должны осмотреть палубу, - сказал Жерилло.
   Лейтенант возразил, что куберта полна муравьев.
   - Но у вас ведь есть сапоги!
   Лейтенант поспешил переменить тему.
   - Отчего умерли эти люди? - спросил он.
   Капитан пустился в объяснения, которые Холройд не мог понять, и начался
спор, становившийся все жарче и жарче. Холройд взял бинокль и  снова  стал
разглядывать сначала муравьев, потом трупы на куберте.
   Он описал мне этих муравьев очень подробно. По  его  словам,  они  были
черного цвета и такой же величины, как виденные им до сих  пор.  Двигались
они в определенном,  сознательно  выбранном  направлении,  что  совсем  не
походило на механическую суету  обычных  муравьев.  Приблизительно  каждый
двадцатый был значительно крупнее своих собратьев, отличаясь от них к тому
же огромной головой. Ему вспомнились рассказы о вождях муравьев-листоедов,
которые правят своими соплеменниками; подобно им, большеголовые, казалось,
тоже направляли и  координировали  общее  движение.  Двигались  они  очень
странно,  откидываясь  назад,  будто  отталкивались  передними  ногами.  И
Холройду вдруг привиделось (он не мог  бы  поручиться  за  точность  из-за
дальности расстояния), что на большинстве  муравьев,  в  том  числе  и  на
крупных, одежда, которая держится на туловище с  помощью  блестящей  белой
перевязи, словно сплетенной из металлических нитей.
   Услышав, что спор  между  капитаном  и  его  помощником  зашел  слишком
далеко, Холройд резко опустил бинокль.
   - Произвести осмотр куберты - ваша обязанность,  -  заявил  капитан.  -
Таков мой приказ.
   Лейтенант, по-видимому, был склонен не подчиниться приказу.  Немедленно
из-за его спины показалась голова одного из матросов-мулатов.
   -  Я  думаю,  этих  людей  убили  муравьи,  -  коротко  сказал  Холройд
по-английски.
   Капитан пришел в ярость и ничего не ответил.
   - Я, кажется, приказал вам начать осмотр! - крикнул он  по-португальски
лейтенанту. - Если вы тотчас не начнете, это будет бунт,  форменный  бунт.
Бунт и трусость! Где же мужество, которое должно воодушевлять всех нас?  Я
прикажу заковать вас в кандалы, застрелить, как собаку!
   Он разразился потоком  проклятий  и  ругательств,  метался  по  палубе,
потрясал кулаками, и  видно  было,  что  он  совсем  не  владел  собой,  а
лейтенант, бледный и  притихший,  стоял  и  смотрел  на  него.  Пораженные
разыгравшейся сценой, подошли остальные члены команды.
   Когда капитан  на  минуту  утихомирился,  лейтенант  неожиданно  принял
героическое решение:  он  отдал  честь,  весь  как-то  подобрался  и  стал
взбираться на палубу куберты.
   - А-а-ах! - воскликнул Жерилло, и рот его захлопнулся, как мышеловка.
   Холройд  видел,  как  муравьи  отступают  перед  сапогами   да   Кунхи.
Португалец медленно подошел к распростертому  телу,  наклонился  над  ним,
задумался, потом стащил с него куртку и перевернул труп.  Из  одежды  роем
поползли черные муравьи, и да Кунха быстро отскочил назад, давя  насекомых
сапогами.
   Холройд взял бинокль. Он увидел, что муравьи  бросились  врассыпную  от
ног захватчика и делают то, чего никогда не делали муравьи, известные  ему
прежде. Поведение их не имело ничего общего со слепыми движениями  обычных
представителей этого рода: они смотрели на  человека,  как  смотрит  вновь
собирающаяся толпа на рассеявшее ее гигантское чудовище.
   - Отчего он погиб? - прокричал капитан.
   Холройд достаточно понимал по-португальски, чтобы уловить слова:  "Труп
слишком изъеден, и поэтому трудно понять причину".
   - Что там, в носовой части? - снова крикнул Жерилло.
