Антон молча выполнил приказ и опять устроился у дверей, не спуская  с
них глаз. Он уже знал, что с  минуты  на  минуту  должен  появиться  его
барин.
   Маша опустила руки в тазик с холодной водой и  тут  же  почувствовала
облегчение: боль уменьшилась.  Хозяйка  тем  временем,  кряхтя,  как  от
невыносимой тяжести, опустилась рядом с девушкой на  колени,  стянула  с
нее полные снега башмаки и принялась сквозь чулки растирать холодные как
лед ноги.
   - Это что ж  такое?  -  повторяла  она  раз  за  разом  с  непомерным
удивлением, рассматривая то мокрый башмак,  то  девичью  ногу  в  тонком
чулке. - Это куда  же  ты,  милая,  собиралась,  коли  подобным  образом
вырядилась? Кто же в такой обувке по  нашим  снегам  шастает?  Ты  же  в
первый месяц себе чахотку  или  ломоту  какую  схлопочешь.  -  Прасковья
повернулась к Антону, безотрывно смотревшему на дверь, и прикрикнула  на
парня:
   - Ты чей-то как сам не свой, Антоша?
   Сейчас твой барин появится,  никуда  не  денется.  Неча  на  двери-то
пялиться, а то дырку проглядишь, всю избу мне выстудишь!  -  Она  весело
рассмеялась и велела уже более строгим голосом:
   - Полезай на печь да достань мне носки  пуховые,  оне  лучше  катанок
греют...
   И  действительно,  в  высоких  до  колена  носках,   связанных,   как
оказалось, из собачьей шерсти, йогам  было  тепло  и  уютно.  Руки  тоже
перестали болеть. Слава богу, и на этот раз все  обошлось  благополучно,
по Маша получила хороший урок: ее одежда годилась для путешествия, когда
она передвигалась  в  повозке,  вся  закутанная  в  меха,  но  оказалась
совершенно неподходящей  для  открытого  воздуха,  для  долгих  и  лютых
сибирских морозов и беспощадного пронизывающего ветра.
   Маша обняла хозяйку и поцеловала ее в щеку:
   - Спасибо, Прасковья Тихоновна, что не дали погибнуть.
   Женщина польщенно улыбнулась, обняла  девушку  за  плечи,  прижала  к
своему  мягкому  и  теплому  боку,  потом   промокнула   кончиком   косы
заслезившиеся глаза и пообещала:
   - Завтра весь твой гальдероб пересмотрим, и я  сама  решу,  что  тебе
подходит, а что пет для пашей погоды. А потом  подыщем  тебе  подходящую
одежу и обувку, чтобы...
   Она  не  договорила.  Глухо  бухнули,  открываясь,  входные  двери  с
намерзшим по краям куржаком. Поначалу в избу вбежала  большая  хозяйская
кошка. Дернув брезгливо ланками, она величаво направилась к хозяйке,  но
вдруг, не дойдя до нее, пулей мотнулась на  печную  лежанку.  Следом  за
кошкой так же важно и медлительно  преодолел  порог  пожилой  и  толстый
офицер в смушковой папахе. Не поздоровавшись, он обвел  хмурым  взглядом
комнату, двух застывших словно изваяния женщин,  парня,  смотревшего  на
него с очевидным нетерпением, не спеша прошел к  столу,  потом  повернул
голову и крикнул: "Проходи!"
   В следующую секунду весь в клубах морозного  пара  на  пороге  возник
Митя. Пригнув голову,  он  миновал  низкую  притолоку  и,  прищурившись,
исподлобья оглядел всех  находящихся  в  комнате,  затем  сделал  шаг  в
сторону, пропуская вперед солдата-конвоира.
   Солдат далеко не пошел. Взял ружье на караул и застыл рядом с Машей у
двери.
