Людмила отодвинула в сторону бумаги и посмотрела на часы. Скоро одиннадцать. Она вздохнула, подняла трубку телефона и набрала номер соседей, надеясь, что подойдет Денис. Но трубку взял Максим Андреевич и тут же клятвенно заверил, что сей момент отпускает Славу домой.
     Брат примчался через десять минут и застал сестру по-прежнему зарывшуюся с головой в бумаги.
     Он уже знал, что она готовится к встрече представителей World Wide Centre Nature (Всемирного центра дикой природы) и работает над проектом питомника для восстановления ранее исчезнувших птиц и животных, под который они с Кочеряном мечтали получить деньги от WWC.
     Славка на цыпочках прокрался в свою комнату. Выложил из сумки учебники и тетради и, включив настольную лампу, оглянулся на Костю, который опять занял его кровать. Ему же сестра на этот раз постелила на диване. Костя спал неспокойно, постоянно норовил сбросить с себя одеяло, брыкался ногами и толкался локтями. Славка быстро просмотрел записи, которые сделал вечером во время встречи с Максимом Андреевичем. Старый учитель несказанно обрадовался, когда он обратился к нему за помощью. Они проговорили почти три часа. И так уж получилось, что, незаметно для себя. Славка рассказал соседу и об исчезнувшем в тайге отце, и о Светке, и о сестре, которая всю жизнь заботится о ком угодно, но только не о себе.
     Он прислушался. Людмила тихо возилась на кухне. Вероятно, ставила чайник. Значит, опять будет сидеть чуть ли не до утра. А потом станет удивляться, почему вдруг снова проявились синие круги под глазами.
     Славка выключил лампу и нырнул под одеяло, не подозревая, что сестра, опустив руки на колени, сидит за кухонным столом, обреченно смотрит на часы и тихо, чтобы не услышал брат, плачет.
     В последние дни она все чаще и чаще ловила себя на том, что голова ее забита далекими от обычных интересов вещами, о существовании которых она и не подозревала до момента, когда отважилась на экзекуцию в кабинете Кубышкина.
     Людмила закрыла глаза и как наяву увидела лицо Барсукова. Таким оно выглядело в их первую встречу: напряженное, с мрачным взглядом серых глаз под сердито насупленными бровями. Резко очерченные губы сжаты в тонкую полоску, на лбу залегла глубокая вертикальная складка. Разве могла она надеяться, что когда-нибудь эти глаза посмотрят на нее с искренней теплотой и нежностью, как это случилось в их последнюю встречу, да и в предпоследнюю тоже...
     От одной мысли о нем ее начинает трясти как в лихорадке, странно немеет затылок, а горло сжимают спазмы. Она полностью теряет над собой контроль и думает лишь о том, поцелует он ее или нет...
     Словно она не взрослая женщина, а сопливая семиклассница, у которой все мысли только о мальчиках и поцелуйчиках.
     Но разве она позволила бы подобное к себе отношение, если бы не чувствовала и не понимала, что Денис не притворяется и действительно испытывает то, о чем она запрещала себе думать и к чему, вопреки призывам здравого смысла, все время возвращалась и в мыслях, и в воспоминаниях.
     Эти воспоминания приобрели уже злокачественный характер, потому что зачастую, переплетаясь с фантазиями и мечтами, превращались в откровенную блажь, до такой степени причудливую и нереальную, что Людмила утыкалась лицом в подушку и ревела от души.
     Вот и сейчас слезы текут по лицу независимо от желания не думать об этом человеке. Он должен быть ей безразличен, ведь их ничто не связывает в жизни. Просто не должно связывать, нет у них взаимных интересов, нет - и не будет. С Вадимом иначе: у них общая работа и проблемы тоже общие.
     И во время не очень частых встреч им бывает совсем не до поцелуев и выяснения отношений, поэтому и до постели до сих пор не дошло. Не то что с Барсуковым. С ним она почти переступила ею же самой обозначенную границу, допустив то, чего не позволяла Вадиму даже в мыслях. Она сама виновата в том, что разрешила этому жалкому менту постоянно распускать руки и приставать к ней с недвусмысленными предложениями. С какой стати она так раскисла перед ним, растеклась, точно блин по сковородке? В ее жизни встречались и более симпатичные, и более разговорчивые мужики, чем этот замордованный службой подполковник. И самое главное: в его отношении к ней нет даже намека на любовь. Сплошное вожделение, лишь слегка прикрытое неким подобием чувств, па которые она пусть тайно, но все-таки рассчитывала.
