выми,
демократическими силами  общества Аксаковы  были  особенно заинтересованы  в
том,  чтобы  привлечь  на  свою  сторону  Гоголя.  Они  всячески  стремились
парализовать  влияние на  него  со стороны прогрессивных сил  России, прежде
всего -- Белинского.
     Но именно  в эти годы  дружба Гоголя с Аксаковыми начинает подвергаться
серьезным испытаниям. В  январе 1842 года состоялось "таинственное свидание"
Гоголя с Белинским в  Москве, встревожившее  славянофильский  лагерь. Весьма
показательно крайнее раздражение, с каким много лет спустя  вспоминает С. Т.
Аксаков об этом эпизоде.
     Через  полгода после упомянутого свидания разразился новый  инцидент, в
связи с пресловутой брошюрой К. С. Аксакова о "Мертвых душах".
     В  брошюре  доказывалась  мысль, что  поэма Гоголя  своим  содержанием,
характером,  поэтической  формой  возрождала  в русской  литературе традиции
гомеровского эпоса.  "Созерцание Гоголя  древнее, истинное, то же, какое и у
Гомера... -- писал  К.  Аксаков,  -- из-под его  творческой  руки  восстает,
наконец, древний, истинный эпос" 1. Белинский подверг беспощадной
критике антиисторическую схему К. Аксакова, доказав вздорность сопоставления
Гоголя с  Гомером.  Вспыхнула ожесточенная  полемика, увенчавшаяся блестящей
победой    Белинского.    Он    убедительно   доказал,    что   за   туманом
историко-литературных сравнений и щедрых комплиментов  у Аксакова скрывалось
отрицание  обличительного  смысла "Мертвых душ".  Именно  это обстоятельство
объясняет,  почему  Белинский  с   такой  энергией  и  страстью  выступил  с
разоблачением концепции К. Аксакова.
     Брошюра  К.  Аксакова  была использована  реакционным  лагерем в борьбе
против Гоголя.  "Гомер"  сделался на  много лет  кличкой, которой Булгарин и
Сенковский травили Гоголя.  Сообщая 26  октября 1846 года отцу о появлении в
октябрьской книжке  "Библиотеки для чтения" очередного пасквиля Сенковского,
И. Аксаков  замечает  при  этом, что автор  не  называет  Гоголя иначе,  как
Гомером:  "Название  "Гомер"  повторил он раз двадцать  на  одной страничке.
Какой мерзавец!" 2
     Впечатление,   произведенное   брошюрой   Аксакова,   было   близко   к
общественному скандалу. Аксаковы встревожились, как отнесется  к ней Гоголь.
В конце августа 1842  года прибыло  из Гастейна письмо от него,  содержавшее
недвусмысленную  оценку выступления К.  Аксакова.  Гоголь был  им решительно
недоволен.  Он ожидал,  что критика К.  Аксакова "точно  определит  значение
поэмы",  но  надежды эти не оправдались  3.  К. Аксаков  оказался
неспособным разобраться в сущности гениального произведения и грубо извратил
его. Несомненно в этой связи Гоголь писал  в  конце того же 1842 года автору
брошюры:  "Вы, любя  меня,  не любите"  4. Все  попытки Аксаковых
убедить  Гоголя  в том, что Константин руководствовался благими намерениями,
ни к  чему  не  привели. Свое отрицательное  отношение к брошюре  Гоголь  не
изменил.
     1  К.  Аксаков, "Несколько  слов о поэме  Гоголя "Похождения
Чичикова, или Мертвые души", М. 1842, стр. 4.
     2 "И. С. Аксаков  в его  письмах", ч. I, т. I, M. 1888, стр.
391.
     3 Н.  В.  Гоголь,  Письма, т.  II, стр.  204.  См.  также  в
настоящем изд. стр. 168 и примеч. 105.
     4 Т а м же, стр. 245.

     Борьба  за  Гоголя  между  тем  продолжалась  с  неослабевающей  силой.
