уют и  в  рудник
отправят. - Она подтолкнула Антона к крыльцу и обратилась к Маше:
   - Возвертайся, девонька,  в  избу,  а  то  энти  ироды  всех  бедолаг
заморозят. Им-то самим что, в валенках  да  тулупах,  а  у  каторжных  -
шубейки на рыбьем меху да опорки, что каши просят. - Она еще раз  обвела
всех сердитым взглядом и пригрозила:
   - Только попробуйте мне девку или пария тронуть!
   Не посмотрю, что ружжо в руках, по-своему расправлюсь,  да  так,  что
вся округа со смеху помрет.
   -  Ну,  ведьма,  форменная  чертова  невеста!  -  сплюнул  в  сердцах
унтер-офицер и, повернувшись к  понурившимся  каторжникам,  крикнул  что
было мочи:
   - Становись, ядрена вошь! Вперед, шагом марш!
   Стоя на крыльце, Маша проводила взглядом медленно  бредущих  людей  и
вздохнула. Митя даже не соизволил  оглянуться.  Она  сглотнула  сухой  и
колючий комок в горле и поймала грустный взгляд хозяйки.
   - Ох, милая, что-то не  слишком  тебе  обрадовался  женишок-то  твой.
Похоже, даже рассердился, с чего бы это? -  полюбопытствовала  Прасковья
Тихоновна.
   - Понятия не имею, - пожала плечами Маша, изо всех  сил  стараясь  не
расплакаться и даже сделать веселое лицо, - возможно,  он  испугался  за
нас с Антоном...
   -  Я  и  сама  испугалась,  -  призналась  женщина  и  улыбнулась.  -
Кулаком-то Ерофею в морду  тычу,  а  у  самой  сердце  в  пятках:  вдруг
стрелять велит или саблей вдарит?
   - Но унтер-офицер, кажется,  больше  вас  напугался,  а  поручик  тем
более. У него даже веснушки побелели от страха!
   - Так им и надо, бесовым  детям,  -  улыбнулась  польщенно  Прасковья
Тихоновна. - Пусть знают, каково руки распускать! А ну-ка, Антон, -  она
лихо подмигнула парню, - пошли дрова в поленницу складывать,  пока  тебя
не заарестовали! - Она спустилась с крыльца и направилась к большой куче
дров у ворот.
   Антон на секунду задержался рядом с Машей и торопливо проговорил:
   - Не беспокойтесь, Мария Александровна! Я барину успел шепнуть, что к
чему! Теперь он вас не выдаст.
   Он быстро догнал хозяйку, набрал полную охапку дров  и  направился  к
начатой поленнице, расположенной под навесом.
   Маша вернулась в избу и, не раздеваясь, присела на лавку  под  окном.
Опустив руки на колени, она некоторое время бессмысленно смотрела  перед
собой, потом тряхнула головой, словно избавляясь от дурного сна. Митя не
обрадовался ей! Ну и что в этом странного?  Разве  ожидала  она  другого
отношения? Слава богу,  Антон  успел  предупредить  его,  и  это  первая
серьезная  победа,  несмотря  на  тоже  первые,  с  ходу   приобретенные
неприятности.
   Она встала с  лавки,  повесила  шубейку  на  крюк,  подошла  к  своим
чемоданам, сложенным грудой у дверей, и принялась разбирать их.  Наконец
нашла то, что искала. Из большого саквояжа  достала  изящное  настольное
зеркало и поставила на подоконник перед собой. Маше предстояло выяснить,
когда комендант соизволит дать разрешение на свидание  с  Митей,  а  для
этих целен  следовало  привести  себя  в  порядок  и  принарядиться  как
следует.

***

   Но Мордвинов не заставил  себя  ждать  и  после  обеда  приехал  сам.
Попросил веник у Прасковьи Тихоновны, обмел от снега высокие  сапоги  из
белого войлока и прошел к столу.
