о  мистера  Уэйса
увидеть сколько-нибудь четкую картину в бледной, опаловой глубине хрусталя
оканчивались полной неудачей. Видимо, разница в силе восприятия  их  обоих
была слишком велика и то, что представлялось одному  четким,  ясным,  было
для другого всего лишь туманным пятном.
   По словам мистера Кэйва, видение, открывавшееся ему в хрустальном яйце,
оставалось неизменным. Это была широкая  равнина,  и  он  смотрел  на  нее
откуда-то сверху, точно с  башни  или  мачты.  На  востоке  и  на  западе,
далеко-далеко, равнину замыкали высокие красноватые скалы, похожие на  те,
что он видел на какой-то картине; на-какой именно, мистер Уэйс  так  и  не
добился от него. Скалы тянулись с севера на  юг  (направление  можно  было
определить по звездам ночью) и, теряясь в бесконечности, видимо, смыкались
где-то в туманных далях. В первый раз мистер Кэйв был  ближе  к  восточной
цепи скал; тогда над ними всходило солнце и  в  воздухе  парило  множество
каких-то существ, похожих на  птиц.  Против  солнца  они  казались  совсем
черными, а попадая в тень, ложившуюся от скал, светлели. Внизу, под собой,
мистер Кэйв видел длинный ряд зданий, и чем ближе они были к темному  краю
картины,  где  преломлялся  луч  света,  тем   все   более   расплывчатыми
становились их очертания. Сверкающий на  солнце  широкий  канал  окаймляли
деревья с необычными по форме и цвету стволами -  то  темно-зелеными,  как
мох, то серебристо-серыми. Что-то большое и яркое пролетело в  вышине  над
красноватыми скалами и равниной. В  первый  раз  это  зрелище  открывалось
мистеру Кэйву на две-три секунды, не больше. Руки у него  дрожали,  голова
тряслась, и неведомая равнина то возникала перед ним, то снова исчезала  в
тумане, стоило только ему потерять нужный угол зрения.
   Второй раз удача пришла только через неделю. Промежуток не дал  ничего,
кроме нескольких  мучительно  неясных  проблесков  и  некоторого  опыта  в
обращении с яйцом. Теперь равнина открылась мистеру Кэйву  в  перспективе.
Вид  изменился,  но  у  него  была  странная   уверенность,   неоднократно
подкреплявшаяся в дальнейшем, что он каждый раз смотрит на  этот  странный
мир с одного и того же места, но только в  разных  направлениях.  Большое,
длинное здание, крышу которого мистер Кэйв видел впервые внизу, под собой,
теперь вытянулось в перспективе. По крыше он его  и  узнал.  Вдоль  фасада
этого здания шла терраса поистине огромных размеров, а посредине  нее,  на
равном расстоянии одна от другой, высились массивные, но стройные мачты, к
верхушкам которых были прикреплены какие-то маленькие блестящие  предметы,
отражавшие лучи заходящего солнца. О назначении этих предметов мистер Кэйв
догадался гораздо позже, когда рассказывал о своих опытах  мистеру  Уэйсу.
Терраса нависала над зарослями роскошных цветущих  кустарников,  а  дальше
начинался широкий  луг,  в  траве  которого  возлежали  какие-то  странные
существа, похожие на огромных, раздавшихся в ширину жуков. За лугом бежала
дорога, выложенная узором из розоватого камня, а еще  дальше,  вдоль  цепи
скал, сверкала  зеркально-гладкая  река,  заросшая  по  берегам  _красной_
травой. Большие птицы тучами величественно парили в воздухе. По ту сторону
реки, в чаще деревьев, покрытых  мхами  и  лишайниками,  высились  дворцы,
игравшие  на  солнце  полировкой  разноцветного  гранита  и  металлической
резьбой. И вдруг перед мистером Кэйвом что-то замелькало; это были  словно
взмахи крыльев или украшенного драгоценностями веера, и он  увидел  чье-то
лицо, вернее, верхнюю часть лица, с огромными глазами  -  увидел  его  так
близко от себя, точно их разделял только прозрачный хрусталь. Испуганный и
пораженный живостью этих глаз, мистер Кэйв поднял голову, заглянул за яйцо
и, очнувшись от своих видений, увидел себя все в той же  холодной,  темной
лавчонке, пропитавшейся  запахом  метила,  плесени  и  гнили.  И  пока  он
изумленно озирался по сторонам, сияние в хрустале стало меркнуть и  вскоре
совсем погасло.