Славянофилы надеялись, что им  в конце концов удастся обратить Гоголя в свою
"веру". Но эти надежды пока не сбывались. В 1844 году были написаны  Гоголем
характерные строки: "Все эти славянисты и европеисты, --  или же староверы и
нововеры,  или  же  восточники  и западники, а что они в самом деле, не умею
сказать, потому  что покамест они мне кажутся только карикатурами на то, чем
хотят  быть,  --  все они говорят  о  двух разных сторонах одного  и того же
предмета,  никак  не  догадываясь,  что ничуть  не спорят и не перечат  друг
другу" 1. Гоголю претили узость и догматизм теоретических позиций
славянофилов,  равно как и  ограниченность  "европеистов".  С той  и  другой
стороны, по его мнению, "наговаривается весьма много дичи"; и те и другие не
в состоянии  подсказать  правильного решения волнующих его вопросов, ибо они
не могут увидеть и понять "строение" -- то есть основы народной жизни.
     Отмечая  "незрелость"  "славянистов" и "европеистов",  Гоголь  при этом
подчеркивает, что у первых больше "кичливости": "они хвастуны; из них каждый
воображает о себе, что он открыл Америку, и найденное им зернышко  раздувает
в репу".  Когда в октябре 1845 года Шевырев  сообщил Гоголю, что К.  Аксаков
"бородой  и  зипуном отгородился  от общества и  решился  всем  пожертвовать
народу" 2,  Гоголь ответил: "Меня смутило  также известие  твое о
Константине Аксакове. Борода, зипун и проч. Он просто дурачится, а между тем
дурачество это  неминуема должно было  случиться...  Он должен был неминуемо
сделаться  фанатиком, -- так я думал с  самого начала" 3. (Курсив
наш. -- С. М.)
     В  конце  1846  года  попечителем   Московского  учебного  округа  была
задержана  защита  диссертации  К.  Аксакова  "Ломоносов в  истории  русской
литературы  и  русского  языка"  за  содержащиеся  в  ней  "многие  мысли  и
выражения... весьма резкие  и неприличные, относящиеся  до  Петра Великого и
политических   его  преобразований"   4.   Диссертация   являлась
результатом пятилетнего  труда К. Аксакова и должна была стать, по  мысли ее
автора, чем-то  вроде теоретического  кредо славянофильства. Гоголь узнал  о
содержании работы К. Аксакова  еще до того, как она  была завершена, и резко
ее осудил.  В декабре  1844 года  он пишет  С. Т.  Аксакову, что диссертацию
Константина "следует просто положить под спуд на несколько лет, а вместо  ее
заняться другим" 5. Год спустя  Гоголь сообщил Шевыреву,  что  он
советовал  К. Аксакову не только  не  представлять диссертацию к защите,  но
"даже уничтожить ее вовсе" 6.
     1  Н.  В.  Гоголь,  Сочинения,   изд.  10-е,  под  ред.   Н.
Тихонравова, т. IV, М. 1889, стр. 53.
     2 "Отчет  Император, публ. биб-ки  за 1893 год", Спб.  1896,
стр. 23.
     3 Н. В. Гоголь, Письма, т. III, стр. 117.
     4 Н. Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. VIII, стр. 343.
     5 Н. В. Гоголь, Письма, т. II, стр. 559.
     6 Там ж е, т, III, стр. 117.

