поднимите торжествующе руку.
     Лена со злостью подумала, что отец не совсем кстати проявляет задатки великого режиссера. Герман улыбался, как на рекламном ролике новой зубной пасты. Зубы яркой полоской выделялись на чумазом лице. Он поднял руку в извечном жесте победителей, а потом вдруг подхватил Лену на руки и, словно не было десятка километров пути по тайге, закружил ее по поляне. В толпе засвистели, заулюлюкали. Герман поставил девушку на ноги, заключил в могучие объятия и припал к ее губам. Краем глаза Лена заметила Алексея. Побледневший, с крепко сжатыми губами, он наблюдал за целующейся парочкой. Лена оттолкнула Германа, но Алексей презрительно смерил ее взглядом и быстрым шагом спустился к джипу. Она растерянно смотрела ему вслед, неужели он не понял, что поцелуй Германа - его благодарность за победу, за их общий успех, и ведь он сам только что принародно поцеловал Наташу за то же самое.
     Джип скрылся под горой, а она продолжала смотреть ему вслед.
     - Что это с Ковалевым? - подошла к ней Верка. - Так переживает, даже не предложил до дому довезти? Ничего, мы и без него управимся. Садись в машину, отец отвезет нас помыться, переодеться, награждение все равно часа через три.
     Через некоторое время они, чистые, причесанные, подкрашенные, опять появились на поляне.
     Лена надела мягкое белое трикотажное платье, как чулок обтягивающее ее изящную фигурку. Верка, увидев ее в этом наряде, восторженно всплеснула руками:
     - Сегодня мужиков придется по всей округе собирать и в поленницы укладывать. Не платье, а сплошной отпад!
     Герман тоже оглядел ее и восхищенно поднял большой палец вверх.
     На поляне вовсю шло веселье. Играл духовой оркестр пожарных, пары кружились в вальсе. Детей поубавилось, поэтому стало тише и спокойнее. На лес медленно опустился вечер, и огни праздничной иллюминации разноцветными бликами скользили по лицам танцующих. Верка убежала узнать, когда же начнется церемония награждения победителей, и Герман, слегка поклонившись, пригласил Лену на медленный танец. Положив ей руки на талию, он вел ее по кругу. Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась.
     Алексей стоял неподалеку, рядом с Наташей. Девушка подхватила его под руку, прижалась бедром, безмятежно улыбалась. Выглядела она вполне бодро, успела переодеться в красивый брючный костюм, и только легкая хромота напоминала о случившемся с ней несчастье. Алексей же, наоборот, был необычайно бледен. Равнодушно скользнул он взглядом по танцующим и отвернулся.
     У Лены на мгновение замерло сердце. Сколько раз она себе давала зарок не окунаться безоглядно в счастье, после этого ждут лишь горе и потери. Но почему судьба опять наказывает ее? Или все, что было ночью, так легко забылось, и он в одночасье переключился на более молоденький и хорошенький объект? И она еще вздумала забивать себе голову выдумками, что любит его. Нет, она найдет повод и время, чтобы высказать ему все, что о нем думает. А теперь назло всем будет веселиться и флиртовать напропалую.
     Оркестр перестал играть, и объявили о начале церемонии награждения. Танцующие радостно загалдели и потекли к эстраде, перед которой предварительно расставили длинные скамейки.
     Сначала шло награждение по отдельным видам соревнований. Вручали памятные ленты, различные призы. С досадой Лена наблюдала, как усердствует на сцене Алексей. Вместе с Жор Жорычем и Зотихой он поздравлял победителей, обнимал их, пожимал руки.
     Зрители радостно хлопали, победители радостно улыбались. Всеобщая радость на фоне радостного директора Ковалева. Лена презрительно фыркнула про себя:
     "Жалкий лицемер, насквозь фальшивый и беспринципный лицедей".
     Она упивалась эпитетами, призванными углубить отрицательную характеристику директора лесхоза. Но тут дошла очередь и до них.
     - На сцену приглашаются участники соревнований на звание Господин и Госпожа Удача, - торжественно провозгласил ведущий, директор местного Дома культуры. - В этом году почетного звания в честной и упорной борьбе добились наши односельчане Мухин Герман и Гангут Елена!
