она проживет в тайге от силы неделю, если  еще  раньше
не станет жертвой голодного лесного зверя...
   Или стоит все-таки вернуться в лагерь? Там у нее будет гораздо больше
шансов помочь Мите. Но тут в  ее  памяти  возникло  искаженное  страшной
болью лицо графа, и она вздрогнула от ужаса: неужели  он  погиб?  Что-то
наподобие жалости проникло в ее сердце, но тут  она  снова  ощутила  его
похотливые прикосновения, пальцы, раздиравшие ее  тело,  и  содрогнулась
теперь уже от омерзения: даже и речи  не  может  быть  о  возвращении  в
лагерь! И если даже граф выжил, ее обвинят в  покушении  на  убийство  и
посадят в клетку, как и Митю.
   И тогда она уже ничем не сумеет помочь своему любимому.
   Маша опустила  голову  на  колени,  и  усталость  навалилась  на  нее
непосильной тяжестью, смежила веки, притупила  бдительность.  Только  на
мгновение она позволила себе расслабиться, забыть об  опасности,  и  это
стоило ей свободы.
   За спиной беглянки едва слышно хрустнула ветка. Чьи-то  сильные  руки
подхватили ее под мышки и поволокли вниз по склону. Она вскрикнула, и  в
то же мгновение шершавая, без сомнения, мужская ладонь, отдающая конским
потом и крепким табачным запахом, зажала ей рот. Девушка  задохнулась  и
уже в который раз за эти дни потеряла сознание.

32.

   Что-то холодное и влажное обняло ее лоб, тяжелые капли скользнули  но
лицу, и Маша попыталась поймать их губами.
   В следующее мгновение мягкие и ласковые руки осторожно приподняли  ее
голову, и женский голос прошептал: "Пей, милая, пей!"
   Маша открыла глаза. Над ней склонилась не  кто  иная,  как  Прасковья
Тихоновна, и улыбалась во весь рот. Маша потрясла головой,  предполагая,
что казачка ей снится. Слишком уж нелепо было поверить,  что  она  вдруг
оказалась здесь, в сотне перст  от  Терзи,  поила  ее  водой  да  еще  и
успевала при этом что-то приговаривать.
   Но весело блестевшие хитрые глаза, полное рябое лицо, расплывшееся  в
довольной улыбке, не исчезли. Прасковья Тихоновна наклонилась еще  ниже,
отняла от Мишиных губ жестяную кружку и с облегчением вздохнула:
   - Ну, кажись, взаправду жива твоя хозяйка, Антоша!
   Из-за ее спины вынырнул Антон, небритый, в грязной  рубахе.  Он  тоже
радостно улыбался:
   - Слава бог)', Мария Александровна, а  то  мы  уже  и  не  чаяли  вас
увидеть! - Он быстро перекрестился и, склонившись к ней, прошептал:
   - Право слово, если бы не Цэденка, сроду бы вас не нашли!
   - Цэден здесь?!
   Маша приподнялась с обрывка кошмы, на которой лежала, и с  ненавистью
посмотрела на бурята. В не менее грязном, чем Антонова рубаха,  мундире,
он сидел на корточках возле небольшого костра  и  блаженно  щурился  под
лучами утреннего солнца. Но даже не это поразило Машу. Чуть в стороне за
его спиной стояла Васена в мужской одежде. Одной рукой она удерживала  в
поводу  гнедую  лошадь,  другой   -   рыжую,   без   всякого   сомнения,
принадлежащую  казачке.  Девушка  с  явной  насмешкой  оглядела  Машу  и
отвернулась.
   Маша с недоумением посмотрела на Антона, потом на Прасковью Тихоновну
и тихо, постепенно привыкая к звукам собственного голоса, спросила:
   - Как вы здесь оказались? И почему  этот  подлый  шпион  и  предатель
вместе с вами? - Она кивнула головой в сторону бурята.
