ходили с нижних, небезопасных долин в верхние, где было глуше и спокойнее.
     Отощавшие, с белесо-желтой, клочками свалявшейся шерстью, с темными от налипшей грязи ногами, они выглядели весьма жалко. Стадо состояло из маралух, подростков и ланчуков прошлого года рождения. Ни одного рогатого самца поблизости не наблюдалось.
     Вела стадо не одна маралуха, а две. Они шли впереди всех остальных, метров за пятьдесят друг от друга, и, часто оглядываясь, вытягивали тощие шеи.
     Стоило им достичь хорошо обтаявшего выгрева, все стадо, как по команде, нагибалось и быстро-быстро стригло старый вейник и редкую пока зелень, кое-где показавшуюся среди мертвой травы.
     Олени кружили на одном месте часа три, и за это время передвинулись выше едва ли на полкилометра.
     Людмила успела не один раз пересчитать их, записала количество ланок и попыталась на глаз определить, сколько из них стельных.
     Затем она перевела бинокль на долину справа.
     На ближней щеке хребта метрах в ста от ее убежища паслось большое стадо рогачей, а чуть ниже застыло, вслушиваясь в какие-то подозрительные звуки, еще одно стадо маралух с молодняком, похожее на первое как две капли воды.
     Людмила начала подсчитывать оленей, опасаясь, как бы они не ушли, испугавшись внезапного шума.
     Семь больших и значительно более опрятных ладных маралов находились к ней ближе всех. Хотя серо-бурая шерсть их тоже выглядела не слишком чистой, но тела казались более округлыми, более упитанными. Головы они держали высоко и гордо, с горла и груди свисала зимняя бахрома. Они паслись с таким видом, словно делали одолжение и окружавшим их горным вершинам, и лесу, и похожей на свалявшийся войлок старой траве.
     Вместе со взрослыми рогачами важно похаживали одиннадцать более молодых самцов.
     Более часа маралы кружили среди зарослей карликовой березки и кедрового стланика, топтались па месте, потом прислушались к чему-то и не торопясь, с достоинством удалились.
     А на их место осторожно начало подниматься второе стадо маралух и молоди, которое до этого паслось ниже, почти у самой реки.
     Смеркалось. Силуэты оленей были уже плохо различимы. С наступлением темноты они все чаще поднимали головы, вслушиваясь в глухой ропот предвечерней тайги. Внезапно в нескольких десятках метров от Людмилиного убежища посыпались камни. Четверть секунды, одно мгновение - и все стадо, сделав решительное "налево кругом!", уже мчалось прочь от богатой травой поляны, где так хорошо паслось.
     Людмила чертыхнулась, но делать было нечего.
     Вспугнутые шумом бегущего сквозь заросли оленьего стада все обитатели правой долины с непостижимой быстротой покинули место, показавшееся вдруг опасным.
     Долины словно вымерли. Сумерки сгустились, стало тихо-тихо и еще прохладнее. Людмила поправила сбитое полотнище над входом и принялась ладить костер.
     Ночь легла на горы, в темноте исчезли долины, тайга, скалы. Костер вырывал из темноты только кружок метра на три; когда Людмила отводила глаза в сторону, то видела непроницаемую стену, за которой прятался таинственный и не совсем дружелюбный мир.
     Запахло разваренной гречкой. Людмила достала банку тушенки, косырем вскрыла ее и вывалила мясо в котелок. Там сыто забулькало, и она потянулась к рюкзаку, чтобы достать ложку.

***

     Восход солнца застал ее на берегу своенравной горной речушки, которых в тайге великое множество и чей вздорный нрав известен каждому, кто попадал под щедрый весенний ливень или затяжной, на всю ночь, дождь. Людмила намеренно выбрала этот маршрут, чтобы отвлечься хотя бы на время от тяжелых дум, которые, несмотря на сильнейшую усталость, долго не позволяли ей заснуть. Она вспоминала, как считала дни и часы до возвращения в Вознесенское, как надеялась увидеть Дениса и понять наконец, любит ли он ее или все случившееся новогодней ночью давно забыл и воспринимает лишь как нежелательный всплеск эмоций.