   - Проходите, Гагаринов!  -  велел  офицер  и,  повернувшись  к  Маше,
сказал:
   -  По  приказу  господина  коменданта  генерал-майора  Мордвинова  на
свидание    с    невестой    доставлен    государственный     преступник
ссыльно-каторжанип Дмитрий Гагаринов. Попрошу  нас,  барышня,  подписать
сне  обязательство.  Вашему  жениху  позволено  провести  три  часа  вне
острога, но свидание разрешается лишь в присутствии конвоира и меня, как
лично отвечающего за жизнь каждого каторжного.
   Вино пить запрещается, разговаривать только по-русски, так, чтобы был
понятен смысл беседы. Вашему жениху, сударыня, не дозволяется переходить
из комнаты в комнату, он должен  быть  всегда  на  виду.  Вы  не  смеете
передавать ему в пользование острые и режущие предметы...
   Офицер  продолжал  что-то  бубнить,  но  Маша  уже  не  слушала  его.
Машинально окунула перо  в  чернильницу,  которую  принес  Антон  из  ее
комнаты, не глядя, расписалась, а сама продолжала неотрывно смотреть  на
Митю.
   Он несколько раз переступил ногами, отчего  оттаявшие  кандалы  глухо
звякнули. Цепи, бесспорно,  были  малы  ему,  и  Митя  слегка  горбился,
поддерживая их за сыромятный ремешок. На нем был тот  же,  что  и  днем,
полушубок и растоптанная донельзя обувь. Под опорками, другого  слова  и
не подберешь для названия того, что было на Митиных йогах,  уже  натекла
порядочная лужа от растаявшего снега, по Митя не сделал  и  шага,  чтобы
перейти на сухое место, и продолжал стоять без движения, опустив  голову
в пол, и только пальцы, нервно теребившие сыромятную  полоску,  выдавали
его волнение. Но какое чувство обуревало его - радость  от  встречи  или
гнев на ее неожиданный приезд - это предстояло узнать позже...
   Офицер собрал бумаги, посмотрел на часы  и,  расправив  с  превеликой
важностью усы, бросил на Прасковью Тихоновну многозначительный взгляд.
   Хозяйка засуетилась, метнулась к  высокому  резному  буфету,  достала
большую бутыль темного стекла и налила  в  кружку  мутноватой  жидкости,
потом нанизала на вилку толстый ломоть сала, положила его на кусок хлеба
и передала с поклоном офицеру:
   - Примите чуток, Сидор Никифорович, за свое и наше здоровье!
   - Премного благодарны, Прасковья  Тихоновна!  -  Офицер  с  привычной
ловкостью опорожнил кружку, крякнув, поднес к носу кусок сала и  отложил
его в сторону.  -  Пост  ноне,  а  ты  меня  скоромной  нищей  смущаешь,
Прасковья! Грех тебе! - Он покрутил в руках папаху, посмотрел сначала на
Машу, йотом на Митю и неожиданно сказал:
   - У меня тут дела поблизости. Если вы, сударыня, дадите слово, что не
нарушите данного мне обещания, то я вас оставлю на некоторое время. - Он
повернул голову в сторону Прасковьи Тихоновны. - Евдоким покуда в сенцах
посидит, только покорми его хорошенько да тулуп какой дай, а то задубеет
еще!
   - Да у меня сенцы-то не  шибко  холодные,  -  обиделась  хозяйка,  но
офицер, не обратив на ее слова никакого внимания, открыл дверь  и  вышел
наружу, велев солдату следовать за ним.
   Прасковья Тихоновна плеснула в кружку  немного  жидкости  из  бутыли,
положила  в  фаянсовую  тарелку  огурцов,  отварной  картошки,   политой
конопляным маслом, и, подумав  мгновение,  добавила  несколько  ломтиков
сала и копченого мяса, потом  обвела  всех  веселым  взглядом  и  озорно
подмигнула: "Пост постом, а без сала упас быстро загнешься!"