   Прасковья Тихоновна осуждающе посмотрела на  нее,  поджала  губы,  но
ответить не успела. Антон ее опередил:
   - Если бы не Цэден, казаки непременно вас поймали бы.
   Это он вас первым в тайге углядел и сюда привез. Мы ведь  уже  третий
день в седле. Тогда, в Терзе, на час всего с графом разминулись.  Только
к воротам подъехали, смотрим, Лукерья будто пьяная вокруг  избы  бродит,
мы уж ее и так и этак расспрашивали, ничего не помнит, ну  точно  намять
отшибло. Но, слава богу, Васена помогла. Случайно, говорит, видела,  как
комендант с приезжим офицером вас увозили.
   А Лукерью Степка чубатый, знакомец наш давний,  по  голове  оглоушил,
когда она вас защищать бросилась, и Хватайке спину отшиб, собачин сын! -
Антон нахмурился. - Мы-то их через два часа нагнали. Но  столько  охраны
нам было не одолеть. А ночью нас нашел Цэден. Оказывается, он давно  уже
ехал по нашим следам, и если бы не встал на нашу сторону, то  и  нас  бы
уже солдаты повязали да и клетки посадили.
   Как Дмитрия Владимировича. Цэден говорит, его так по личному  приказу
Мордвинова везут. Граф вроде только к  телеге  хотел  его  приковать,  а
комендант, вишь, распорядился, словно зверя лютого...  И  поляка  убили,
знаете, Мария Александровна?
   - Знаю, - Маша перекрестилась, - царствие ему небесное! Но  отольются
этим палачам все наши  слезы,  непременно  отольются!  -  Она  задумчиво
посмотрела на  слугу.  -  Выходит,  и  Мордвинов  здесь,  в  компании  с
Лобановым? - Это известие потрясло ее ничуть не  меньше,  чем  сообщение
графа о том, что Митю тоже везут в Иркутск. Оказывается, старый генерал,
которого она менее всего считала  своим  тюремщиком,  был  в  сговоре  с
государевым посланием. И  не  зря  так  ловко  все  было  обставлено.  И
никакого похищения без ведома коменданта, на что она тайно надеялась, на
самом деле не было. Прав был все-таки  Митя,  когда  предупреждал  ее  о
непревзойденной хитрости Мордвинова.
   - Мордвинов сам-то в Читу ускакал и еще не знает,  что  вы  в  лагере
учинили! - проворчала Прасковья Тихоновна и, поддерживая бережно Машу за
плечи, помогла ей сесть на кошме. Осторожно  приподняла  со  спины  край
сюртука и огорченно покачала головой. - Это что ж они с тобой  утворили,
девонька? Виданное ли дело, ни за что ни про что так спину исстегать!  -
Она оглянулась на Васену. - А ну-ка, достань пока мазь  из  мешка!  -  И
пояснила уже Маше, когда девушка исполнила ее просьбу:
   - Потерпеть придется немного,  Машенька,  пока  раны  буду  от  грязи
промывать и повязку накладывать. Иначе на лошади не удержишься, а дорога
нам дальняя предстоит.
   - Без Мити я никуда не поеду. - Маша окинула всех сердитым  взглядом.
- Я не смею вас принуждать, можете возвращаться, а  мне  дороги  нет  ни
вперед, ни назад. Дайте мне лошадь  и  ружье,  я  постараюсь  освободить
Митю.
   - Ох, горе мое горькое! - Прасковья Тихоновна уперла руки в массивные
бока и насмешливо оглядела Машу со всех сторон. -  Там  ведь  охраны  не
меньше двух дюжин вокруг твоего Мити, особливо после твоего побега.  Вон
Цэден говорит, граф вне себя от злости...
   - Так он жив?
   - А что с ним сделается? -  проворчал  Антон.  -  Рожу  вроде  сильно
подчалил, да волдыри на заднице повыскакивали, сидеть  теперь  долго  не
сможет!
   Маша вздохнула с облегчением. Что ни говори, но брать новый  грех  на
душу он совсем не хотелось.
