ще кругом ни души. Джен  помогала  матери
убирать комнаты. И волновался же я, скажу вам!  Сперва  попробовал  замок,
потом тяпнул по петлям. Сундук открылся. Серебро! Полно серебряных  монет!
Блестят. Как увидел, меня всего так и затрясло. И надо же, чтобы  тут  как
раз мусорщик вышел из-за дома. У меня чуть сердце  не  оборвалось.  Думаю,
какой же я дурак, что у меня все эти деньги на виду. А тут еще сосед -  он
тоже был в отпуске - вздумал поливать бобы в своем огороде. Что,  если  бы
он взглянул через забор?
   - Что же вы сделали?
   - Захлопнул крышку и давай скорехонько засыпать.  Потом  принялся,  как
сумасшедший, рыть землю в ярде от того места. А  рожа  у  меня  улыбалась,
можно сказать, сама по себе, пока всю  работу  не  кончил.  Одна  мысль  в
голове вертится: как бы скрыть это дело, - больше ни о чем думать не  мог.
"Клад, - шепчу, - клад! Сотни фунтов! Сотни и сотни фунтов!" Шепчу, а  сам
рою вовсю. И все мне мерещилось, что сундук торчит  наружу  и  виден,  как
ноги из-под одеяла, когда человек лежит в постели. Поэтому я  еще  накидал
сверху всю ту землю, что была вырыта из ямы для цветника. И взмок же я!  А
тут из дома притопал сам папаша. Он мне ничего не сказал. Стоит у меня  за
спиной и глаз не сводит. Потом я от Джен узнал, что он вернулся  в  дом  и
говорит: "Этот твой олух, Джен, - он всегда меня олухом почему-то обзывал,
- все-таки умеет на работу приналечь". Ясно, что  я  на  него  впечатление
произвел.
   - Какой длины был сундук? - вдруг спросил я.
   - Какой длины? - переспросил мистер Бришер.
   - Да, ну каких размеров?
   - А! Примерно вот столько на столько.
   Мистер Бришер показал длину и ширину сундука средних размеров.
   - Полный? - спросил я.
   - Доверху полный серебряных монет, полукрон, кажется.
   - Послушайте! - воскликнул я. - Ведь это значит сотни фунтов!
   - Тысячи! - с каким-то печальным спокойствием подтвердил мистер Бришер.
- Я высчитал.
   - Но как они туда попали?
   - Не знаю. Знаю только, что их нашел. Думаю же  я  вот  что:  молодчик,
который владел домом до ее отца, был заправский грабитель. Что называется,
преступник высшей марки. В собственной  коляске,  развалившись,  ездил.  -
Мистер Бришер остановился перед сложностями задачи рассказчика  и  наконец
разразился длинным вводным периодом: - Не помню, говорил ли я вам, что это
был дом одного разбойника, раньше чем попал к тестю, и я знал, что он  раз
ограбил почтовый поезд. Это я знал. И вот я подумал...
   - Это вполне возможно, - согласился я. - Но что же вы дальше сделали?
   - Трудился, можно сказать, до седьмого пота, - отвечал мистер Бришер. -
С меня прямо градом текло. Все утро. Я делал вид, что разбиваю цветник,  а
сам все думал, как мне быть. Пожалуй, я рассказал бы  ее  отцу,  только  я
сомневался в его честности: боялся, как бы он не обобрал меня и не передал
все властям. А потом, раз я собирался жениться и войти в семью, я  считал,
пусть лучше эти деньги принесу в дом я, и они, так сказать,  поднимут  мне
цену в их глазах. Наконец, у меня оставалось еще три дня отпуска, так  что
спешить было  некуда.  Я  все  и  засыпал  землей  и  продолжал  копать  и
раздумывать, как уберечь клад. И ничего не мог придумать. Все голову ломал
и ломал, - продолжал мистер Бришер. - Меня даже сомнение взяло, вправду ли
я видел эти монеты. Я перешел на то место и опять разрыл землю, но как раз
вышла мамаша Джен белье развешивать. Опять  на  меня  трясучка  напала.  А
позже, только я собрался еще раз взяться, приходит Джен и  зовет  обедать.
"Яму-то, - говорит, - какую вырыл, верно, проголодался теперь очень!"
   За обедом я был, как в тумане. Из головы все не  шло:  "А  вдруг  сосед
перемахнул через забор и сейчас набивает себе  карманы?"  Но  потом  стало
легче на душе. "Раз деньги лежали там так долго, - думаю, - еще  полежат".
Тогда я завел разговор, чтобы выпытать у старика, как он вообще смотрит на
всякие там находки.