   Хозяйка велела Антону раздувать самовар, а сама принялась  носить  из
печи пироги, но комендант строго посмотрел на нее, и Прасковья Тихоновна
внезапно вспомнила, что у нее масса дел во дворе и в хлеву, и, прихватив
Антона с собой, ушла, оставив Машу один на один с генералом.
   Старик некоторое  время  молчал,  постукивая  задумчиво  пальцами  но
табакерке, которую достал из кармана мундира, но курить не стал, отложил
ее на стол и пристально посмотрел на Машу:
   - Ну, и что, сударыня, прикажете с вами делать? Сегодня, уже в первые
часы вашего пребывания на руднике, я получил жалобу  начальника  караула
поручика  Костоустова  о  недопустимом  поведении  вашего  слуги  Антона
Макарова, причем вы, вместо того чтобы остановить его  и  признать  свою
вину,  вели  себя  вызывающе  и  пререкались  с  унтер-офицером  Ерофеем
Шибунеевым. Подобное безобразие наблюдали не только ссыльнокаторжные, но
и несколько мастеровых завода. Я вынужден высказать вам порицание и пока
устное предупреждение о том, что в случае повторения подобного инцидента
ваш слуга будет отправлен назад  в  Россию,  а  вам  будет  запрещено  в
течение полугода встречаться с вашим женихом Дмитрием Гагариновым.
   - Простите, Константин Сергеевич.
   Маша недружелюбно посмотрела на  него.  Комендант  только  на  первый
взгляд казался радушным и милым, а на самом деле был таким же чинушей  и
придирой, как и сотни ему  подобных  старых  служак,  не  умеющих  и  не
желающих  отступить  от  буквы  закона.  Но,  как  ни  велико  было   ее
разочарование, жить ей  здесь  предстояло  еще  не  один  день,  поэтому
волей-неволей приходилось сдерживать себя и  подчиняться  приказам  этой
старой грымзы в генеральском мундире.  Девушка  вздохнула  и  произнесла
более миролюбиво,  подкрепив  своп  слова  улыбкой  -  немного  папиной,
немного  растерянной,  ровно  такой,  чтобы  не  переборщить  и  уверить
Мордвинова в ее искреннем раскаянии:
   - Я очень жалею, что произошел сей печальный  инцидент,  и  поверьте,
по-настоящему огорчена, что Антон поступил подобным образом. Мой слуга -
человек живой и непосредственный,  поэтому  стоило  ему  увидеть  своего
барина, как он тут же забыл обо всех правилах, не стерпел и бросился ему
навстречу. И поведение его объяснимо, ведь он так любит  своего  барина.
Но я уже  строго  поговорила  с  Антоном,  и  теперь  он  будет  гораздо
осмотрительнее в своих поступках.
   Мордвинов внимательно посмотрел на нее и внезапно улыбнулся:
   - Я рад, что вы осознали свою ошибку и готовы  впредь  выполнять  все
предписания. - Он слегка покачал головой и задумчиво сказал:
   - Честно скажу, до недавнего времени служба  моя  текла  тихо  и  без
особых потрясений, но  теперь,  чует  мое  сердце,  забот  мне  с  вашим
приездом ох как прибавится. Тут до меня комендантом Нерчинских  рудников
и Петровского Завода был  мой  приятель  старинный  Лепарскин  Станислав
Романович. Так  уж  сколько  он  неудобств  претерпел  от  подобных  вам
беспокойных дамочек, не счесть и  не  приведи  господь!  С  мужьями  их,
сидевшими в остроге, и то меньше забот было. А с женами так и держи  ухо
востро: то  переписку  незаконную  затеют,  то  одна  за  другой  рожать
вздумают, то дома строить, и чуть что не так, сразу же претензии, обиды,
жалобы... Станислав Романович, сам по себе человек милейший и добрейший,
нянчился с ними так, как с  родными  дочерями  не  нянчатся,  но  и  то,
бывало, выходил из себя. У него на  такой  случай  даже  поговорка  была
припасена. Плюнет, бывало, кулаком в сердцах по столу вдарит и раза  три
повторит: "Бог сотворил женщину, а дьявол - жену ссыльнокаторжного!" - а
потом успокоится и вновь у него все мирно и ладно.
