в ладони, медленно,  через ноздри, втянул в себя дымный
воздух аила. Не до нее сейчас, не  до Чейне! Другая и теперь уже давняя беда
висит  над  камом  Учуром,  как грозовая  туча над  головой. А в тучах тех -
ущербная луна, как судьба... Совсем плохо.

     Он получил свой бубен пять лун  назад, зимой. А еще раньше расстался со
своим  бубном отец. Низверглись люди в тот  сырой осенний день лицами  вниз,
заплакали - старый Оинчы  был хороший кам, добрый, зря никого не обижал и не
наказывал. А  тут и зима  готова была с  соседних гор скатиться, и на  такое
тяжелое время  без  кама  людям никак нельзя  было!  И решили они - пусть уж
лучше плохой кам будет у людей, неумелый и глупый, чем никакого... И старики
смастерили новый остов, натянули на него свежую кожу, освятили бубен  у огня
и священного  дерева,  расписали его знаками  вечной тайны тройного  мира  и
передали тому,  кто больше других подходил для кама  - падал с пеной у рта и
был не только сыном, но и внуком великого кама!

     Сам Учур  не хотел  быть камом  -  головой  мотал, отказывался;  руками
разводил, недоумевая; говорил, что охотником решил стать и уйти в горы. Да и
не  делались  люди камами сразу, с детства  надо было готовить их.  А Учур с
детства только  в кости играл  да с соседскими мальчишками дрался,  сусликов
ловил да озорничал... И вдруг  - кам, хозяин  над духами! Какой  он кам? Вот
дед  Челапан  и  отец  Оинчы - настоящие камы. Их в очередь звали  окрестные
пастухи,  из  дальних гор  и долин приезжали  совсем  чужие люди. Все  своих
сроков ждали, как услышат суровое: "Луна не та. Эрлик злой, сердится. Нельзя
камлать!" И - все, больше ничего людям говорить не надо. Если Эрлик злой, то
и кермесов вокруг много. Значит,  и  от камлания проку  не будет, хоть какой
подарок каму пообещай!..

     Эта зависть к славе отца и деда не давала Учуру тйер-дости для отказов.
К тому же, он знал, что охотником, как и пастухом, жить тяжело, ходить много
яадо,  ноги бить,  у  костров в горах и долинах мерзнуть...  А  камом быть -
хорошо! У кама - власть  и  сила! Кам всегда дома сидит,  а люди к нему сами
идут!

     Но к Учуру  давно  уже никто  не шел. Не  верили  в его силу, не видели
пользы от его плохих камланий... А ведь он - сын прославленного кама Оинчы и
внук великого кама Челапана! Двойные приученные духи у него под рукой, вдвое
больше помощников, чем у обычного кама!1 Одно только это должно  было тащить
к нему людей со всего Алтая как на аркане!

     Или  хорошо люди  жить  стали?  Кто же  так  быстро  сделал  их  такими
богатыми-и счастливыми? Свои зайсаны, купцы-чуйцы, люди русского царя, попы?
А.  может, кто-то из них уже нашел тот перевал, за  которым каждого человека
ждут вечное  лето,  тучные  стада и  молочные реки, по которым  плавают горы
масла,  а  на деревьях и  кустах сами  по себе растут  теертпеки  и покупные
сладости?

     Учур сдержанно рассмеялся и погладил себя ладонями по тугим щекам.

     Опять шевельнулась Барагаа за занавеской, темной от копоти.

     - Арака2 еще есть, - сказала она хрипло. --Выпей, если хочешь.

     Учур и сам знает, что арака еще есть. И без ее советов нашел бы тажуур,
не велика хитрость! Что можно спрятать в тесном  аиле, кроме своих  мыслей и
тревог?  Дура женщина и говорит  мужу не те слова, что  нужны  сейчас Учуру!
Выпьет араки, а тут люди за советом или с просьбами придут... Нельзя пьяному
камлать, потом .только можно будет! А если не придут? Так и сидеть у очага с
больной головой  и сохнущим ртом?.. Могла бы и сама о муже позаботиться! Что
с  того,  что рожать скоро? Другие женщины работают  и с большим  животом: у
очага сидят, с иглой и  ниткой возятся, а его Барагаа на орыне отлеживается!
Десять детей сразу рожать будет, что ли?

     - Едет кто-то, конь заржал. Далеко пика. Учур усмехнулся.  Мало  ли что
сквозь  сон  послышится  и  привидится!.. Вот он, проклятый  тажуур...  Мало
араки! Да и эта - последняя... Может, сегодня Барагаа чегень
     заведет?