     На плите закипел чайник. Людмила машинально сняла его с огня и застыла на месте, с трудом соображая, что же делать дальше. Время опять подходило к полуночи, а она до сих пор не знала, вернулся ли Денис домой после двухдневного отсутствия. Хотя узнать это не составляло никакого труда. По шагам за стеной она определила, что Максим Андреевич еще не спит, но, как ни старалась, не смогла найти убедительной и достаточно естественной причины, чтобы позвонить старику и успокоить свое растревоженное сердце.
     И тогда, не придумав ничего лучшего, она сняла трубку и набрала номер Антонины. Подруга ответила сразу, словно ждала звонка. Если даже и не ее, то мастерски это утаила, и даже не удивилась, когда Людмила потребовала, чтобы она немедленно, ну просто незамедлительно приехала к ней. Только заворчала:
     - На чем, интересно, я приеду? На метле или на швабре? Почитай, через все село добираться придется. - Потом перешла на деловой тон:
     - Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем! - и положила трубку.
     Через полчаса на крыльце послышались знакомые шаги. Людмила распахнула двери навстречу подружке, в очередной раз удостоверившись в прописной истине: если Антонина Веденеева пообещала что-нибудь придумать, то, будьте уверены, придумает обязательно.
     Еще четверть часа у нее ушло на то, чтобы снять шубу, валенки, повертеться перед зеркалом и между делом рассказать, как пришлось идти на поклон к соседу, чтобы он попросил ребят, патрулирующих на "уазике" ночные улицы, подбросить Антонину к дому Людмилы. Келлера она подняла с постели.
     Александр Генрихович спросонок ее, конечно, выругал, но оперативному дежурному позвонил, и тот прислал машину, хотя тоже долго ворчал по поводу неугомонных девок, которым и ночь не в ночь, когда в одном месте свербит.
     - Ну, что у тебя? - Тонька наконец успокоилась и присела на скамеечку возле обогревателя. Будто избавляясь от ночного холода, она зябко поежилась и еще плотнее закуталась в большую пуховую шаль.
     И только тут заметила покрасневшие глаза Людмилы. - Ты что? Неужто ревела без меня?
     - Ну и что в этом такого? - произнесла та с вызовом. - Сама, можно подумать, никогда не ревела!
     Антонина глубокомысленно наморщила лоб:
     - Дедуктивным методом я, не в пример некоторым, не владею, но все-таки не на помойке выросла и своими слабыми мозгами пораскинуть попытаюсь. Из-за Славки, тем более по поводу Вадьки ты так убиваться не станешь: первому ты просто-напросто отвесишь подзатыльник, чтобы не огорчал чрезмерно; второй слишком далеко, и не думаю, что его новая дубленка - повод для столь обильного слезотечения. Хотя лично мне твою шубу очень жалко! Остается Кочерян. Но из-за него ты могла плакать лет пять назад, а сейчас сам Ашотик ревмя от тебя ревет и волосенки свои кудрявенькие дергает от огорчения, что согласился взять тебя в замы. - Тонька ухмыльнулась и подмигнула подруге:
     - Выходит, тоже не он?
     - А почему я должна из-за кого-то плакать? Может, у меня другие какие причины?
     - Из-за других причин ты просто злишься, а не плачешь. В крайней степени ярости по морде бьешь.
     Людмила сердито нахмурилась:
     - Хватит домыслы строить и допросы учинять.
     Оставь это на долю своего незабвенного Стаса.
     - В том-то и дело, что незабвенного, - вздохнула Антонина и виновато улыбнулась. - Оттого и на тебя шумлю, что уже третий день о нем ни слуху ни духу. Келлера пыталась достать по этому поводу, результатов - ноль! Один ответ: в засаде твой Стас!
     Только знаю я эти засады...
     - Что ж, выходит, Стаса тоже нет в Вознесенском? - переспросила Людмила и осеклась, заметив, как быстро Тонькин виноватый взгляд сменился на торжествующий и немного злорадный.
     - Ага! Попалась, которая кусалась! - Она даже подпрыгнула на скамеечке от восторга. - Не мне одной теперь мучиться!