   Она оглядела свое бравое воинство.  Двое  мужчин  и  три  женщины.  С
такими силами на штурм не пойдешь. Надо придумать что-нибудь умнее. Маша
нахмурилась, после всех пережитых потрясений ни одной путной мысли,  как
назло, в голову не приходило.
   Цэден тем временем поднялся на ноги и подошел к Маше:
   - Мне пора возвращаться, Мария Александровна!  Того  гляди  хватятся,
начнут не только вас искать, но и меня.
   - Зачем вы спасли меня, ротмистр? - спросила Маша. - Вы ведь  присягу
Государю давали. Или это какой-то очередной трюк графа Лобанова?
   - Вы вправе не доверять мне, Мария Александровна. - Бурят потер лоб и
сморщился. - Да, я - жалкий шпион, как вы успели заметить, и  уже  более
десяти лет верой и правдой служу Государю. Но есть такие законы и обычаи
моего народа, которые я впитал с молоком матери и  через  которые  не  в
силах переступить. - Цэден склонился  над  Машей  и  вдруг  вынул  из-за
пазухи перья орла - подарок тайши - и протянул девушке. - Не мог я их  в
избе оставить, захватил с собой.
   Мой народ верит, что белоголовый беркут, а это  его  перья,  понимает
человеческую  речь  и  может  отомстить,  если   с   ним   непочтительно
обращаются. Возьмите их, Мария Александровна, и добрые духи моего народа
будут всегда вас охранять.
   Перья нашей священной птицы могут  остановить  даже  гром  и  молнии,
когда Небо или Солнце сердятся, не говоря уже  о  других  несчастьях.  Я
ведь, Мария Александровна, тоже из  рода  орла,  той  самой  "солнечной"
птицы, что одарила людей огнем, отняв его у Солнца. Тайши Толгой  -  мой
брат по матери, но меня с детских лет отдали  на  воспитание  в  русский
монастырь, поэтому мы давно уже не виделись. Теперь он  -  глава  нашего
рода, правит отцовским улусом, и я подчиняюсь его приказу.
   - Эти перья и есть его приказ, ротмистр?
   Цэден лишь молча улыбнулся и поклонился ей. Антон подвел к нему коня,
и бурят вскочил в седло.
   - Так вы все-таки возвращаетесь? - Маша с помощью Прасковьи Тихоновны
поднялась на ноги, подошла к Цэдену и посмотрела на него снизу вверх.  -
А если Лобанов узнает, что вы спасли меня?
   - Вряд ли, - усмехнулся "амур", - Мордвинов мне доверяет, как  самому
себе. - Он перестал улыбаться и, нахмурившись, сказал:
   - На моей совести, Мария Александровна, много  грехов,  и,  возможно,
спасение вас и вашего супруга зачтется мне  господом  богом  и  позволит
искупить хотя бы часть моей вины.
   - Так вы возвращаетесь, чтобы спасти Митю?  -  Маша  прижала  руки  к
груди, чтобы унять сердцебиение. - Но это невозможно! Там такая охрана!
   Цэден хитро прищурился:
   - Не извольте беспокоиться, княгиня! Ротмистр Гурджиев слов на  ветер
не бросает! Вам останется лишь поджидать нас в версте от  лагеря.  Антон
знает это место. - Он наклонился к ней и прошептал:
   - Ради бога, только не спешите!
   Своей поспешностью вы чуть не погубили и себя, и вашего мужа! Ведь  я
мог освободить вас обоих  сегодняшней  ночью,  если  бы  вы  согласились
выслушать меня, вместо того чтобы драться.
   Маша отчаянно покраснела. А ротмистр усмехнулся, лихо  откозырял  ей,
но она ухватила его за стремя и подала орлиные перья:
   - Возьмите, Цэден, пусть ваши духи на этот раз охраняют вас  и  моего
Митю. - Она отступила на шаг от лошади и поклонилась буряту  в  пояс.  -
Великое вам спасибо за все! И храни вас  господь  каждый  час  и  всякую
минуту!
