Нина ВАСИНА
      ЖЕНЩИНА-АПЕЛЬСИН 1-4
      

      ШПИОН, КОТОРОГО Я УБИЛА      
      ЖЕНЩИНА-АПЕЛЬСИН
      ИНТЕРНАТ      
      ПОЕЗД ДЛЯ АННЫ КАРЕНИНОЙ	
   
      Нина ВАСИНА
      ШПИОН, КОТОРОГО Я УБИЛА


   Аналитик и модель "Плейбоя", снайпер  и  просто  красивая  женщина  -
суперагент Ева Курганова на этот раз столкнулась с делом, в котором  все
было поставлено с ног на голову... Бесследно исчез агент,  пришедший  на
секретное задание в  Театр  оперы  и  балета.  При  нем  были  материалы
секретных разработок нового  стратегического  оружия.  Совершенно  точно
одно - он не покидал здание театра. К исчезновению агента явно причастна
служащая костюмерного цеха Надежда Булочкина. Она точно что-то знает, но
готова говорить только с Евой Кургановой.
   Она назначает  встречу  Еве  вечером  в  театре.  И  вот  открывается
занавес, вступает оркестр, и... на сцену падает труп...

1. Учительница

   Пятого сентября утро случилось тихое и теплое. После нескольких  дней
проливных дождей, после  холодного  пронизывающего  ветра,  испортившего
московским  школам  праздник,  сентябрь  затаил  дыхание,  извиняясь   и
невесомо забрасывая аллеи и дворы кленовым золотом.
   У въезда во двор школы ј 1496 стояли "Скорая" и  полицейская  машина.
Ева  Николаевна  прошла  мимо  слушающего  музыку  водителя  полицейской
машины, одним взглядом отметила пустое нутро  "Скорой"  и  остановилась,
оценивая обстановку издалека.
   У левого крыла школьного здания метались несколько  учителей.  Задрав
головы вверх, они дружно, словно по команде, бросались все вместе  то  в
одну сторону, то в другую. За ними таскались два спотыкающихся санитара,
волоча тяжелый спортивный  мат.  Школьники  были  организованно  собраны
подальше от здания и сдерживались полицейскими в форме.  Ева  посмотрела
на крышу. Человек, устроивший все  это  безобразие,  бегал  по  крыше  и
кричал. Именно отслеживая его перемещения, внизу бегала группа учителей,
а за ними - санитары. Ева подошла поближе, к застывшему как в  столбняке
высокому худому мужчине, безошибочно угадав в нем директора  школы.  Она
отметила про себя отличный покрой пиджака, стильно подобранный галстук -
директор  иногда  касался  его  нервно   подергивающимися   пальцами   с
ухоженными ногтями, - а  еще  -  итальянские  ботинки  и  горький  запах
дорогого одеколона. Глазами, полными ужаса и муки, директор  смотрел  на
крышу.  Ева  теперь   хорошо   разглядела   юношу,   бегающего   там   и
выкрикивающего свои требования. Слово "фикус" повторялось чаще всего.
   - Что ему надо от фикуса? - поинтересовалась Ева.
   - Он требует, чтобы я его уволил. Сделайте же что-нибудь, Костя очень
нервный мальчик! Он прыгнет, это не простые угрозы, он точно прыгнет!  -
Директор говорил шепотом, не поворачиваясь.
   - А кто это - Фикус? - Ева решила выяснить все до конца.
   - Это учитель физики. Да не стойте же столбом,  он  прыгнет  в  любой
момент! Вы позвонили насчет брезента?
   - А вы уволите Фикуса?
   - Я ему уже сказал, что уволю всех учителей, только  пусть  слезет  с
крыши!
   - Может, он не расслышал? Вы говорите погромче, даже я  слышу  вас  с
трудом.
   Медленно повернувшись, директор уставился  на  стоявшую  позади  него
женщину. Вероятно, он ожидал увидеть кого-то "при исполнении", в  форме,
поэтому, рассмотрев Еву, немного растерялся.