     Людмила поморщилась:
     - Я как раз мучиться не собираюсь! Но я беспокоюсь за Костю и Максима Андреевича. И выскажу этому безмозглому менту все, что думаю по поводу его безответственного отношения к семье, как только он появится дома.
     - Мальчишка опять у тебя ночует?
     - Ночует! И что из того? Дома даже молока нет и хлеба. Я второй день обеды готовлю на два дома.
     Славка печь топит, за водой на колодец бегает. Скажи, мне это надо? У меня делегация Центра на носу, а проект - еще не у шубы рукав! А он гуляет себе в городе и в ус не дует!
     - С чего ты взяла, что он в городе? - удивилась Антонина. - Сам, что ли, проговорился?
     - Да нет, Максим Андреевич сказал, что он на коллегию в министерство уехал. Но не три же дня эта коллегия продолжается...
     - Ну так возьми и спроси у Максима Андреевича, когда его сынок вернется. Или стесняешься?
     - Стесняюсь, - тихо сказала Людмила и вдруг беспомощно посмотрела на подругу. - Прости, что среди ночи тебя подняла. Но я не нахожу себе места... Не знаю, что со мной происходит. Стоит ему уехать из села, я словно заболеваю, у меня из рук все валится, а вечером машину услышу и успокаиваюсь. Хотя и за стеной, но все равно рядом. - Она пожала в недоумении плечами. - Точно зелья какого напилась, в зомби превратилась, потому что ни о чем и ни о ком больше, как об этом.., человеке, думать не могу. И знаю, что не нужен он мне, но оторваться никак не получается, хоть в церковь поезжай и свечку ставь во спасение души от подобного наваждения.
     - Со свечкой ты пока погоди! - Антонина покачала головой. - Во сне его видишь?
     - Каждую ночь, - глухо сказала Людмила и отвернулась. - Настолько ясно, что потом целый день чувствую, какие у него руки теплые или.., губы...
     - И о чем тогда базар, дорогая? - удивилась Антонина. - Диагноз ясен и без патологоанатома, как говорит мой Стасик. Ты ж втрескалась в него по уши, Людка, а все еще трепыхаешься, сопротивляешься.
     - Тоня, я ничего не понимаю. Я ведь совсем его не знаю. - Слезы опять потекли до щекам, но Людмила их не замечала и лишь машинально смахивала ладонью. - В общей сложности мы и двух дней вместе не были. Как тут можно влюбиться?
     Ты со Стасом всю жизнь знакома, и то не сразу решилась встречаться! А тут...
     - А что тут?
     - А то, что при каждой нашей встрече он лезет ко мне с поцелуями и предлагает переспать с ним.
     - И что тебе мешает?
     - Не что, а кто! Не могу же я при детях.
     - Вон оно что! - усмехнулась Тонька. - А я-то подумала, что ты про священный долг вспомнишь и про те обеты, что давала своему женишку!
     - Да, и это тоже.
     - Только почему ж ты поставила их на вторую позицию? Или, окажись вы без свидетелей, один на один, ты бы напрочь обо всем забыла?
     Людмила пожала плечами и улыбнулась сквозь слезы:
     - Наверняка забыла бы. Я про все забываю, когда он на пороге появляется. И уже на часах, кажется, дырку глазами провертела, пока его дожидаюсь. А его все нет и нет! Хоть бы позвонил, зараза этакий! Сыном поинтересовался!.. - Она опять всхлипнула.
     Антонина поднялась и подошла к ней. Обняла за плечи и притянула голову подруги к себе:
     - Успокойся, голубушка, чувствует мое бедное истерзанное сердце, что полку неписаных дур, влюбленных в этих долбаных ментов, с сегодняшней ночи ощутимо прибавилось. - И добавила уже более весело:
     - Все, Людка, аминь! Что нам и требовалось доказать!

Глава 19

     - Денис Максимович, - бился в трубке дребезжащий голос Банзая, - срочное дело у меня до вас!
     Такое, что терпежу нет, потому из сторожки своей звоню, чтоб им пусто было!
     - Что случилось, Федор Яковлевич? - Денис прижал левой рукой трубку к уху, а правой продолжал подписывать приказы, которые ему хорошо натренированным движением подпихивал начальник штаба.
     - Не могу, - перешел почти на шепот Банзай, - оне все еще тут, товарищ подполковник, по джипам рассаживаются. Ящик водки загрузили, коробки всякие...