   Таковы  были  первые  опыты  мистера  Кэйва.  Рассказывал  он   о   них
обстоятельно, со всеми подробностями. Мелькнув перед  ним  в  первый  раз,
пейзаж в хрустальном яйце поразил его воображение, а по мере того, как  он
обдумывал увиденное, любопытство его перешло в страсть. Дела  в  лавке  он
вел теперь спустя рукава, помышляя только о том, как бы поскорее вернуться
к своему новому занятию. И вот  через  несколько  недель  после  странного
открытия мистера Кэйва приход в лавку двух покупателей, тревоги, вызванные
их намерением купить хрустальное яйцо, и  исчезновение  его  с  витрины  -
словом, все то, о чем я уже рассказывал.
   До тех пор, пока мистер Кэйв держал свое открытие в тайне, он любовался
этими чудесами украдкой, словно ребенок,  одним  глазком  заглядывающий  в
чужой сад.  Но  мистер  Уэйс  обладал  на  редкость  ясным  и  точным  для
начинающего ученого умом. Как только хрустальное яйцо появилось у  него  в
доме и ему удалось убедиться собственными  глазами,  что  старик  антиквар
говорит правду и что хрусталь действительно светится изнутри, он приступил
к систематическому исследованию этого странного явления. Мистер  Кэйв,  не
устававший любоваться зрелищем  чудесной  страны,  просиживал  у  молодого
ученого все вечера, с  половины  девятого  до  половины  одиннадцатого,  а
иногда забегал и  среди  дня  в  отсутствие  хозяина.  Приходил  он  и  по
воскресеньям, в послеобеденное время. Мистер  Уэйс  с  самого  начала  вел
подробную  запись  их  общих  наблюдений,  и  методичность   его   помогла
установить, какое направление светового луча  дает  наилучшую  возможность
обозревать картины, открывающиеся в хрустальном яйце.
   Поместив яйцо  в  ящик  с  небольшим  отверстием  для  луча  и  заменив
светло-коричневые  шторы  на  окнах   своей   комнаты   плотными   черными
занавесками, мистер Уэйс значительно улучшил условия наблюдений,  так  что
вскоре они могли обозревать равнину из конца в конец.
   Теперь, после этих предварительных сведений, мы дадим краткое  описание
призрачного  мира   внутри   хрустального   яйца.   Исследователи   всегда
придерживались одного и того же метода работы: мистер Кэйв всматривался  в
хрусталь и рассказывал, что он  там  видит,  а  мистер  Уэйс,  научившийся
писать в темноте еще в студенческие  годы,  конспектировал  его  рассказы.
Когда  хрусталь  тускнел,  яйцо  снова  помещали   в   ящик   и   включали
электричество. Мистер Уэйс задавал вопросы и делал те или иные поправки по
ходу наблюдений, стараясь избежать малейших неясностей. Словом,  ни  того,
ни другого нельзя было заподозрить в визионерстве, их занятие носило чисто
деловой характер.
   Мистера Кэйва больше  всего  интересовали  похожие  на  птиц  существа,
которые всякий раз появлялись в хрустале.  Сначала  он  считал  этих  птиц
чем-то вроде дневных летучих мышей, потом, как ни странно, решил, что  это
ангелы. Головы у них были круглые, поразительно  схожие  с  человеческими.
Одно из этих существ когда-то и напугало мистера Кэйва, встретившись с ним
взглядом в хрустале. Их серебристые, лишенные оперения крылья искрились на
свету, как чешуя у рыбы, только что вынутой из воды. Впрочем, мистер  Уэйс
вскоре установил, что крылья эти не были похожи на  крылья  летучих  мышей
или  птиц,  а  держались  на  изогнутых  ребрах,  расходящихся  веером  от
туловища. (Крыло бабочки с  чуть  изогнутыми  прожилками  -  вот  наиболее
близкое сходство.) Само туловище у них было небольшое; ниже рта  выступали
два пучка хватательных органов, похожих на длинные щупальца.  Как  это  ни
казалось невероятным мистеру Уэйсу, но в конце концов он пришел  к  мысли,
что именно им,  крылатым  существам,  принадлежат  величественные  дворцы,
напоминающие человеческое  жилье,  и  роскошные  цветущие  сады  -  короче
говоря, все то, чем ласкала глаз широкая равнина. Мистер  Кэйв,  со  своей
стороны, подметил еще одну особенность этих зданий: обитатели их влетали и
вылетали оттуда не через  двери,  а  в  окна  -  большие,  круглые,  легко
открывающиеся. Сядут на свои щупальца, прижмут сложенные крылья к тонкому,
как тростинка, туловищу и  легко  спрыгнут  внутрь.  В  этом  рое  было  и
множество  других,  более  мелких  существ,  подобных  большим  стрекозам,
бабочкам и летающим жукам, а  на  зеленой  луговине  лениво  копошились  и
бескрылые жуки, слепящие глаз своей  яркой  окраской.  Большеголовые  мухи
огромных размеров, но тоже лишенные крыльев, деловито скакали по дороге  и
террасам, отталкиваясь от земли  при  помощи  своих  щупалец,  похожих  на
человеческие руки.
