а высказала предположение, что кто-то из клиентов окочурился.
   Казимир спросил, почему бы этого клиента не закопать просто  ночью  в
саду, зачем полиция?
   Тогда Зигизмунд, стуча себя  по  лбу  костяшками  пальцев  и  ругаясь
по-польски, провел небольшой ликбез. И Далила, и Казимир  поняли  уже  в
первые три минуты, что их представления о публичных домах  примитивны  и
основаны на скабрезных анекдотах, но Зигизмунд еще полчаса  рассказывал,
что это легальный и хорошо организованный  бизнес  и  как  важно  в  нем
уважать закон.
   Казимир не выдержал этих  объяснений  и  сильно  стукнул  кулаком  по
столу.  Зигизмунд  сказал,  что  вот   тут-то   Казимиру   самое   время
раскошелиться, раз уж он изображает миллионера, а у  Казимира  с  собой,
оказывается, денег совсем ничего,  нужно  идти  в  банк  и  пользоваться
карточкой, тогда  Зигизмунд  снял  с  друга  детства  часы  и  массивный
перстень, подрался  из-за  цепочки  с  медальоном,  но  Казимир  цепочку
отстоял.
   Далила и Казимир пошли в банк, а горбун пошел добывать информацию.

***

   Пожилой полицейский, составляющий  протокол,  выпил  крошечную  рюмку
наливки и  похвалил  маленькую  серебряную  вазочку  -  всю  из  тонкого
кружевного плетения.  Он  тут  же  получил  вазочку  в  подарок,  и  она
прекрасно легла у него за пазухой.
   Тело Феди упаковали в  мешок  и  вынесли  на  носилках.  Хамид  долго
объяснял, что нужно дождаться решения  родственников  о  месте  похорон,
полицейский  причмокивал  и  сожалел,  что  убитый   -   иностранец,   а
неосторожная женщина, так плохо обращающаяся  с  кинжалом,  покончила  с
собой, выбросившись из башенки в море.
   Он поднялся в башенку и смотрел вниз. Лиза подробно рассказывала, как
женщина, обезумев, убежала ото всех и бросилась в море.
   Полицейский заметил, что внизу не море, а каменистый  берег,  на  что
Лиза  ответила,  что  тело,  конечно,  прибьет  прибоем  где-нибудь   на
побережье.
   Хамид отдал кассету, на которой подробно отображалась сцена убийства.
   Полицейский поинтересовался, почему это все снимали.
   Хамид сказал, что у него снимают везде, и показал  на  экране  самого
полицейского, тот как раз укладывал вазочку, улыбаясь в черные усы.
   Полицейский заметил, что такая предосторожность излишняя,  если  дело
касается представителей власти, тем более что уж  очень  профессионально
вошел кинжал, ну прямиком в сонную артерию. Странное умение для  нервной
платной девочки. Хамид, кланяясь, согласился.

***

   - Саксофон! - сказал Хамид, когда полиция и машина с телом уехали.  -
Водки! И это самое... Лиза!  -  Он  оглядывался,  не  находя  секретаря,
словно потерявшись. - Где ты, сушеная гусеница! - А  Лиза,  как  всегда,
была сзади. - Я на вечер обещал  двух  девочек  очень  важному  клиенту,
проследи, и чтоб машина была "роллс-ройс"!  А  эту  циркачку!..  Завтра,
завтра решу.
   Потом он плакал под саксофон и пил водку, не закусывая.
   Сначала он вспомнил, как  выглядела  их  спальня,  когда  Макс  искал
черепаху.  Хамид  иногда  смотрел  кино,  но,  имея   Илию,   смысла   в
разглядывании навязанного тебе изображения не  понимал.  А  вот  картина
развороченной комнаты странно завораживала  его  до  сих  пор,  возникая
иногда перед глазами призрачным кино на грани ужаса и восторга.