     - Говорите яснее! - Барсуков едва сдерживался, чтобы не прикрикнуть на бестолкового старика. - Где вы находитесь? И почему решили нам позвонить?
     - Да в сторожке я, на базе надымовской. Сторожу. А тут энти, на джипах... Грузят...
     Денис выругался про себя, но вслух спросил достаточно вежливо:
     - Ограбление, что ли?
     - Да нет же. - Теперь уже Банзай рассердился на непонятливость подполковника. - Это дружки надымовские. И он вместе с ними. Дело они нехорошее затевают. Я случайно услышал... Но сказать не могу, вдруг застукают. Пришли, Денис Максимович, кого-нибудь, но лучше, когда они уедут... Поспеши только, а то поздно будет.
     Денис посмотрел на часы. Седьмой час... На улице уже стемнело. Интересно, куда это Надымов с дружком решил направиться среди недели?
     - Хорошо, Федор Яковлевич! - ,0н не успел договорить, а старик уже бросил трубку. Денис хмыкнул и посмотрел на начальника штаба:
     - У тебя все? - И вновь взглянул на часы. - Пошли кого-нибудь из оперативников до деда сбегать. Что-то там у него стряслось, не иначе.

***

     - Проходи, Ашот! - Людмила открыла дверь и пропустила Кочеряна вперед. - Ужинать будем через полчаса. - Она опять уселась за стол, заваленный исписанными листами бумаги и толстыми книгами с бесчисленными закладками между страниц. - Ты располагайся, как удобней.
     Кочерян огляделся по сторонам. Прошло всего лишь три часа, как он вернулся из Москвы. Его Марина вместе с детьми уже вторую неделю гостила в городе у больной матери, дома было холодно и по-холостяцки неуютно, и он с радостью принял предложение Людмилы поужинать у нее. Раздевшись, он пошел умываться, а когда вернулся, в глаза ему бросился вычищенный карабин на стене, уложенный рюкзак и охотничий нож поверх него. Значит, опять собралась в поход. Но Людмила не спешила делиться новостями.
     Ашот сел напротив.
     - Как маралы? - спросил он.
     Его заместитель подняла усталые глаза от бумаг:
     - Вчера насчитали одиннадцать штук в долине Тахтагола. И еще шесть в урочище Еремет пасутся.
     Вялые, неактивные, смотреть невозможно. - Она встала и отодвинула бумаги в сторону. - Снегу почти на два метра. Сокжои тоже не в лучшем положении. Целые траншеи пробили, пытаются до мха добраться... Ободрали осины, ивы. Всю кору на островах очистили с деревьев. Плохо им, Ашот.
     Кочерян нахмурился:
     - Что с вертолетом?
     - Заказали на завтра, чтобы сбросить в три-четыре места сено и веники. Но метеопрогноз неблагоприятный. Сильный ветер, пурга. Вряд ли что получится. И еще, Ашот, весьма неприятная новость... - Людмила отвела взгляд и произнесла внезапно охрипшим голосом:
     - Особо крупный случай незаконного отстрела животных. Десять маралов убито. И знаешь где? На делянках Ентаульского леспромхоза. И три случая в границах заповедника. Завтра начинаем чистить.
     - Выходит, облава?
     - Выходит, так. Привлекаем ОМОН, и Барсуков дает своих сотрудников. Плюс наша опергруппа, да вдобавок ребята из охотинспекции. Хороший отряд получается. - Она опять села и пододвинула Кочеряну листок с машинописным текстом. - Вот план операции. Сегодня с утра совещание в РОВД провели, все расписали, кто за что, где и когда... Омоновцы уже на месте, в общежитии СПТУ расположились. В четыре утра выступаем.
     Кочерян внимательно просмотрел план, подчеркнул некоторые его пункты красным фломастером.
     Потом потянулся через стол, придвинул к себе карту. Людмила ткнула пальцем в черный квадратик:
     - Надымовскую заимку тоже не минуем. Барсуков на совещании сообщил, что, по оперативным данным, Игорь Ярославич на двух джипах и одной "Ниве" отправился с дружками на очередной сабантуй. И чует мое сердце, без шашлыков из свеженины опять не обойдется. Как удалось узнать, у них лицензия на одного марала. Но это, как всегда, для прикрытия. - Она вздохнула. - Дружки и на этот раз у него весьма крутые, Ашот! Так что готовься к неприятностям. А неприятности будут, я это кожей чувствую.