   -  Простите,  Константин  Сергеевич,  вы  рассказываете  о  женщинах,
которые последовали в Сибирь за своими мужьями после  известных  событий
на Сенатской площади?
   - А других здесь ни до, ни после не наблюдалось. Только за двадцать с
лишком лет никого из них на рудниках не осталось, кто-то помер,  кого-то
в  другие  места  на  поселение  отправили   в   Тобольск,   Красноярск,
Минусинск... Сейчас только несколько семей проживают  в  самом  Иркутске
или  поблизости  от  него,  в  Урике  да  в  Хомутове,   остальные   все
разъехались.
   - Жалко, - Маша пожала плечами, - я надеялась познакомиться  с  ними,
по в Иркутске мне  по  удалось  с  ними  встретиться  в  силу  некоторых
обстоятельств...
   - Да-а, - задумчиво протянул комендант, - при всей их вредности  дамы
они все-таки были замечательные -  красивые,  изящные,  образованные,  и
почти все крайне избалованные особы, но,  представьте  себе,  Сибири  не
испугались, и жизнь свою здесь обустроили, и  детей  нарожали,  а  самое
главное, мужей своих поддержали, не позволили им сойти в  могилу  раньше
положенного  срока.  Что  скрывать,  мужчина   силен   своей   супругой,
семейством своим. И если есть ему о ком заботиться, то это втрое ему сил
придает и жизнь продлевает...
   - Скажите, пожалуйста, господин комендант,  -  Маша  нервно  сжала  в
руках платочек, - когда я смогу встретиться со своим женихом?
   Мордвинов недовольно скривился, как будто отведал ненароком  негодных
щей, помолчал мгновение, словно решал в уме неразрешимую  задачу,  потом
сказал:
   - Не спешите покуда! Сегодня вы нарушили предписание,  а  свидание  с
заключенным в остроге разрешается лишь  при  примерном  поведении  обеих
сторон, хм... - посмотрел он  на  Машу  и  поперхнулся.  Девушка  сидела
молча,  продолжая  сжимать  в  руках  носовой  платок,  но,  похоже,  не
замечала, что слезы ручьем бегут по ее лицу.
   - Ну что вы, голубушка, ревете? - смущенно произнес комендант,  отвел
глаза в сторону и посмотрел  почему-то  на  окна.  -  Я  ведь  не  зверь
какой-то и вполне понимаю ваши чувства. Но если я  хотя  бы  раз  сделаю
кому-либо послабление, то тут столько желающих  появится  сесть  мне  на
шею, не приведи господь!
   Если бы он заворчал  на  нее,  заругался,  то  Маша,  может  быть,  и
стерпела бы, но  старик  принялся  оправдываться,  и  она  закрыла  лицо
ладонями и заплакала навзрыд. И в  этих  слезах  вылились  наружу  и  то
отчаяние, которое она испытала, когда встретила Митин взгляд,  и  горечь
понимания, что ей опять придется томиться в  неизвестности  из-за  этого
угрюмого, несговорчивого старика...
   Но этот седой и неуступчивый упрямец вдруг подсел к  ней,  неожиданно
погладил по голове и успокаивающе проговорил:
   - Ну, будет  тебе,  красавица!  Давай  уж  слезы  убирай,  наряжайся,
причесывайся, пойду я сегодня супротив  правил,  велю  привести  к  тебе
князя. Только Прасковье передай, чтобы стол великий не готовила, а то  с
непривычки угробите человека. Желудок у него теперь  на  каторжный  паек
рассчитан, учти, милая!