     Оркестр грянул туш, на шею победителям надели огромные венки из кашкары. Жор Жорыч вручил им почетные дипломы и увесистые хрустальные вазы. Теперь предстояло сказать ответное слово. Лена пролепетала несколько слов благодарности болельщикам и устроителям праздника. Ей как можно скорее хотелось покинуть шумное сборище, забиться в угол, никого не видеть и не слышать. Но тут дали слово Герману. Обняв ее за плечи, он поднял левую руку, призывая возбужденную толпу несколько умерить свой пыл.
     - Друзья, спасибо за ваше внимание! Сейчас я навряд ли бы стоял здесь, если бы не эта прекрасная девушка. Она словно на аркане протащила меня по таежной грязи в сегодняшние князи. Вот таких женщин, мужики, и надо брать в жены! Ни себя, ни мужа не даст в обиду! - Он заключил Лену в объятия, впился жадным поцелуем в губы.
     Поцелуй был проявлением благодарности, но Лена решительно отстранилась, посмотрела Герману в глаза:
     - Вам не кажется, что сегодня с поцелуями некоторый перебор?
     Герман растерянно пригладил рукой волосы:
     - Извините меня, дурака, но я совсем не хотел вас обидеть.
     Директор Дома культуры протиснулся к ним с гитарой, и зрители принялись скандировать: "Песню!
     Песню!"
     - Нам что, и петь предстоит? - ужаснулся Герман. - Да мне слон еще в детстве на ухо наступил!
     - Не беспокойтесь, товарищ майор! - Заведующий поселковой культурой подал гитару Лене. - Как всегда, традиционную... "Ваше благородие, госпожа Удача".
     Отказываться было бесполезно, и она запела. Зрители с готовностью подхватили. Песня закончилась, но ее не отпускали, требуя продолжения. Люди уже не умещались на скамейках, сидели на траве, стояли, прислонившись к деревьям. В одной из таких групп она заметила Алексея и Наташу. Мужчина явно смотрел в ее сторону. Тень скрывала лицо, но она кожей ощущала его взгляд. Слезы переполнили глаза, скопились в горле, но она продолжала петь вместе с людьми, улыбаясь из последних сил. Алексей прошел между рядов скамеек, встал сбоку от эстрады. Лена отметила закушенную от обиды губу соперницы и пожалела ее: "Глупая, неужели не поняла, что женщина для таких, как Ковалев, лишь объект непродолжительного удовольствия".
     К Алексею подошел Максим Максимович, опустил чехол с видеокамерой на скамью, молча закурил.
     Лена поправила на плече ремень гитары, оглядела окруживших маленькую сцену зрителей, увидела своих взъерошенных девчонок, Ильюшку, примостившегося на ступеньках эстрады, Филиппа, смотревшего исподлобья, но как-то потерянно, грустно, - все до боли знакомые лица. И, поддавшись необъяснимому порыву, она тихо проговорила:
     - А теперь я спою вам любимую песню моего мужа. Он погиб в Афганистане четыре года назад.
     Она склонилась над гитарой, чтобы скрыть вырвавшиеся на волю слезы.
     Печальная мелодия взлетела над поляной, закружила над притихшими людьми, отозвалась далеким протяжным стоном в скалах. Алексей, весь подавшись вперед, с изумлением вглядывался в девушку.

     Над Афганом опять дуют черные ветры,
     И в горах воет злобно чертовка-пурга.
     Вновь до встречи с тобой пролегли километры,
     А до смерти, до смерти четыре шага...

     Гитара плакала вместе с девушкой, горюя о безвозвратно ушедшей любви. Женщины, не стыдясь, вытирали слезы, старики в орденах и медалях пригорюнились на скамейках, даже молодежь, до этого беспечно лузгавшая семечки и затевавшая шутливые потасовки на траве, затихла, слушая бесхитростные слова, сочиненные, возможно, их одногодком, так и не вернувшимся со страшной войны.
     Максим Максимович увидел, как зашевелились губы Алексея, и вслед за ним и Леной тихо подхватил припев:

     А над Салангом вновь туман
     Седою бородой клубится.
     И хоть любовь сплошной обман,
     Так хочется влюбиться.
     А над Салангом вновь туман...

     Алексей резко повернулся к Гангуту. Синие глаза потемнели, смотрели настороженно.
     - Откуда она знает эту песню? Это мой друг сочинил, и я нигде, кроме Афгана, ее не слышал.
     - Эту песню очень любил петь муж Лены, Сережа Айвазовский.
