умал тогда  нечто вроде:  "Ах, вот
оно что!.."

        Это как если бы человек вдруг понял, например, что он негр.

        Есть   непреложное "детское"   правило  при   чтении  беллетристики:
если рассказ ведется от первого лица, то это значит, что  герой оста-
нется  жив.  Это  правило можно как-нибудь  обойти, но  нарушить его
напрямик  довольно  трудно.  Конец моего  рассказа  не   может  сов-
пасть  с  моей  смертью  - это  прагматическое противоречие,  так как
"смерть  не  является  событием в  жизни человека"  (Л. Витгенштейн).
И вот Агата  Кристи сделала  нечто подобное: ее рассказчик  умер как
рассказчик в  конце рассказа.  И одновременно читатель умер  как чи-
татель.  Агата  Кристи  превысила свои  полномочия,  слишком  "высо-
ко  подняла  прагматическую  планку". Если  бы  она   писала  модер-
нистсквий роман, то,  пожалуйста, там все можно,  но она  писала де-
тектив -  и то,  что она  сделала, был  запрещенный прием,  удар ниже
пояса.

         Подобные  прагматические сбои  были  уже  у  Достоевского.  (Я  ис-
хожу  из  естественной  предпосылки, что  этот  автор  является непо-
средственным   предшественником литературы   ХХ  в.)   Например,
когда  Раскольников  спрашивает у   Порфирия  Петровича:   "Так  кто
же убил?" - здесь самое  интересное, что он спрашивает  это искрен-
не,  потому  что  он  еще прагматически не перестроился,  для других
людей,  для внешнего  мира он  еще не  убийца. В  начале ХХ  в. Инно-
кентий  Анненский  и  Лев Шестов  поэтому  вообще  считали,  что ни-
какого  убийства  старухи  не было,  все это  Раскольникову привиде-
лось  в  болезненном  петербургском бреду.  Это, конечно,  был взгляд
из  ХХ  в.,  взгляд  людей, прочитавших  "Петербург"  Андрея Белого,
людей,  вкусивших,  так  сказать, от  прагматической  "ленты  Мебиу-
са"  культуры  ХХ  в. Такая точка зрения  была бы  почти бесспорной,
если бы речь шла не о Достоевском, а о Кафке или Борхесе.

         Второй  пример,  связанный с   Достоевским  и   убийствами,-  роман
"Братья  Карамазовы".  Строго  говоря, нельзя сказать,  что читателю
точно  известно,  что  Федора Павловича  Карамазова  убил  Смердяков.
Да, он признался в этом Ивану Карамазову, но ведь они оба  тогда на-
ходились,  мягко  говоря,  в измененных  состояниях   сознания.  Как
можно  верить  сумасшедшему  свидетелю, который  ссылается   на  су-
масшедшего  Смердякова,  который к  тому  времени  уже   покончил  с
собой?   Чтобы  свидетельство было  юридически   легитимным,  нужно
два  живых  и  вменяемых  свидетеля. Поэтому  суд  и не  поверил Ива-
ну  Карамазову  - и  правильно сделал. Но это  вовсе не  значит, что
судебной ошибки не было и Федора Павловича убил Дмитрий.

         У  Конан-Дойля  есть рассказ,  в  котором  Шерлок   Холмс  анализи-
рует  роман  Достоевского  и приходит  к  выводу,  конечно  парадок-
сальному  и  шокирующему, что  убийцей   отца  был   Алеша.  Доводы
великого  сыщика  были  убедительны, при  том что  он не  мог, скорее
всего,  знать,  что  Достоевский в  третьей части  романа, оставшейся
ненаписанной,    намеревался сделать    Алешу    народовольцем и
убийцей царя, что  то же  самое, что отца (ср.  словосочетание царь-
батюшка).

         Вернемся,  однако, к  Э.  о.,  испытанному  читателем  романа Агаты
Кристи.  Наиболее  фундаментальной чертой,  связанной   с  пережива-
нием  себя  убийцей,  была черта, которую  можно выразить  в следую-
щем  убеждении:  "Со  мной может случиться  все что  угодно". Конеч-
но,  прежде всего  это переживание, близкое к  тому, что  мы испыты-
ваем в  сновидении, где  с нами может "случиться"  действительно все
что угодно. Но особенность данного Э. о. состояла не в этом.