   Мистер Бришер остановился и сделал  вид,  будто  воспоминание  об  этом
разговоре доставляет ему поистине удовольствие.
   - Старик оказался язвой, - сказал он. - Настоящей язвой!
   - Как? - удивился я. - Неужели он хотел?..
   - Вот как было дело, - пояснил мистер Бришер,  дружески  взяв  меня  за
руку и дыша мне в лицо, чтобы успокоить. - Я хотел выпытать у него, что он
думает, и рассказал ему историю про моего приятеля (все  нарочно  выдумал,
понимаете!), который взял напрокат пальто и будто  нашел  в  нем  соверен.
"Мой приятель оставил золотой себе, но я, - говорю, - не уверен, правильно
ли он поступил". Тут старик и начни. Господи, и  отчитал  же  он  меня!  -
Мистер Бришер сделал вид, что его все это очень забавляет. -  Старик  был,
можно сказать, на редкость вредный.  Конечно,  говорит,  он  так  и  знал,
других друзей, мол, у меня и быть не может. Иного  поведения,  говорит,  и
нельзя  было  ожидать  от  друга  безработного  бродяги,  который  заводит
шуры-муры с чужими дочками. Каково, а? Чего  только  он  не  наговорил!  И
половины не передашь! Как заведенный сыпал, и все такое оскорбительное!  Я
стал возражать ему, только чтобы побольше выведать. "Разве, - говорю, - вы
не взяли бы себе полсоверена, если бы нашли на улице?"  "Конечно,  нет!  -
отвечает. - Конечно, не взял бы!" "Как же так? - говорю. - Ведь  это  было
бы вроде клада!" А он мне на это: "Молодой человек, есть мудрость, которая
превыше моей. "Кесарево кесарю...", как дальше  там  сказано?  И  принялся
расписывать. Да! Ничего не скажешь, ловкий был старик, умел трахнуть людей
библией по голове. Говорит, удержу  нет.  Наконец  стал  подпускать  такие
шпильки, что терпение у меня лопнуло. Джен-то я обещал не отвечать ему  на
обидные слова, но тут меня прорвало!
   Загадочными гримасами мистер Бришер старался уверить меня, что  одержал
верх в этом словесном поединке, но меня не так легко было провести.
   - Наконец зло меня взяло, и я ушел, когда понял, что клад мне  придется
поднимать одному. Но я подбодрился, когда подумал, как утру старому  черту
нос, когда денежки будут у меня...
   Он помолчал.
   - Так вот,  поверите  ли,  за  все  три  дня  у  меня  не  было  случая
подобраться к проклятому сундуку. Ни полкроны я не  вынул  оттуда:  всегда
что-нибудь мешало.
   Удивительно, как мало люди задумываются вот над чем, - продолжал мистер
Бришер. - Найти клад - не такое уж большое дело. А вот  попробуйте  унести
его. Мне кажется, я в эти ночи ни на минуту глаз не закрыл. Все думал, как
мне прибрать его к рукам, да что я с ним буду делать, да  как  я  объясню,
откуда взял такое богатство, Прямо заболел. Все дни  ходил  такой  хмурый,
что Джен разозлилась. "Ты, - говорит, - совсем не тот, что был в Лондоне".
И это она повторила несколько раз. Я пытался взвалить все на папашу  и  на
его шпильки, но, с позволения сказать, у нее свое  было  на  уме:  забрала
себе в голову, что я втюрился в другую. Говорит, будто я изменил  ей.  Ну,
мы с ней поцапались чуточку, но я так помешался на  этом  кладе,  что  мне
было наплевать на все ее слова. В конце концов я придумал план.  Я  всегда
был на этот счет мастак; планы составлять - это по моей части, вот  только
выполнить - с этим у меня  похуже.  Я  обдумал  все  подробно  и,  значит,
наметил план. Прежде всего  я  хотел  унести  полные  карманы  этих  самых
полукрон - понятно? А потом... ну, вы дальше увидите.
   Я дошел до такого состояния,  что  не  мог  и  подумать  о  том,  чтобы
сунуться к сундуку среди дня. Стало быть, я дождался  ночи  и,  когда  все
стихло, встал и прокрался к задней двери: хотел  набить  себе  карманы.  И
надо же мне было в кухне споткнуться о ведро!  Тут  папаша  выскакивает  с
пистолетом: чутко спал  старик,  и  недоверчив  он  был  притом;  пришлось
объяснять, что я шел  к  колодцу  попить,  потому  графин  у  меня  был  с
трещиной. Ну, сами понимаете, прежде чем уйти, пришлось  выслушать  разные
обидные слова.