   ...это случилось, когда сентябрь  уже  повесил  сушиться  выстиранные
медлительными дождями летние рассветы и сумерки...
   - Что? - Она округлила глаза. - Я спрашиваю, понял ли вас этот Костя,
а если понял, то почему он еще бегает по крыше?
   - Он... Фикуса нет в школе, за  ним  поехали.  -  Директор  заговорил
нормальным голосом, и голос  этот  оказался  приятным  -  низкий  тембр,
тщательно проговариваемые окончания. - Он  требует,  чтобы  я  при  всех
объявил Фикусу об увольнении. Вы из Службы спасения? Брезент привезли?
   - Какой класс? - Ева  обошла  директора,  прикидывая  высоту  здания.
Четыре этажа.
   - Одиннадцатый.
   - Случайно не "А"?
   - "А". Вы не из службы? Вы - родительница?
   - Я тут подумала на досуге. Получается немного смешно, потому что  мы
все и родители и дети одновременно. А что вы думаете по этому поводу?
   Устраивает ли вас концепция Берна, который все  свои  психологические
изыски основывал  именно  на  сочетании  родителя  и  ребенка  в  каждом
индивидууме?
   Директор пошатнулся и закрыл глаза. Поэтому Ева решила не  продолжать
беседу, а просто попросила подержать ее сумку.  Попросила  три  раза,  и
только тогда директор, опять пошатнувшись, протянул руки и прижал к себе
ее сумку. Ева подошла к зданию настолько  близко,  чтобы  хорошо  видеть
мальчика на крыше. Он заметил ее, и некоторое  время  они  рассматривали
друг друга, и за эти секунды  вдруг  наступила  полная  тишина.  Замерли
ученики, остановились на бегу учителя, санитары бросили мат на землю,  у
входа в школьный двор двое полицейских сдерживали толпу зевак,  и  толпа
эта тоже затихла.
   - Если ты прыгнешь вниз, - Ева говорила медленно и громко,  -  то  не
разобьешься. Конечно, тебе может повезти, но только в том  случае,  если
ты ударишься в конце полета головой в асфальт. Тогда - да. Тогда - мозги
по окружности, рыдающие одноклассники, убитые горем родители и  цветочки
на этом месте месяца два,  пока  тебя  не  забудут.  Во  всех  остальных
случаях - гипс после переломов, сотрясение мозга или инвалидная коляска,
если повредишь позвоночник.
   Ты приготовился? Если ты действительно хочешь умереть  быстро  и  без
боли, тогда слушай внимательно. Я тебе сейчас расскажу,  как  ты  должен
держаться в воздухе, чтобы попасть головой в асфальт. Слушаешь?
   - Да! - высоким, сорванным от крика  голосом  ответил  Костя.  -  Где
Фикус?
   -  Не  отвлекайся.  Постарайся  успокоиться.  Посмотри,  кстати,   не
загораживает ли моя машина проезд. С левой стороны сзади школы стоит мой
"Москвич". Синего цвета.
   Костя пропал. Возмущенно заговорили учителя, крикнула чья-то мама  из
толпы зевак, присели на  мат  санитары  в  белых  халатах,  опомнившийся
директор подбежал к Еве и потребовал объяснений.
   Показался Костя.
   - Нормально! - крикнул он. - Но пожарная машина может и не проехать.
   - Зачем нам пожарная? - удивилась Ева, не глядя  отстраняя  директора
рукой подальше. - Ты что-нибудь поджег?
   - Нет, - покачал головой  Костя  через  несколько  секунд  тишины.  -
Пожарных вызывают, чтобы кого-нибудь снять с высоты.
   - Ты хочешь, чтобы тебя сняли пожарники?
   - Нет! - закричал мальчик и присел на корточки, так  что  теперь  Еве
была видна только его голова. - Я хочу, чтобы уволили Фикуса! А если  не
уволят - я прыгну!