   Лейтенант  сделал  несколько  шагов   вперед   и   продолжал   отвечать
по-португальски. Внезапно он остановился и стал сбивать что-то  у  себя  с
ноги. Он шел какой-то  странной  походкой,  словно  пытаясь  наступить  на
что-то  невидимое,  а  затем  быстро  зашагал  к  борту.  Потом  он   весь
напружинился, повернул назад, упрямо двинулся к трюму, поднялся на фордек,
где были закреплены весла, на миг  склонился  над  вторым  трупом,  громко
застонал и твердой походкой  направился  назад  к  каюте.  Повернувшись  к
капитану, он вступил с ним в беседу, сдержанную  и  почтительную  с  обеих
сторон  и  совсем  непохожую  на  гневный  и  оскорбительный  выпад  всего
несколько минут назад. Холройд уловил только обрывки разговора.
   Он снова посмотрел в бинокль и  с  удивлением  обнаружил,  что  муравьи
исчезли со всех открытых мест на палубе. Он направил бинокль во мрак каюты
и трюма, и ему показалось, что темнота полна настороженных глаз.
   Все решили, что куберта оставлена людьми, но так как она  кишмя  кишела
муравьями, отправлять туда на ночевку матросов  было  опасно.  Приходилось
брать ее на буксир. Лейтенант пошел на  нос,  чтобы  принять  и  закрепить
конец, а находившиеся в шлюпке матросы привстали, чтобы  в  нужный  момент
помочь.
   Холройд  снова  пошарил  биноклем  вокруг.  Он  все  больше  и   больше
убеждался,  что  на  куберте  происходит   какая-то   огромная,   хотя   и
малоприметная, таинственная работа.  Он  разглядел,  как  муравьи-гиганты,
ростом, наверное, в два дюйма, волоча грузы странной формы  и  непонятного
назначения, стремительно двигались из одного укромного места в другое.  По
открытым участкам они бежали не колоннами, а широкой  рассыпной  цепью,  и
движение  их  удивительно  напоминало  перебежки  современной  пехоты  под
неприятельским огнем. Часть их нашла укрытие в куче одежды рядом с трупом,
а  вдоль  борта,  куда   должен   был   сейчас   направиться   да   Кунха,
сосредоточилась целая армия.
   Холройд не видел, как муравьи набросились на лейтенанта, но и теперь не
сомневается в том, что на  него  было  совершено  настоящее  согласованное
нападение. Лейтенант внезапно вскрикнул,  разразился  проклятиями  и  стал
колотить себя по ногам.
   - Меня ужалили! - завопил он, обратив  к  капитану  горящее  ненавистью
лицо.
   Потом скрылся за бортом, прыгнул в шлюпку и сразу же бросился  в  реку.
Холройд услышал всплеск воды.
   Трое матросов вытащили его и положили в лодку. Той же ночью он умер.



   3

   Холройд и  капитан  вышли  из  каюты,  в  которой  лежало  распухшее  и
обезображенное тело лейтенанта, и, стоя рядом на корме, не сводили глаз  с
зловещего судна, плывшего за ними на буксире. Была душная темная  ночь,  и
только  таинственные  вспышки  зарниц  освещали   тьму.   Смутный   черный
треугольник куберты качался в кильватере канонерки,  паруса  надувались  и
хлопали, над кренившимися мачтами плыл густой  дым,  и  в  нем  непрерывно
вспыхивали искры.
   Мысли Жерилло все возвращались к тем злобным словам,  которые  произнес
лейтенант в предсмертной горячке.
   - Он сказал, что я убил его. Но  это  же  просто  абсурд.  Ведь  кто-то
должен был подняться на куберту. Неужели  нам  бежать  от  этих  проклятых
муравьев, как только они покажутся? - возмущался капитан.
   Холройд молчал. Он думал  об  организованном  броске  маленьких  черных
существ, переползающих через освещенную солнцем пустую палубу.
   - Он обязан был пойти, - твердил Жерилло. -  Он  погиб,  выполняя  свой
долг. Кого он может упрекать? Убит! Да,  бедняга  был  просто  -  как  это
называется? - ну, невменяемым, что ли? Чуточку не в  своем  уме.  Он  весь
раздулся от яда. Г-м.
   Наступило долгое молчание.
   - Мы потопим каноэ. Сожжем его.
   - А дальше что?
   Вопрос вывел Жерилло из себя. Плечи его поднялись, руки  взметнулись  в
негодующем жесте.
   - Так что же прикажете делать? - закричал он, переходя на злобный визг.
- Что бы ни было, - бушевал он, - а  я  сожгу  живьем  каждого  муравья  в
одиночку на этой проклятой куберте!
   Холройд молча слушал  его.  Издали  доносились  вопли  и  вой  обезьян,
наполняя знойную ночь зловещими звуками; когда же куберта подошла ближе  к
берегу, к ним прибавилось гнетущее кваканье лягушек.