   Бурят прижал руку к сердцу, слегка  склонил  голову  в  ответ  на  ее
слова, потом вновь поднес  руку  к  козырьку,  оглушительно  свистнул  и
пришпорил коня, пустив его с места в карьер.
   Прасковья Тихоновна перекрестилась:
   - Боже, щедрый и милосердный, помоги ему, не оставь  его  в  делах  и
помыслах благочестивых!
   Маша продолжала молча стоять посреди  поляны,  все  еще  не  в  силах
отвести взгляд от таежной чащи, в которой скрылся Цэден.
   - Пойдем, Машенька, пойдем, дорогая! - Прасковья Тихоновна обняла  ее
за плечи. - Туг у нас балаган поблизости. Сейчас я тебе  спинку  и  ноги
подлечу, в чистое переоденешься...
   - А вы почему нам помогаете, Прасковья Тихоновна?
   В поселке вас наверняка уже хватились. Искать будут...
   - А мы с Васеной уже обо всем договорились.  Скажем,  что  у  дальних
озер рыбачили, когда все случилось. А куда вы с Антоном  делись,  ведать
не ведаем! - Казачка тяжело вздохнула. - А что помогаю, так от  дурости,
наверное. Нет чтобы на печи сидеть, пятки  да  бока  греть,  вздумалось,
видишь ли, опять и сражение встревать. Но что тут поделаешь, кто вам еще
поможет? - Она широким крестом перекрестила Машу, склонилась к ее уху  и
прошептала:
   - Я ведь, девонька, с самого начала твои планы разгадала,  и  если  б
захотела, давно бы Мордвинову донесла. Он ведь меня беспрестанно  о  вас
пытал, а я, бывалочи, дура дурой прикинусь и знай себе твержу:
   "Не знаю, батюшка, не ведаю! Ничего подозрительного  не  замечаю!"  -
Прасковья Тихоновна улыбнулась и опять перекрестилась. - Ох,  грехи  мои
тяжкие! Не пустят меня в рай, точно уже не пустят!
   Маша обняла ее, поцеловала в щеку и неожиданно для себя расплакалась:
   - Вы верите, что Цэден поможет нам освободить Митю?
   - Верю не верю, что толку языком болтать. Сам вызвался, никто его  за
хвост не тянул! - Казачка задумчиво посмотрела на Машу. - Теперь  только
ждать остается до завтрашнего утра. Граф велел  с  места  не  трогаться,
пока вас не поймают.
   Так что весь день, не иначе, по лесу  рыскать  будут,  а  нам  начеку
придется быть. Хотя Васена свое дело понимает, в такие  дебри  заставила
забраться, что не знаю, как сами выходить отсюда  будем!  -  Она  тяжело
вздохнула. - Лишь бы Цэденка казаков с собой не привел, шпион ведь он  и
есть шпион, и ничего тут не поделаешь. - Она привлекла к себе девушку  и
ласково посмотрела ей в глаза. - Молись, чтобы господь помог нам!
   Весь день с колен не вставай. Авось, повернется  он  к  вам  с  Митей
лицом, позволит встретиться, а все остальное и так сладится.

***

   Ночью Маша спала не  более  двух  часов  и,  только-только  забрезжил
рассвет, была уже на ногах. Следом поднялся Антон, разжег костер,  возле
которого тут  же  засуетилась  Прасковья  Тихоновна,  готовя  немудреный
завтрак, состоящий из чая с медом и лепешек с холодным мясом.
   Пока Антон и Васена седлали лошадей. Маша переоделась в такие же, как
у Васены (и до этого принадлежащие ей), мужской костюм и  мягкие  оленьи
сапоги без каблуков с подошвой из конской кожи. Мазь Прасковьи Тихоновны
хорошо помогла ей. Раны на спине под повязкой уже не болели при  ходьбе,
а лишь слегка саднили. Ногам тоже стало легче. В мягких пуховых носках и
почти невесомых сапогах Маша совсем не чувствовала боли и даже несколько
раз пробежалась взад-вперед  по  поляне,  чтобы  проверить,  как  хорошо
теперь слушаются ее ноги и все тело.