***

   Все кровати были выдраны из зацементированных гнезд и  раскиданы  как
попало. Тумбочки разворочены, постельное белье и  грязные  темно-зеленые
одеяла распластаны на полу, некоторые спинки  кроватей  скручены,  Максу
удалось даже погнуть металлические уголки у кроватных сеток.
   Все  двенадцать  человек  из  этой  комнаты   стоят   ровным   рядом,
преподаватель и надзиратель в растерянности застыли  у  дверей,  в  углу
комнаты. Разбивая последнюю тумбочку, сопит  Макс,  он  сидит  на  полу,
расставив толстые ноги, и колотит тумбочкой об пол.
   Надзиратель  с  промежутком  в  несколько  секунд   визгливо   отдает
приказание:
   - Прекратить!
   Макс сразу же спокойно отвечает:
   - Черепаха.
   Полная нереальность происходящего тошнотой подсасывала  под  ребрами,
малолетние преступники стояли бледные и онемевшие.
   - Может, уберут теперь от нас этого вонючего идиота! - шепотом сказал
Болт.
   - Как же, жди! Персоналу доплачивают за дебилов, мне врач говорил!  -
Это Севрюга, тоже шепотом, но так, чтобы слышал учитель.
   - Прекратить! - Это надзиратель.
   - Черепаха. - Это Макс, удовлетворенно - он наконец доломал тумбочку.
   - А мусор уже вывозили? - спрашивает Федя и просится выйти.
   Он роется в мусорных, баках, их два, из  окна  больничного  изолятора
сквозь решетку на него смотрит девушка  Наталья  с  косой,  удивленно  и
насмешливо. Федя чувствует ее взгляд, замирает, но не  позволяет  глазам
найти красивое лицо, он специально смотрит выше, разглядывая узкие  окна
и старую кирпичную кладку между ними, отмечая боковым  зрением  странную
неподвижность Натальи в окне, а на самом деле она показывает ему язык  и
пританцовывает слегка под  музыку:  в  кабинете  отца  открыта  дверь  и
немилосердно орет радио.
   Феде непонятно, кто и когда успел выбросить черепаху, но  он  находит
бумажный сверток и ощупывает твердый полукруг панциря, отворачивая лицо.
Потом бежит через  двор,  держа  черепаху  обеими  руками  перед  собой.
Запыхавшись, Федя кладет бумажку перед Максом - тот  все  еще  сидит  на
полу в задумчивом оцепенении.
   -  Самохвалов,  встать  в  строй!  -  кричит  ничего  не   понимающий
надзиратель и зажимает нос.
   - Да вы не понимаете, он же дальше по комнатам бы пошел, он  черепаху
ищет!
   - Это полная антисанитария, немедленно выбросить!
   Макс никого не слышит, он гладит холодный панцирь и улыбается.
   - Когда он улыбается, - говорит Федя шепотом Хамиду, - он  становится
умней.
   - Зачем ты это приволок, я не могу спать от вони, я  с  таким  трудом
выкинул эту гадость. - Хамид  смотрит  на  Федю  грустно,  Федя  страшно
изумлен.

***

   Макс встает, сопит, подходит к строю, отталкивает Хамида и становится
рядом с Федей. Он  ласково  смотрит  на  Федю  сверху,  укладывает  свое
сокровище в холщовый мешок на груди и, конечно, говорит: "Черепаха".