   Антон отнес ужин солдату-конвоиру и быстро  вернулся  назад.  Маша  и
Митя   по-прежнему   молча   стояли   друг   против    друга.    Хозяйка
многозначительно кивнула парню. Антон подошел к своему барину, обнял его
за плечи:
   - Пройдемте, барин, в другую комнату, я вас  переодену,  побрею...  А
потом и ужинать сядем.
   Митя поднял голову и неожиданно улыбнулся:
   - Неужто и вода теплая будет?
   - И вода теплая, и мыло французское,  и  даже  одеколон...  -  Антон,
придерживая бывшего своего хозяина одной рукой за  плечо,  второй  рукой
перехватил ремешок от его цепей, и Митя  сразу  выпрямился,  вздохнул  с
облегчением и, так и не взглянув на Машу, прошел вслед за  своим  бывшим
слугой в соседнюю комнату.
   Прасковья Тихоновна проводила их внимательным взглядом и  повернулась
к Маше:
   - Жених-то у тебя красавцем был, даже в этой одежде видно, что не  из
последних. Но растерялся, когда тебя увидел, как нить  дать  растерялся!
Или не ожидал, что приедешь?
   Маша болезненно скривилась, махнула рукой и подошла  к  столу,  чтобы
скрыть набежавшие на глаза слезы.
   Но  хозяйка  тут  же  разгадала  ее  маневры,  придвинулась  ближе  и
прошептала на ухо:
   -  Не  расстраивайся!   Мужики   -   они   все   такие,   гордые   да
самостоятельные, не дай бог, если кто их увидит слабыми да  больными.  -
Она погладила девушку но голове и улыбнулась:
   - Сейчас Антон его в божеский вид приведет, потом накормим хорошенько
твоего милого, а потом в комнату свою  уведешь,  там  и  поговорите  без
свидетелей.
   - Но офицер сказал...
   - Да мало ли что он сказал, - усмехнулась хозяйка, - комендант  велел
им где находиться? При арестанте, и заметь,  неотлучно,  а  Сидор  сразу
после стопки слинял и пса свово сторожевого в сенцы  увел.  -  Прасковья
сплюнула в сердцах и тут же перекрестилась:
   - Скоромное он, видите ли, не ест!
   Пост у него! А сам небось к Варьке побежал, есть  у  нас  тут  деваха
одна непутевая, прости ее господи!
   Они принялись накрывать на стол,  причем  хозяйка  ни  на  минуту  не
переставала говорить:
   - Теперь Мите твоему легче будет.  Семейным  послабление  дают  и  на
свидания отпускают. И в острог женам разрешают ходить, а если  поведения
примерного, то, гляди, к лету своим домом позволят жить.  Ты  только  не
вздумай избу себе покупать. В поселке есть несколько пустых, по они  все
грибком потраченные. - Она с гордостью окинула  взглядом  комнату.  -  У
меня вон какие хоромы, пять комнат, на всех хватит!  А  дети  пойдут,  я
завсегда  нянчить  помогу...  Да  и  одной  тебе,  без  мамок  и  нянек,
трудновато покажется! Антошка какой тебе помощник, мужик все-таки...
   - Вы  так  далеко  заглядываете,  -  смутилась  Маша,  -  мы  еще  не
обвенчались, и комендант даже не говорит, когда позволит сделать это.
   - Ну, это я тебе  сама  скажу!  -  Хозяйка  поставила  посреди  стола
огромное блюдо с холодцом и с умилением оглядела стол. -  Ну,  не  хуже,
чем у людей, кажется. -  Она  сложила  руки  на  животе  и  обвела  Машу
взглядом с ног до головы. - Ох, не терпится замуж, уж как  не  терпится!