     Странный  звук  заставил поднять голову,  прислушаться. Права  Барагаа,
едет кто-то...  Гость.  А  гостя положено встречать пиалой, полной до краев.
Жалко... И так араки мало. Вот если бы чегень был! Есть ли в доме чегень?

     - Чаю налей гостю. Вечером я давила талкан, не засох еще...

     - Молчи, женщина! - прошипел Учур.

     Гость уже подъехал и сполз с седла, топтался у  коня, поправляя упряжь.
Учур пригляделся к всаднику и, несмотря на густые еще сумерки, узнал его:

     - Отец? Так рано?

     - Разговор у меня большой с тобой будет! - пообещал Оинчы, принял чашку
с  чаем, выпил, вытер губы. -  Барагаа  не  родила еще?  Не  порадовала меня
внуком?

     - Нет. На орыне лежит.

     Учур взял  коня за повод,  привязал  к  южному  колу, как  положено  по
традиции - долго не загостится всадник и не обидит на злом нечаянном слове.
     - Камлал вчера, в гостях был?

     - Нет, - покачал Учур головой. - Не едут.

     - А пьяный почему?
     Затихла Барагаа,  притаилась.  А  казан на тулге стоит,  скоро закипит.
Когда успела суп поставить?

     Учур усадил отца  выше  огня, налил  вторую порцию  араки себе, а чаю -
отцу.  Но  Оинчы головой мотнул, отказался.  Учур один выпил и почувствовал,
что арака стала горше и сильнее дымом отдает. Подогревать надо, теплая арака
мягче пьется...

     Погасла трубка у  отца. Учур взял ее, раскурил,  вернул  обратно. Оинчы
кивнул и молча  начал пускать облако за облаком, думая о чем-то. Потом выбил
пепел, сунул трубку за опояску, вздохнул:

     - Мне  обидно,  сын,  что  к  тебе  не идут люди.  Учур молча проглотил
шершавый  комок  злости.  Ему обидно! А  что  ему  стоило  провести  два-три
камлания вместе с сыном? На людях передать ему бубен и шубу? Испугался? Чего
и  кого  бояться  знаменитому  на  всю  округу  каму?  Может,  русских попов
испугался? Но их  здесь нет поблизости,  они  живут там, где  много  русских
деревень и где некоторые алтайцы, обрезав косичку, кланяются Ёське Кристу!

     - Ко мне люди не идут потому, отец, - не вытерпел собственного молчания
Учур, - что ты  не захотел  помочь мне. В чем я  виноват,  что меня не знают
люди?  Ты -  большой  кам,  но  твоего  имени  мне мало, мне надо  научиться
камлать, как ты!

     Оинчы  вяло  улыбнулся.  Этот  мальчишка  не знает  еще,  что кам -  не
профессия, что  кам  - не скотовод и не охотник. И один кам передать другому
может только знаки Эрлика, своих  духов-помощников,  знаки  тайны  на бубне,
объяснить расположение звезд на небе, счет времени и кое-какие заклинания...
Сколько камов - столько камланий!.. Как случилось, что Учур, который вырос в
роду  камов,  не  знает  этих простых  истин?  Off,  Оинчы, знал  о них  еще
ребенком, хотя  Челапан  с ним тоже не делился своими  тайнами и никогда  не
разрешал сыну бывать на его камланиях...

     - К тебе, сын,  люди долго еще не придут, - сказал Оинчы тихо. - До тех
пор  не придут, пока  ты не посетишь голубые леса Толубая  и  не обогатишься
силой земли и неба.

     Учур вздрогнул.  Леса Толубая? Те опасные места,  где  растет волшебное
дерево  камов?  Но Кам-Агач3 - это же сказка! Кто же  ходит за  сказками так
далеко? Да и  зачем Учуру  то дерево, которому уже  поклонялись многие камы?
Для  себя  он  может  выбрать  и-что-нибудь   другое:  гору-покровительницу,
священный ручей,  скалу...  А  Кам-Агач жен  дает.  Отломишь от  колдовского
дерева веточку, махнешь ею, и любая красавица гор пойдет за тобой, как овца,
привязанная  к седлу. Но в эту же пору  в каком-то  аиле умрет очень хороший
человек... Нет, Учуру жена не нужна, у него есть жена!

     - Нет, отец, я не пойду к Кам-Агачу. Не хочу.

     Оинчы кивнул сонно и равнодушно. Его дело предложить, дело сына решать.
Он - мужчина и, значит, хозяин своей судьбы.