   Комендант встал и, расправив молодцевато усы, с  явным  удовольствием
посмотрел на Машу:
   - Ну вот, теперь другой  коленкор!  Щечки  сразу  зарозовели,  глазки
заблестели! Вот что значит любовь!
   - Константин Сергеевич, - робко справилась она  у  Мордвинова,  -  вы
позволите переодеть Дмитрия в новую одежду  и  обувь?  И  еще  я  хотела
узнать у вас о судьбе посылок, отправленных моему жениху его  матерью  с
купцами Кузевановыми.
   - Все вещи были переданы вашему жениху,  но  в  декабре  из  острога,
подпилив тын, бежало несколько преступников,  приговоренных  к  смертной
казни. Перед побегом они силой забрали  у  заключенных  всю  более-менее
приличную одежду.
   Хотя меня до сих нор не отпускает подозрение, что ваш жених расстался
со своей одеждой по собственной воле, к сожалению, вместо  доказательств
у меня лишь дурные предчувствия, иначе ему бы крепко не поздоровилось.
   - Но какие у вас основания для подобных подозрений?
   - Прежде всего то, что  ваш  жених  не  из  тех,  кто  позволит  себя
обидеть. В остроге он на особом положении, арестанты уважают его и  вряд
ли посмели бы ограбить его...
   - Но я могу переодеть его при встрече? - Маша вновь рискнула перебить
словоохотливого коменданта.
   Старый генерал покачал удрученно головой:
   - Ну что с вами поделаешь, Мария Александровна!  Переодевайте  вашего
жениха. - Мордвинов едва заметно улыбнулся и  слегка  поклонился  ей.  -
Позвольте откланяться, сударыня. - Он  прошел  к  двери  и  прежде,  чем
открыть ее, обернулся к Маше и сокрушенно заметил:
   - Ох, не зря сегодня ночью мне плохие сны  снились,  кожей  чувствую,
что хлопот с вами теперь не оберешься! - Комендант вышел, глухо стукнув,
дверной створкой.
   Маша прислушалась. Тяжелые мужские шаги  прозвучали  в  сенях,  потом
пересчитали ступени  крыльца,  и  через  некоторое  время  она  услышала
громкий разговор но дворе. Маша открыла  форточку  и  выглянула  наружу.
Прасковья Тихоновна, в уже знакомой позе, подбоченясь и  слегка  откинув
голову назад, что-то быстро говорила  коменданту,  очевидно,  достаточно
нелицеприятное. Мордвинов смотрел на нее,  сконфуженно  выставив  вперед
руки, словно защищаясь от вредной казачки, пятясь, отступал  к  воротам.
Антон, опершись на вилы, стоял около распахнутых дверей хлева  и  весело
улыбался. Маша облегченно вздохнула. Кажется, и для Прасковьи  Тихоновны
сегодняшний случай не грозил серьезными неприятностями.
   Девушка захлопнула форточку, торопливо перекрестилась и, подхватив за
края длинную юбку, закружилась по комнате в веселом вальсе.  Пет,  удача
не оставила ее. И, несмотря  на  показную  суровость  и  неприступность,
комендант оказался прекрасным человеком,  и  ей,  кажется,  уже  удалось
подобрать к нему ключик. По крайней мере, Маша на это надеялась.

22.

   Весь день прошел в ожидании. У Маши все валилось из рук.  Разбирая  с
помощью Прасковьи Тихоновны чемоданы, она  больше  бегала  к  окну,  чем
раскладывала вещи по хозяйкиным сундукам и комодам. Поначалу она  хотела
оставить их в своих чемоданах,  по  Прасковья  Тихоновна  велела  ей  не
маяться без толку, а заняться делом, чтобы  быстрее  тянулось  время  до
прихода Мити.