   Я уже упоминал о каких-то блестящих предметах на мачтах, которые стояли
на террасе дворца у самого края этой  картины.  Однажды,  когда  видимость
была исключительно хороша, мистер Кэйв рассмотрел одну  из  таких  мачт  и
увидел, что этот блестящий предмет ничем не отличается от его собственного
хрустального яйца. И, как выяснилось из дальнейших  наблюдений,  такие  же
хрустальные шары были почти на  всех  других  двадцати  мачтах.  Время  от
времени крылатые существа взлетали  на  одну  из  них  и,  сложив  крылья,
обхватив ее щупальцами, подолгу, иной раз минут по пятнадцать,  пристально
вглядывались в хрусталь. Ряд наблюдений,  проведенных  по  совету  мистера
Уэйса, убедил обоих исследователей, что хрустальное яйцо,  в  которое  они
смотрят, укреплено на террасе с двадцатью мачтами, на верхушке крайней  из
них, и что в лицо мистеру Кэйву заглянул один из обитателей потустороннего
мира.
   Таковы основные факты этой странной истории.  Если  не  считать  ее  от
начала до конца остроумной мистификацией мистера Уэйса, придется  признать
одно из двух: либо хрустальное яйцо мистера Кэйва находилось  одновременно
в двух мирах и, перемещаясь в одном мире, оставалось неподвижным в другом,
что  совершенно  невероятно,  либо  между   обоими   хрустальными   яйцами
существовала какая-то связь и то, что было  видно  внутри  одного  из  них
здесь, на земле, при соответствующих условиях могло открыться  наблюдателю
в том, другом мире, и наоборот.
   Сейчас мы, разумеется, не в состоянии объяснить, каким образом эти  два
хрустальных яйца могли быть связаны между собой, но современная наука  уже
не отрицает такой возможности. Предположение о некоем родстве  между  ними
принадлежит мистеру Уэйсу, и, на мой взгляд, оно вполне правдоподобно.
   Но где же находится тот, другой мир? Живой ум мистера Уэйса не замедлил
пролить свет и на этот вопрос. После захода солнца небо в хрустале  быстро
темнело - сумерки там были совсем короткие, -  появлялись  звезды.  Те  же
звезды, группирующиеся в те же созвездия, мы видим и на нашем  небосклоне.
Мистер  Кэйв  узнал  Большую  Медведицу,  Плеяды,  Альдебаран  и   Сириус.
Следовательно, тот мир находится где-то в  пределах  солнечной  системы  и
самое большее - на расстоянии каких-нибудь нескольких сот  миллионов  миль
от нашего.  Развивая  дальше  эту  догадку,  мистер  Уэйс  установил,  что
полночное небо в том мире намного темнее даже нашего зимнего, а  солнечный
диск несколько меньше. _И на небосклоне там сияли две луны_! ("Похожие  на
нашу  луну,  но  меньшего  размера  и  с  другим  расположением  морей   и
кратеров".) Одна из этих лун двигалась так быстро, что  движение  ее  было
заметно глазу. Поднимались  они  обе  невысоко  и  исчезали  вскоре  после
восхода - другими словами, вращение их  вокруг  своей  оси  сопровождалось
затмением вследствие близости обеих к планете, вращающейся вокруг  солнца.
И  все  это  в  точности  соответствовало  тем   астрономическим   законам
(неизвестным мистеру Кэйву), которые должны существовать на Марсе.
   В самом деле, почему не  допустить,  что,  глядя  в  хрустальное  яйцо,
мистер Кэйв действительно видел планету Марс и ее обитателей? А если  так,
значит, вечерняя звезда, ярко сияющая в небе этого далекого мира, была  не
что иное, как наша Земля.