   - Вот и отлично. А то я не поняла, зачем нам пожарная машина. Значит,
ты прыгнешь. Мы только что обсуждали, как ты хочешь закончить  это  свое
представление. Мозгами в асфальт или просто поваляться с  гипсом  месяца
два?
   Мальчик молчал. За школой послышалась сирена.
   - Я сейчас прыгну! - Костя встал и подошел к самому краю.
   - Но ты не можешь прыгать, не определившись! - возмутилась Ева.
   - Вы с ума сошли, что вы делаете, вы же его подстрекаете! - шипел  ей
в спину директор, потом закричал:
   - Кто пустил сюда эту женщину? Уберите посторонних!
   Двое полицейских двинулись к ним по двору.
   - Я прыгну насмерть, и пусть директора  посадят!  -  заявил  Костя  с
крыши.
   - Ну вот и ладненько,  -  кивнула  Ева.  -  Значит,  насмерть.  Тогда
сначала сними пиджак.
   - Зачем это?
   - Чтобы не было парусности. Снимай,  снимай.  Пока  Костя  неуверенно
стаскивает  пиджак,  Ева  делает  полицейскому  знак.   Она   очерчивает
указательным. пальцем две окружности в воздухе. Застыв, тот  через  пару
секунд кивает, и они с напарником, не спеша и  не  оглядываясь,  идут  к
зданию школы.
   - Снял? Бросай вниз. И смотри внимательно, как он летит.
   Под визг нервных учительниц и учениц пиджак летит на асфальт. Войдя в
школу,  двое  полицейских,  перескакивая  через  ступеньки,  несутся  по
лестнице вверх.
   - У нас две минуты, - выдыхает на повороте один.
   - А если он оглянется... и прыгнет? - Второй не поспевает и  начинает
перескакивать через три ступеньки, стуча ботинками.
   - Не оглянется. Видел ее? Наверное, психологическая служба МЧС.
   - А если оглянется?..
   - Заткнись. Сорок две  секунды.  Стоп,  -  полицейский  останавливает
своего напарника. - Пять секунд тебе, чтобы восстановить дыхание.
   - Я думаю, что дыхание мы можем восстанавливать еще  очень  долго.  -
Полицейский поднялся по лестнице и уперся плечом в  чердачную  дверь.  -
Потому что выйти на крышу бесшумно не удастся. Паренек  привалил  сверху
что-то уж очень тяжелое.
   На улице Ева интересуется,  хорошо  ли  Костя  разглядел,  как  летел
пиджак.
   - Ну и что? - не понимает Костя.
   - Он перевернулся  в  воздухе  и  сместился  относительно  тебя.  Ты,
конечно, тяжелей, но тоже не выдержишь сопротивления воздуха. Поэтому  я
сейчас тебе покажу, как надо будет  размахивать  руками,  чтобы  нырнуть
вниз головой и в таком положении влепиться  в  асфальт.  Не  отвлекайся.
Сними ботинки.
   - Почему - ботинки?
   - Потому что в идеале, конечно, прыгать лучше голым, но я  не  думаю,
что ты захочешь раздеться догола.
   В толпе учеников послышался нервный  хохот.  Директор  метался  между
учителями и учениками и уговаривал всех не терять присутствия духа.
   - Что ты задумался? Не веришь, что дополнительный груз на ногах может
развернуть тебя в воздухе? Снимай. Сколько, по-твоему, они весят?
   - Не знаю. - Костя садится на крыше и стаскивает ботинки. - А  Фикуса
привезут?
   - Привезут обязательно. Ну так  сколько?  Костя  встал  и  неуверенно
поднимает и опускает ботинки в правой руке.
   - Приблизительно килограмм, - кричит он и бросает ботинки вниз.
   В толпе учеников издевательский крик, потом нервный смех.
   - Можешь рассчитать приблизительно, как ботинки на твоих ногах  могли
бы сместить центр тяжести и развернуть тело в полете?