     Пробираясь сквозь завалы, проваливаясь между поросшими толстым слоем зеленого мха камнями, оступаясь в промоины, Людмила нещадно ругала себя за патологическую влюбленность в это бесчувственное бревно, для которого нет ничего важнее работы и карьеры. Чем труднее был путь, тем беспощаднее и злее становилась она в выборе эпитетов, которыми награждала Барсукова. Но было ли легче от этого на душе? Несмотря ни на что, все сильнее и глубже ощущала она чувство вины и даже жалость к человеку, который, впрочем, и не подозревает, что стал источником смуты, навсегда поселившейся в ее сердце. Разве повинен он в том, что она не сумела разбудить его сердце и тронуть душу? Видно, не пришла ему пора раскрыться навстречу женщине, встречи с которой ждут порой годами, десятилетиями. Да так и проходят мимо, не заметив, пропустив в житейской чехарде ту, чье сердце бьется в унисон с твоим...
     Сегодняшнее смятение чувств было для девушки непривычным и весьма нежелательным. Она находила ему только одно объяснение: этой ночью впервые за последние три месяца увидела во сне Барсукова. И испугалась, потому что ничего, совершенно ничего к нему не почувствовала. Она до сих пор вспоминала охвативший ее ужас, когда на секунду подумала, что разлюбила этого человека. Но он протянул к ней руки, она уткнулась лицом в его плечо и.., проснулась, потому что как наяву почувствовала его запах, теплоту тела и услышала тихий голос:
     "Ну что, сбежим куда-нибудь на пару часов?" Над отсыревшей палаткой виднелось серое предрассветное небо, костер, догорая, исходил едким дымком, а она вдруг уткнулась головой в колени и зарыдала в голос. Потому что все было по-прежнему: безответная любовь и расставание с надеждой, что стоит ей вновь встретить Дениса - и все тревоги и сомнения улетучатся сами собой.
     Малохоженая, едва заметная тропа виляла по правому берегу реки, подымалась на откосы, а местами шла так низко, что вода захлестывала ее. Людмила, вымочив ноги, уже не обходила мутные потоки, а шла напрямик. Начался подъем, тропа повернула в ущелье и змейкой полезла на небольшой перевал через густой кедровый лес. Сразу стало легче идти. Под ногами перестало чавкать, опавшая хвоя слегка пружинила и тихо шуршала под сапогами.
     Миновав перевальчик, Людмила впервые с самого утра увидела над собой кусочек голубого неба и обрадовалась. Отличный признак! Именно отсюда двигалась в горы хорошая погода. Девушка пошла быстрее, чтобы успеть до полудня выйти к дороге, но потом, подумав, несколько изменила маршрут.
     Неподалеку под выворотнем старого кедра еще по осени устроила себе берлогу молодая медведица. Наверняка она уже покинула свое зимнее пристанище и бродит где-нибудь поблизости с малышом, а то и с двумя. Людмиле страсть как хотелось понаблюдать, как справляется со своими обязанностями молодая мамаша.

***

     Темуджин, напугавший с вечера оленей, всю ночь пролежал неподалеку от становища бывшей хозяйки.
     Волк с удовольствием вдыхал запах вареного мяса, но дым костра ел ноздри, и зверь пару раз чихнул в своем укрытии, спугнув двух беспечных сеноставок и любопытного бурундука, тут же юркнувших в щели между камнями.
     Под утро ему захотелось есть, и Темуджин решил поохотиться. Отходить далеко он не решился и отправился в скалы, заросшие можжевельником, в надежде словить зазевавшегося глухаря.
     Вскоре ему повезло. Волк наткнулся на гнездо и пообедал глупой копалухой, которая считала, что стоит спрятать в валежнике свою пустую голову, и. враг ничего не заметит и пробежит мимо.
     Темуджина донимали комары, и он забрался еще выше на скалы. Перепрыгнув через темную неширокую трещину, очутился на маленьком продолговатом пятачке рядом с совсем уж крошечным кедром, единственным его обитателем. На высоте не было комаров, здесь свободно тянуло прохладным воздухом, а в три стороны открывался отличный вид на узкую зеленую долину и небольшой, приподнятый над ней скалистый цирк, поросший хилым высокогорным лесом.
     С самого края этой долины лениво поднималась жиденькая, едва заметная струйка дыма от прогоревшего костра. Темуджин насторожился. Сонливость, овладевшая им после охоты, исчезла моментально.