   Первое время марсиане - если это на самом деле  были  жители  Марса,  -
по-видимому, не подозревали, что за ними наблюдают. Иной раз кто-нибудь из
них поднимался на мачту, вглядывался в хрустальное  яйцо  минуту-другую  и
перелетал к следующему, вероятно, в поисках лучшей видимости. Мистер  Кэйв
следил за жизнью этих крылатых существ без всяких помех с  их  стороны,  и
его наблюдения, хоть и отрывочные, давали пищу для ума. Представьте  себе,
какое впечатление о людях сложилось бы у  марсианина,  если  бы  он  после
долгих усилий, напрягая глаза,  мог  бы  лишь  минуты  по  четыре  за  раз
смотреть на Лондон с высоты колокольни  св.Мартина!  Мистер  Кэйв  не  мог
сказать, были ли крылатые марсиане такими же существами,  как  и  те,  что
скакали по дороге и террасам, и могли ли последние обзавестись по  желанию
крыльями.  Несколько  раз  на  равнине   появлялись   какие-то   двуногие,
смахивающие на неуклюжих белых обезьян с прозрачным туловищем. Они паслись
среди заросших лишайниками деревьев,  и  как-то  раз  один  круглоголовый,
передвигающийся прыжками марсианин  погнался  за  ними  и  схватил  одного
своими щупальцами. Но тут видение сразу поблекло, и мистер Кэйв остался  в
темноте, сгорая от неудовлетворенного  любопытства.  В  другой  раз  нечто
огромное стремительно пронеслось по дороге вдоль канала. Когда это "нечто"
приблизилось к краю картины, мистер Кэйв признал в нем сначала  гигантское
насекомое,  а  потом  сверкающую  металлом  машину   чрезвычайно   сложной
конструкции. Он хотел разглядеть ее как следует, но не успел,  так  быстро
она скрылась из виду.
   Спустя некоторое  время  мистер  Уэйс  вознамерился  привлечь  внимание
марсиан, и в следующий раз, когда глаза одного из них глянули в  хрусталь,
мистер Кэйв громко вскрикнул и отскочил назад. Уэйс сейчас же зажег  свет,
и оба они стали подавать знаки марсианину. Но все их старания ни к чему не
привели. Когда мистер Кэйв снова посмотрел в глубь хрустального яйца,  там
никого не было.
   Такие сеансы продолжались до первых чисел ноября.  Убедившись  к  этому
времени, что подозрения его домашних улеглись, мистер  Кэйв  стал  уносить
хрустальное яйцо с собой, с тем чтобы не упускать ни малейшей  возможности
- днем ли, ночью ли -  тешить  свою  душу  видениями,  которые  составляли
теперь весь смысл его жизни.
   В декабре, готовясь к экзамену, мистер Уэйс был занят больше  обычного;
наблюдения над хрустальным яйцом, увы, на неделю пришлось отложить. Неделя
прошла, но Кэйв не дал о себе знать и на  десятый,  а  может  быть,  и  на
одиннадцатый  день.  Мистеру  Уэйсу  не  терпелось  снова   приступить   к
наблюдениям,  поскольку  спешная  работа  у  него  кончилась,  и  он   сам
отправился к старику антиквару. Выйдя на  Севендайлс,  он  увидел,  что  у
торговца птицами и сапожника окна закрыты ставнями.  Лавка  мистера  Кэйва
тоже была на запоре.
   Мистер Уэйс постучал в дверь; ему  отворил  пасынок  старика  с  черной
повязкой на рукаве. По его зову в лавке появилась  миссис  Кэйв  в  полном
вдовьем трауре,  хоть  и  дешевом,  но  явно  рассчитанном  на  то,  чтобы
бросаться в глаза, как отметил мысленно мистер Уэйс. Он почти не удивился,
узнав, что Кэйв  умер  и  уже  похоронен.  Миссис  Кэйв  пустила  слезу  и
несколько сиплым голосом сообщила ему, что она сию минуту  с  Хайгейтского
кладбища. Вдовица, видимо, была вся во власти мыслей  о  своей  дальнейшей
судьбе и перипетий торжественной церемонии погребения, так что мистер Уэйс
не сразу и с большим трудом выведал у нее подробности смерти старика.
   Кэйва нашли мертвым  в  лавке  рано  утром  на  другой  день  после  их
последней встречи с мистером  Уэйсом.  Окоченевшие  руки  старика  сжимали
хрустальное яйцо, рассказывала миссис Кэйв, на губах застыла улыбка. Рядом
с ним на полу лежал кусок черного бархата. Смерть наступила часов за пять,
за шесть до того, как его обнаружили.