   Перед сном Прасковья Тихоновна напоила Машу отваром из трав, капнув в
него несколько капель  настойки  из  какого-то  корня,  обладающего,  по
словам казачки, поистине чудодейственной силой и ценимого  китайцами  на
вес золота.
   И теперь она ощущала себя вновь народившейся на свет, возможно, еще и
потому, что надеялась на скорую встречу с Митей.
   До лагеря было более пяти верст, и, чтобы успеть к назначенному часу,
выехали сразу же после завтрака. Никаких дорог в такой чащобе и в помине
не было, даже звериных троп.
   Видно, и таежный зверь  не  слишком  жаловал  эти  места  -  угрюмые,
неприветливые, по-кладбищенски тихие...
   Иногда Антон, но чаще все-таки  Васена  спешивались  и  шли  первыми,
стараясь найти более-менее удобный путь  среди  нагромождения  камней  и
валежника. Хмурые ели и  пихты  заслоняли  небо.  Под  сводами  все  еще
спящего леса было сумеречно  и  холодно,  Пахло  сырым  мхом,  плесенью,
гнилым деревом...
   Передвигались молча. Маша  в  какой-то  момент  решилась  спросить  о
чем-то Прасковью Тихоновну, но Васена так зыркнула на нее  глазами,  что
она тут же прикусила язык и не пыталась больше начать разговор. Антон  и
охотница ехали рядом, иногда, остановившись, съезжались вплотную, нога к
ноге, и, попеременно прижимаясь  губами  к  уху  друг  друга,  о  чем-то
переговаривались.  После  этого   Васена   уезжала   вперед,   а   Антон
поворачивался к женщинам и делал рукой знак остановиться и подождать  ее
возвращения.
   Маша понимала, что Васена ищет лучшую дорогу или  проверяет,  нет  ли
какой опасности поблизости. Перед  отъездом  она  велела  всем  положить
ружья перед собой на седло и приготовиться к  любым  неожиданностям.  Из
этого Маша поняла, что она тоже не  доверяет  Цэдену  и  боится  засады,
которую очень легко устроить и этаких дебрях.
   Накануне вечером Антон настоял,  чтобы  Маша  и  Прасковья  Тихоновна
спали в балагане, а он и Васена устроились голова к голове у  костра,  и
долго женщины слышали их шепоток. И Маше показалось, что  Васена  чем-то
расстроена.
   Она  попыталась  выведать  у  Прасковьи  Тихоновны  причины   плохого
настроения охотницы, та долго отнекивалась, мол, ничего не знает, потом,
поворочавшись с боку на бок, проворчала:
   - Знамо дело, с чего ей веселиться! Антон  намедни  объявил  ей,  что
уйдет с вами на Амур, если получится, конечно, вас освободить. Васька  -
девка гордая, а тут словно  с  ума  сошла,  меня  даже  не  постыдилась,
расплакалась, просила его остаться. Только  что  в  ногах  не  валялась,
молила Антошу, а он тоже с лица  спал,  побелел  весь,  но  сказал,  как
отрезал: "Я слово старому князю дал,  что  ни  по  какому  случаю  Марию
Александровну не оставлю! И если не смогу их с  Дмитрием  Владимировичем
освободить, сам коменданту сдамся и пойду за ними  вслед  в  острог!"  -
Прасковья Тихоновна тяжело вздохнула, почесала голову. -  Вот  и  злится
Васька, волком на всех глядит,  а  на  тебя,  Машенька,  в  особенности.
