уже морда волка целиком просунулась в сарай. Весь вытянувшись, он протолкнул вперед лапы, грудь, а дальше уже легко, по-змеиному вполз внутрь и на мгновение позволил Людмиле прижаться к себе головой. Женщина сидела в углу сарая со странно завернутыми назад руками, и видно было, что каждое движение давалось ей с трудом. На виске ее запеклась кровь, лоб украшала приличная ссадина, но она весело улыбалась благодарно шептала:
     - Молодчина, Темуджин, молодчина! И как только ты меня нашел?
     Волк нетерпеливо толкнул ее головой, словно приглашая следовать за собой. В воздухе висела ужасающая пыль, и для обретения свободы требовалось немало труда: ведь Людмила была гораздо крупнее волка, а проход едва-едва пропустил ее серого приятеля.
     Вдруг волк потянул носом и припал к щели: чернобородый проснулся и шел от крыльца к сараю, выставив перед собой обрез.
     Темуджин отпрыгнул в угол на старые ульи и, поджав ноги, прицелился сверху на дверь. Пыль делала его невидимым, шкура неузнаваемо посерела.
     - Эй ты, сука ментовская, - тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес чернобородый, - выползай! Игорь Ярославич говорить с тобой хочет.
     Людмила успела заметить в приоткрытую дверь, что на крыльце появился Надымов с черным кожаным портфелем в руках.
     Самонадеянность подвела бандита. В последний раз он видел Людмилу полумертвой, избитой и слабой. И не ожидал увидеть ее другой, да еще не одну, а в компании с чудовищем в насквозь пропыленной шубе. Выругавшись, он шагнул через порог. И тогда произошло невероятное!
     Темуджин понял, что терять ему нечего. С решимостью отчаяния он бросился сверху на приоткрытую дверь, охваченный одним желанием - ухватить зубами голую и круглую голову врага, который несет в своих руках смерть. Удар гибкого, подвижного тела отбросил бандита в сторону. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперед руку с обрезом, и жадная пасть успела рвануть мягкую плоть так, как это умеют делать только волки: от клацнувших зубов остается не прикус, а рваная рана, которая потом очень трудно заживает.
     Страшный, дикий крик огласил поляну. Боль, а сильнее того испуг буквально сразили чернобородого. Он так и не понял, кто же все-таки напал на него. Единственно - догадался, что не человек, а зверь! Но откуда он взялся? Не оборотень же, в самом деле! Мгновенно сразившая его мысль о чем-то сверхъестественном была так страшна, что он в два прыжка очутился за дверью сарая и только у крыльца дома догадался зажать рану, чтобы унять обильно хлынувшую кровь.
     Бледный Надымов смотрел на него, так до конца не поняв, что же случилось. А потом опомнился, подхватил брошенный Аликом обрез, ринулся со всех ног в сарай, но там никого не было - только пыль, еще больше взбудораженная схваткой, медленно кружилась в воздухе и оседала на стены и пол убогого строения, в котором хранились отжившие свое ульи и разный необходимый в работе пасечника инвентарь.
     - Что за черт! - Выставив перед собой винтовку, Надымов заглянул в сарай. Пусто. Заметил свежий подкоп. Потом вошел. Никаких следов Людмилы - ни костей, ни крови, ни обрывков одежды. Он все еще думал, что волки пришли на запах крови.
     Но он был опытным охотником и понимал, что даже самая отчаянная волчья стая не осмелится приблизиться к жилью человека днем, тем более в такое благодатное время, когда корму в тайге хватает на всех с избытком.
     Но вещественное доказательство нападения - чернобородый Алик корчился у крыльца, прижимая к себе изуродованную руку. Надымов выругался, хлопнул сердито дверью, вернулся к крыльцу, бросил обрез на траву и, присев на нижнюю ступеньку, закурил.
     Наконец Алик застонал и открыл глаза. Похоже, он на минуту-другую потерял сознание, но боль вновь вернула его к действительности'.
     Надымов обвел его угрюмым взглядом, сплюнул сквозь зубы на ярко-желтые ноготки, росшие около крыльца, и спросил:
     - Так, говоришь, волк напал на тебя?
     - Не волк, а чистый оборотень! - чуть не захныкал от жалости к себе его напарник.
