старик говорил о себе. Еще в кебе он назвал себя. Это
был Эгберт Элвешем, знаменитый философ, имя которого было мне  известно  еще
на школьной скамье. Мне  казалось  невероятным,  что  человек,  ум  которого
волновал меня, когда я был еще  школьником,  этот  великий  мыслитель  вдруг
оказался знакомым  дряхлым  старичком.  Вероятно,  всякий  молодой  человек,
внезапно   очутившись   в   обществе   знаменитости,   чувствует   некоторое
разочарование.
     Теперь старик говорил о будущем, которое откроется передо  мной,  когда
порвутся слабые нити, связывающие его  с  жизнью,  говорил  о  своих  домах,
денежных вкладах, авторских гонорарах. Я  и  не  предполагал,  что  философы
могут быть так богаты. А он не без зависти смотрел, как я ем и пью.
     - Сколько в вас жизненной силы! сказал он и  добавил  со  вздохом  (мне
показалось, что это был вздох облегчения): Теперь недолго ждать!
     - Да, ответил я, чувствуя, что голова у меня кружится  от  шампанского,
может быть, у меня есть будущее, и благодаря вам ему можно  позавидовать.  Я
буду теперь иметь честь носить ваше имя, зато у вас  есть  прошлое,  которое
стоит моего будущего!
     Он покачал головой и улыбнулся, приняв мое лестное восхищение как бы  с
некоторой грустью.
     - Будущее! повторил он. А променяли бы вы его на  мое  прошлое?  К  нам
подошел официант с ликерами. - Пожалуй,  вы  охотно  примете  мое  имя,  мое
положение, продолжал старик, но согласились ли бы вы  добровольно  взять  на
себя мои годы?
     - Вместе с вашими достоинствами, любезно ответил я. Он опять улыбнулся.
- Кюммель, две порции, сказал мистер Элвешем официанту  и  занялся  бумажным
пакетиком, который достал из кармана.
     - Это время дня, произнес старик, этот послеобеденный  час  час,  когда
можно развлекаться пустяками. Вот  маленький  образчик  моей  мудрости.  Это
нигде не опубликовано.
     Дрожащими желтыми пальцами он развернул  пакетик:  в  нем  был  порошок
розоватого цвета.
     - Вот... сказал старик.  Впрочем,  сами  догадайтесь,  что  это  такое.
Насыпьте порошку в рюмку, и кюммель превратится для вас в райский напиток.
     Его глаза ловили мой взгляд, в их выражении было что-то загадочное.
     Меня неприятно поразило,  что  этот  великий  ученый  может  заниматься
приправами к напиткам, но я сделал вид, что  очень  заинтересован  этой  его
слабостью, я был достаточно пьян, чтобы подличать.
     Мистер Элвешем всыпал половину порошка в свою рюмку, а половину в  мою.
Затем вдруг поднялся и с подчеркнутым достоинством протянул мне руку. Я тоже
протянул руку, и мы чокнулись.
     - За скорое получение наследства, сказал старик, поднося рюмку к губам.
     - Нет, нет, поспешно ответил я, только не  за  это.  Он  остановился  с
рюмкой у рта и пристально заглянул мне в глаза. - За долгую жизнь, сказал я.
     Он помедлил. - За долгую жизнь! с внезапным взрывом смеха отозвался он,
и, глядя друг на друга, мы выпили ликер.
     Пока я пил старик продолжал смотреть мне прямо в глаза, а  я  испытывал
какое-то удивительно странное чувство. С первого же глотка в голове началась
страшная  путаница.  Мне  казалось,  что  я  физически  ощущаю,  как  что-то
шевелится у меня в черепе, а  уши  наполнились  невообразимым  гулом.  Я  не
чувствовал вкуса ликера, не замечал, как его  ароматная  сладость  скользила
мне  в  горло.  Я  видел  только  напряженный,  жгучий  взгляд  серых  глаз,
устремленных на меня. Мне казалось, что страшное головокружение и  грохот  в
ушах продолжались бесконечно долго. Где-то в  глубине  сознания  мелькали  и
тотчас исчезали какие-то неясные воспоминания о полузабытых событиях.
     Наконец старик прервал молчание.  С  внезапным  вздохом  облегчения  он
поставил рюмку на стол.
     - Ну как? спросил он.
     - Чудесно, ответил я, хотя и не почувствовал  вкуса  ликера.  Голова  у
меня кружилась. Я сел. В мыслях был хаос. Потом сознание прояснилось,  но  я
видел все каким-то  искаженным,  точно  в  вогнутом  зеркале.  Манеры  моего
компаньона изменились, они стали нервными и торопливыми. Он вытащил часы и с
гримасой взглянул на них.