     Отношения Гоголя с семьей  Аксаковых становились все более сложными, то
и дело обостряясь  вспышками взаимного раздражения и отчуждения.  Не понимая
истинных  причин  поведения   Гоголя,  С.   Т.   Аксаков   склонен  в  своих
воспоминаниях  искать  объяснения его "странностей" в  "капризах" "скрытной"
натуры писателя. Его безудержно восхваляли, его опутывали паутиной приторной
лести. Его пытались изобразить этаким святым великомучеником: "Это -- святой
человек", -- записывает  дважды в своем дневнике старшая дочь С. Т. Аксакова
-- Вера Сергеевна 1.  Но за всеми славословиями скрывалось полное
неприятие  того,  что  составляло  основу  творчества   Гоголя.  И  писатель
временами  очень остро  чувствовал это. Выдающийся интерес  представляет его
письмо к А. О. Смирновой от 20 мая 1847 года. "Хотя я очень уважал старика и
добрую жену его за  их доброту, -- писал он, -- любил их сына Константина за
его  юношеское  увлечение,  рожденное  от  чистого  источника,  несмотря  на
неумеренное, излишнее выражение его; но я всегда, однакож, держал себя вдали
от них. Бывая у них,  я  почти никогда  не говорил ничего о себе; я старался
даже вообще  сколько  можно  меньше  говорить  и  выказывать  в  себе  такие
качества, которыми бы мог привязать их к себе. Я  видел с самого начала, что
они  способны залюбить не  на живот, а  на  смерть... Словом, я бежал от  их
любви, ощущая в ней что-то приторное..." 2
     1 "Дневник В. С. Аксаковой", ред. и примеч. Н. В, Голицына и
П. Е. Щеголева, Спб. 1913, стр. 20, 27.
     2 Н. В. Гоголь, Письма, т. III, стр. 469--470.

     В  "Истории  моего  знакомства  с Гоголем"  есть  любопытное  признание
автора: "Во  всем  круге моих старых товарищей и  друзей, во всем круге моих
знакомых я  не встретил ни одного человека, кому бы нравился Гоголь и кто бы
ценил  его вполне" (наст. изд., стр.  105). Аксаков имел  здесь в виду своих
петербургских знакомых и  друзей, но по иронии  судьбы эти строки с  немалым
основанием могли бы быть адресованы ко многим московским "друзьям" Гоголя, в
их числе -- к самим Аксаковым.
     Пресловутая   "неоткровенность"   Гоголя   была   своеобразной   формой
самозащиты  писателя от  людей,  не  понимавших  его  и отдаленных  от  него
пропастью  разногласий в  оценке явлений жизни и искусства. В  30-е и начале
40-х  годов  эти  разногласия  были  слишком очевидны.  Произведения  Гоголя
отрицали крепостническую действительность, будили яростную ненависть к  ней.
А  московские его  "друзья"  целиком  принимали эту  действительность  и  ее
защищали. Аксаковы,  как и все  славянофилы,  были  враждебны  общественному
пафосу    гоголевского   творчества,    его   критическому,   обличительному
направлению.  Белинский с полным правом мог  писать  о произведениях Гоголя,
как о "положительно и резко антиславянофильских" 1.
     Через несколько  месяцев после упоминавшегося выше письма  к  Смирновой
Гоголь  решился высказать горькую истину  и самому С. Т.  Аксакову. Он писал
ему: "Я никогда не  был особенно откровенен с вами и ни о чем том, что  было
близко душе моей, не говорил с вами,  так  что  вы скорее могли  меня узнать
только как писателя, а не как человека" 2. Шевырев сделал выговор
Гоголю за  это письмо  и  сообщил, что Аксаковы остались им недовольны: "Они
считали тебя всегда другом семейства. Ты же начинаешь с того,  что как будто
бы  отрекаешься  от  этой дружбы  и потому  даешь  себе  право быть  с  ними
неискренним"  3.  Гоголь  вскоре  снова написал Аксакову: "Что  ж
делать, если я не полюбил вас так, как следовало бы полюбить вас! Кто же  из
нас властен над собою?" 4
     1  В.  Г.  Белинский,  Полн.  собр.  соч.,  под  ред. С.  А.
Венгерова, т. XI, стр. 6.
     2 Н. В. Гоголь, Письма, т. IV, стр. 63.
     3 "Отчет Император, публ. биб-ки за 1893 год", стр. 53.
     4 Н. В. Гоголь. Письма, т. IV, стр. 115.

     Так, шаг за шагом, рушится прекраснодушная легенда об отношениях Гоголя
с его "московскими друзьями".