   - И вы хотите сказать... - начал я.
   - Погодите, - остановил меня мистер Бришер. - Я говорил вам, что у меня
был план. Вышла маленькая заминка, но  главному  плану  это  нисколько  не
повредило. На другой день я  вышел  и  закончил  цветник,  словно  никаких
обидных слов и сказано не было. Обмазал  камни  цементом,  покрыл  зеленой
краской, и все такое прочее.  Еще  положил  зеленый  мазок  там,  где  был
сундук. Все вышли посмотреть и говорили, как красиво у меня получилось,  и
даже старик чуточку подобрел, когда увидел. Но он  только  сказал:  "Жаль,
что ты не всегда так трудишься. А то мог бы добиться чего-нибудь путного".
   - Да, - говорю (не удержался), - я много вложил в этот цветник.  Так  и
сказал! Чувствуете? Когда я  говорил,  что  много  вложил  в  цветник,  я,
конечно, имел в виду...
   -  Чувствую,  -  поспешил  я   сказать,   ибо   мистер   Бришер   любил
растолковывать свои остроты.
   - А он не понял, - сказал мистер Бришер. - По  крайней  мере  тогда.  А
когда все было кончено, я уехал в Лондон... Да, уехал в Лондон.
   Пауза.
   - Только я вовсе не в Лондон уехал, - снова заговорил мистер  Бришер  с
внезапным оживлением и приблизил свое лицо к моему. - Будьте покойны!  Как
вы думаете?.. Дальше Колчестера я не поехал ни на шаг. Лопату я оставил  в
таком месте, что мог сразу найти.  Все  у  меня  было  обдумано  наилучшим
манером. В Колчестере я нанял тележку и сказал, что поеду  в  Ипсвич,  там
переночую и вернусь на следующий день. Мне пришлось оставить два  соверена
в залог, и я поехал.
   Только вовсе не в Ипсвич.
   В полночь я привязал лошадь и тележку у дороги, шагах в  пятидесяти  от
дома Джен, и вмиг был на месте. Ночь  была  самая  подходящая  для  такого
дела. Собрались тучи, душновато было. По всему небу зарницы играли, вскоре
надвинулась гроза.  И  вдруг  началось!  Сперва  упало  несколько  крупных
капель, они вроде как обожгли меня. И сразу град.  Я  продолжал  работать:
швырял себе землю и совсем не думал, что старик может услышать. Я даже  не
заботился о том, чтобы не стукнуть  лопатой.  Гром,  молния,  град  только
раззадоривали меня. Не удивлюсь, если я даже  пел.  Я  так  старался,  что
начисто забыл и про гром, и про свою конягу, и про тележку. Очень скоро  я
добрался до сундука и начал поднимать его...
   - Небось, тяжелый был? - спросил я.
   - Ух, тяжеленный! Не поднять! Меня зло разобрало. Ведь  об  этом  я  не
подумал! Тут я рассвирепел, скажу вам, и начал ругаться. Просто  вне  себя
был. В ту минуту мне не пришло в голову разделить груз на части. Да  и  не
мог же я бросать деньги прямо в тележку. С досады поднял я за  один  конец
сундук, и все содержимое  посыпалось  оттуда  разом,  со  страшным  шумом,
настоящий серебряный потоп! И вслед за этим - молния! Осветила все кругом,
как днем! Смотрю, задняя дверь открыта и старик ковыляет в  сад  со  своим
паршивым старым пистолетом. В ста шагах от меня был.
   Ну, скажу вам, я вконец растерялся, совсем уж не соображал, что  делаю.
Не задержался даже, чтобы набить карманы. Стрелой прямо через забор  и  во
весь дух помчался к  тележке.  Бегу,  а  сам  ругаюсь,  чертыхаюсь.  Ну  и
перетрусил же я - всего перевернуло...
   И, поверите ли, когда я добежал до места, где оставил лошадь и тележку,
гляжу, а их след простыл. Уф! Как я это увидел, и ругаться больше не  мог.
Только топал ногами и прыгал, а потом взял и махнул в  Лондон...  Конченый
был человек.
   Мистер Бришер задумался.
   - Конченый человек, - с горечью повторил он.
   - Ну и что же? - спросил я.
   - Вот и все, - сказал мистер Бришер.
   - Вы не вернулись?
   - Будьте покойны! Довольно намучился с этим проклятым кладом.  А  кроме
того, я не знал, что делают с теми, кто присваивает себе находки. Я тут же
подался в Лондон.
   - И больше не возвращались?
   - Нет.
   - А как же Джен? Вы ей писали?