     - Семь  минут  двенадцатого!  воскликнул  он.  А  сегодня  я  должен...
одиннадцать двадцать пять... на вокзале Ватерлоо... Мне нужно идти.
     Мистер Элвешем уплатил по счету и стал с  трудом  надевать  пальто.  На
помощь нам пришли официанты. Еще минута, и он сидел в кебе, а я  прощался  с
ним, все еще испытывая нелепое чувство: все вокруг стало маленьким и четким,
точно я... как бы это объяснить? точно я смотрел через перевернутый бинокль.
     Мистер Элвешем приложил руку ко лбу. - Этот напиток...  сказал  он,  Не
надо  было  его  вам  давать!  Завтра  у  вас  голова  будет  раскалываться.
Подождите, вот! Он дал мне плоский конвертик, в каких обычно выдают  порошки
в аптеках. Перед сном примите  этот  порошок.  Тот,  первый,  был  наркотик.
Только запомните: примите его перед самым сном. Он проясняет голову.  Вот  и
все. Дайте еще раз вашу руку, наследник.
     Я сжал дрожавшую руку старика. - До свидания, сказал он, и по выражению
его глаз я понял, что и на него подействовал этот  напиток,  свихнувший  мне
мозги.
     Вдруг, вспомнив что-то, он принялся шарить в кармане пиджака и  вытащил
еще один пакет, на этот раз цилиндрической формы, по размерам  и  очертаниям
напоминавший мыльную палочку для бритья.
     - Вот, сказал он, чуть не забыл, возьмите, но не открывайте, пока я  не
приду к вам завтра.
     Пакет был такой тяжелый, что я его едва не уронил. - Ладно, пробормотал
я, а он улыбнулся мне, показав вставные зубы.
     Кучер взмахнул кнутом над дремавшей лошадью.
     Пакет, который дал мне Элвешем, был белый с красными печатями  с  обеих
сторон и посередине.
   +Если это не деньги, подумал я, то это платина или свинецЙ.
     Я с величайшими предосторожностями засунул пакет в карман  и,  чувствуя
по-прежнему сильное головокружение, пошел домой  сквозь  толпу  гуляющих  по
Риджент-стрит, потом свернул в темные, задние улицы на Портленд-роуд. Я живо
помню всю странность своих ощущений. Я настолько сохранил ясность мысли, что
замечал свое необычайное психическое состояние и спрашивал себя, не подсыпал
ли он  мне  опиума,  с  действием  которого  я  практически  был  совершенно
незнаком.
     Мне очень  трудно  сейчас  описать  все  особенности  моего  состояния;
пожалуй,  его  можно  было  бы  назвать   раздвоением   личности.   Идя   по
Риджент-стрит, я не мог  отделаться  от  странной  мысли,  что  нахожусь  на
вокзале Ватерлоо, и мне даже хотелось взобраться на крыльцо Политехнического
института, будто на подножку вагона. Я протер глаза и убедился, что нахожусь
на Риджент-стрит. Как бы мне это объяснить? Вот вы видите искусного  актера,
он спокойно смотрит на вас; гримаса и это совсем другой человек! Не  найдете
ли  вы  слишком  невероятным,  если  я  скажу,  что  мне   казалось,   будто
Риджент-стрит вела себя в ту минуту так, как  этот  актер?  Потом,  когда  я
убедился, что это все же Риджент-стрит, меня стали сбивать с толку  какие-то
фантастические воспоминания. +Тридцать лет  назад,  думал  я,  я  поссорился
здесь с моим братомЙ. Я тотчас  расхохотался,  к  удивлению  и  удовольствию
компании ночных бродяг. Тридцать лет назад меня еще  не  было  на  свете,  и
никогда у меня не было брата. Порошок,  несомненно,  лишал  людей  рассудка,
потому  что  я  продолжал  глубоко  сожалеть  о  своем  погибшем  брате.  На
Портленд-роуд мое безумие приняло несколько иной характер. Я стал вспоминать
магазины, которые когда-то тут находились, и сравнивать улицу в ее  нынешнем
виде с той, какой она была раньше. Вполне  понятно,  что  после  ликера  мои
мысли стали путаными и тревожными,  но  я  недоумевал,  откуда  явились  эти
удивительно  живые  фантасмагорические  воспоминания;   и   не   только   те
воспоминания, которые заползли мне в  голову,  но  и  те,  которые  от  меня
ускользали. Я остановился у магазина живой природы Стивенса и стал напрягать
память, чтобы вспомнить, какое отношение имел ко мне  владелец  этой  лавки.
