никогда никому ничего не доверял и потому к походу на Алтай
подготовился  более тщательно,  чем Гонгор  мог  предполагать. И  если Бабыя
удручала   теоретическая   и   идеологическая   неподготовленность    белого
бурханизма, а  Гонгора  в  глубине души  радовал ее  возможный  практический
провал, то на самом деле все обстояло совсем иначе: бурханы с первых же дней
полностью  вышли  из-под контроля  хамбо-ламы  "Эрдэнэ-дзу"  и  были  готовы
покинуть дацан в любое время дня и ночи.

     Все  дни вынужденной отсидки Куулар  использовал  полностью, обзаведясь
знакомствами с необходимыми людьми  не  только в  самом дацане, но и за  его
стенами.

     Ему  пригодилось все  - и  рассказ  Пунцага  о путешествии  в священную
Лхасу,  в котором обычный караван был превращен Жамцем в хорошо  вооруженный
отряд;  и  мимоходом  брошенная  самим Жамцем  хвастливая  фраза  о деньгах,
которые у  него еще  остались,  и он готов их  использовать более разумно; и
жалобы Гонгора на своих лам, которых не назовешь благочестивыми и преданными
вере; и даже жадность, с какой схватил золотую монету стражник дацана, когда
они с Чочушем прибыли в "Эрдэнэ-дзу"...

     Пока Гонгор строил свои козни и делил сферы влияния на лам  с Самданом,
Куулар все взял на себя, сведя подготовку к главному - оружие, кони, бумаги.

     Необходимое оружие Куулар купил у стражников, выходы из дацана разведал
сам, а о покупке коней договорился через аратов, доставлявших продовольствие
в  "Эрдэнэ-дзу".  Дело  стало  только  за  русскими документами,  деньгами и
картами. Но  эти  бумаги  Гонгор  не  задержал  -  они  давно  были  у  него
приготовлены  и  сомнений в подлинности не  вызывали. Хоть  за  это спасибо!
Впрочем, вряд ли будет в них нужда - Куулар хаживал без каких-либо бумаг и в
более населенные районы, чем Тува и Алтай!
     На Алтай было два выверенных пути.

     Первый  -  по  Чуйской  дороге,   караванной  тропой,  облюбованной   с
незапамятных  времен разбойниками и купцами. Она минует благословенную Туву,
родину Куулара, хотя и подходит временами вплотную к ее горам.

     Второй -  через леса и  горы Тувы по Усинскому тракту, степями Минусы и
Абакана, лесами и горами Шории, через Салаир.

     И если первая дорога выводила на юг Алтая,  а потом к Уймонской долине,
то вторая - на Алтын-Кель и в северные районы, особо облюбованными русскими.

     Юг до Уймона был печенью, а Алтын-Кель - сердцем Алтая.

     Куда бить?

     Куулар  развернул  карту  Гонгора  и  ухмыльнулся  -  художники  дацана
копировали  ее  с  китайского  оригинала,  а  потом исправляли,  советуясь с
караван-бажи и купцами.. Вполне возможно, что  некоторые искажения добавил и
сам  Гонгор...  Карта  стала  никуда  не  годной:  Уймонская  долина  на ней
отодвинулась  далеко на  запад,  Алтын-Кель  перекочевал к югу,  а  Бийск  -
столица русских на Алтае - стал своеобразной пуповиной, связывающей сердце и
печень Алтая  в  один  узел  несуществующей  поперечной  рекой,  не  имеющей
названия. А такие большие  реки,  как  Катурь и  Бия,  на  ней  не были даже
помечены, не говоря уже о хребтах и перевалах через них...

     Куулар сложил  карту,  отбросил  ее на край стола. Она ему не нужна:  к
Алтын-Келю может провести Чочуш, а дорогу в Уймонскую долину  и дальше на юг
он знает сам!

     Медленно темнело.  Приближалась  та минута, когда  надо  идти к воротам
монастыря,  где  гостей  должны  были  проводить  Гонгор,  Чижон  и  десяток
стражников.  Там  пятеро   ховраков  уже  держали   белых  коней  в  поводу,
выжидательно поглядывая на двери боковой пристройки...

     Пора.. Куулар надел  серый плащ, поднял капюшон, надвинул его на глаза,
шагнул через порог.

     ...Ховраки, стражники,  Чижон и  Гонгор прождали гостей едва  ли  не до
полуночи"  пока  хубилган  не  распорядился  поторопить  их.  Но   досланные
стражники обнаружили  пустые  комнаты:  Куулар  вывел  свою  миссию  другими
воротами, которые почти не охранялись.

     Гонгор сам обошел все комнаты, поднял скомканную  карту, развернул  ее,
увидел  тщательно  прорисованный  лик обезьяны и все понял:  Хануман  был не
только царем обезьян, но и хитрецов*.
     *  Тот, чей  лик ужасен, а сокровища неисчислимы; тот,  кому не удалось
купить  за золото жизнь и радость, достоинство и  покой." Эти характеристики
царя обезьян  Ханумана  осуждают жадность, обман  и  коварство,  какими  тот
отличался
     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Этот клич еще не гремит над горами, степями, лесами и пустынями,  но он
гремит в душе каждого  из пятерых, отныне и навсегда утративших свои имена и
прошлые ступени святости и мудрости. У них  сейчас одно звание и одно имя  -
бурханы!