   - Три раза. Удочку закидывал. Не ответила. Перед разлукой мы повздорили
из-за ее ревности. Так что я не мог наверняка решить, отчего ответа нет.
   Я не знал,  что  делать.  Не  знал  даже,  разглядел  ли  меня  старик.
Просматривал газеты: все  хотел  знать,  когда  он  сдаст  клад  в  казну.
Сомнений у меня на этот счет не было: ведь он таким почтенным считался.
   - Ну и как?
   Мистер Бришер сжал губы и медленно покачал головой.
   - Не таковский он! Джен была милая девушка, -  продолжал  он,  -  очень
милая девушка, заметьте, хотя и ревнивая. Кто знает, может,  я  и  мог  бы
вернуться к ней немного погодя. Я думал: если старик не сдал клада, я смог
бы вроде как держать его  в  руках.  Ну,  хорошо.  Как-то  проглядываю  по
привычке газету, нет ли чего из Колчестера, и вдруг вижу  его  имя.  А  по
какому поводу, как вы думаете?
   Я не мог отгадать.
   Мистер Бришер понизил голос до шепота, прикрывая рот  рукой.  Его  лицо
просто светилось радостью.
   - Распространение фальшивых монет, -  прошептал  он,  -  понимаете  вы,
фальшивых монет!
   - Неужели вы хотите сказать?..
   - Да.  Именно!  Скверная  штука.  Из  этого  сделали  громкий  процесс.
Пришлось старику туго, как он ни вертелся. Сумели доказать, что он спустил
- подумайте! - около десятка фальшивых полукрон.
   - И вы ничего не...
   - Еще чего! Да  и  какая  была  бы  ему  польза,  если  б  это  назвали
присвоением ценной находки!



    Герберт Уэллс.
    Ограбление в Хэммерпонд-парке

   -----------------------------------------------------------------------
   Herbert Wells. The Hammerpond Park Buglary (1895). Пер. - Н.Высоцкая.
   В кн.: "Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 1".
   М., "Правда", 1964.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 6 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------


   Еще вопрос, следует ли считать кражу со взломом спортом,  ремеслом  или
искусством. Ремеслом ее не назовешь, так как техника этого  дела  вряд  ли
достаточно разработана, но не назовешь ее и искусством, ибо  здесь  всегда
присутствует доля корысти, пятнающей все дело. Пожалуй,  правильнее  всего
считать грабеж спортом - таким видом спорта, где правила и по сей день еще
не установлены, а призы вручаются самым неофициальным путем. Неофициальный
образ действий взломщиков и привел  к  печальному  провалу  двух  подающих
надежды новичков, орудовавших в Хэммерпонд-парке.
   Ставкой в этом деле были бриллианты и  другие  фамильные  драгоценности
новоиспеченной леди Эвелинг. Читателю следует не  упускать  из  виду,  что
молодая леди Эвелинг  была  единственной  дочерью  небезызвестной  хозяйки
гостиницы миссис Монтегю Пэнгз. В газетах много  шумели  о  ее  свадьбе  с
лордом Эвелингом, о количестве и качестве свадебных подарков и о том,  что
медовый месяц предполагалось провести в Хэммерпонде.
   Возможность захватить столь ценные трофеи вызвала  сильное  волнение  в
небольшом кружке, общепризнанным вожаком  которого  являлся  мистер  Тедди
Уоткинс. Было решено, что он в сопровождении квалифицированного  помощника
посетит Хэммерпонд, дабы проявить там во всем блеске свои профессиональные
способности.
   Как человек скромный и застенчивый, мистер Уоткинс решил  нанести  этот
визит инкогнито и, поразмыслив должным образом над всеми  обстоятельствами
дела, остановился на роли пейзажиста с заурядной фамилией Смит.
   Уоткинс отправился один: условились, что помощник присоединится к  нему
лишь накануне его отъезда из Хэммерпонда - на другой день к вечеру.
   Хэммерпонд, пожалуй, один из самых  живописных  уголков  Суссекса.  Там
уцелело еще немало домиков под соломенной крышей; приютившаяся  под  горой
каменная церковь с высоким шпилем - одна из самых красивых в  графстве,  и
ее почти  не  испортили  реставраторы,  а  дорога,  ведущая  к  роскошному
особняку, извивается меж буков и густых  зарослей  папоротника;  местность
изобилует тем, что доморощенные художники и  фотографы  именуют  "видами".