Мимо прошел автобус для меня он грохотал, как поезд. Мне показалось,  что  я
далеко-далеко и погружаюсь в темную яму в поисках воспоминаний.
     - Ах да, конечно, сказал я себе. Стивенс обещал дать  мне  завтра  трех
лягушек. Странно, что я об этом забыл.
     Показывают ли сейчас  детям  туманные  картины?  Я  помню  картины,  на
которых  появлялся  ландшафт,  сначала  как  туманный  призрак,   потом   он
становился отчетливее,  пока  его  не  вытеснял  другой.  Вот  так  же,  мне
казалось, призрачные новые ощущения борются во мне со старыми, привычными.
     Я шел  по  Юстон-роуд  и  Тоттенхем-Корт-роуд,  встревоженный,  немного
испуганный  и  почти  не  замечая,  что  иду  необычным  путем,  потому  что
обыкновенно пробирался через целую сеть боковых улиц и переулков. Я  свернул
на Университетскую улицу, и тут выяснилось, что я забыл номер  своего  дома.
Только ценой страшного напряжения памяти я вспомнил номер 11-а, но  и  то  у
меня было такое чувство, будто мне этот номер кто-то  подсказал,  но  кто  я
забыл. Я старался привести  в  порядок  свои  мысли,  вспоминая  подробности
обеда, но никакими силами не мог представить себе лицо своего компаньона,  я
видел только неясные очертания, как видишь  отражение  собственного  лица  в
стекле, сквозь которое смотришь. Однако вместо мистера Элвешема  я,  как  ни
странно, узнавал себя самого,  сидящего  за  столом,  румяного  от  вина,  с
блестящими глазами, болтливого.
   +Надо будет принять второй порошок, подумал я. это становится
невыносимымЙ.
     Я принялся искать свечу и спички в той части передней, где они  никогда
не лежали, а потом долго соображал, на какой площадке моя комната.
   +Я пьян, подумал я, тут нет никакого сомненияЙ.
     И, как бы в подтверждение этого, я без всякой причины начал спотыкаться
на каждой ступеньке лестницы.
     На первый взгляд моя  комната  показалась  мне  незнакомой.  -  Что  за
чепуха! пробормотал я,  оглядываясь  вокруг.  Усилием  воли  мне  как  будто
удалось вернуть себе сознание  действительности,  и  странная  фантасмагория
сменилась знакомыми предметами. Вот старое зеркало,  за  раму  засунуты  мои
записки о свойствах белков.  На  полу  валяется  мой  будничный  костюм.  Но
все-таки все это было как-то нереально.  У  меня  все  время  было  дурацкое
ощущение, будто я сижу в вагоне, поезд только что остановился на  незнакомой
станции и я выглядываю в окно. Я изо всех сил  сжал  спинку  кровати,  чтобы
прийти в себя. +Может, это ясновидение, подумал я,  надо  будет  написать  в
Общество психиатровЙ.
     Я положил на туалетный столик пакет, который мне  дал  мистер  Элвешем,
сел на кровать и стал снимать ботинки. Чувство  у  меня  было  такое,  будто
картина моих ощущений наложена на другую картину, и эта вторая  картина  все
время старается проступить сквозь первую.
     - К черту! воскликнул я. Что я, спятил или действительно нахожусь сразу
в двух местах?
     Наполовину раздевшись, я высыпал порошок  мистера  Элвешема  в  стакан.
Вода зашипела и приняла флюоресцирующую янтарную окраску. Я выпил эту  воду.
Не успел я лечь, как мысли мои успокоились. Голова коснулась подушки,  и  я,
по-видимому, сразу заснул.