   - Что  же  делать?  -  повторил  капитан  после  долгой  паузы.  Потом,
неожиданно исполнившись свирепой решимости и разразившись проклятиями,  он
приказал сжечь "Санта Розу" без всякого промедления. Всем  пришлась  очень
по душе эта мысль, и матросы с жаром взялись за дело.  Они  выбрали  трос,
отрубили его, подожгли куберту паклей,  пропитанной  керосином,  и  вскоре
"Санта Роза", весело потрескивая, пылала в  необъятной  тропической  ночи.
Холройд наблюдал, как во мраке  тянется  вверх  желтое  пламя  и  багровые
вспышки зарниц, зажигаясь и угасая над вершинами  деревьев,  на  мгновение
выхватывают их силуэты из темноты. Позади Холройда стоял  кочегар  и  тоже
смотрел на пламя. Он был настолько возбужден, что даже прибегнул  к  своим
лингвистическим познаниям.
   - "Sauba" делать пх, пх. Ох-хо! - И громко расхохотался.
   А Холройд думал о том, что у маленьких существ там,  на  куберте,  есть
глаза и мозг.
   Все происходящее казалось ему чем-то невероятно глупым и ложным, но что
было делать?
   Тот же вопрос с новой силой  возник  наутро,  когда  канонерка  подошла
наконец к Бадаме.
   Селение это, с его домиками, крытыми пальмовыми  листьями,  с  сахарным
заводом, заросшим плющом, с небольшим причалом из досок и камыша, поразило
тишиной и безмолвием; в это  жаркое  утро  здесь  не  видно  было  никаких
признаков человека.  Муравьев  же  на  таком  расстоянии  разглядеть  было
невозможно.
   - Все ушли, -  сказал  Жерилло.  -  Но  мы  все-таки  попробуем:  нужно
покричать и посвистать.
   Холройд принялся кричать и свистеть. И тут  капитана  начали  одолевать
мучительные сомнения. Наконец он заявил:
   - Нам остается только одно.
   - Что? - спросил Холройд.
   - Опять кричать и свистеть.
   Так они и сделали.
   Капитан ходил по мостику, разговаривая  сам  с  собою  и  жестикулируя.
Можно было подумать, что  множество  мыслей  обуревает  его  мозг.  С  губ
срывались отрывки каких-то слов. Он как будто обращался на  испанском  или
португальском к воображаемому  судилищу.  Уже  немного  тренированное  ухо
Холройда уловило, что речь идет о боеприпасах. Вдруг Жерилло прервал  свои
раздумья и обратился к Холройду по-английски:
   - Мой дорогой Олройд! Что же нам делать?
   Вооружившись полевым биноклем, они сели в лодку  и  поплыли  к  берегу,
чтобы изучить местность. На краях грубо сколоченного  причала  им  удалось
разглядеть крупных муравьев, неподвижные позы которых наводили  на  мысль,
что они наблюдают за людьми. Жерилло несколько  раз  выстрелил  в  них  из
пистолета, но безрезультатно.
   Между ближайшими домами Холройд  различал  какие-то  странные  земляные
сооружения, очевидно, построенные муравьями,  завоевавшими  селение.  Наши
исследователи миновали пристань и позади нее  увидели  лежавший  на  земле
скелет человека с белоснежной набедренной  повязкой.  Бросив  грести,  они
стали вглядываться в него.
   - Я обязан думать об их жизнях, - сказал вдруг Жерилло.
   Холройд недоуменно взглянул на него, не сразу догадавшись, что он имеет
в виду разноплеменный сброд, составлявший команду корабля.
   - Высадить отряд на берег? Нет, это невозможно, никак  невозможно.  Все
будут отравлены и распухнут,  страшно  распухнут  и  умрут,  обвиняя  меня
одного. Совершенно невозможно... Если уж высаживаться на берег, то  только
мне, мне одному в толстых сапогах. Я сам ответчик за свою жизнь. Может,  я
останусь в живых. Или лучше не высаживаться? Просто не знаю, как быть.  Не
знаю.
   Холройд подумал, что он все сам прекрасно знает, но промолчал.
   - Эта история, - заявил вдруг капитан, - затеяна, чтобы поднять меня на
смех. Вся история!
   Они покружили вокруг дочиста  обглоданного  скелета,  осмотрели  его  с
разных сторон и вернулись на канонерку. К этому времени колебания  Жерилло
стали совершенно мучительными.