   Они не знали, когда его приведут, но Прасковья Тихоновна сразу  после
визита Мордвинова и вопреки его предупреждению принялась готовить  обед,
которого вполне бы хватило на всех каторжан, находящихся на сей момент и
остроге.
   Антон тоже сгорал от нетерпения и, чтобы убить время,  отправился  на
улицу разметать дорожки от снега - его тут выпадало  несравнимо  больше,
чем в Чите.
   Время подходило к вечеру, а Мити все не было.
   - Пойдем-ка, Машенька, по улице пройдемся, свежим воздухом подышим, -
пригласила ее хозяйка, - а то уже сколько времени здесь, а  поселка  еще
не видела.
   - И вправду, Мария Александровна, - поддержал  ее  Антон,  -  пойдите
прогуляйтесь. Сдастся мне, что не приведут нынче Дмитрия Владимировича.
   - Не смен так говорить! - вспылила Маша. - Комендант обещал мне, и  я
не думаю, что он с первых же дней нашего знакомства решил показать  себя
отъявленным лжецом.
   -  Что-что,  но  обманывать  Константин  Сергеевич  не   приучен!   -
заступилась за Мордвинова Прасковья Тихоновна.  -  И  злопамятства  тоже
никогда не держит. Ну, а что суров  порой  бывает,  так  служба  у  него
такая. Тут пару годков назад у нас  на  руднике  случай  был  нехороший.
Вздумали трое политических бежать,  верховодил  ими  поляк,  по  фамилии
Юхиевский. Такой гордый был, заносчивый... - Женщина тяжело вздохнула  и
перекрестилась. - Поймали их на четвертый или пятый день. Как зверей,  в
клетках привезли, а в остроге  к  стене  приковали  за  шейные  кандалы.
Назавтра по приказу генерал-губернатора должны были их сначала выпороть,
а потом расстрелять. Говорят, этот Юхиевский шибко переживал, и не из-за
того, что расстреляют, а что розгами сечь будут на виду у всех, дескать,
пет страшнее позора... Ночью кандалами и удавился... Да, а к чему это  я
вспомнила? - Хозяйка глубокомысленно наморщила лоб. - Ну да! Это ж я про
коменданта рассказывала. - Она посмотрела в  окно,  за  которым  ощутимо
стемнело, и опять громко вздохнула. - Сильно он тогда  переживал,  идет,
бывало, по поселку, ну чисто сам не свой, под ноги  уставится  и  никого
вокруг не замечает.
   А недавно опять побег случился! Представления не имею, как сразу пять
человек умудрились уйти! После первого побега  всю  тайгу  в  округе  на
десять верст вырубили, спрятаться негде... Наши  казаки  на  такое  дело
крепко натасканы, а окрестным бурятам чаем и табаком  платят  за  голову
кажного беглого или деньгами - десять рублей  за  живого,  пятьдесят  за
мертвого. Нет, исчезли, словно растаяли, и следов не осталось! Не  иначе
как сговорились с кем-то из местных, более никак это  не  объяснить.  Но
далеко им не уйти, до Иркутска через версту  кордоны  наставили,  только
если в Китай подадутся... Но не думаю, что они  такие  уж  дурни,  чтобы
маньчжуру в пасть полезть. Ихние гусайды
мягко стелют, да жестко спать приходится. У них договор  с  губернатором
есть, и поэтому беглецов выдают по первому же требованию...
   - А если дальше на восток, по Амуру, к океану?
   - Ну, кто же туда пойдет? - несказанно удивилась Прасковья  Тихоновна
и даже всплеснула руками. - Тыщи верст по тайге. Я с  Захаром  Данилычем
ходила, знаю, что такое Амур.