     Надымов недоверчиво покачал головой и ухмыльнулся:
     - Ну и мастер ты заливать! Что этому волку нужно было в сарае среди бела дня? Да и потом, куда Людмила подевалась? Не уволок же он ее на самом деле?
     Алик протянул ему руку:
     - Я что, сам себя укусил? Смотри, чисто волчара рванул! А вдруг бешеный какой? Загнусь ведь...
     Рука вроде бы убедила Надымова. Укус волка ни с чьим другим не спутаешь. Но тут же, пряча внезапно возникший в глазах злобный огонек, он спросил:
     - Медовуха у деда знатная. Признайся, кружки три тяпнул, пока на крыльце прохлаждался?
     Алик яростно задышал на Игоря Ярославовича, божился, что трезв, как праведник на четвертой неделе поста, но без успеха. По собственному опыту Надымов знал, что после определенной дозы спиртного непременно начинает мерещиться всякая чертовщина. Скорее всего, Людка хватанула его незадачливого приятеля какой-нибудь железякой, которые в избытке валяются в сараюшке. Но как ей удалось освободиться? Заскорузлая просмоленная веревка прочнее проволоки охватывала ее запястья, оставшийся конец он натуго притянул к брючному ремню, так что она даже пальцем шевельнуть была не в состоянии.
     Надымов нахмурился. Действительно, чертовщина какая-то получается. И вдруг вспомнил. Как наяву появилась перед ним картина двухлетней, а то и трехлетней давности... Тогда он встретил Людмилу в тайге, километрах в пяти от Вознесенского.
     Уступая машине дорогу, девушка отошла на обочину, и вдруг непонятно откуда рядом с ней вырос небольшой еще волчонок, яростно оскалил зубы.
     Когда Надымов, открыв дверцу, пригласил ее доехать с ним до села, звереныш, сердито рыча, бросился передними лапами на подножку джипа и, возможно, цапнул бы за ботинок, если бы Надымов вовремя не убрал ногу в салон.
     Да-а, дела! Игорь Ярославович озадаченно покачал головой. Неужели на самом деле волк? Как же его звали? Кажется, Темуджин? Надымов вновь нахмурился. Тогда, три года назад, он был по-настоящему увлечен этой женщиной. Бесился, ревновал, а она словно не замечала его ухаживаний и не давала спуску даже за малейшее нарушение правил охоты или закона о заповедниках.
     А потом произошла та неожиданная встреча на глухой таежной дороге, когда Алексей Ручейников узнал его машину и приказал остановиться, Чтобы проверить документы и произвести досмотр багажника. Но разве мог Надымов подвести тех, кто сидел за его спиной на заднем сиденье? Слишком важные и известные в республике люди находились там, и им совсем не улыбалось "засветиться" на браконьерстве накануне выборов. Поэтому он не заглушил мотор. Стоило Ручейникову открыть дверцу джипа, резко рванул автомобиль с места. Егерь успел отскочить в сторону, бросился к своей "Ниве", но сквозь ветровое стекло прямо в лицо ему ударил выстрел. Игорь Ярославович до сих пор не знал, кто из его облеченных властью приятелей решил избавиться таким образом от ненужного свидетеля. Ему было приказано молчать и навсегда забыть об этом происшествии. Но именно Надымова заставили оттащить труп в кусты. У него даже не было времени забросать его камнями. Высокопоставленные чиновники явно спешили покинуть место преступления и в выражениях не стеснялись.
     С тех пор Надымов стал еще больше опасаться Людмилу. Боялся, что она все прочитает в его глазах. А со временем почти возненавидел ее. Услышав от кого-то, что с Барсуковым у нее нечто вроде романа, хотя и не очень поверил, но сердце мучительно заныло, словно ушло от него что-то безвозвратно, навсегда.
     Потом эта эпопея со Светкой... Поначалу он затеял ее с тайным желанием досадить Людмиле, но после понял, что девочка помогает ему забыться, уйти от проблем в другой мир, где нет лжи, предательства, смерти, наконец. Только и этот мир оказался обманчивым, созданным всего лишь его воображением.
     - Темуджин! - проговорил он вслух и повторил уже более уверенно:
     - Конечно же Темуджин!
     Он поднялся на ноги, подошел вразвалку к Банзаю, приставил обрез к уху старика и кивнул в сторону сарая:
     - Видел?
     - Видел, - Банзай едва шевелил разбитыми губами, - как еще голову не оторвал стервецу.