     Кочерян угрюмо посмотрел на нее:
     - А я вот, например, другое чувствую. Вычистят в первую очередь нас с тобой, а Надымов, как всегда, выйдет сухим из воды. Неужели нельзя было провести операцию чуть позже, когда они с заимки уберутся?
     - Ни под кого я подстраиваться не буду! - Людмила яростно посмотрела на него. - И зачистку проведем в те сроки, которые определили еще две недели назад. В то время ты был не против, а сейчас пошел на попятную. Что ж ты так всего боишься, Ашот?
     - Ну хорошо! - буркнул тот сердито и опять уткнулся взглядом в карту. - Выгонят с работы, уеду наконец в город. Буду в университете преподавать, и никаких проблем!
     - Ладно, успокойся! - улыбнулась Людмила. - Есть и хорошие новости. Три дня назад вместе с ребятами из МЧС пролетели на их вертолете над верховьем Енисея до Горячих Ключей, потом ушли па Еринат, через Шапшальский хребет вышли на границу с Алтаем и Тувой, прошли долину Каратоша, обследовали место, где будет строиться турбаза. Но "космическое кладбище" не посещали. Запуск ракеты перенесли, так что на этот раз на тайгу ничего не свалилось...
     - Это и есть то самое радостное известие?
     - Нет, дорогой! - Людмила торжествующе улыбнулась. - С вертолета мы зафиксировали большое стадо козерогов. До полутора тысяч голов! А ведь, сам знаешь, еще недавно мы их единицами считали. И не зря барс со своей подружкой к нам с визитом пожаловали. Почуяли, красавцы, что теперь и у нас можно кое-чем поживиться.
     - Так их опять видели?
     - Конечно! После того как я сделала фотографии, их уже дважды видели в районе Голых скал.
     Высота там под три тысячи метров, но этой парочке, кажется, и горя мало. Егеря обнаружили несколько лежек в скалах и остатки трапезы. Похоже, на глухарей охотятся, на коз. Так что если козероги и дальше будут столь же успешно размножаться, то корма для наших барсиков будет достаточно! Придет опять к нам барс с Алтая, Ашот! Непременно придет!
     - Ладно, - Кочерян отодвинул от себя бумаги, - не будем мучить себя прогнозами, тем более на голодный желудок. - Он преувеличенно сердито сдвинул брови:
     - Кормить меня сегодня будут?
     Через пять минут ужин стоял на столе. По привычке, усвоенной в горах, Кочерян ел не с вилки, а ложкой. Зная это, Людмила, чтобы не смущать начальство, тоже взялась за ложку. Между ними стояла сковорода румяной картошки с мясом и две большие кружки с молоком. Холодное молоко, чтобы запивать огненную картошку.
     - Славка где? - спросил наконец Ашот Саркисович, отодвигая от себя пустую кружку. Ложка его покоилась рядом: он только что закончил вычищать кусочком хлеба остатки жира на дне сковороды.
     - У соседей, - неохотно пояснила Людмила. - Занимается с Максимом Андреевичем по истории.
     - Про Светку ничего не слышно?
     Людмила пожала плечами:
     - Пока все без изменений. Живут с мамашей в городском доме Надымова. Я с ним пробовала поговорить, так он меня даже слушать не стал. Крикнул, чтобы я не портила девчонке судьбу, и бросил трубку. А потом через одну из Светкиных подружек передал, чтобы даже не пытались встретиться с ней, хуже, дескать, будет! Я вот что думаю, Ашот, - она задумчиво посмотрела на него и перевела взгляд куда-то в угол, - может, к Барсукову обратиться за помощью? Она ведь еще несовершеннолетняя.
     - Ну и что: твой Барсуков сделает? - Кочерян недоуменно посмотрел на нее. - Она же там с матерью живет. Вот если бы одна, тогда другое дело.
     - Да, ты прав, - вздохнула Людмила и посмотрела на часы. - Давай-ка домой, дорогой! А то не успеешь собраться. До подъема всего три часа осталось.

***

     "Рафик" опергруппы заповедника не дошел до сторожки, потому что забуксовал в снегу, разбитом гусеницами. Похоже, все трактора леспромхоза побывали здесь. Шесть сотрудников охраны заповедника, пять ми