   Русских там и в помине нету. Один гольды да маньчжуры, которым ничего
не стоит и  прибить  человека,  если  захотят  завладеть  чем-нибудь.  А
украсть для гольдов все равно что подвиг совершить.  Стянут  что-нибудь,
потом смотрят на тебя честными глазами и до одури клянутся, что  это  не
они, а их соседи сделали,  из  другого  стойбища.  И  неважно,  что  это
стойбище где-то у черта на куличках... - Прасковья Тихоновна рассмеялась
и набросила на голову тяжелую  суконную  шаль  поверх  козьего  пухового
платка и шубейки. Потом окинула придирчивым взглядом  Машу.  Похоже,  ни
муфта, ни капор ее в восторг не  привели,  а  про  шубу  она  еще  утром
выразилась откровенно: "Тяжела шибко, и полы снег метут. В таких тулупах
хорошо в карстах ездить, а  у  нас  их  сроду  не  было,  своими  ногами
придется ходить..."
   Правоту хозяйки Маша вынуждена была признать сразу  же  после  первых
шагов по узкой, протянувшейся среди высоких сугробов тропинке. Несколько
раз ее занесло в сторону, потом она запуталась в полах шубы, и  пришлось
вынуть руки из муфты и поддерживать ее с боков, отчего тут  же  замерзли
пальцы, стянутые кожаными перчатками.
   Она почти ничего не видела вокруг. Разглядеть как следует сам поселок
мешали огромные сугробы снега и наступающая темнота. Вдобавок  ко  всему
резкий хиус  бросался в лицо снегом, и,  как  ни
увертывалась Маша от порывов ветра, как ни пряталась за спиной Прасковьи
Тихоновны,  глаза  заслезились,  и  нос  она  почти   совсем   перестала
чувствовать уже с первых минут прогулки  по  свежему  воздуху,  -  такая
прогулка ей раньше даже в самом скверном сне вряд ли  бы  привиделась...
Конечно,  можно  было  попросить  хозяйку  вернуться,  но  гордость   не
позволяла, я Маша терпела изо всех сил, с ужасом осознавая,  что  морозы
продлятся не один день и неизвестно, удастся ли ей выжить до весны,  Она
оглянулась назад и не поверила своим глазам: они отошли от избы не более
чем на десяток саженей, а она уже промерзла насквозь. Как  жить  в  этом
кошмаре? Ведь она, несмотря  ни  на  что,  должна  начать  подготовку  к
побегу... После рассказа Прасковьи  Тихоновны  у  нее  появились  первые
сомнения по поводу ее предприятия, а теперь они усилились. Кажется,  все
будет не  так  легко,  как  представлялось  им  с  Зинаидой  Львовной  в
Петербурге...
   Прасковья Тихоновна внезапно остановилась, и Маша с ходу уткнулась  в
ее спину. Женщина высвободила ухо из-под шали и платка  и  прислушалась.
Девушка насторожилась и вгляделась  в  сумрак,  постепенно  затягивающий
улицу, но ничего не заметила и не услышала.
   Хозяйка повернулась к ней и заторопила:
   - Давай назад, да быстрее, быстрее!
   Маша чуть ли не  бегом  заспешила  к  дому,  да  так,  что  Прасковья
Тихоновна едва поспевала за нею.
   - Он, девонька, -  у  ворот  хозяйка  остановилась  и  схватилась  за
сердце, - ну, ты и бегать!  Загнала  совсем  старуху!  -  Она  с  трудом
перевела дух и сказала:
   - Ведут твово Митю.
   Давай, поспешай! - И Прасковья Тихоновна подтолкнула ее к крыльцу...

***

   В тепле пальцы на ногах и руках нестерпимо запыли.
   Маша принялась растирать,  дышать  на  них,  но  боль  не  отступала.
Прасковья Тихоновна,  спешно  освобождавшаяся  от  своих  многочисленных
одежек,  остановилась  на  полпути,  посмотрела  на  жиличку,  осуждающе
покачала головой и прикрикнула на Антона:
   - Что ты стоишь как истукан? Не видишь разве, что Мария Александровна
твоя мается? А ну, живо воды холодной в тазик налей!