Ну, почему так получается на белом свете? Девке  -  хочется,  а  бабе  -
плачется! А я тебе скажу  почему!  Нечасто  нам  мужики  попадаются,  за
которыми баба как за каменной стеной... Мой Захар и выпять любил,  и  на
руку скор бил, и девку красиву да молоду не пропустит, по, что бы там ни
было, домой завсегда ночевать приходил, и попробуй кто против меня слово
молвить, спуску ни за что не даст. Сам обидит,  вроде  ничего,  дескать,
дело семейное, а чужому  в  жисть  не  позволит  обидеть!  Теперь  часто
вспоминаю, как с ним жили, и кажется, что плохого-то и не было вовсе,  а
только хорошее! - Она привычно промокнула глаза копчиком  косы,  в  руку
толщиной и почти без единой сединки, и  вдруг  прихлопнула  в  ладоши  и
дробно ударила пятками по половицам. - А пост закончится, тут мы  вам  и
свадебку сыграем! Ох и напляшусь я, ох и напоюсь, как уже  да-а-авненько
не пела, не отплясывала!

23.

   -   Преогромное   вам   спасибо,   Прасковья   Тихоновна!   -   Митя,
раскрасневшийся от сытного обеда и всеобщего внимания, отодвинул от себя
тарелку. - Давно так вкусно и много не ел, особенно во время поста. - Он
озорно, почти как в прежние времена, посмотрел на хозяйку.  -  Согрешили
мы нынче основательно, придется теперь до самой Пасхи грехи  замаливать,
на хлебе да на воде сидеть.
   - Э-э-эх, -  махнула  рукой  хозяйка,  -  столько  я  в  своей  жизни
согрешила, не сосчитать, так что авось господь еще одного  грешка  и  не
заметит. Нас много, а он небось-то один!
   К тому же накормить голодного досыта у нас в Сибири за  грех  никогда
не считалось! Да ведь и сам грех, что орех, раскуси да выбрось! - Словно
испугавшись за свои явно крамольные слова, Прасковья Тихоновна несколько
раз перекрестилась на образа:
   - Упаси меня, господи, от греховных мыслей и слов!
   Маша быстро посмотрела на Митю, поймала его такой же быстрый  взгляд.
Но он тотчас отвел глаза в сторону и, придвинув к  себе  чашку  с  чаем,
отпил  глоток,  а  затем  принялся  сосредоточенно  всматриваться  в  ее
содержимое, как будто силился найти там решение всех своих  проблем.  За
время ужина они перемолвились едва ли парой слов.  Митя,  с  посвежевшим
после бритья лицом, кажется, даже помолодевший, в новой рубахе и  легкой
фланелевой куртке, снова был  прежним  Митей  -  веселым  и  остроумным,
разговорчивым  и  подвижным,  только  несколько  похудевшим   и   словно
вытянувшимся вверх. Но под тканью его рубашки  явственно  перекатывались
окрепшие мускулы, и черты лица стали тверже и жестче.  Он  не  напоминал
больше того избалованного, красивенького мальчика, каким Маша знала его.
И взгляд у него изменился, стал более тяжелым, задумчивым, с тем  особым
налетом печали, который всегда выдает человека обреченного, неуверенного
в своем будущем. Но, несмотря на эти  перемены,  он  был,  как  и  в  те
безвозвратные  времена,  очень  красив,  и  Маша   испытывала   странное
напряжение - скоро им позволят остаться одним,  и  она  была  совсем  не
уверена, что сумеет сдержаться и не выдать своих истинных чувств...
   - Машенька, - хозяйка оказалась тут как тут,  умильно  улыбаясь,  она
слегка подтолкнула ее к Мите, - проводи Дмитрия Владимировича к  себе  в
комнату, а  мы  пока  с  Антошей  со  стола  уберем,  порядок  кое-какой
наведем...
   Митя послушно, как  по  команде,  поднялся  и,  погромыхивая  цепями,
прошел следом за Машей. Она молча отворила  двери  в  комнату  и  первой
переступила порог, освещая дорогу масляной лампой. Поставила ее на  стол
и повернулась к Мите. Он  по-прежнему  стоял  на  пороге,  молча  озирая
комнату, потом перевел взгляд на девушку и криво ухмыльнулся:
   - Ну, что же ты не бросаешься на шею своему жениху, дорогая  невеста?