     Еще  более показательна история отношений писателя  с М.  П. Погодиным,
лишь вскользь и притом далеко не объективно освещенная С. Т. Аксаковым.
     Гоголь  познакомился с  Погодиным  в июле 1832 года.  Вскоре между ними
установились   близкие   отношения.   Погодин   начинал  свою   литературную
деятельность в 20-е годы  как человек умеренно-либеральных взглядов. Он  был
хорошо знаком с  Пушкиным, сочувственно оценившим его драматургические опыты
("Марфа-Посадница", "Петр I"), Но уже со второй половины 30-х годов  Погодин
начал быстро  менять  вехи  и  вскоре  стал  одним  из  столпов  реакционной
идеологии  официальной   народности  и  непримиримым   идейным   противником
Белинского.
     В 30-е годы Гоголя связывала с Погодиным известная общность интересов в
области литературы  и особенно  -- истории. Гоголь посвящал Погодина в  свои
творческие  планы,  часто  обращался  за  советами  и  помощью  в  вопросах,
касающихся истории.  Так  продолжалось  до конца  30-х  годов. Но вскоре  их
отношения резко изменились.
     В 1841 году Погодин начал издавать журнал "Москвитянин", ставший  одним
из воинствующих центров реакции в  борьбе  против прогрессивных сил  русской
общественной мысли и литературы. Погодин начинает грубо эксплоатировать свои
отношения  с Гоголем, настойчиво  понуждая его  к активному сотрудничеству в
своем журнале.
     Славянофилы  упорно  распространяли  слухи  о предстоящем появлении  на
страницах "Москвитянина" произведений Гоголя. Один из писателей в этой связи
писал  Погодину:  "Все  ждут,  что-то  будет  в  "Москвитянине" Гоголя?  Его
сотрудничество, кажется, непременно расширит круг журнала; Гоголя любят все,
для него между читателями нет партий" 1.
     Гоголь  по  приезде в Москву обычно  останавливался и жил у Погодина, в
мезонине его дома на Девичьем поле. Погодин не гнушался никакими средствами,
чтобы  достичь  своей цели.  С.  Т. Аксаков  рассказывает  в своих мемуарах:
"Погодин  пилил, мучил Гоголя  не  только  словами,  но  даже  записками...,
которые  посылал  ежедневно к  нему  снизу  наверх.  Такая  жизнь  сделалась
мученьем  для  Гоголя  и была единственною причиною  скорого его отъезда  за
границу" (наст. изд., стр. 140--141). В 1914 году были опубликованы двадцать
четыре  записки,  которыми  обменялись Погодин  и Гоголь.  Некоторые из этих
записок  представляют  большой  интерес.  Вот  одна  из  них, датируемая  Е.
Казановичем  началом  1842 года. Погодин пишет  на  клочке бумаги Гоголю: "Я
устраиваю теперь 2 книжку <"Москвитянина">.  Будет ли от  тебя что для
нее?" Гоголь  кратко  и  выразительно  отвечает На обороте этого  же клочка:
"ничего"  2,  В  начале   апреля  1842  года  Гоголь  получил  из
Петербурга  цензурное  разрешение  на печатание "Мертвых душ". На  страницах
"Москвитянина"   появляется   объявление   о   предстоящем   выходе   нового
произведения. Погодин потребовал от Гоголя разрешения опубликовать в журнале
несколько отрывков из  поэмы до ее выхода в свет  отдельным изданием. Гоголь
категорически отказался. Он  написал откровенную записку Погодину: "А насчет
"Мертвых душ": ты  бессовестен и неумолим, жесток, неблагоразумен. Если тебе
ничто и мои  слезы, и мое душевное терзанье, и мои  убеждения, которых ты не
можешь и не в силах понять, то исполни по крайней  мере, ради самого Христа,
распятого за нас, мою просьбу: имей веру, которой ты не  в силах и не можешь
иметь ко  мне,  имей ее хоть на пять-шесть  месяцев.  Боже! Я думал уже, что
буду спокоен хоть до моего выезда..." 3
     1  Н.  Барсуков,  "Жизнь  и  труды  Погодина", т.  VI,  стр.