     Но Учур пока плохой хозяин: не стал  его аил  богаче за то время, когда
Оинчы был у него в гостях последний раз, осенью. Но в аиле4 порядок. Значит,
Барагаа  заботится о  своем  доме,  старается.  И о нем,  своем  муже,  тоже
заботится. Родить вот собралась.  Что ему  еще  надо?  Работай, наживай свое
богатство!

     Одно богатство у  него уже есть  - Барагаа.  Хорошую жену  ни за  какое
золото  не  купишь,  у хорошей  жены все горит в  руках...  Вот ему,  Оинчы,
действительно, не повезло с женой, хотя у него в доме "все  есть -  и жирный
кече5 не  выводится,  и уделы не  бывают пустыми,  и чегедеки у Чей-не  один
другого краше... А вот любви, даже простой привязанности, нет и не будет. Не
любит молодая жена старого мужа, и тут уже ничего не поделаешь! Надо терпеть
и радоваться, что к другому пока еще не ушла, плюнув на порог...

     Оинчы пристально взглянул на сына и  тут  же  спрятал глаза, прикрыв их
лохматыми бровями. Но заметил, что Учур сидел как-то косо, неуверенно, будто
не в собственном аиле, а в  гостях. Чего ему тужить и вздыхать?  Не голоден,
сыт. Не раздет и не разут... Арака вот, и та не выводится:
     уже третью пиалу, не стесняясь отца, выпил... Одна  беда "  на камлания
не'зовут.  Позовут,  никуда не  денутся! Без  кама  жизнь  у алтайца  короче
заячьего хвоста: с коня упадет, в реке утонет,, камнем, упавшим со скалы, на
горной  тропе пришибет...  Без  кама никак нельзя алтайцу!  Даже без  такого
плохого кама, который ничего не умеет, как Учур...

     - И все-таки, сын, в леса Толубая тебе надо бы сходить. И  к горе Уженю
- тоже.  А может, и на Адыган съездить... А  пока скажи жене, чтобы тажуур с
аракой от тебя спрятала. А еам в горы уходи, найди там обо, подожди - горный
дух Ту-Эези явится. Условься с ним  о времени признания... Не смотри на меня
удивленно, я дело тебе говорю!

     - Я - ничего, - смутился Учур и отвел глаза. - Я так...

     -  Ту-Эези - сильный дух, добрый. Не обижай его, не проси о  пустом. Не
говори с ним громко, обувь сними с ног, чтобы не топать... Да и не любит он,
когда люди  попирают его камни ногами!  Помни обо всем этом. Ружье или нож с
собой не бери, трубку и табак оставь дома... У зверя один  дух, у человека -
другой...  И Ту-Эези  может  перепутать  тебя  с козлом  или  маралом, чтобы
накормить своего  голодного  друга - волка...  Не лукавь  с  ним и  не проси
большего, чем он может дать. А то вообще ничего не получишь... А  просить ты
должен  только огня для души! Больше каму ничего не нужно, все остальное ему
дадут сами люди...

     Теперь и Учур кивнул: в словах отца был толк. О загадочном дереве камов
он  еще от деда  Челапана слышал, и о Ту-Эези он говорил... Одно и непонятно
пока Учуру- как узнать духа  гор? Он  ведь каждому в  разных видах является!
Кому  - козленком,  кому  -  голым младенцем, а  то - камнепадом,  всплеском
жаркого ветра, глухим рокотом в горах...

     Взглянул на отца, ожидая новых слов. Но тот уже воткнул пустую трубку в
рот, по  карманам себя хлопает,  мешочек с  табаком  ищет. Нашел,  сам  себе
трубку набивать стал.

     Учур знает,  что  Оинчы  много  камлал.  И  зайсанам,  и  охотникам,  и
скотоводам. Даже знатным русским людям камлал.  Они были в золотых  очках  и
носили круглые желтые лепешки на плечах. Потом  каму громко говорили, что он
нехорошо-делает...  А один  раз, рассказывали, он даже старому русскому попу
камлал. Тот  обругал  его потом,  а рубль серебряный все  равно  подарил  за
труды!..

     - Отец, ты видел Эрлика?

     Оинчы вздрогнул, просыпав табак из незажженной трубки.

     - Его нельзя  видеть глазами, сын.  Сразу  ослепнешь! Только богатырям,
знатным  зайсанам  и  великим  камам,  которые  по  сто лун  подряд приносят
жертвоприношения, открывает хан Эрлик двери своей чугунной юрты.

     - Но ведь ты  улетал к нему во время больших камланий! - удивился Учур.
- Или опять скажешь, что люди много врут про тебя?