Помнится, ты желала выбрать себе в мужья каторжника в коростах. Так вот,
он перед тобой! Радуйся!
   - Ты сердишься на то,  что  я  приехала,  или  на  то,  что  я  опять
назвалась твоей невестой? - спросила Маша тихо и посмотрела ему в глаза.
- Говори все, что думаешь, и если велишь  мне  возвращаться,  я  тут  же
вернусь, без всякого промедления!  Но  неужели  не  пожелаешь  выслушать
меня? Ведь я приехала сюда не только затем, чтобы  просто  повидаться  с
тобой...
   -  Ты  собираешься  совершить  подвиг,  разве   непонятно?   -   Митя
скептически усмехнулся. - Но тебе здесь нечего делать,  я  не  собираюсь
жениться на тебе. У меня была одна невеста, она  и  останется  для  меня
единственной и неповторимой. Возвращайся назад, в подобных жертвах я  не
нуждаюсь. - Он повернулся лицом к двери и с болью в голосе произнес:
   - Я очень благодарен за все, что ты сделала для меня: за  одежду,  за
провизию, но, право, не стоило ради  этого  мчаться  через  всю  Россию,
вполне достаточно было передать посылки с Кузевановыми...
   - Не смен так говорить! - вскрикнула  Маша,  в  два  шага  преодолела
расстояние до Мити и рывком развернула его к себе. - Не  строй  из  себя
великомученика, Митенька, и будь добр выслушать меня. Я преодолела почти
семь тысяч верст не для того, чтобы смотреть, как ты  мотаешь  сопли  на
кулак.
   Я приехала помочь тебе и сделаю это, черт возьми, даже если ты будешь
упираться, как баран перед закланием.
   - Ах, ах, ах! - Митя с яростью взглянул ей в глаза. -  Страстотерпица
Мария! Может, потребуешь встать перед тобой  на  колени  и  молиться  на
тебя? Но, увы, ничего не получится - цепи метают...
   - Митя, не будь свиньей, - Маша сжала кулаки, - неужели ты  разучился
быть добрым и сострадательным? Я по глазам  твоим  вижу  -  ты  говоришь
совсем не то, что думаешь!
   Почему ты оскорбляешь меня? Почему не поймешь, что Алина навсегда для
тебя потеряна, да она никогда и не любила  тебя!  Признай  это,  и  тебе
станет несравнимо легче. - Она  набрала  полную  грудь  воздуха,  словно
перед решающим прыжком, подошла к Мите ближе и обняла его  за  плечи.  -
Прости, что резко говорю с тобой, но пойми, я приехала  сюда  не  жалеть
тебя. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда уяснил одну простую истину:  жизнь
не закончилась, и я здесь с одной целью - помочь  тебе  бежать!  -  Маша
слегка дотронулась ладонью до его щеки. - Успокойся, прошу  тебя,  Митя!
Прими случившееся как должное, и давай поговорим наконец  спокойно,  без
взаимных обвинений и упреков.
   Митя потерся щекой о ее ладонь, потом притянул ее  к  своим  губам  и
поцеловал:
   - Прости меня, Машуня! - Он прошел  к  стулу,  опустился  на  него  и
показал Маше на соседний. - Сядь рядом со мной, пожалуйста.
   Маша послушно опустилась на стул, и Митя заговорил снова:
   - Последние события настолько выбили меня из колеи, что я потерял над
собой всяческий контроль. Ведь  сегодня  утром,  когда  увидел  тебя  на
крыльце, чуть с ума не сошел. Думал, уже галлюцинации начинаются.  Потом
смотрю, Антон, шельмец, ко мне прорвался, шепнул, что ты назвалась  моей
невестой... Но все равно не верилось, что  ты  -  это  ты,  девочка  моя
дорогая!..