   - Обойдетесь! - Костя обиделся за смех.
   - Плохо ты, Костя; знаешь физику, - не  сдавалась  Ева.  -  Теперь  я
понимаю, почему ты злой на Фикуса. Снимай галстук.
   - А это зачем?
   - Он у тебя красный. Мне  не  нравится  красный  цвет  на  бежевой  в
полоску рубашке.
   Санитары на матах закрыли лица ладонями и мелко тряслись. Двое мужчин
из учителей отошли, кусая губы, чтобы не вырвался неуместный смех.
   - Костя, кончай цирк или раздевайся  догола!  -  закричал  кто-то  из
учеников.
   - Ты же слышал, парусность, сопротивление  воздуха,  смещение  центра
тяжести! - подхватил другой.
   - Мы повесим твои шузы в музее на почетное место!
   - Смеетесь, придурки. - Костя не  сдержал  слез,  но  ничего  не  мог
поделать с улыбкой. Она  предательски  растягивала  рот.  Чувствуя,  что
сейчас зайдется в истерическом смехе, он переступил ногами  в  носках  и
обратился к Еве:
   - Кто-то ломится в чердачную дверь.  Наверное,  ваши  коллеги.  А  вы
здесь по службе?
   - Нет. Я пришла по делу. Если ты выгонишь Фикуса, никогда не узнаешь,
как развернется тело при  падении  с  высоты  семнадцати  метров  и  при
скорости воздуха не больше двух метров в секунду. Оставь Фикуса в покое.
Почему бы тебе не потребовать дополнительных cпециалистов в  школу?  Вот
я, к примеру. Если ты благополучно спустишься с крыши, могу научить тебя
стреляться из пистолета так, чтобы сразу насмерть и не испачкать  ковер.
Как закрепить веревку, если надумаешь повеситься, как быстро  утонуть  и
правильно вскрыть вены. Спускайся, подружимся. Можешь махнуть  рукой  на
Фикуса и потребовать меня в учителя.
   - По физике?
   - Нет. По выживанию.
   - И что, вы придете к нам в школу?
   -  Клянусь!  Сегодня  же   оформлю   документы!   Если   благополучно
спустишься.
   Под радостные вопли учеников Костя подошел к пожарной лестнице и стал
медленно спускаться, с трудом  отцепляя  от  перекладин  дрожащие  руки.
Сметая полицейских и кинувшихся к лестнице учителей, ученики  сгрудились
у высокой лестницы,  и  Костя,  повисший  на  последней  ступеньке,  был
подхвачен ими за ноги.
   Его оторвали от лестницы и понесли по двору к дверям  школы,  вопя  и
беснуясь. Но тут под вой сирены во двор ворвалась полицейская машина, из
нее выбежал взъерошенный толстяк, судорожно поправляющий на  лице  очки.
Ученики бросили Костю и кинулись  к  машине,  подхватили  размахивающего
руками, упирающегося толстяка и тоже поволокли его к дверям, скандируя:
   "Фи-кус! Фи-кус!"
   ...в ожидании собственных переживаний жевать  жвачку  чужой  мечты  и
прихлебывать  пузырчатый  искусственный  напиток   навязанного   экраном
возбуждения...
   Молодая женщина с залитым слезами лицом подняла с асфальта  пиджак  и
ботинки, подошла к Еве и, потрясая ими, пробормотала:
   - Так нельзя! Это не правильно! Это возмутительно!
   - Елизавета Сергеевна, успокойтесь, голубушка, я разберусь,  я  этого
так не оставлю! - Директор погладил женщину по  плечу  и  гневно  заявил
Еве:
   - Вы из какой организации? Я напишу жалобу вашему начальству!
   - Странный вы какой-то, - пожала плечами Ева  и  попыталась  вытащить
из-под мышки директора свою сумку. - Отдайте сумку. Все живы,  разве  не
так? И Фикуса не надо  увольнять.  Чем  вы  недовольны?  К  ним  подошли
учителя.