         Современный американский   философ-аналитик (см. аналитичес-
 кая  философия)  Сол  Крипке написал  книгу  с довольно  скучным на-
званием  "Витгенштейн  о  правилах и  индивидуальном  языке  (см.  -
В.  Р.)".  Первая  и  самая захватывающая  глава этой  книги анализи-
рует  ситуацию,  при  которой человек  производит  действие сложения
67  и  55.  Крипке  говорит, что  ничем логически  не гарантировано,
что ответ будет  122, а  не, скажем, 5. Нельзя  логически гарантиро-
вать, что вчера  этот человек  под сложением понимал именно  то дей-
ствие,  которое  он  применил сейчас.  Вчера  это могло  быть совсем
другое  действие,  результаты  которого не  совпадают  с сегодняшни-
ми.   Этот  экспериментальный аналитический  опыт   родствен  тому,
который описываю я.

         Ведь  я  мог просто  забыть,  "запереть" в своем  бессознательном тот
факт,  что  я  убийца,  и чтение  романа  Агаты Кристи  в результате
прагматического  шока,   подобного погружению   в  себя   в  сеансах
трансперсональной   психологии  (см.), позволило   мне   вспомнить
что-то  из  своего  прошлого или  из  прошлого своих  прежних вопло-
щений.

          Но  что значит "быть убийцей"?  Это прежде  всего значит  "не быть
жертвой".  Но  жертва  и  убийца неразрывно  связаны,  они  нужны  и
интересны  друг  другу (ср. "Три дня Кондора"). Эти  два состояния
находятся в одной плоскости.

         Конечно,  я  понимаю и  понимал  тогда,  что я  не убийца,  а писа-
тель,  но  я  понимаю  также, что  я писатель  ХХ в.,  который, может
быть, за эти несколько секунд проник в истину.


            Лит.:

            Руднев В. Исследование экстремального опыта // Художест-

            венный журнал, 1996. - Э 9.

        Крипке С.А Загадка контекстов мнения: //Новое в

        зарубежной лингвистике.- Вып. 18, 1987.

     ЯЗЫКОВАЯ   ИГРА

- понятие, введенное Витгенштейном  в  "Фи-
лософских  исследованиях"  (1953) и оказавшее  значительное влия-
ние на последующую философскую традицию.

        В  1930-е  гг., после того как  Витгенштейн проработал  шесть лет
учителем начальной школы в  деревне, его взгляды на  язык сущест-
венно изменились.  Исследователь его биографии и  творчества счи-
тает, что стихия  народного языка  (недаром Витгенштейн  написал и
издал  учебник  немецкого  языка для  народных  школ)  во  многом
опосредовала его переход от жесткой модели языка к мягкой.

        Так  или  иначе,  но если  в "Логико-философском  трактате" (1921)
язык  представляется как  проекция фактов (см. атомарный  факт) и
предложение всегда либо истинно,  либо ложно - третьего  не дано,
то в 1930-е гг. происходит поворот в сторону прагматики (см.), то
есть  слушающего  и  реальной речевой  ситуации.  Витгенштейн те-
перь  со свойственным  ему жаром отвергает свою  старую концепцию
языка: язык не констатация фактов и  не всегда высказывание исти-
ны и лжи.

        В  "Философских  исследованиях" он  приводит  знаменитое  сравне-
ние языка  с городом:  "Наш язык можно рассматривать  как старин-
ный  город:  лабиринт маленьких улочек и  площадей, старых  и но-
вых домов, домов с пристройками  разных эпох; и все  это окружено
множеством  новых  районов  с прямыми  улицами  регулярной плани-
ровки и стандартными  домами". И  далее: "Представить  себе какой-
нибудь язык - значит представить некоторую форму жизни".

        Что же такое  Я. и.?  Уже Ф. де Соссюр,  основоположник структур-
 ной лингвистики, сравнивал язык с игрой в  шахматы. Но  в витген-
штейновском понимании Я. и. - это  не то, что делают  люди, когда
хотят развлечься. Он считает весь язык в целом совокупностью язы-
ковых игр. Вот что  он пишет  по этому поводу в  "Философских ис-
следованиях":

         "23.  Сколько  же существует   типов  предложения?   Скажем, ут-
верждение,  вопрос,  поведение? - Имеется  бесчисленное множество
таких  типов  -  бесконечно разнообразны виды  употребления всего
того,  что  мы называем  "знаками", "словами",  "предложениями". И
эта множественность не представляет  собой чего-то  устойчивого, на-
оборот,  возникают  новые  типы языков,  или, можно  сказать, новые
языковые игры, а старые устаревают и забываются [...].