     Они  несут за своими плечами знамя, которое  невидимо, но  шум которого
каждый слышит сердцем:

     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Этот клич-пароль и есть пропуск в  страну будущего,  в  ту великолепную
страну, какую им первыми суждено создать на земле. Создать сразу и на века!

     Их  белые одежды шумят по ветру, а их белые кони летят во весь опор,  и
их копыта высекают из камней искры:

     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Да  будет отныне так,  как  говорит  основная ведическая  заповедь: для
людей благородных деяний весь  мир - их семья! Да будет таи, как начертано в
эдикте Ашоки: все есть ты! Да будет так, как завещено самим небом!

     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Закрыли  свои  толстые книги  мудрецы,  поправили  колчаны  со стрелами
воины, стиснули древки  боевых  стягов знаменосцы, положили набрякшие кулаки
на эфесы своих мечей Гэссэр-хан и Ригден-Джапо.

     Все должны  слышать клич, поднимающий из  небытия четыре стороны света,
заставляющий взмывать в  небо  орлов,  летящих своими путями, очертанными  в
мироздании незримыми линиями:

     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Этот клич был рожден в  глубине веков. Через гранитные толщи времени он
катился глухим  гулом,  слышимым  только  для великих сердец.  Но  сейчас он
громоподобен и рвется в объятия неба, призвавшего его:

     - Калагия!

     - Приди в Шамбалу!

     Медленно укладывалась пыль на свое привычное ложе, застилая следы белых
всадников. Но завтрашний свежий ветер сорвет  ее, как завесу, обнажит следы,
вбитые в камень, и каждый прочтет громоподобное имя будущего:

     - Шам-ба-ла...

         ЧАСТЬ 2
     НЕСУЩИЕ ФАКЕЛ ИСТИНЫ
     Даже убитого  зверя  нельзя мучить - иначе горный  дух рассердится и не
даст удачи охотнику.
     Алтайское поверье
Глава первая
     КАМ УЧУР
     Духи и бесы раздирали кама  Учура уже не первую ночь. И  если еще вчера
они кривлялись и  прыгали вдали от него,  то теперь нахально лезли  в глаза,
уши, нос,  путались в  волосах... Бесы  всякие бывают и  во что угодно могут
превратиться, стать  неузнаваемыми. Но Учура им не обмануть!  Он их  в любом
облике  узнает,  хоть  те  и  в камень,  неожиданно  подкатившийся  к  аилу,
обернутся; хоть  и  в корову, пасущуюся в ближнем осиннике; хоть и в  лоскут
старой покорежившейся кожи в дальнем углу на мужской половине. Но чаще всего
бесы приходят в сны, где они - полные хозяева. Там они и горы ломают, и реки
останавливают, и костяной иглой сшивают тучи с лесом.

     Есть и совсем крохотные бесы, пожирающие ячмень, растертый для лепешек,
проедающие шубы и сармыги, портящие чсгень. Они чаще всего похожи на жучков,
червячков, бабочек. Их легко поймать и раздавить: под ноготь большого пальца
правой руки положи, надави немного - и полезли кишки из беса!..

     А вот духи -  те страшнее и всегда похожи на  зверей, птиц и людей. Они
выходят после полуночи из мрака аила и дразнят кама, грозят ему, пугают. Под
их  ногами прогибается  земля, от  их дыхания и хохота  сотрясаются  крепкие
стены  жилища.  Их  придавить  ногтем  большого  пальца  нельзя, их даже  из
ружья-кырлы  не убить и  ножом  не зарезать. Их можно  только уговорить  или
напугать гневом Эрлика...

     - Пур-пыр! -  бормотал  Учур и чмокал губами, пуская слюну на  шкуру. -
Уходи!.. Нет, не уходи... Иди ко мне, я - добрый...

     Заворочалась  Барагаа  на  постели,  разбуженная тревожным  сном  мужа.
Прислушалась, но осталась на орыне:
     Учур - кам, а каму всегда тяжело ночью. И умирать ему будет тяжело... И
зачем он согласился бубен взять?

     Щелкнула сырая ветка  в очаге. Крохотный уголек  попал на спящего, ожег
его, разбудил.  Учур сел, протер глаза.  Голова была тяжелой, во  рту  сухо,
судорожно проглоченная слюна  оказалась кислой до горечи. Но сон еще не ушел
и помнился хорошо...

     Опять эта Чеине, молодая жена отца, пришла к нему в виде духа! К  добру
ли это, к худу?

     Пожалуй,  к  добру...  Сама  зовет, выходит? Думает  о нем, вспоминает?
Отчего же в тот вечер  испуганно  шарахнулась от его  объятий, точно конь от
дохлого волка? Пойми их, этих женщин!..

     Учур упал лицом