   -  Вы  молодец,  -   пожилой   седой   историк   протянул   руку,   -
психологическая обработка по высшему уровню. Вас этому  обучают?  Вы  не
слушайте Елизавету Сергеевну,  она  дама  нервная  и  портящая  учеников
своими страхами больше, чем отсутствием художественного  вкуса.  Я  хочу
сказать вам спасибо. - Он пожал руку Евы, чуть подумал и  накрыл  сверху
второй рукой. - Спасибо. За ученика и за учителя физики. Это было  очень
артистично. Спасибо.
   - Викентий Павлович, не перегибайте! - не сдавался директор. - Я хочу
знать ваше имя  и...  Документы,  пожалуйста.  Должен  же  я  знать  имя
женщины, которая прибавила мне сегодня седых волос!
   - Отдайте наконец мою сумку.
   - Простите.
   - Спасибо. Пройдем в ваш кабинет?
   - Зачем это? - напрягся директор.
   - Я должна написать заявление, показать свои  документы,  направление
из РОНО... Что там еще делают при поступлении на работу?
   Немая сцена, во время которой у Елизаветы из рук падают ботинки.
   - Не хотите же вы сказать... - Директор чуть отходит  и  разглядывает
Еву сверху вниз.
   - Браво! - обрадовался Викентий Павлович.
   - Я же обещала только что Косте, что буду у вас работать!
   - Не будете вы у меня работать! Этого только не хватало! -  заходится
от возмущения директор.
   - Спорим?
   Женщина смотрит на мужчину  насмешливо.  Она  высокая,  темноволосая,
красивые ноги откровенно открыты - короткая юбка. Длинный пиджак,  туфли
на высоких каблуках. Лицо  загорелое,  выступающие  скулы,  сдерживающие
улыбку пухлые губы без  намека  на  помаду.  Мужчина  теряется  и  вдруг
обнаруживает, что не может выдержать взгляд ее глаз  цвета  разбавленных
чернил. Он отворачивается, раздосадованный, замечает  ботинки,  выпавшие
из рук онемевшей от этих невероятных событий учительницы русского  языка
и литературы, и вдруг кричит, удивляясь сам себе:
   - Елизавета Сергеевна, да унесите вы обувь, в конце концов!

2. Балерина

   Ненавидеть можно что угодно и сколь угодно сильно, но  Наденька  была
уверена, что никто не может так ненавидеть музыку в сочетании с ослом  и
лошадью, как ненавидит она. Услышав партитуру "Дон  Кихота",  она  могла
запросто свалиться в импровизированном припадке минут  на  пять.  Иногда
это было не совсем  искренне,  иногда  это  наигрывалось  с  талантливым
нахлестом истерики, но всегда к горлу комком подкатывала тошнота, всегда
- по-настоящему, с сильным слюноотделением, хотя, к примеру, к  ослам  в
зоопарке она отвращения не испытывала, а на  лошади  могла  даже  иногда
прокатиться.
   Стоя с сигаретой у  открытых  ворот  подвального  этажа,  Наденька  с
мазохистским вниманием наблюдала отгрузку осла и лошади. Подкатили трап,
из фургона кто-то невидимый уговаривал лошадь выйти, а когда  показалась
флегматичная сонная морда  осла  с  полуопущенными  веками  и  обвисшими
ушами, Наденька нервно затушила сигарету о стену.
   -  Кормили  осла?  -  Она  подошла  к  сопровождающему  неслышно,  он
вздрогнул, и, почувствовав его испуг, дернула поводья  старая  спокойная
лошадь.
   - Я дал  ему  печенье,  -  сознался  сопровождающий,  уставившись  на
Наденьку с некоторым  испугом.  -  Я  только  перевожу  их,  ничего  про
кормление не знаю. Мне никто не говорил. - Он повысил голос.