     Надымов опустился на корточки и притянул старика к себе за ворот рубахи:
     - Людкин волк его рванул?
     Банзай пожал плечами:
     - Откель я знаю... На нем же не написано.
     - Брешешь, сивый мерин! - Надымов оттолкнул его от себя. - Людкин волчара... Темуджин. - Он коротко выругался и сплюнул на траву. Потом посмотрел на Алика. - Вставай, хватит сопли пускать! Пошли Людку ловить. Далеко ей все равно не уйти! А против волка, - он ухмыльнулся, - у нас кое-что поострее клыков найдется!

Глава 33

     Дорога опять пошла в гору. Денис скользнул взглядом по высоким елям, подступившим вплотную к дорожному полотну, потом по деревянному мосту через очередную горную речушку и непроизвольно нажал на тормоз. Внизу среди листьев борщевика и аконита то появлялась, то исчезала голова человека. Он, несомненно, выбирался к дороге. Но не появление незнакомого человека в глухомани встревожило Барсукова. Человек шел как пьяный. Без особой нужды хватался на кусты, падал и, опершись ладонями о землю, стоял некоторое время на коленях, словно не решался опять подняться на ноги.
     Человек вряд ли заметил машину, иначе, Денис был в этом уверен, принялся бы кричать и махать руками, потому что явно нуждался в помощи.
     Подполковник подал машину назад, к обочине, и, прихватив бинокль, вышел наружу. Человек тем временем скрылся за нагромождением валунов. Денис прилег за высокой насыпью и навел бинокль на камни. Через мгновение над ними показалась голова. Барсуков, чуть не выронив от неожиданности бинокль, выругался. Линзы в несколько раз увеличили и почти вплотную приблизили хорошо знакомое лицо - Федора Яковлевича Дергунова, истинную фамилию которого в Вознесенском давным-давно забыли, именуя его кличкой Банзай, которую дед заработал, участвуя в разгроме Квантунской армии.
     Старик с трудом взобрался на камни. Похоже, ему крепко досталось. Голову Банзая охватывала грязная тряпица с проступавшими сквозь нее бурыми пятнами, под глазом отсвечивал внушительный "фонарь".
     По тому, как он морщился, то и дело хватаясь за плечо, Денис понял, что Банзай идет из последних сил.
     - Федор Яковлевич! - Денис вскочил на ноги и, сложив ладони трубочкой, прокричал:
     - Оставайтесь на месте! Я сейчас спущусь к вам!
     Дед что-то ответил, но рев водного потока заглушил слова. Денис, махнув рукой - дескать, ничего не слышно, - стал спускаться навстречу.
     Банзай опять прокричал что-то уже более сердитое, потом вытянул из-за плеча ружье и потряс им в воздухе. Денис остановился на мгновение, размышляя, стоит ли вытаскивать из кобуры пистолет, но потом раздумал. До деда оставалось около сотни метров, и, даже если его преследуют - неизвестно кто и неизвестно почему, - нужна секунда, не более, чтобы извлечь "Макаров".
     Банзай уже не шел, а почти полз навстречу милиционеру и, когда тот приблизился, упал на камни и заплакал:
     - Денис Максимыч! Видно, есть все-таки Бог на свете!

***

     Все тело сводило судорогой, ноги затекли, а руки она перестала ощущать с того самого момента, когда Надымов завел их назад и пристегнул наручники к дереву, росшему возле палатки. Людмила оказалась прижатой спиной к стволу и только по сыпавшимся сверху иголкам поняла, что сидит под елью.
     Браслеты наручников врезались в кожу, обломок сучка впился в спину, но не это было самое страшное. Людмила не могла даже пошевелиться, чтобы отогнать с лица мух, облепивших ссадину на лице и липкую от крови повязку на лбу.
     Солнце немилосердно припекало, и она молила Бога, чтобы послал хоть мало-мальский ветерок, который разогнал бы обнаглевших кровопийцев и немного смягчил жажду. А она с каждой минутой становилась все сильнее еще и потому, что в метре от намертво прикованной к дереву пленницы протекал ручей. Солнечные блики играли в водных струях, отражались на траве и даже на ее брюках и ботинках, вода манила к себе, притягивала тихим шепотом струй и плеском в бочажках, над которыми кружили бабочки и первые стрекозы.