   Наконец были разведены пары, и после полудня канонерка поплыла вверх по
реке, как будто еще надеясь найти у кого-то  ответ  на  тяжкий  вопрос.  К
заходу солнца она возвратилась  и  бросила  якорь.  Собиравшаяся  и  бурно
разразившаяся гроза утихла, наступила  прохладная  и  спокойная  ночь,  на
палубе все уснули. Все, кроме Жерилло. Он беспокойно метался по  палубе  и
что-то бормотал. На рассвете он разбудил Холройда.
   - Господи, в чем же дело? - спросил тот.
   - Решено, - сказал капитан.
   - Что, высаживаться на берег?  -  спросил  Холройд,  с  которого  сразу
слетел сон.
   - Нет, - ответил капитан и умолк. - Решено, - повторил он.
   Холройд нетерпеливо ждал.
   - Да, - сказал капитан. - Я выстрелю из большой пушки.
   И он выстрелил! Одному богу известно, что подумали об этом муравьи,  но
он это сделал. Он выстрелил дважды, соблюдая торжественный ритуал. Матросы
заткнули уши ватой.  Все  дело  смахивало  на  военную  операцию.  Сначала
ударили по старому сахарному заводу и разрушили его, потом  снесли  пустую
лавку позади причала. Затем у Жерилло началась неизбежная реакция.
   - Ничего хорошего из этого не выйдет, - сказал он  Холройду.  -  Ничего
хорошего. Ни черта. Мы должны вернуться назад за указаниями.  Они  подымут
тарарам из-за ядер, настоящий тарарам. Вы еще не знаете, Олройд...
   Он стоял и в полной растерянности смотрел на все окружающее.
   - Но что же еще можно было сделать!
   После полудня канонерка отправилась в обратный путь, вниз по реке, и  к
вечеру часть экипажа  высадилась,  чтобы  похоронить  тело  лейтенанта  на
берегу, где еще не успели появиться новые муравьи.



   4

   Мне довелось услышать эту историю урывками от Холройда недели три  тому
назад. Новый вид муравьев не дает ему покоя, и  он  вернулся  в  Англию  с
намерением "возбудить", как он говорит,  "умы  людей"  рассказом  об  этих
муравьях, пока  еще  не  слишком  поздно.  По  его  словам,  они  угрожают
Британской Гвиане,  которая  находится  немногим  больше  тысячи  миль  от
нынешней  области  их  распространения,  и  министерству  колоний  следует
немедленно за них взяться. Холройд заявляет со страстной убежденностью:
   - Это думающие муравьи. Поймите, что это значит!
   Они,  несомненно,   являются   серьезным   бедствием,   и   бразильское
правительство поступило весьма благоразумно, предложив  премию  в  пятьсот
фунтов за эффективный способ  их  истребления.  Столь  же  верно,  что  со
времени своего первого появления  три  года  назад  в  районе  Бадамы  эти
муравьи одержали немало выдающихся побед. Фактически они оккупировали весь
южный берег реки Батемо протяженностью приблизительно в  шестьдесят  миль,
полностью изгнали оттуда людей, заняли плантации и сеттльменты и захватили
по меньшей мере один корабль.
   Ходит даже слух, что каким-то необъяснимым  образом  они  переправились
через довольно широкий приток Капуараны и продвинулись  на  много  миль  к
самой Амазонке. Можно не сомневаться, что они гораздо разумнее и  обладают
более совершенным общественным устройством, чем известные до сих пор  виды
муравьев: они не рассеяны отдельными общинами, а в сущности,  организованы
в единую нацию.  Но  особая  и  непосредственная  опасность  для  человека
заключается не столько в  этом,  сколько  в  сознательном  применении  яда
против более сильного врага. По-видимому, их яд весьма схож со змеиным. Он
вырабатывается всеми муравьями этого вида, применяют же его при  нападении
на человека более крупные их  экземпляры,  пользуясь  острыми,  как  игла,
кристаллами.