     - Айваз? - потрясенно прошептал Алексей. - Так это Айваз был ее мужем?!
     - А вы разве его знали? - Максим Максимович был потрясен не менее Ковалева.
     - В одном училище четыре года вместе, потом в Афганистане почти два года. Он же меня, раненного, на себе вынес, от душманского плена спас. - Алексей горестно потряс головой. - Господи, я ведь даже не знал, что он жениться успел. Мы с ним по молодости зарок дали: не обзаводиться семьей до полковничьих звезд.
     - Полковничьи звезды он успел получить, - тихо сказал Максим Максимович, - и еще одну звезду - Героя...
     - Что же она мне ничего не сказала? - Ковалев схватил Максима Максимовича за отворот рубашки. - Что же вы молчали?
     - Алеша, во-первых, отпустите меня. Люди смотрят, подумают, что у нас драка назревает. - Гангут поправил воротник. - Во-вторых, значит, не о том спрашивали ее, дорогой мой. - И он, подхватив видеокамеру, поспешил вдоль рядов зрителей. Но, пройдя несколько шагов, остановился:
     - Почитайте сегодняшнюю "Комсомолку", Алеша, там моя статья о Сергее.
     На сцене молодой парень в форме десантных войск обнял Лену:
     - Спасибо, сестренка!
     Девушка спустилась с эстрады, подошла к отцу, и они, не оглядываясь, пошли к машине Мухиных.

Глава 13

     Алексей долго не мог заснуть, несколько раз подходил к окну. У Лены тоже горел свет. Максим Максимович курил на мансарде, и Алексей в конце концов окликнул его. Вскоре они сидели на кухне Ковалевых за бутылкой коньяка, переговаривались шепотом и старались не звенеть посудой, чтобы не разбудить Эльвиру Андреевну.
     Максим Максимович понимал: последние события и особенно статья в газете потрясли и дочь, и Алексея. Уходя, он слышал, как тихонько плакала у себя в спальне Лена, но заходить к ней не стал.
     Жестоко бередить старые раны, но девочка, получается, почти ничего не знала о своем муже. Максим Максимыч многое повидал и испытал в своей жизни, но и его до глубины души взволновала судьба простого российского парня, совсем ненадолго вошедшего в их семью и оставившего глубочайшую и, как он убедился, незаживающую рану в сердце дочери.
     Алексей много пил в этот вечер, но не пьянел, и только глаза блестели все лихорадочнее, зрачки расширились, а лицо побледнело. Заплетающимся от коньяка языком Алексей рассказывал о дружбе с Сергеем, о совместной службе в специальной разведгруппе. Ребят Сергея прозвали "айвазовцами" - они были самыми рисковыми, бесшабашными, отчаянно смелыми. Ковалев вспомнил, как они выбивали из кишлака одну из самых опасных банд. Вооруженные до зубов "духи" пытались скрыться по подземным каналам старинной ирригационной системы. По колено в зловонной воде, в духоте подземелий, насыщенных миазмами ядовитых испарений, бойцы их подразделения вступили в жесточайший рукопашный бой. Сергея тогда в первый раз ранило, но из "духов" не ушел никто. Потом был не один отчаянный рейд по тылам душманов, стремительные броски через горы, засады на тайных тропах, по которым шло пакистанское оружие, взорванные склады с боеприпасами и освобождение захваченной колонны грузовиков с грузом продовольствия для мирных жителей...
     За голову Айваза предлагались большие деньги. За ним охотились снайперы, однажды подослали убийцу-фанатика, который заколол кинжалом молоденького часового, и Сергей самолично взял его. Казалось, пули не берут Айваза, легкие ранения не шли в счет - их он умудрялся переносить на ногах, словно нечаянную простуду. В отличие от многих он не слишком хотел возвращения в Союз: там его никто не ждал. Армия заменила ему дом, семью, здесь были его друзья, а то, что смерть ходила по пятам, - что ж, издержки есть на любой работе.
     - Понимаете, Максим Максимович, у меня таких друзей после Афгана больше не было. Знаю, ему было не до писем, но и я хорош гусь, тоже перестал ему писать, так и потеряли друг друга. - Алексей сжал голову руками. - И вот, оказывается, Серега погиб, а я ничего не знал, и сердце не подсказало.
     Он посмотрел в окно. В соседних окнах продолжал гореть свет. Алексей кивнул в их сторону:
     - Она что, до сих пор читает?