   Митя вновь потянулся к ней, попытался отыскать своими губами ее  рот,
но девушка вывернулась, поправила растрепавшиеся волосы и тихо сказала:
   - Митя, я должна у тебя кое-что спросить, прежде чем все объяснить.
   - Ну что ж, спрашивай. - Митя с явной неохотой отодвинулся от нее.
   Маша с силой стиснула ладони и посмотрела ему в глаза:
   - Почему ты согласился на брак со мной?
   Митя пожал плечами и усмехнулся:
   - Мордвинов спросил меня, желаю  ли  я  жениться  на  своей  невесте.
Старому хрычу и в голову не пришло, что у  кого-то  может  оказаться  не
одна невеста, а две...
   - Но ты ждал Алину?
   - Естественно, я ведь не знал, что ты вдруг оставишь своего жениха  и
бросишься в этакую авантюру.
   - Ты был уверен, что она решится на  подобное  безрассудство,  пойдет
против воли родителей?
   - Мне очень хотелось верить в это, - Митя отвернулся от нее, и теперь
его голос звучал глухо, словно он сдерживал рыдания, - и мне легче  было
переживать весь этот кошмар, представляя, что она любит меня, и  вскоре,
несмотря ни на что, станет моей женой. - Он вновь повернулся к Маше,  и,
хотя глаза его подозрительно блестели,  губы  кривила  знакомая  ехидная
усмешка. - Тем  не  менее  я  ее  понимаю  и  в  какой-то  степени  даже
оправдываю, но ты-то с какой  стати  вздумала  приехать  и  осчастливить
несчастного каторжника?
   Ведь ты не любишь меня и весь свет в  окошке  для  тебя  Алексей  фон
Кальвиц. Неужели ты рассталась с ним ради меня?
   Прости, но за последний год  я  перестал  верить  в  души  прекрасные
порывы. Признавайся, тобой двигают другие  интересы,  возможно,  матушка
что-то пообещала тебе взамен?
   - Вероятно, в другой ситуации я проломила бы тебе голову, -  спокойно
сказала Маша, - только сейчас у меня совсем другие цели,  поэтому  давай
повременим немного, но, когда ты окажешься на свободе, я  припомню  тебе
все оскорбления и рассчитаюсь с тобой по полной программе.
   Митя покачал головой и сделал удивленные глаза:
   - Не хочешь ли ты сказать,  что  намерена  превратить  нашу  семейную
жизнь в сплошной кошмар и будешь помыкать мной?
   - А семейной жизни, Митенька, не будет, - усмехнулась Маша,  -  будет
только видимость ее, спектакль; который мы оба должны сыграть как  можно
убедительнее.
   - Прост", но я не понимаю. - Митя приподнялся  со  стула.  -  Что  за
ересь ты несешь, дорогая?
   - Митя, я должна тебе все объяснить, чтобы ты не слишком  заблуждался
насчет нашего брака. С первых  минут  он  будет  фиктивным,  и  надеюсь,
теперь ты не станешь обвинять меня в  меркантильности.  И  вбей  себе  в
голову наконец, что я здесь с единственной целью: помочь  тебе  спастись
из этого ада! Помнишь, я обещала тебе в крепости, что сделаю  для  этого
все возможное и даже невозможное? И назвалась твоей невестой вынужденно,
иначе бы меня к тебе не допустили. Зинаида Львовна рвалась в Сибирь,  но
не могла же я позволить ей ехать сюда.
   - Та-ак, - протянул задумчиво Митя, -  насколько  я  понимаю,  мы  не
будем жить с тобой как муж и жена, а лишь изображать великую любовь, мир
и согласие?
   - Да, пока будем находиться в поселке, но это всего  два-три  месяца,
не больше.
   - Спасибо, успокоила! - усмехнулся Митя. -  По-моему,  это  такая  же
утопия, как и побег, который в этих краях совершенно невозможен.
   - Я уже слышала подоб