        Термин  "языковая  игра" призван  подчеркнуть,  что   говорить  на
языке - компонент деятельности, или форма жизни.

        Представь  себе  все многообразие  языковых  игр  на  таких  вот и
других примерах:

           Отдавать приказы или выполнять их -

           Описывать внешний вид предмета или его размеры -

           Изготавливать предмет по его описанию (чертежу) -

           Информировать о событии -

           Размышлять о событии -

           Выдвигать и проверять гипотезу -

           Представлять результаты некоторого эксперимента

           в таблицах и диаграммах -

           Сочинять рассказ и читать его -

           Играть в театре -

           Распевать хороводные песни -

           Разгадывать загадки -

           Острить; рассказывать забавные истории -

           Решать арифметические задачи -

           Переводить с одного языка на другой -

          Просить,  благодарить, проклинать,   приветствовать,  молить".


         И  ниже  в  Э 25:  "Приказывать,  спрашивать,  рассказывать,  бол-
тать -  в той  же мере  часть нашей натуральной истории,  как ходь-
ба, еда, питье, игра" (курсив Витгенштейна. - В. Р.).

         Концепция  языка как  Я. и.  повлияла в  первую очередь  на теорию
речевых  актов  (равно  как, впрочем, и на  лингвистическую апологе-
 тику, лингвистическую терапию, философию вымысла, семантику
 возможных  миров, концепцию семантических примитивов). И  как
сторонники  теории  речевых  актов в  конце  концов пришли  к выво-
ду, что вся речевая деятельность, а не только отдельные ее фрагмен-
ты состоит из речевых актов,  или действий, так и  Витгенштейн счи-
тал, что Я. и. - это формы самой жизни и что не только язык,  а са-
ма  реальность,   которую мы   воспринимаем  только   через  призму
языка  (ср.  гипотеза  лингвистической относительности),  является
совокупностью языковых игр.

         Человек  встает  утром по  звонку  будильника,  кипятит  воду, ест
определенную  пищу  из  определенной посуды,  пишет   себе  задание
на день, слушает радио  или смотрит телевизор, читает  газету, гла-
дит собаку и разговаривает с ней, ругает правительство, едет в трол-
лейбусе, опаздывает на работу. Все это - Я. и.

         Вся  человеческая жизнь  -  совокупность  Я.  и.,   как прекрасно
описал  это  С.  Соколов в  "Школе   для  дураков":   "девочка станет
взрослой  и  станет  жить взрослой  жизнью;  выйдет  замуж,  будет  чи-
тать  серьезные  книги,  спешить и   опаздывать  на   работу,  покупать
мебель,  часами  говорить  по телефону,  стирать  чулки,  готовить есть
себе и  другим, ходить  в гости и пьянеть  от вина,  завидовать соседям
и  птицам,  следить  за  метеосводками, вытирать  пыль,   считать  ко-
пейки,  ждать  ребенка,  ходить к  зубному,  отдавать  туфли  в  ремонт,
нравиться   мужчинам,   смотреть в   окно  на   проезжающие  автомоби-
ли,  посещать  концерты  и музеи,  смеяться,  когда  не  смешно,  крас-
неть,  когда  стыдно  [...] платить  пени,  расписываться  в  получении
переводов,  листать  журналы,  встречать на  улице   старых  знакомых,
выступать  на  собрании,  хоронить родственников,  греметь   на  кухне
посудой  [...]  любить  Шопена, мечтать  о  поездке за  границу, думать
о   самоубийстве,   ругать неисправные   лифты,   копить    на черный
день,  петь  романсы,  хранить давние  фотографии,  визжать   от  ужаса,
осуждающе  качать   головой, сетовать   на  бесконечные   дожди,  сожа-
леть об утраченном...".

Лит.:
Вишгеншшейн Л. Философские исследования // Витгенштейн
Л. Избр. философские работы. - М., 1994. - Ч. 1.
Бартли У. Витгенштейн // Людвиг Витгенштейн: Человек и
мыслитель. - М., 1994.
Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "филосо-
фии текста". - М., 1996.