     Я проснулся внезапно ото сна, в котором мне грезились какие-то странные
животные. Я лежал на спине. Вероятно, всем знакомы эти гнетущие  сновидения;
проснувшись, человек избавляется от них, но они все  же  оставляют  какое-то
тягостное впечатление. Во рту у меня  был  странный  вкус,  во  всех  членах
усталость, ощущение физического неудобства. Я лежал неподвижно, не  поднимая
головы от подушки, ожидая, что чувство отчужденности и  ужаса  развеется,  и
тогда мне, может быть, удастся снова заснуть, но  вместо  этого  оно  только
росло. Вначале я не замечал вокруг  себя  ничего  необычного.  Комната  была
освещена очень слабо, настолько слабо, что в ней было почти совсем темно,  и
мебель проступала в виде совершенно темных пятен. Я пристально смотрел перед
собой, насколько позволяло одеяло, натянутое до самых  глаз.  Мне  пришло  в
голову, что кто-то забрался в комнату и украл мой пакет с деньгами. Но затем
я полежал, ровно дыша, чтобы вновь вызвать сон, и понял, что это только  мое
воображение. Тем не менее я беспокоился, я был уверен: что-то  случилось.  Я
оторвал голову от подушки и всмотрелся в темноту. Сначала я не мог понять, в
чем дело. Я вглядывался в окружающие меня темные предметы,  по  большей  или
меньшей густоте мрака угадывал, где должны быть окна с задернутыми  шторами,
стол, камин, книжные полки и так  далее.  Потом  что-то  в  окружавших  меня
темных вещах стало казаться мне необычным. Может быть, кровать повернута  не
так, как раньше. Там, где должны быть книжные полки, туманно  белело  что-то
на них непохожее. Не могло это быть также  и  моей  рубашкой,  брошенной  на
стул: она была много меньше.
     Преодолевая ребяческий страх, я сбросил одеяло и спустил ноги.  Они  не
достали до полу, как бывало всегда, когда я садился на своей низкой кровати,
а повисли, едва достигая края матраца. Я подвинулся  и  сел  на  самый  край
кровати. Рядом с ней на сломанном стуле должны были  быть  свеча  и  спички.
Протянув руку и ничего не нащупав,  я  принялся  шарить  вокруг  себя.  Рука
попала на какую-то тяжелую ткань, мягкую и плотную,  которая  зашуршала  под
пальцами. Я ухватился за  нее  и  потянул.  Оказалось,  что  это  полог  над
изголовьем.
     Теперь я окончательно проснулся и  понял,  что  нахожусь  в  незнакомой
комнате. Я был озадачен и постарался припомнить все, что случилось  вечером.
Как ни странно, оказалось, что я помню все совершенно ясно:  обед,  порошок,
сначала один, потом другой, мои  сомнения  насчет  того,  пьян  я  или  нет,
медлительность, с  которой  я  раздевался,  прохладную  подушку,  которой  я
касался лицом. Вдруг я стал сомневаться: было ли это  вчера  или  позавчера?
Как бы то ни было, комната была чужой, и я  не  мог  понять,  как  я  в  ней
очутился.
     Туманный, бледный предмет,  который  я  видел  раньше,  становился  все
светлее, и теперь я понял, что это окно, а перед ним  овальное  зеркало,  на
которое падали слабые лучи света, проникавшие сквозь шторы.
     Я  встал,  и  меня  поразило,  что  я   чувствую   такую   слабость   и
неуверенность. Я медленно пошел к окну, протянув руки, но все-таки наткнулся
по дороге на стул  и  ушиб  колено.  Обошел  зеркало.  Оно  оказалось  очень
большим, с красивыми бронзовыми канделябрами по бокам. Я стал ощупью  искать
шнурок от шторы, не нашел  его,  но  случайно  схватил  кисточку,  и  штора,
щелкнув пружиной, поднялась.
     Передо мной был абсолютно незнакомый вид. Небо было затянуто, и  сквозь
густую серую толщу облаков едва пробивались слабые лучи рассвета.  На  самом
горизонте облака были  окаймлены  кроваво-красной  полосой.  Ниже  все  было
темным и неясным. Вдали холмы в дымке,  туманная  масса  домов  со  шпилями,
чернильные  пятна  деревьев,  а  под  окном  кружево  темных  кустарников  и
бледно-серые дорожки. Все это было так чуждо, что на минуту  я  подумал:  не
сплю ли я еще? Я ощупал туалетный столик. Он был из полированного дерева, на
нем стояли хрустальные флаконы и лежала головная щетка.  На  блюдечке  лежал
какой-то странный предмет, подковообразный на  ощупь,  с  гладкими  твердыми
выступами. Я не мог найти ни свечи, ни спичек.
     Снова я обвел глазами комнату. Теперь, при поднятых шторах,  призрачные
силуэты вещей выступали из темноты: огромная кровать с пологом  и  камин  за
нею, с большой белой полкой, поблескивавшей мрамором.