Думаю, у них с Антоном дела далеко зашли.  Тяжело  ей  будет  одной.  Ни
девка, ни баба, ни мужняя жена. Хорошо, если еще не понесла от  него,  а
то совсем худо придется. Конечно, я ее не оставлю, но без родных в нашей
глухомани, да еще с дитем на  руках,  небо-то  с  овчинку  покажется.  -
Казачка перевернулась на спину, зевнула во весь рот и перекрестилась.  -
0-хо-хо! Грехи наши  тяжкие.  Знать  бы,  где  споткнешься,  соломки  бы
заранее подостлал!..
   - А почему бы ей не уйти с нами? Ведь Васену ничто в Терзе не держит?
- поинтересовалась Маша.
   - Вот возьми и предложи ей. Она тайгу как свои  пять  пальцев  знает.
Никаких проводников не надо будет. Выведет к Амуру лучше мужика  какого.
Да и не зря она меня вчера пытала, как  к  Чертову  ущелью  выйти.  Туда
тайная тропа раньше была. В прежние  времена  хунхузы  по  ней  в  Китай
уходили, потому и прозвали ее "Слезы хунхуза". Шибко трудная да опасная,
наплачешься, пока пройдешь.
   - А для чего ей нужно Чертово ущелье?
   - А  через  него  самый  короткий  путь  к  Амуру.  За  неделю  можно
добраться, а вкруговую все две уйдет, а то и больше.
   - А вы ходили через это ущелье?
   - Что тут скрывать, ходила, - вздохнула Прасковья  Тихоновна,  -  еще
при Захаре, но это лет пятнадцать назад было, а то и двадцать. Подзабыла
уже кой-чего... Надо будет в  сундуке  посмотреть.  Помнится,  у  Захара
Данилыча старинная китайская карта была. Маньчжур один подарил. Так  там
и тропа эта вроде была отмечена, и путь из ущелья. Но через горы  так  и
так придется идти. Непростое это дело,  Машенька.  Аргунь  там  в  узкой
трубе бежит. Мой Захар говорил, бывало, кто те пороги пройдет, две жизни
проживет. Я сама видела бревна, что ниже порогов  на  отмелях  валяются.
Топором так их не ошкуришь, как вода и камин... Кору, что чулок с  ноги,
снимают. Ни сучка, ни веточки не остается...
   - Вот поэтому нам и понадобится  Васена,  чтобы  помочь  благополучно
выйти к Амуру, и как можно скорее, - задумчиво произнесла Маша. - Но как
ее уговорить, Прасковья Тихоновна?
   - Этого уж я не знаю. Девка-то хозяйством обросла.  Дом  -  справный,
скота - полный хлев. Всю жизнь она в нищете жила, только-только на  ноги
встала, и вдруг все бросить?
   А если что у вас не получится? Куда ей после деваться?
   Маша сжала руки в кулаки и с расстановкой прошептала:
   - У нас все получится, Прасковья Тихоновна!  У  нас  обязательно  все
получится!
   - Ну, смотри! - так же шепотом ответила казачка. - Попробуй, поговори
с ней или Антону доверь. Он-то уж точно подход найдет, особливо ночью. -
Она  хихикнула  и  приподняла  голову.  -  Вон,  смотри!  Кажись,   ушли
договариваться!
   Маша посмотрела в сторону костра и  усмехнулась  вслед  за  казачкой.
Антон и Васена исчезли.
   Она  осторожно  прилегла  на  войлок,  устилающий  дно  балагана,   и
вздохнула. Более всего на свете ей захотелось прижаться сейчас к Митиной
груди, ощутить его дыхание на своих губах... Как покойно и  мирно  стало
бы на душе, а уж счастлива она была бы и вовсе безмерно!
   Сердце ее болезненно сжалось.  Каково  ему  сейчас  в  открытой  всем
ветрам и дождям клетке. Вряд ли Мордвинов расщедрился  и  позволил  Мите
пользоваться одеялом. Голый деревянный пол, низкий потолок...
   Маша представила, какие  мучения  испытывает  сейчас  ее  любимый,  и
стиснула зубы, только бы не заплакать, не закричать в голос от отчаяния.
Уже четвертые сутки проводит он в цепях, в т