     - По-моему, уже нет. Но когда я уходил, плакала. Лена очень любила Сергея, Алеша. Человек он был славный. Мы ведь в Кабуле познакомились, и любовь у них была, без преувеличения, с первого взгляда. - Максим Максимыч тяжело вздохнул. - Она ведь так и не знает, как он погиб. В статье, вы заметили, этого нет. Я преднамеренно не стал вдаваться в подробности. Его группу кто-то сдал, и они попали в окружение. Сергею оторвало ногу. Истекая кровью, он прикрывал своих ребят и, когда уже, видно, понял, что умирает, подорвал себя и нападавших гранатой. Потом "добряки" - моджахеды возили по кишлакам его голову и бахвалились, что наконец-то покончили с Айвазом. И еще говорят, "айвазовцы" тот кишлак, где эта банда скрывалась, из огнеметов уничтожили. Голову отбили у "духов", но Сережину ли, никто так и не узнал, слишком была изуродована. И кого мы похоронили в цинковом гробу, одному лишь Господу Богу известно.
     Алексей молчал, обхватив голову руками. Максим Максимович заметил, как по его руке скользнула и тихо скатилась слеза. Подняв на Гангута покрасневшие глаза, он по-мальчишески шмыгнул носом.
     - Максим Максимович, давайте помянем Серегу, лучшего из мужиков, которых я встречал на свете.
     Они выпили. Алексей вышел в соседнюю комнату и вернулся со старенькой гитарой, любовно поглаживая ее по грифу.
     - Она у меня еще оттуда. Когда в госпиталь отправляли, все мои бойцы на ней расписались, а вот и Сережкина подпись. - Он задумчиво провел пальцами по буквам, выдавленным шариковой ручкой по светлому лаку: "Не забывай друзей, Леха!" - Выходит, все-таки забыл! - Склонившись к гитаре, он взял несколько аккордов и тихо запел:
     Над Афганом опять дуют черные ветры...
     Максим Максимович еле слышно подтянул, и никто не заметил, что в дверях стоит Эльвира Андреевна и молча плачет.
     Алексей поднял голову, показал на стул рядом:
     - Садись, мама, выпей за помин души Сережи Айвазовского, ты ведь помнишь его?
     - Конечно помню. Он еще в училище самым серьезным из вас был. В жизни ему не на кого было надеяться. Подкидыш, хотя, очевидно, где-то родители есть и не подозревают, какого сына лишились. - Она выпила. - Пусть земля тебе будет пухом, Сереженька! - Помолчав немного, заговорила снова:
     - А уж гордый какой был. Приглашаю его, бывало, обедать - ни в какую. Сыт, и все, а какие уж там курсантские харчи. Я все подшучивала: "Сережа, а девушка у тебя есть? Парень видный, а все один". На моего девчонки как виноград вешались, не спорь, не спорь, - улыбнулась она, заметив протестующий жест сына, - вешались, а потом горохом сыпались, я же все видела. Сережа только отшучивался: "Первым делом лейтенантские погоны, ну а девушки, а девушки - потом!" Правда, однажды посмотрел на меня серьезно так и говорит: "Мне много в этой жизни хочется успеть: до маршала дослужиться, а в жены возьму только принцессу". Ты еще тогда посмеялся над ним, дескать, разбавишь голубую кровь красной пролетарской.
     - Помню, конечно. - Алексей резко поднялся со стула, и мать заметила, как желваки заходили у сына на скулах, а глаза потемнели и стали серыми. - Все помню, а теперь эту самую принцессу увидел воочию. - Не попрощавшись, он вышел из кухни.
     Мужчина и женщина переглянулись.
     - Вы не в курсе, берет Алексей Лену с вами? - спросила Эльвира Андреевна. - Я сегодня его вечером спросила, так он как зыркнет на меня: "Чтобы я ее имени здесь больше не слышал!" Что за муха его укусила? Утром такой веселый был, счастливый. В ванной бреется - песни во все горло распевает. Я этого за ним лет пятнадцать не замечала.
     Ума не приложу, какая кошка между ними опять пробежала?
     - Да, думаю, моя отчебучила. Вздумала с этим Германом принародно целоваться. Я, конечно, понимаю, триумф победителей, но очень уж откровенно он ее облапил, я бы тоже не стерпел.