Поэтому мистера  Уоткинса,  прибывшего  туда  с  двумя  чистыми  холстами,
новеньким мольбертом, этюдником, чемоданчиком, невинной маленькой складной
лестницей (вроде той, какою  пользовался  недавно  умерший  виртуоз  Чарлз
Пис), а также ломом и мотком проволоки, с энтузиазмом и не без любопытства
приветствовало с полдюжины  собратьев  по  искусству.  Это  обстоятельство
неожиданно придало некоторое правдоподобие избранной Уоткинсом маскировке,
но вовлекло его в бесконечные разговоры о живописи, к чему он  был  совсем
не подготовлен.
   - Часто ли вы выставлялись? -  спросил  его  молодой  Порсон.  Разговор
происходил в трактире "Карета и лошади", где мистер Уоткинс в день  своего
приезда успешно собирал нужные сведения.
   - Да нет, не очень, - отвечал  мистер  Уоткинс.  -  Так,  от  случая  к
случаю.
   - В академии?
   - Да, конечно. И в Хрустальном дворце.
   - Удачно ли вас вешали? - продолжал Порсон.
   - Брось трепаться, - оборвал его мистер Уоткинс. - Я этого не люблю.
   - Я хочу сказать: хорошее ли вам отводили местечко?
   - Это еще что такое? - подозрительно протянул мистер Уоткинс. - Сдается
мне, вам охота выведать, случалось ли мне засыпаться.
   Порсон воспитывался у теток, и он, не в пример прочим  художникам,  был
хорошо воспитанным молодым человеком;  он  понятия  не  имел,  что  значит
"засыпаться", однако счел нужным пояснить, что  не  хотел  сказать  ничего
подобного. И так как вопрос о вешании, казалось, слишком  задевал  мистера
Уоткинса, Порсон решил переменить тему разговора.
   - Делаете вы эскизы с обнаженной натуры?
   - Никогда не был силен в обнаженных натурах, - отвечал мистер  Уоткинс.
- Этим занимается моя девчонка, то есть, я хочу сказать, миссис Смит.
   - Так она тоже рисует? - воскликнул Порсон. - Как интересно!
   - Ужасно интересно! - отвечал  мистер  Уоткинс,  хотя  вовсе  этого  не
думал, и, почувствовав, что разговор выходит за пределы его  возможностей,
добавил: - Я приехал  сюда,  чтобы  написать  Хэммерпендский  особняк  при
лунном свете.
   - Неужели! - воскликнул Порсон. - Какая оригинальная идея!
   - Да, - отвечал мистер Уоткинс. -  Я  был  до  смерти  рад,  когда  она
осенила меня. Думаю начать завтра ночью.
   - Как? Не собираетесь же вы писать ночью под открытым небом?
   - А вот как раз и собираюсь.
   - Да как же вы разглядите в темноте холст?
   - У меня с собой "светлячок"... - начал было с, увлечением Уоткинс,  но
тут же, спохватившись, крикнул мисс Дарген, чтобы она принесла еще  кружку
пива. - Я собираюсь обзавестись одной вещицей  -  специальным  фонарем,  -
прибавил он.
   - Но ведь скоро новолуние, - заметил Порсон. - И луны не будет.
   - Зато дом будет, - возразил Уоткинс. - Видите ли, я собираюсь написать
сперва дом, а потом уж луну.
   - Вот как! - воскликнул Порсон, слишком ошеломленный, чтобы  продолжать
разговор.
   - Однако поговаривают, что каждую ночь в доме  ночует  не  меньше  трех
полицейских из Хэзлуорта,  -  заметил  хозяин  гостиницы,  старик  Дарген,
хранивший скромное молчание, пока шел профессиональный разговор. -  И  все
из-за этих  самых  драгоценностей  леди  Эвелинг.  Прошлую  ночь  один  из
полицейских здорово обыграл в девятку лакея.
   На исходе следующего дня мистер Уоткинс,  вооруженный  чистым  холстом,
мольбертом и  весьма  объемистым  чемоданом  с  прочими  принадлежностями,
прошествовал прелестной тропинкой через буковую рощу в Хэммерпондский парк
и занял перед домом господствующую позицию. Здесь его узрел мистер Рафаэль
Сант, возвращавшийся через парк после осмотра меловых карьеров. И так  как
его любопытство  было  подогрето  рассказами  Порсона  о  вновь  прибывшем
художнике, он  свернул  в  сторону,  намереваясь  потолковать  о  служении
искусству в ночное время.
   Мистер Уоткинс, как видно, не подозревал о его приближении.  Он  только
что дружески побеседовал с дворецким леди Эвелинг, и тот удалялся теперь в
окружении трех комнатных собачек, прогуливать которых после обеда  входило
в круг его обязанностей. Мистер Уоткинс  с  величайшим  усердием  смешивал
краски. Приблизившись, Сант был совершенно  сражен  невероятно  кри