   Подробную  информацию  о  новых  претендентах  на  мировое   господство
получить, конечно, трудно. Не существует прямых свидетелей их деятельности
(если не считать Холройда с его  беглыми  показаниями),  ибо  очевидцы  не
уцелели в столкновении с ними.  В  районе  Верхней  Амазонки  ходят  самые
невероятные легенды о смелости и мощи этих муравьев. Легенды эти растут  с
каждым днем, по мере того как, неуклонно продвигаясь  вперед,  завоеватели
вызывают страх и  тревожат  воображение  человека.  Необычайным  маленьким
существам приписывается умение  не  только  пользоваться  орудиями  труда,
применять огонь и металлы, создавая  чудеса  инженерной  техники,  которые
потрясли наши северные умы (мы  еще  не  привыкли  к  таким  чудесам,  как
тоннель под Парахибой, вырытый в 1841 году saub'ами  из  Рио-де-Жанейро  в
том месте, где река столь же широка, как Темза у  Лондонского  моста);  им
приписывается  также  метод  организованной  и  подробной  регистрации   и
передачи сведений, аналогичный  нашему  книгопечатанию.  До  сих  пор  они
упорно  продвигались  вперед,  захватывая  новые  территории,  вынуждая  к
бегству или неся гибель всем живущим здесь людям.  Их  численность  быстро
растет, и Холройд твердо уверен, что в конце концов они вытеснят  человека
из всей тропической зоны Южной Америки.
   Скажите, почему они должны не двигаться дальше тропиков Южной Америки?
   Правда, в настоящее время они находятся  именно  там.  Если  они  будут
продвигаться и впредь, то к 1911 году или около  того  они  атакуют  ветку
железной дороги, проложенную вдоль Капуараны, и обратят на  себя  внимание
европейских капиталистов.
   К 1920 году  они  доберутся  до  среднего  течения  Амазонки.  По  моим
расчетам, к 1950 или самое позднее к 1960 году они откроют Европу.



    Герберт Уэллс.
    Филмер

   -----------------------------------------------------------------------
   Herbert Wells. Filmer (1902). Пер. - И.Воскресенский.
   В кн.: "Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 6".
   М., "Правда", 1964.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 6 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------


   В овладение искусством полета вложили свой труд поистине тысячи  людей:
этот подал мысль, другие делали опыты, и, наконец,  последнее  напряженное
усилие ума - и работа завершена.  Но  несправедливое  общественное  мнение
выбирает из тысяч только одного, притом того, кто и не летал  ни  разу,  и
чтит его как первооткрывателя;  точно  так  же  оно  прославило  Уатта  за
открытие энергии пара и Стефенсона за изобретение парового  двигателя.  И,
конечно,  среди  всех  почитаемых  имен  самую   нелепую   и   трагическую
известность получило имя бедняги Филмера - этот робкий  кабинетный  ученый
решил задачу, которая век за веком ставила человечество  в  тупик  и  даже
пугала; одним нажатием кнопки он изменил наши войны, и наш мир,  и  вообще
едва ли не все условия человеческой жизни и счастья. Это  был  разительный
пример вечно изумляющего нас  несоответствия  между  ничтожным  тружеником
науки и величием  его  труда.  Многое  в  Филмере  остается  и,  вероятно,
останется неясным и загадочным - филмеры не привлекают  внимания  босуэлов
[писатель Джеймс Босуэл (1740-1795)  прославился  как  автор  подробнейшей
биографии своего современника лексикографа и писателя Сэмюэля Джонсона], -
но основные события его жизни и ее развязка достаточно известны,  а  кроме
того,  имеются  письма,  записки  и  случайные   упоминания,   позволяющие
восстановить общую картину. Так, из отрывочных свидетельств  и  составлена
эта повесть о жизни и смерти Филмера.
   Первые достоверные сведения о  Филмере  дает  документ,  в  котором  он
просит  разрешить  ему  как  студенту-стипендиату  физического  факультета
работать в государственных лабораториях  Южно-Кенсингтонского  Лондонского
университета; здесь же он называет  себя  сыном  "армейского  обувщика  из
Дувра" (попросту сапожника) и приводит  отзывы  преподавателей  и  оценки,
полученные на экзаменах, в доказательство своих глубоких познаний в  химии
и математике. Не заботясь о своем достоинстве, он жалуется на трудности  и
лишения в надежде получить возможность к дальнейшему углублению этих своих
познаний; он пишет, что лаборатория  -  это  "цепь"  всех  его  стремлений
вместо "цель", и эта описка лишь придает  выразительность  его  уверениям,
что он намерен "приковать все свое внимание" к точным наукам.  Надпись  на
обороте прошения показывает, что желание его  было  удовлетворено,  но  до
самого  последнего  времени  никакого  следа  его   успешных   занятий   в
го