***

   Хамид обнаружил себя на ковре всего залитого слезами,  из  носа  тоже
текло, так много он не  пил  никогда.  Молочный  свет  наступающего  дня
осторожно сочился в удлиненные арки окон. Хамид хлопнул  в  ладоши.  Два
прислужника подняли его и провели к бассейну. Хамид на ходу  расстегивал
пояс длинного халата, постоял у воды голый, заросший  черными  волосами,
потом медленно упал, завалившись на бок и заливая  выплеснувшейся  водой
красивый рисунок пола.
   Привели телохранителя. Смертник смотрел спокойно, без паники.
   - Я ее убью, - сказал телохранитель. - Почему никто не сказал, что  у
нее боевая подготовка, черт вас всех побери, почему ее пустили к хозяину
так близко, почему твои люди с саблями оттеснили меня?!
   - Я сам ее убью, - грустно ответил Хамид. - Все краски истребованы, -
добавил он непонятно, - но красной для  меня  достаточно,  поэтому  твою
участь решу не я. Сюда прилетает секретарь Феди и его  доверенное  лицо,
пусть он решает с тобой.
   - Я хочу видеть, как ты будешь ее убивать. - Телохранитель  почему-то
говорил с вызовом, словно  сомневаясь  в  способности  кого-либо  вообще
убить такую женщину.
   - Никто не увидит ее смерти, ее запрут в сундук и бросят  в  море!  -
неожиданно для себя закричал Хамид. - Пошел вон! Попробуешь  сунуться  к
ней - пристрелю!
   Ну и дурдом! - заявил телохранитель, но Хамид этого уже не  слышал  -
он опустился с головой под воду и скрутился, утробно согнувшись, сколько
позволял живот, к коленям, пузыри воздуха  щекотно  пробегали  по  телу,
шевеля черные жесткие волосы.