     Прислонившись к туалетному столику, я закрыл глаза, потом снова открыл,
стараясь сосредоточиться. Все вокруг  было  вполне  реальным;  это  не  было
сновидением. Я готов был вообразить, что от выпитого вчера странного напитка
в памяти у меня образовался какой-то пробел. Может быть, думал я,  меня  уже
ввели во владение наследством, а я потом вдруг забыл обо всем  и  не  помню,
что случилось после того, как я узнал о своей  удаче?  Может  быть,  если  я
подожду немножко, мои мысли прояснятся? Между тем воспоминания об  обеде  со
стариком  Элвешемом  были  необыкновенно  живыми  и   свежими:   шампанское,
услужливые официанты,  порошок,  напиток...  Я  был  готов  дать  голову  на
отсечение, что все это было лищь несколько часов назад!
     Затем произошло нечто совершенно обыкновенное  и  вместе  с  тем  столь
ужасное, что я до сих пор содрогаюсь при одном воспоминании об этой  минуте.
Я заговорил вслух.
     - Как же, черт возьми, я сюда попал? сказал я. Но голос был не мой! Это
был не мой голос, это был тонкий голос, артикуляция была неясной, и резонанс
совсем не такой, как у меня. Чтобы успокоиться, я схватился одной  рукой  за
другую рука была костлявая, кожа старчески дряблая.
     - Но ведь это же сон, проговорил я ужасным голосом,  который  непонятно
как поселился в моем горле, ведь это сон!
     Быстро, почти инстинктивно, я сунул в рот  пальцы.  Зубы  мои  исчезли.
Пальцы нащупали мягкую поверхность  сморщенных  десен.  У  меня  закружилась
голова от ужаса и отвращения.
     Я  почувствовал  безудержное  желание  увидеть  свое  лицо,  сразу   же
убедиться в той страшной, кошмарной перемене,  которая  произошла  со  мной.
Неверной походкой я пошел к камину за спичками и стал шарить на полке. В это
время из моего горла вырвался лающий кашель, и я запахнул толстую фланелевую
рубашку, которая, как оказалось, была на мне надета.  На  камине  спичек  не
было. Я вдруг почувствовал, что руки и ноги  у  меня  окоченели  от  холода.
Кашляя и шмыгая носом (возможно, что  при  этом  я  немножко  и  стонал),  я
заковылял к кровати.
     - Ведь это же  сон,  бормотал  я,  забираясь  в  постель,  сон!  Я  сам
чувствовал, что говорю это по старческой привычке повторять одно и то же.
     Я натянул  одеяло  на  плечи,  на  голову,  засунул  под  подушку  свои
морщинистые руки и решил успокоиться и заснуть. Несомненно, все  это  только
сон. Утром он развеется, и я проснусь сильным, энергичным, ко  мне  вернется
молодость и  жажда  знаний.  Я  закрыл  глаза,  стал  дышать  равномерно  и,
убедившись, что сон не идет ко  мне,  принялся  медленно  вычислять  степени
числа три.
     А то, чего я так жаждал, не приходило. Я не мог заснуть  и  все  больше
убеждался, что во мне действительно произошла  страшная  перемена.  Потом  я
заметил, что лежу с широко открытыми глазами, забыв про свои  вычисления,  и
ощупываю  худыми  пальцами  беззубые  десны.  Я  действительно  внезапно   и
неожиданно превратился в старика. Каким-то необъяснимым  путем  я  проскочил
через всю свою жизнь до самой  старости,  каким-то  образом  у  меня  украли
лучшую часть моей жизни, мою любовь, борьбу, силы и  надежды.  Я  зарылся  в
подушку и старался убедить себя, что, может быть, это галлюцинация.
     Медленно, но неуклонно приближалось утро. Наконец, отчаявшись  заснуть,
я сел на кровати и огляделся вокруг. Холодный рассвет проник через  окно,  и
видна была вся комната. Она была просторна и хорошо  обставлена  лучше,  чем
все другие комнаты, в которых мне раньше  приходилось  спать.  На  маленьком
столике в нише виднелись свеча и  спички.  Я  сбросил  одеяло  и,  дрожа  от
сырости раннего летнего утра, встал и зажег свечу. Затем, дрожа так  сильно,
что гасильник для свечи подпрыгивал на своем шпиле, я,  шатаясь,  подошел  к
зеркалу и увидел... лицо Элвешема! Хотя в душе я уже этого  ожидал,  тем  не
менее впечатление было ужасным. Мистер Элвешем всегда казался мне  физически
слабым и жалким, но сейчас, когда он был одет  только  в  грубую  фланелевую
ночную рубашку, которая распахнулась на груди и открыла тощую  шею,  сейчас,
когда я сам стал Элвешемом, я не берусь описать, каким жалким и  дряхлым  он
мне показался.  Впалые  щеки,  растрепавшаяся  прядь  грязных  седых  волос,
тусклые, слезящиеся глаза, дрожащие