   Уэйс был потрясен этим рассказом и горько  упрекнул  себя  за  то,  что
смотрел сквозь пальцы на  явно  ухудшавшееся  здоровье  старика.  Впрочем,
главным  образом  его  беспокоило   хрустальное   яйцо.   Зная   некоторые
особенности  характера  миссис  Кэйв,  он   приступил   к   расспросам   с
осторожностью.  И  совершенно  онемел   от   неожиданности,   узнав,   что
хрустальное яйцо уже продано.
   Когда покойника перенесли наверх, миссис Кэйв сразу  же  вспомнила  про
чудака пастора, предлагавшего пять фунтов за хрустальное  яйцо,  и  решила
написать ему о своей находке. Но лихорадочные поиски его адреса, в которых
принимала участие и ее дочь, ни к чему не привели: бумажка  затерялась.  У
миссис Кэйв не было  средств  на  сложные  по  ритуалу  похороны,  которых
заслуживал столь почтенный обитатель Севендайлса, и она прибегла к  помощи
одного знакомого торговца с Грэйт-Портленд-стрит.  Он  любезно  согласился
взять часть вещей Кэйва  по  собственной  расценке.  В  их  числе  было  и
хрустальное яйцо. Выразив, правда, несколько  второпях,  приличные  случаю
соболезнования вдове, мистер Уэйс поспешил на Грэйт-Портленд-стрит. Но там
он узнал, что хрустальное яйцо уже продано и что купил его высокий смуглый
человек в сером костюме. Здесь фактический материал этой странной, но,  на
мой взгляд, наводящей на размышления истории внезапно обрывается. Торговец
с Грэйт-Портленд-стрит не знал, кто был  тот  высокий  смуглый  человек  в
сером, и не мог точно описать его мистеру Уэйсу. Он  даже  не  заметил,  в
какую сторону покупатель пошел, выйдя  из  лавки.  Мистер  Уэйс  до  конца
испытал терпение торговца, изливая в бесконечных расспросах  свою  досаду.
Убедившись напоследок, что всему этому делу пришел конец,  что  теперь  уж
ничего не попишешь, он вернулся домой и с удивлением увидел свои заметки о
наблюдениях над хрустальным  яйцом,  которые  по-прежнему  лежали  на  его
заваленном книгами и бумагами столе.
   Легко представить себе разочарование и досаду молодого ученого. Он  еще
раз сходил к торговцу на Грэйт-Портленд-стрит (столь же  безуспешно),  дал
объявления в газеты и журналы, которые могли попасть в руки коллекционеров
разных редкостей. Написал письма в "Дейли кроникл" и "Нэйчюр", но оба  эти
органа,  заподозрив  тут  мистификацию,  посоветовали  ему  подумать   как
следует, прежде чем настаивать на опубликовании своих писем.  Кроме  того,
мистеру Уэйсу было дано понять, что эта странная история,  лишенная  каких
бы то ни было вещественных доказательств, может  повредить  его  репутации
ученого.
   Месяца через полтора после  двух-трех  последних  бесед  с  антикварами
мистер Уэйс скрепя сердце отказался  от  поисков  хрустального  яйца,  тем
более что работа в больнице оставляла  у  него  мало  свободного  времени.
Впрочем, недавно молодой ученый признался мне (и я не  имею  оснований  не
верить ему), что бывают дни, когда он бросает  самые  неотложные  дела  и,
полный рвения, принимается разыскивать пропажу.
   Найдется ли хрустальное яйцо или оно исчезло навсегда, об  этом  сейчас
можно только гадать. Если теперешний его обладатель  -  коллекционер,  он,
казалось бы, должен узнать через антикваров, что эта  вещь  разыскивается.
Мистер Уэйс уже выяснил, кто были те люди - пастор и "восточный  человек",
приходившие в лавку к мистеру Кэйву.  Оказалось,  что  это  достопочтенный
Джеймс Паркер и молодой яванский принц Боссо-Куни. Им я обязан  некоторыми
подробностями  этой  истории.  Настойчивость  принца  объяснялась   просто
любопытством и... долей чудачества. Ему захотелось купить хрустальное яйцо
только потому, что Кэйв со странным упорством отказывался продать его.
   Вполне вероятно, что тот, кому в конце концов досталась эта  вещь,  был
не коллекционер, а просто случайный покупатель, и, может быть, хрустальное
яйцо находится сейчас на расстоянии какой-нибудь мили от меня  и  украшает
чью-нибудь гостиную, а то  и  служит  пресс-папье,  не  обнаруживая  своих
замечательных свойств. Откровенно говоря, эта  мысль  отчасти  и  побудила
меня изложить всю эту историю в форме рассказа в расчете на  то,  ч