     Оинчы  печально  улыбнулся:  какой он еще  глупый,  его  сын! Это  люди
думают,  что кам улетает к Эрлику, чтобы  посоветоваться с ним,  когда он им
своей пляской и криками  взор затуманит и  сердца  наглухо запрет... Главное
для  кама  - заставить духов слушаться и помогать ему при  заклинаниях...  А
люди  сами  каму  помогают, одолевая не только  его,  но  и свой собственный
страх! Кам  только подсказывает  им, как и что  надо сделать,  как заставить
волю и дух самого человека восстать на их несчастья и  победить!.. Может,  у
других камов и по-другому все... Кто знает чужие тайны?

     Челапан - отец Оинчы и дед Учура, уходя навсегда за горькой солью, унес
с собой  все секреты.  Оинчы, взяв его бубен, ничего  не умел, не знал  даже
заклинаний. И первое время люди  ему тоже не  верили и  долго не шли.  Тогда
сыновья камов еще редко становились камами, чаще  - внуки... Такое же сейчас
случилось и с  Учуром,  хотя он,  Оинчы, не умер  и тайны свои пока  носит в
себе.   Но  Учуру  повезло  больше,  чем  Оинчы,-по   всем  старым  правилам
наследования именно он, внук Челапана, имеет все права и силу деда! Не нашел
еще кончика нити, не размотал клубок...

     Что  и  говорить, Челапан был  мудрый и грозный кам! Делал  с людьми  и
духами все, что хотел. Одно и не мог -  отодвинуть от себя старость, а потом
и смерть. И его су-дур6 - волшебную  книгу судеб - Оинчы так и не смог найти
после смерти отца. А ведь люди в один голос говорили, что она была у него на
камланиях и он листал ее, водя пальцем по столбикам непонятных и непривычных
знаков...  Может, и не  было  у  Челапана  этой книги?.. Да  и  откуда  было
неграмотному  алтайцу  знать тайны  тех  знаков,  если  он не понимал  и  не
разбирал даже русских слов! Мало ли  что может показаться людям! Да и просто
придумать могут - ведь всем иногда хочется видеть и понимать то, чего нет...
Сам Оинчы много раз убеждался в этом, когда  люди, которым он камлал, видели
в его руках то, что он сам громко называл вслух, хотя руки его были пустыми.
Но ведь и  они  верили, что кам  показывал им живую  птицу, золотую монету с
русским  орлом,  монгольскую  наплечную  пряжку со знаком  сложенных  вместе
рыб...

     Может, сказать обо  всем этом Учуру?  А зачем? Если он рожден настоящим
камом, он все сумеет сделать и без подсказки! Потому  и надо ему к Кам-Агачу
съездить, на горе Уженю побывать, которой Оинчы молился по  примеру Челапана
и  которой  неплохо  бы  помолиться и Учуру, поискать  черный  камень тьада,
открывающий сокровища  и тайны... Ну  а не захочет  подниматься на священную
гору,  пусть обойдет ее стороной, спустится  к  озеру с  голубой,  как небо,
водой и выпьет ее полную горсть, чтобы стать навеки здоровым и  мудрым. Если
пройдет дальше к болоту, то  найдет  траву, похожую на осоку. Эту траву едят
маралы, когда идут искать себе жену...  Впрочем, эта  трава Учуру не нужна -
он молод, здоров и силен, его любви хватит  не одной только Барагаа... А вот
ему, Оинчы, такая  трава уже нужна, чтобы молодая жена хоть раз в  одну луну
могла погладить свои косы в знак уважения мужа!

     Учур нахмурился: снова длинную думу думает отец, а  делиться не  хочет.
Посидеть  пришел  у  огня,  с дороги отдохнуть?  Зачем тогда  обещал большой
разговор, если молчит?

     Не бросил бы свой бубен Оинчы7, не случись с ним этой беды!

     Он ехал с очередного камлания, задремал в седле, успокоенный усталостью
и аракой, когда конь  всхрапнул и начал пятиться. Кам  открыл глаза и увидел
пятерых всадников8 в белых одеждах на белых конях  с белыми лицами и руками.
Протер глаза -  видение не пропало.  Он хотел  развернуть коня, чтобы уехать
обратно, но его остановил строгий и властный голос:

     - Именем Шамбалы, стой!

     И взвился перед глазами Оинчы огненный дракон Дель-беген со сверкающими
четырнадцатью глазами на семи головах, закрыл всадников  на конях, опаленное
закатной зарей небо и мрачно темнеющие горы. Потом раздался рокочущий голос,
похожий на подземный рев медведя, выбирающегося из берлоги:

     - Я, Белый  Бурхан9, приказываю тебе:  ложись на  землю и целуй  ноздри
хозяина леса!