     - Я, грешным делом, порадовалась, что все у них сладилось, но не мать себе невестку выбирает, а сын в этом деле совета не спрашивает.
     - Можно подумать, я своей дочуре могу что-то сказать. Сейчас она между двух огней. Герман ей симпатизирует, это и дураку понятно, и с Алексеем тугой узелок завязался. Мечется она, сама того не сознавая, отсюда и нервы, и слезы, и злость...
     Так я считаю.

***

     Лена проснулась перед рассветом. Ей снился тяжелый сон. Беркут окровавленным клювом рвал свою жертву. Вдруг откуда ни возьмись появился Рогдай и бросился на хищника. Беркут взмыл в небо и камнем упал вниз в стремительной атаке на девушку и собаку. Теперь это был уже огромный ворон. Круглые желтые глаза налиты яростью, клюв приоткрыт в злобном нетерпении. Она почувствовала движение воздуха от взмахов мощных крыльев, смердящее дыхание пернатого чудовища, когтистые лапы почти коснулись ее лица...
     Закричав от ужаса, она подскочила на постели. За окном занималась заря. Сквозь серую пелену в комнате проступали очертания вещей, зеркало напротив кровати, в котором она разглядела светлое пятно своего лица с темными провалами глазниц. Вчера, чуть пораньше, зеркало отражало их обнаженные, разгоряченные тела. Только вчера она думала, что полюбила. А сегодня? Что ждет ее сегодня?
     Она решительно отбросила одеяло. Пора будить отца. Еще вечером они сговорились навестить Абсолюта. Говорят, он в молодости служил на прииске, а вдруг удастся хоть что-то узнать. Да, еще новоселье!
     Лена была уже не рада, что затеяла вечеринку. Но уже ничего не изменить - гости нагрянут к вечеру.
     - Папка, вставай! - Она растолкала отца.
     Тот сладко потянулся, спросил:
     - У тебя, случайно, нигде пивка не завалялось?
     Лена молча принесла и поставила перед ним сразу запотевшую баночку пива.
     - Девочка у меня прямо ангел небесный, все мои желания на шаг вперед упреждает!
     Лена с подозрением оглядела слегка помятую физиономию отца:
     - По-моему, вчера вечером ты был трезв как стеклышко, откуда же похмельный синдром?
     - Понимаешь, - старший Гангут сконфуженно отвел глаза, - мне не спалось, вот мы с Эльвирой Андреевной немного по коньячку прошлись.
     - Если тебе верить, то Эльвира Андреевна сейчас вкушает пиво, а может, и огуречный рассол?
     Почему бы тебе прямо не сказать, что вы опять с Ковалевым гудели? Вот повезло поселку - директор-то алкаш!
     - Тогда тебе и с отцом не повезло, потому что он такой же алкаш, как и я.
     - Два сапога пара, - фыркнула Лена и сурово сдвинула брови. - На все про все тебе дается пятнадцать минут. Мы с Рогдаем ждем во дворе.
     Отец, ворча под нос о дочерней непочтительности, скрылся в ванной, а Лена вышла на крыльцо.
     Солнце еще не поднялось, было довольно свежо, и она пожалела, что надела лишь одну футболку без рукавов. Напротив скрипнула калитка. Алексей, одетый точно так же, как и в день их первой встречи, вышел, держа на поводке Флинта. Заметив Лену, равнодушно скользнул по ней взглядом и кивком поздоровался.
     Наклонившись, похлопал Флинта по морде и спустил его с поводка. Кавказец радостно помчался к березовой роще, но хозяин, свистнув, показал ему разворот на 180 градусов. Через минуту мужчина и собака скрылись под горой.
     Лена чуть не задохнулась от злости. Этот негодяй намеренно выбрал другой маршрут для пробежки, без сомнения, чтобы только не встречаться с ней.
     Нет, он не просто негодяй, он трус, самый низкопробный трус. Но она ему еще покажет. Во что бы то ни стало пойдет с ними на прииск, а там посмотрим. Что посмотрим, она пока не знала, но твердо была уверена, Ковалеву она доставит крупные неприятности. Она гордо вскинула голову: никто и никогда в мире не узнает, что она почти влюбилась в мерзкого красавчика. Лена почувствовала странный укол в сердце, вспомнив, как Барби жалась к нему на вчерашнем празднике. Может, и с ней он успел ночь пров