***

   Далила и Казимир ждали Зику вечером в маленьком и очень шумном  кафе.
Пахло  жженым  кофе,  мясом  и  табаком.  Столик  был  грязный,   Далила
рассматривала тонкий стакан, в стакане в сомнительном коктейле  утопился
кружок лимона.
   - Здесь воняет! - сказала она в третий раз.
   Ее толкнул проходивший мимо молодой человек в  очках.  Она  выслушала
его бормотания,  которые  должны  были,  вероятно,  означать  извинения,
дождалась, когда он уставился, моргая в стекла очков, в  зал,  отыскивая
кого-то поверх голов, и небрежно  выставила  ногу.  Очкарик  споткнулся,
залив ей джинсы водкой с апельсиновым соком.  Далила  обозвала  все  это
"дерьмом".
   Казимир сказал, что в приличное  место  горбуна  Зику  не  пустят,  и
отговорил идти в туалет отмываться. Он  полил  ей  на  ногу  из  бутылки
минеральную воду. Остаток воды в бутылке выпил из  горлышка  подоспевший
запыхавшийся Зигизмунд.
   Он был так возбужден, что  бутылка  тряслась,  а  вода  заливала  его
старую рубашку на груди.
   Часов и перстня, конечно, уже не было, но информация того стоила!
   - Это были мои любимые золотые часы! - Казимир стукнул по столу.
   - Что там часы, посчитай свои денежки, хватит ли тебе  снять  хороший
катер на неделю! Нам придется теперь плавать туда-сюда по морю!
   - Я не люблю морских прогулок, а часы - это еще и память!
   - Хватит  орать,  друзья  детства,  -  вмешалась  Далила.  -  Давайте
послушаем, что же он узнал за эти часы!
   - Красивая русская с раной в боку в  доме  Хамида  устроила  танец  с
кинжалом и проткнула горло большому авторитету из  России!  -  Зигизмунд
был очень доволен собой.
   - Потише, тебя же в Лондоне слышно! - зашипел Казимир.
   - Да все не так было!  -  сказали  им  с  соседнего  столика.  -  Она
зарезала его в постели, он ее хотел изнасиловать, а она сама из полиции!
   - Жора, не трави тюльку, если не  в  курсе!  -  Это  уже  от  другого
столика. - Ее привезли специально, чтобы прикончить Федю  Самосвала,  он
там помешал кому-то в русском правительстве!
   Далила застыла, боясь оглянуться.
   - Жалко девочку, - сказала ужасающих  размеров  женщина  с  крашеными
рыжими волосами, которая вдруг подошла вытереть столик. -  Ее  теперь  в
сундук и за борт!  Говорят,  она  супермодель.  -  Женщина  собрала  все
стаканы, засунув в них пальцы, и елозила мокрой  тряпкой,  тряпка  слабо
пахла хлоркой.
   - Ну что за люди, ничего не знают, а так говорят!  Это  турки  наняли
агента КГБ, красивую  бабу,  отличницу  боевой  подготовки,  она  убрала
шишку-финансиста, он кому-то денег не дал на выборы! -  Худой  бородатый
еврей в круглой шапочке на  макушке  жестикулировал,  стараясь  привлечь
внимание Далилы.
   - Нам пора, - сказал Казимир и первым  вышел  из  кафе,  не  поднимая
головы.
   Далила высмеяла конспирацию Казимира  и  усадила  друзей  детства  на
скамейке возле фонтана. На скамейке уже сидела старушка и  наблюдала  за
ребенком у воды.
   - Вы говорите по-русски? - спросила Далила у старушки.
   Старушка неуверенно улыбнулась и пожала плечами, с интересом наблюдая
за ртом Далилы.
   - Можно говорить. - Далила почти силой усадила стариков и села  между
ними.
   - Нет, ну  что  в  мире  творится,  а?  Пернуть  нельзя,  чтобы  тебе
по-русски... - начал было Зика, но его быстро и громко убедили  говорить
по существу.
   - Это  какой-то  стамбульский  синдром  русского  присутствия!  -  не
удержалась от диагноза Далила.
   Зигизмунд, торопясь и глотая окончания слов, еще раз повторил добытую
информацию.
   - Ты хочешь сказать, - задумчиво начал Казимир, утирая лоб платком, -
что русская девочка зарезала большого толстого русского и ее  собираются
утопить в сундуке, как сказали эти.., эти люди в кафе?
   - Ну да! Правда,  про  железный  ящик  еще  не  точно  решено,  но  с
предыдущими плохими девочками, у которых  вдруг  умирал  клиент,  так  и
делали! Ночью - в море!
   - Ты хочешь сказать, - Казимир стал еще более задумчивым, -  что  эти
люди в кафе!..
   Я имею в виду, что они все это знали и нам так и сказали?!
   - Ну да, - тихо ответил Зика.
   - Тогда зачем ты лишил меня часов и кольца, идиот! - закричал Казимир
и попытался вцепиться в Зику, но Далила мешала, отталкивая его  руки.  -
Если все вокруг говорят про это на каждом шагу?!
   - Нашелся умник! - закричал Зика. - Бинокль  он  купил!  Пошел  бы  в
кафе, залез на стол и спросил бы про все это громко!  Нечего  было  меня
посылать на такое опасное дело! - Зика отодвигался подальше  на  скамье,
пока она не кончилась.
   - Мои любимые часы!  -  Казимир  вскочил,  оттолкнул  руки  Далилы  и
подбежал к Зике.
   Они сцепились, упав возле скамейки.
   Неотработанный  с  годами   внутренний   комплекс   вины   на   почве
нереализованных амбиций детства, - объяснила Далила изумленной старушке,
неуверенно  улыбающейся  и  ничего  не  понимающей.  -  В  принципе  это
излечимо, но только если они проживут вместе минимум год,  тогда  у  них
появятся новые впечатления. У вас ребенок залез в воду. -  Она  показала
рукой на фонтан.