     Вытянув чуткий нос, волк принялся тщательно исследовать запахи. Ничего нового они ,не принесли.
     Слишком далеко был костер.
     Он снова перескочил через трещину и, повинуясь безотчетному желанию известить об открытии свою бывшую хозяйку, направился к тропе, по которой она уходила в горы. Но не добежал всего десяток метров, потому что дикое восторжествовало и не позволило ему приблизиться. Тогда волк сделал вокруг Людмилы и звериной тропы обширный круг, чтобы узнать, кто же здесь ходит, кроме них двоих.
     След, на который он вскоре наткнулся, заставил его глухо заворчать. Из прошлого вдруг выплыла картинка: полузасыпанный снегом балаган и чужие вооруженные люди, разделывающие только что добытого оленя.
     Темуджин побежал по следу. Обогнул скалы, ступил на осыпь у самого их основания. Отличное место для укрытия: мелкий щебень, нависшие ветки кашкары, глубокие ниши в камнях - тут можно бесконечно долго жить, не опасаясь быть обнаруженным. Несколько дальше в едва намеченной расщелине из-под каменной стены бежал ручеек, а за ним стояла палатка, прикрытая сверху пихтовыми ветками.
     Перед палаткой лениво дымил костер, тот самый, который Темуждин учуял сверху. Жар покрылся белым пеплом, дымилось только бревно, положенное на угли.
     У костра и в палатке никого не оказалось.
     Волк обежал стороной опасное для него место и отыскал склад, куда обитатели этой укромной долины уже протоптали заметную дорожку. В глубоком и мокром ущелье сохранился приличных размеров снежник, сверху его заботливо накрыли ветками, чтобы не так быстро таял. От снежника исходил сильный запах парного мяса.
     Темуджин заметался: и мясо бросить жалко, и бывшую хозяйку как-то надо предупредить.
     Неожиданно пахнуло сильным запахом чужих людей. Хотя нет, один из них был ему определенно знаком по той встрече у затерянного в горном ущелье балагана. По лесу пробирались двое. В распахнутых теплых куртках, без головных уборов, со слипшимися от пота волосами. За их спинами возвышались тяжелые рюкзаки. Люди тяжело дышали, то и дело поправляли на плечах короткую жердь, на которой несли что-то тяжелое и мохнатое, свернутое и перетянутое веревкой. На Темуджина нанесло резким и неприятным запахом медведя. Он громко чихнул в кустах и прижал нос к земле, но люди не услышали его. Едва передвигая ногами от усталости, они шли к палатке.
     Волк пропустил их и пошел следом...

***

     Людмила не пошла по торной тропе, что выводила напрямую к тракту. Зачем ей людская дорога, по сторонам которой мертвая зона для диких животных!
     Она свернула влево, поднялась по чавкающему мху на гору и тронулась через лес поперек склона, как ходят охотники: пересекая все звериные тропы, ведущие с высот к воде. Так было интереснее.
     Идешь, словно книгу читаешь...
     Кедровый лес весело гудел от ветра. Этот напористый воздушный поток с северо-запада делал сейчас доброе дело: очищал кроны от сушняка, непрочных и поврежденных веток. Раскачивались кедры, сверху сыпалось все ненужное и отмершее за зиму.
     Иной раз валился тяжелый ствол, отстояв свой срок.
     Тогда по лесу разносился треск разлома и удар.
     Ближе к полудню ветер начал стихать. Людмила поднялась еще выше по хребту, решив попутно проверить опасный участок туристской тропы, который всегда обрушивался за зиму, а уж потом спуститься к месту обитания молодой медведицы.
     Через час, перепрыгивая с одного камня на другой, она миновала широкую полосу курумника, опоясывающего горный склон. До берлоги оставалось метров сто, не больше. Слева от нее погромыхивал камнями ручей, где-то впереди громко каркали растревоженные вороны.
     Людмила пошла прямо на вороний гвалт. Дело верное: санитары леса нашли себе какую-то работенку. Предчувствие не обмануло ее. Над южным склоном, где росли редкие пихты, кружили и хищные птицы. То, что она увидела в следующий момент, могло бы привести в бешенство даже самое равнодушное, самое каменное сердце.