   -  Ну  и  чего  уставился?  Печенье...  -  Наденька   качнула   тремя
фиолетово-красными хвостиками волос на макушке. Глаз ее  мужчина  видеть
не мог,  потому  что  они  прятались  за  круглыми  черными  стеклышками
"слепых"  очков,  но   ярко-малиновые   губы   поджались,   демонстрируя
достаточное для такого лоха презрение. Наденька раздула  ноздри,  вдыхая
уже знакомый запах стойла, конского пота  и  чуть  приторный  -  ослиной
шкуры в тепле, и от этого вздоха шевельнулась серьга в ее правой ноздре.
   Мужчина хотел  что-то  сказать,  но  по  рельсам  подкатили  открытый
вагончик, переместили трап,  и  ему  надо  было  отойти,  чтобы  завести
животных в вагончик и поставить  поудобней.  Оглянувшись,  он  незаметно
сунул одно печенье в напряженные холодные губы осла, а другое - в теплые
и мягкие лошади, спрыгнул,  протянул  администратору  театра  бумагу  на
подпись.
   ...она настолько не замечает себя в себе, что постоянно  теряется,  и
только сильное физическое возбуждение заставляет ее вдруг обнаруживаться
в  потном   угаре   наслаждения   и   пугаться   восторга   собственного
существования...
   Наденька  уходила   по   слабо   освещенному   коридору   подвала   с
изгибающимися полосками рельсов. На повороте  она  попалась  кому-то  из
рабочих, и слышно было,  как  человек  вскрикнул,  а  потом  ругнулся  и
сплюнул, упомянув черта.
   Перед самым спектаклем она прошла вдоль  сцены,  проводя  ладонью  по
опущенному занавесу. Этот момент  она  любила  в  театре  больше  всего.
Занавес пошел от ее  руки  волной,  словно  тяжелая  разноцветная  вода.
Затопал ногами и беззвучно заорал  помощник  режиссера  с  пульта  сбоку
сцены. Наденька показала ему язык,  еще  раз  потрогала  тяжелую  ткань,
успокаивая, приоткрыла, не сразу обнаружив, тонкую щель и глянула в зал.
Словно  из  другого  измерения,  накатывающий  ярким  свечением  люстры,
позолотой и красным бархатом, на нее дохнул  приглушенным  разговором  и
запахом  духов  просыпающийся  лев  -  капризное  и  жестокое  животное,
требующее развлечений.  По  приказу  помрежа  его  ассистентка  оттащила
Наденьку от занавеса, заботливо заправила щель и сурово погрозила  сухим
искривленным пальцем, но глаза ее смотрели весело.
   - Что ж ты, опять сегодня за  уборщицу  сцены?  Наденька  промолчала,
кусая губы.  Сегодняшний  спектакль  был  внеплановый,  сорокапятилетняя
Жизель подхватила насморк, потом кашель, "Дон Кихота"  поставили  третий
раз за месяц. А Наденька соглашалась на уборку сцены, только когда  "Дон
Кихот" был не чаще двух раз.
   - Не злись, может, сегодня у осла случится запор.
   - А у лошади понос, да? - повысила голос Наденька, но смеха  сдержать
не смогла, обняла старую балерину, и они посмеялись  вместе,  в  который
раз поражаясь очередности извержения экскрементов: осел и лошадь  делали
это исключительно по очереди. Никогда - вместе. Но осел - чаще.
   На  сцену,  постукивая  пуантами,  высыпали  балерины.  В  пачках,  с
диадемами   в   подготовленных   прическах,   они   смешно   смотрелись,
разогреваясь в шерстяных с накатом рейтузах. Прима не разминалась,  была
уже без рейтуз и,  исследовательски  уставившись  в  пол,  мерила  сцену
мелкими шажками. У Наденьки сильней застучало сердце: она не просмотрела
доски. Прима подняла два или три гвоздя, нашла в сумраке  кулис  глазами
круглые че