***

   Хамиду сообщили, что Ева обмерена и одежда  будет  готова  через  два
дня. В Стамбул прилетел Никитка, секретарь  Феди.  Он  почти  ничего  не
спрашивал, ел мало, спал часа два, съездил в морг и опознал Федю.  Потом
пришел в комнату, где заперли Еву Курганову, и начал читать вслух. Когда
Ева, прикованная наручниками за одну руку к кровати, задремала,  Никитка
встал  и  ударил  ее  хлестко  по  щеке,  не  давая  заснуть.   Ева   от
неожиданности всхлипнула и в  ужасе  распахнула  огромные  синие  глаза.
Никитка купился: удовлетворенно отвернулся, чтобы пойти к своему  стулу,
и получил сильно и резко в задницу босой  ногой.  Он  упал,  едва  успев
выставить руки в последний момент. Рукопись рассыпалась.
   Никитка сел, тяжело дыша. Ева смотрела весело.
   - Что, радость моя, подраться хочешь? Тогда сними наручники. Ты  хоть
и хроменький, но все же мужчина!.. Давай без обид - один - один?
   Никитка поднялся, собрал с пола  листки,  положил  их  на  деревянный
столик с ножками в виде когтистых птичьих лап, подошел еще  раз  к  Еве,
чтобы осмотреть повнимательней, хорошо ли прикреплены наручники.
   Ева полулежала, поэтому для хлесткой пощечины ступней в красивое лицо
Фединого секретаря ей потребовалось сделать легкое и сильное,  но  почти
незаметное движение ногой.
   Никитка отлетел к стене, размахивая руками,  ударился  головой  и  на
секунду потерял сознание.
   Он лежал, прикрыв глаза.  Ева  физически  почувствовала  ненависть  -
душной волной слабого пота сквозь дорогой одеколон.
   - Два - один! - сказала она, все так  же  тараща  глаза.  -  Еще  раз
подойдешь близко, счет поменяется! На расстоянии не считается, это  я  к
тому, что, если ты меня сейчас пристрелишь, все равно будет два - один в
мою пользу. А если хочешь развлечь, скажи сначала, что читаешь.
   - Это роман о великом человеке, Феде  Самосвале,  -  Никитка  говорил
вполне  серьезно,  но  Еве  стало  смешно,  -  зарезанном   стамбульской
проституткой, офицером милиции. - Руки у секретаря тряслись, он заставил
себя сесть на стул.
   - Мама родная! - Ева закатила глаза. - Что же это за  напасть  такая,
все пишут, ну все!
   - Федя Самохвалов очень любил своего отца! - строго сказал Никитка.
   И Ева поняла, что ей читают начало великого романа.