     И упала  к  ногам кама  Оинчы свежая  медвежья шкура, пахнущая гнилью и
муравьями. Он лег на шкуру,  разбросив  руки, поцеловал  влажные  еще ноздри
медвежьего  носа, дав самую страшную клятву, какую только может дать человек
гор.

     - Повторяй за  мной! - приказал  тот же голос.  - Я,  презреннейший  из
самых презренных...

     -  ...кам Оинчы даю нерушимую клятву в  том, что не видел людей в белых
халатах, но знаю - их воля, их слово - это воля и слово самого неба...

     -  ...которую  я   исполню,  как  только  мое  срамное  тело  освятится
божественным знаком  Идама  и я стану  носителем и провозвестником  славы  и
имени...

     - ...великой Шамбалы! Калагия.

     И  тотчас  все исчезло: шкура,  огненный дракон,  люди в белых одеждах,
которым  он  дал  какую-то странную, непонятную  и  страшную  клятву. Только
темное  уже небо  смотрело иглами звезд в  его  обезумевшие глаза да саднило
обнаженное  левое  плечо,  капли  запекшейся крови  на  котором образовывали
странный и невиданный  им ранее узор... Ему,  великому  каму Оинчы, которого
знали  горы,  поставили тавро, как барану или  быку! Оинчы  застонал,  надел
содранную с него шубу и кое-как вскарабкался в седло...

     Прошла  целая   луна,  потом  еще  одна,   а  в  жизни  поверженного  и
оскверненного  на тропе  кама  ничего не изменилось. И если бы  не тавро  на
плече, то  он подумал бы, что все это просто приснилось! Оинчы не камлал это
время, боясь провала: ведь он помечен таинственным знаком, сила которого ему
неизвестна...  И, к  немалому удивлению  Чейне, отказывал наотрез  всем, кто
звал его. Припасы быстро таяли, скоро кончилось мясо.

     - Ты - кам,  - сказала Чейне  укоризненно, - а сидим голодные. Иди купи
овцу, если не можешь заработать!

     -  Нельзя  мне камлать пока, -  ответил Оинчы обычной формулой. - Эрлик
сердится, луна плохая, кермесов много...

     Чейне усмехнулась, вышла из аила и тут же вернулась:

     - Сегодня новая луна. Чистая!

     А утром приехали из дальнего стойбища, где  умирал молодой пастух, отец
троих сыновей, укушенный бешеным  волком. Помочь ему было в силах кама, и он
стал собираться, хотя  и руки подрагивали и на душе было муторно, плохой сон
стоял в глазах. Сел на коня и подумал: покам-лаю и все пройдет.

     На той же тропе Оинчы и его спутника  уже ждали старик и молодой парень
в алтайской шапке.

     -  Кам Оинчы? - спросил парень, загораживая  дорогу.  - Вернись  в свой
аил, Белый Бурхан  запретил  тебе быть  камом!  Или ты забыл клятву,  данную
Шамбале?

     Оинчы беспомощно оглянулся: брат умирающего пастуха, который приехал за
ним, уже ускакал,  а старик вынул наган и молча щелкнул курком. Похоже,  что
эти люди не шутили, и те белые всадники, что поставили ему тавро, следили за
каждым его шагом.

     - Калагия! - сказал парень и сам развернул коня кама, взяв его за узду.

     На  половине дороги Оинчы  завернул к старому знакомому,  купил у  него
барана  и  немного  ячменя  для теертпеков  и  талкана. Принимая  серебряную
монету, хозяин удивленно прищелкнул языком:

     - Бата-а! Да ты бросил камлать никак?

     - Бросил. Эрлик знак подал.

     - Ок пуруй! Что же нам теперь делать, Оинчы?

     - Звать другого кама.

     Дотлела  вторая  трубка,  и  снова  кончились  думы  старого  кама.  Он
покосился  в сторону орына, где стонала и охала, давясь подушкой, жена сына.
Будет ли еда сегодня? Принюхавшись к запахам из казана, Оинчы поморщился:
     суп  из  травы  и крупы  -  не  еда, как и арака-не  питье на  голодный
желудок. И то и другое мяса не заменят!  Или его  сын так беден, что  у него
даже нет мяса?

     - Пора мне... Деньги-то у тебя есть?

     Учур не  отозвался и  третью трубку  отцу раскуривать не стал,  хотя  и
мешочек с табаком в ногах у Оинчы лежал, и выбитая трубка из руки не выпала.

     - Рожать  скоро  будет  Барагаа. Может, пришлешь  Чейне помочь  мне  по
хозяйству, посидеть у очага?10 Что-то в голос