     ...Медведица, видно, не ожидала нападения. Пуля настигла ее почти рядом с берлогой. Судя по кровавому следу, она все-таки проползла с десяток метров, но так и не дотянулась до убийц. Следы крови и разбросанные вокруг внутренности говорили об одном: убийцы спешили и, вероятно, просто не заметили медвежонка, притаившегося в кустах.
     Всю ночь малыш, едва живой от страха, просидел у входа в берлогу. Утром, когда слетелось воронье, он, пораженный странным отсутствием заботливой родительницы, злой от голода и встревоженный, все-таки продолжал сидеть возле берлоги и сердито клацал зубами, отгоняя наглеющих птиц.
     Шорох веток и фигура человека, возникшая вдруг в десятке метров от берлоги, так напугали медвежонка, что он резко отскочил в сторону, смешно мелькая пятками, бросился наутек и моментально залез на дерево.
     - Вот оно что! - пробормотала с огорчением Людмила и тронула носком сапога усыпанные мухами внутренности. Не обращая внимания на медвежонка, затаившегося на вершине жиденькой пихты, она стала изучать следы и вскоре отыскала место, где сидели охотники. Здесь на глинистом грунте отпечаталась четкая елочка от резиновых сапог. Сапоги было разными по размеру, значит, охотников было двое, иначе им не унести сразу такую прорву мяса и шкуру.
     Медвежонок продолжал упорно цепляться за редкую верхушку дерева. Женщина вернулась, глянула на деревце раз, другой...
     - Сколько же можно! - Она тяжело вздохнула и скомандовала:
     - А ну-ка, орел, слезай вниз!
     Но "орел" полез еще выше. Молодая пихточка была тоньше руки. Медвежонок покачивался на самой вершине, ежеминутно рискуя сорваться.
     - Ах ты, дурачина... - грустно сказала Людмила. Сняв с себя куртку, расстелила ее под деревом;
     Несколькими ударами топора она перерубила зеленоватый смолистый ствол, но не позволила ему упасть, а поставила рядом с пеньком, укоротив его чуть ли не на метр. Медвежонок заголосил наверху, но держался крепко. Еще два удара, и снова деревце стало короче на метр, потом на два. Малыш затравленно косился вниз, оглядывался по сторонам.
     Наконец Людмила дотянулась до него. Разом сдернув с дерева, бросила орущее и царапающееся существо на куртку и тут же умело и сноровисто запеленала маленького пленника так, что только нос остался торчать наружу. Потом подхватила брыкающуюся ношу на руки, в последний раз оглядела место побоища и, вздохнув, опять произнесла:
     - Ну сколько ж можно?

Глава 31

     Мотор пару раз чихнул на перевале, и Денис выругался про себя. Не хватало, чтобы машина заглохла посреди дороги. Его "Волга" еще не вышла из ремонта, и он отправился в Мартыновку на желтом "козлике" Кондратьева, который от старости едва не распадался на запчасти. Но машина не подвела, и хотя натужно ревела мотором, но перевал одолела и теперь шустро катила вниз, подставив нагревшийся мотор прохладному встречному ветерку.
     Вчера Барсуков вернулся из командировки в Германию. Отец тут же поспешил сообщить, что Людмила уже дома, вышла на работу, а позавчера отправилась на несколько дней в тайгу. Перед отъездом забежала к ним, чтобы попрощаться и вручить Косте давно обещанный подарок - крупного мохнатого щенка по кличке Смелый.
     - Кавказец? - спросил Денис, наблюдая за толстым увальнем, пытающимся вслед за Костей преодолеть высокий порог. Мальчик оглянулся на отца, рассмеялся, схватил щенка поперек живота и потащил его во двор, где дед сколотил довольно приличную конуру.
     - Кавказец, - подтвердил Максим Андреевич и посмотрел на сына. Тот молча сидел у стола, курил в открытое окно и думал о чем-то своем, наверняка неприятном, потому что проявились две жесткие складки возле подбородка.
     - Людмила прекрасно выглядит, - осторожно продолжил разговор Максим Андреевич, убирая грязную посуду со стола, - посвежела, на щеках румянец появился. И я думаю, что главное не в лечении, а в отдыхе. Столько времени отдавать работе, этого даже очень сильный человек не выдержит.