***

   Просто сказать, что  Федя  очень  любил  своего  отца,  -  это  очень
нейтрально, потому что любовь  в  их  взаимоотношениях  была  запрятана.
Взрослый мужчина толком не понимал, что ему делать с  ребенком  мужского
пола, когда уже не надо стирать пеленки и вставать ночью укачивать. Мать
Феди умерла  при  родах,  многочисленная  родня  отца  женского  пола  с
радостью сюсюкала и опекала крепыша Федю, но образы  их  стерлись  очень
быстро  из  памяти  -  так  теряет  подросший   человечек   воспоминания
беспомощного тела.
   Отца арестовали зимой, Феде женщины ничего не сказали, это называлось
сначала "отец в командировке",  потом  "небольшие  неприятности",  потом
неожиданно и страшно "отец умирает".
   Отец умирал в тюремной больнице. С трудом  дыша  отбитыми  легкими  -
уголовники одинаково люто ненавидели насильников-педофилов и нелегальных
кооператоров, - он цеплялся слабыми скрюченными пальцами за куртку сына.
   - Сынок! Видишь, как оно, сынок. А я ведь  ничего,  я  просто  родину
любил.
   Федя с трудом понимал происходящее  и  не  мог  оторвать  взгляда  от
конвоира у кровати.
   - Ты тоже родину люби. - Отец цепко держал Федю воспаленными глазами.
- Ты географию учишь?
   - Как это? - глупо спросил Федя, его слегка  подташнивало  от  запаха
больницы.
   - Я спрашиваю, - отец передохнул и крепче уцепился за одежду сына,  -
географию учишь?
   - Да. Конечно, географию. Ну да!
   - Учи. Только, ты это, хорошо  ее  учи.  И  запомни  накрепко:  самое
главное у нас что? Полезные ископаемые,  сынок,  вот  что!  Нефть,  газ,
золото...
   Федя не смог удержать слез. Они предательски выползли  из-под  крепко
сжимаемых век.
   - Да. Страна -  она  дура,  а  родина...  На  первом  месте  полезные
ископаемые, а потом, значит, люди. Повтори.
   - Сначала, - сглатывая горе, сказал Федя, -  полезные  ископаемые,  а
потом люди, это самое главное. Страна - она дура! -  сказал  он  громче,
испугавшись закрывающихся, глаз отца.
   - Да ты не бойся, будешь это помнить, у тебя все получится.  Полезные
ископаемые и люди всегда покупаются и продаются, было бы на что. Так что
соображай и не бойся. Страна знает своих героев. Ну, ты понял  ли  чего,
сынок?
   И только в этот момент  Федя  почувствовал  серьезность  разговора  и
казенный запах тюрьмы от конвоира.  Он  вспомнил  лозунг  про  страну  и
героев и схватил отца за горячую ладонь.
   - Ну вот. Я так и думал, ты понятливый. Не успел  я  тебя  вырастить,
расти сам, Федя, только не глупи.
   Федя сглупил в тот же день. Он долго почти по слогам  читал  красивую
вывеску районного совета, потом прошел мимо  очереди,  мимо  запоздавшей
секретарши в огромный кабинет большого чиновника, взял первый попавшийся
в руку предмет - это оказался пузатый стеклянный  графин  с  водой  -  и
запустил им в наклеенную улыбку  складчатого  пухлого  лица  за  длинным
столом. Лицо метнулось в сторону, не получив серьезных увечий,  сидевший
с другого конца стола посетитель хватал Федю за руки и прижимал к  себе.
Федя кричал, что его отец  очень  любил  родину.  Прибывшие  милиционеры
удивились размерам и возрасту покушавшегося на  убийство,  пухлое  лицо,
прикрывая лоб полотенцем, шипело впавшему в транс Феде, что  он  сгниет,
как отродье спекулянта, в тюрьме,  а  посетитель  испорченным  патефоном
бубнил: "Это же просто ребенок. Это же просто ребенок.  Просто  ребенок.
Ребенок..."
   Суд Федя не помнит, тетушки давились рыданиями в кружевные  платочки,
адвокат невнятно лепетал о возрасте мальчика Феди, заседатели сдерживали
зевоту.
   Два года специального исправительного учреждения.  Федя  очень  хотел
попасть домой хотя бы на пять минут - убедиться, что его догадки  верны,
но был отконвоирован сначала в изолятор, а  из  изолятора  в  спецвагон.
Когда поезд тронулся, Федя сидел на полу, наклонив голову  и  закрыв  ее
руками, конвойный пил кефир из бутылки и медленно жевал  сдобную  булку.
"Сидеть!" - невнятным выкриком набитого рта  пресек  он  Федину  попытку
глянуть в окно.
   Феде удалось попасть в свою старую квартиру очень не скоро.  Из  трех
тетушек осталась одна. Старенькая, в слезах  счастья  и  удивления,  она
пришибленно  смотрела,  как  подросший  крепыш  Федя  отдирал  со  стены
наклеенную его отцом фотографию.
   Федя удивленно уставился на стену сзади фотографии, но там ничего  не
было, кроме более ярких по цвету  обоев.  Федя  оборвал  и  обои,  потом
древние газеты. Стена смотрела в него оштукатуренной кирпичной  кладкой.
Он  удивленно  разглядывал  эту  стену,  потом  случайно  посмотрел   на
фотографию. Его молодой отец стоял, обнявшись  с  незнакомцем,  оба  они
были в армейской форме, серьезные и торжественные. Над  ними  полукругом
шла надпись: "Страна знает своих героев!" Федя перевернул  фотографию  и
обнаружил написа