     Тугая вязкая слюна заполнила рот, спазм сжал горло, и Людмила мучительно закашлялась, чувствуя, что сейчас умрет, если не сделает хотя бы глоток: со вчерашнего вечера у нее не было ни капли воды во рту...
     ...А поначалу ей повезло. С трудом, но преодолела лаз, прорытый Темуджином под стенкой сарая. Потом дела пошли хуже. Бежать по тайге на подгибающихся от слабости ногах еще куда ни шло. Но если к тому же руки связаны за спиной, в голове гудит от недавнего удара прикладом, то каждый шаг дается с трудом. Она намеренно шла без тропы, затрудняя возможный поиск, хотя и была уверена, что Надымов нагонит ее, рано или поздно, но все равно нагонит. Продолжала идти, скользить, падать, с трудом подниматься на ноги и совсем чуть-чуть надеялась, что удача не отвернется от нее и, возможно, все-таки удастся выйти к дороге. Хотя даже это маленькое счастье еще не сулило избавления. Машины ходили по тракту редко, и Надымов со своим чернобородым приятелем могли схватить се почти на самом финише долгого и трудного пути к спасению...
     Но противник настиг все-таки неожиданно и пришел не с той стороны, откуда она его ожидала. Видно, успели сбегать до дороги и вернуться назад, пока она пыталась запутать следы.
     Первым преследователей почувствовал Темуджин, вытянул вперед голову, закрутил носом, а потом вдруг сиганул в кусты и мгновенно скрылся из поля зрения. Против оружия волчьи зубы бессильны, и Людмиле осталось только надеяться, что он не ушел, а продолжает наблюдать за происходящим из какого-нибудь укрытия.
     Надымов был в ярости, Алик злобно матерился.
     Людмила уже приготовилась к тому, что если ее и не забьют ногами до смерти, то непременно пристрелят из автомата, который висел у Игоря Ярославовича на груди.
     Но, видно, не входило в планы господина Надымова слишком быстро отправлять ее в мир иной. Он всего лишь ухватил ее за ворот куртки рывком поставил на ноги и прошептал в бешенстве.
     - Сука! Не хватало мне за гобой по лесу бегать! - Толкнул в спину - иди, мол, по тропе - и пригрозил:
     - Пристрелю на месте, если вздумаешь в сторону отскочить:
     Какое там отскочить! Ей еле-еле хватало сил. чтобы переставлять ноги. Несколько раз они ее подводили, и Людмила опускалась прямо на тропу или на камни. Полное безразличие овладело ею. Она прекрасно понимала, что жалостью или уговорами Надымова не проймешь, а только еще более озлобишь, поэтому старалась молчать и даже стоном не выдать своего отчаяния: из тайги ей на этот раз не выйти. И вряд ли кто узнает, что с нею случилось Она была уверена, что и Банзая уже нет в живых.
     Сквозь щели в стене ей удалось разглядеть, как безвольно болтались руки деда, когда Алик тащил его тело по земле. Перед этим она слышала сдавленные крики Банзая и глухие удары. Бандиты избивали деда за то, что он не дал им расправиться с Людмилой и буквально в последний момент отвел дуло обреза от ее головы. За что и сам заработал сильнейший удар прикладом по спине.
     Узнала она это из разговоров Надымова с чернобородым сообщником, когда пришла в себя и поняла, что лежит в сарае со связанными за спиной руками, на земляном полу, среди птичьего помета.
     Сарай в прошлом году служил деду курятником.
     Против ее ожиданий, бандиты на пасеку не вернулись, и пошли в сторону крутого и опасною перевала Колдун, на котором до июля лежит снег, и только самые отъявленные смельчаки из заезжих туристов пытаются форсировать его. Но сейчас, в конце мая, он был по-особому опасен, и Людмила вздохнула с облегчением, когда поняла, что се мучители в гору все-таки не пойдут. Их путь лежал к одному из самых труднодоступных участков заповедника. Она с тоской подумала, что здесь-то ее искать уж точно не будут. Слишком далеко от этого Богом забытого места лежал заявленный ею маршрут, который так и не удалось пройти до конца.
     Кашель продолжал душить ее, она задыхалась.