     Сын хмуро посмотрел на него и вновь отвернулся к окну. Потом затушил окурок о дно пепельницы и спросил:
     - Как Светлана?
     Максим Андреевич пожал плечами:
     - По-прежнему. В институт поступать не хочет.
     Говорит: "Пойду работать, чтобы ни у кого на шее не сидеть". На те деньги, что ей как победительнице конкурса полагались, сняла квартиру на три месяца и заплатила за курсы. Будет на бухгалтера учиться. Один из бывших приятелей Надымова пообещал ей место в своей фирме.
     - Что еще за приятель?
     - Стас его хорошо знает. Тоже его бывший одноклассник. Вроде бы порядочный человек. Женат, трое детей...
     - Знаю я этих порядочных... - Денис посмотрел на часы. - Ты не видел, Славка дома?
     - Час назад прибегал, интересовался, когда ты вернешься.
     - Со Светланой он встречался?
     - Сначала ни в какую не хотел, но она сама на днях приезжала, долго под окном стояла, пока он все-таки не сжалился, впустил ее. Как раз накануне Людмилиного возвращения это было. - Максим Андреевич поставил чистые тарелки в сушилку и присел на стул напротив сына. - Только через полчаса выскочила она от него, вся в слезах. Я ее потом и водой отпаивал, и валерьянкой. Никогда я не видел, Денис, чтобы женщина так плакала... Поначалу никак не хотела отвечать, чем ее Слава так сильно обидел, но потом все-таки проговорилась.
     Поспорили они, видно, крепко, и она в сердцах сказала, что не желает, как Людмила Алексеевна, спину за гроши гнуть, ходить в чем попало и тащить на своем горбу мужика, который все равно на ней никогда не женится, потому что оказаться за границей ему гораздо приятнее, чем маяться с женщиной, которая за всю свою жизнь ни одного приличного платья не сносила. Вот Славка и велел ей убираться куда-нибудь подальше и на глаза ему больше не попадаться. Одним словом, прогнал девчонку...
     - Ну, в этом я его поддерживаю. За такие слова я бы точно вытолкал ее из дома, - процедил сквозь зубы Денис. - Она и у тетки не захотела жить, потому что уже почувствовала запах свободы. Зачем ей этот ежедневный контроль да догляд. Она даже мне заявила: "Что-то вы слишком часто ко мне в гости стали заглядывать, Денис Максимович. Поверить, что вы в меня влюбились, я все равно не поверю. И выпытать у меня, где скрывается Игорь Ярославович, тоже не надейтесь, потому что сама бы очень хотела знать, в каких краях он пребывает!" - Барсуков встал и прошелся по кухне от одного окна к другому, присел на подоконник и вздохнул. - И кто бы мог подумать, что из такой славной и милой девочки получится самая что ни есть отъявленная и нахальная стерва!
     - Все это деньги, Денис, - вздохнул Максим Андреевич. - Почувствовала девочка вкус богатства, да еще так легко оно в руки шло, вот и сломалась, не выдержала. Но и осуждать ее так уж однозначно тоже нельзя, в чем-то и понять можно... И потом, совесть у нее все-таки не до конца выветрилась, если так настойчиво пыталась со Славой встретиться. Они ведь с детского сада дружили, первую любовь из сердца не сразу выбросишь!
     - Вот я и хочу поговорить со Славкой, пока Людмилы нет, что же нам дальше со Светланой делать.
     Того гляди, совсем закрутится, завертится среди этой мишуры. Пропадет ни за грош. Правда, я совсем не уверен, согласится ли он со мной разговаривать на эту тему.
     - Я тоже думаю, что это напрасный труд. - Старик внимательно посмотрел на сына. - И не со Славой тебе надо разговаривать, а в первую очередь с Людмилой и с Антониной. Они Светлану знают и в прежние времена всячески помогали ей.
     - Не хватало еще нам военный совет в Филях устраивать. - Денис криво усмехнулся. - Как-нибудь обойдемся без их доброго участия.
     - Денис, - Максим Андреевич строго посмотрел на сына, - объясни, какая вдруг кошка пробежала между вами? Почему испортились ваши отношения?
     Почему ты всячески стал избегать разговоров о Людмиле? Ведь, насколько мне помнится, по зиме ты только о ней и говорил. И очень благодарен был, правда с оговорками, - усмехнулся Барсуков-старший