     Наконец Надымов показался из палатки. Похоже, он основательно приложился к бутылке, потому что еле держался н? ногах. Покачиваясь и беспрестанно вытирая рот тыльной стороной ладони, он подошел к Людмиле и, заложив руки в карманы брюк, принялся медленно раскачиваться. С пятки на носок, с пятки на носок... Потом столь же медленно опустился на корточки, вытащил из нагрудного кармана куртки носовой платок и тщательно протер ей лицо.
     - Пить хочешь? - Он поднес платок к собственной щеке, взглянул на него и, - сморщившись, отшвырнул в сторону. Потом склонился еще ниже, заглянул в глаза и произнес уже утвердительно:
     - Пить хочешь! Только знаю тебя: помирать будешь, а не признаешься! Хоть лопну, но сдержу фасон! - Он хлопнул себя по колену и расхохотался. - Ох и упрямая ты девка, Людка Ручейникова! Или уже не девка? - Он ухватил ее за подбородок и развернул к себе лицом. - Не крути мордой! С кем бабой стала? С женихом своим задрипанным или все-таки мент трахнул?
     - Сволочь! - прошептала Людмила. - Какое твое собачье дело, кто меня трахнул? Главное, что не ты!
     - Опять лаешься? - Надымов потянулся за ее спину и отстегнул наручники, но руки не развязал. - Пей, пока я добрый!
     Людмила продолжала сидеть на том же месте, не в силах пошевелиться, настолько занемело все тело.
     Но Надымов понял это по-своему:
     - Точно дура ты, Людка! Сдохнуть раньше времени хочешь? - Он вскочил на ноги. - Только не получится сдохнуть-то! Ты еще долго жить будешь, правда, захочешь ли, вот в чем вопрос... - Он подхватил ее под мышки и поставил на ноги.
     Но Людмила, охнув, сползла на землю.
     - О, черт! - Надымов склонился над ней. - Что, и вправду помирать надумала?
     И тогда, сжавшись, как пружина, собрав последние силы, она ударила его головой в лицо. Надымов вскрикнул, отпрянул и схватился рукой за нос.
     Из-под пальцев хлынула кровь, и он, задыхаясь, проговорил:
     - Действительно, сука ты, Людка! А ведь я тебя любил! Ох, как я тебя любил. А ты всю жизнь так: чуть что - сразу в морду. Другого, видно, не умеешь! - Он перекатился к ручью и окунулся лицом в воду, потом быстро сел, подобрал брошенный платок, намочил его и приложил к переносице. Не обращая внимания на все еще текущую из носа кровь, Надымов вернулся на прежнее место. - Что ноги поджимаешь? - произнес он насмешливо в ответ на ее попытку отползти в сторону. - Думаешь, сейчас убивать буду? Да нет, слишком это неинтересно - сразу тебя убить. Хочется мне, чтобы ты как следует помучилась, как меня мучила все эти годы. Знала ведь, что влюблен в тебя? Знала? - повысил он голос и ухватил за отвороты куртки. - Что молчишь, подстилка ментовская? Знала или нет?
     - Знала! - с трудом произнесла Людмила. Ворот, перекрученный в руках Надымова, стянул горло, и она опять задыхалась, теперь уже не от жажды. - Злишься, что не твоей подстилкой стала?
     - Слишком большая честь для тебя в моих подстилках состоять! - скривился Надымов. - Но кое-что могу тебе предложить. Например, местечко в портовом притоне в одной очень азиатской стране.
     А там, знаешь, одни только обезьяны! Желтые, узкоглазые обезьяны! Представляешь, по веткам те, что поменьше, прыгают, а в бордель те, что побольше, захаживают. И белых баб они дорого ценят!
     - Заткнись, Надымов! - произнесла Людмила устало. - Ты до этого борделя доберись сначала!
     - А что? И доберусь, да еще и заработаю на тебе энное количество долларов. Там подобный сервис очень даже хорошо оплачивается.
     - Смотри, геморрой не заработай от натуги! И губу подтяни, а то раскатал до невозможности! - Людмила окинула его насмешливым взглядом. - Ты у нас мастер деньги зарабатывать на всем, что движется и не движется.
     - Язви, язви, только это тебе и остается! - Надымов посмотрел на часы. - По моим подсчетам, где-то через час Алик вернется с лошадьми. И тогда прости, дорогая! Придется тебя на некоторое время превратить в недвижимость, чтобы не дергалась!
     Людмила промолчала. Никчемная перепалка лишил