228--229.
     2 См. Е. К а з а н  о  в  и ч, "К истории сношений  Гоголя с
Погодиным", "Временник Пушкинского дома", Петроград, 1914, стр. 80.
     3 Т а м же, стр. 82.

     Гоголь  стал  избегать  Погодина,  по целым  неделям  не  встречаясь  с
хозяином  дома.  Даже С.  Т.  Аксаков  вынужден  отметить  "его  мучительное
положение в доме Погодина".
     За  все  время Погодину удалось  вырвать  у Гоголя  для  "Москвитянина"
отрывок из рецензии на альманах "Утренняя заря" (1842, No 1) и повесть "Рим"
(1842,  No 3);  несколько раньше Погодин самовольно, без разрешения  автора,
напечатал  в журнале несколько  новых сцен из "Ревизора"  (1841,  No  4, 6);
подобным  же актом самоуправства со стороны Погодина явилось опубликование в
"Москвитянине" (1843,  No 11) портрета Гоголя, вызвавшее необычайно  гневную
реакцию  писателя (см. в  наст.  изд. воспоминания  Н.  В. Берга, стр. 501 и
примеч. 379).
     В 1844 году  Гоголь излил  в письме  к Н.  М.  Языкову свое  возмущение
поведением Погодина:  "Написал ли ты  в  молодости своей какую-нибудь дрянь,
которую и не мыслил напечатать, он, чуть где увидел ее, хвать в журнал свой,
без начала, без конца, ни к селу ни  к городу, без позволения" 1.
Погодину  в  конце  концов важен  был лишь  факт сотрудничества  писателя  в
"Москвитянине".
     1 Н. В. Г о г о л ь, Письма, т. II, стр. 499.

     В  своем  знаменитом   памфлете  "Педант"  Белинский  высмеял  издателя
"Москвитянина" в образе  "хитрого  антрепренера",  "ловкого  промышленника",
"ученого литератора" и "спекулянта". Перечисленные качества Погодина во всей
неприглядной наготе проявились в его отношениях с Гоголем.
     Старания   Погодина   привлечь   Гоголя   к   постоянному   участию   в
"Москвитянине" не  увенчались  успехом. В  обстановке  ожесточенной  идейной
борьбы, которая развернулась с начала 40-х годов между прогрессивными силами
общества, возглавляемыми  Белинским --  с  одной  стороны,  славянофилами  и
идеологами  официальной  народности -- с другой, позиция  Гоголя  была очень
сложной. Своими гениальными обличительными произведениями  он  помогал  делу
Белинского, хотя и не возвышался до его  страстных  революционных убеждений.
Связанный узами  личной дружбы  с деятелями  славянофильского лагеря, Гоголь
вместе  с  тем  был чужд их  политическим взглядам и долго  сопротивлялся их
попыткам использовать  его имя и  авторитет в борьбе  против Белинского. Еще
более далек был Гоголь от Погодина.
     Перечисляя Погодину его "вины", Гоголь писал: "Первая -- ты сказал верю
-- и усомнился на другой же день, вторая  -- ты дал клятву ничего не просить
от  меня  и не  требовать,  но  клятвы  не сдержал:  не  только  попросил  и
потребовал,  но даже  отрекся  и  от  того,  что  давал  мне клятву.  Отсюда
произошло  почти  все"  1. Усилия  Погодина представить Гоголя  в
качестве союзника  "Москвитянина"  кончились  провалом. Их личные  отношения
оказались на грани полного разрыва.
     В цитированном выше письме к Языкову от 26 октября 1844 года Гоголь дал
выразительную характеристику Погодина как грубого и беспринципного человека:
"Такой  степени  отсутствия  чутья,  всякого приличия  и  до  такой  степени
неимения деликатности,  я думаю,  не было  еще  ни в  одном человеке испокон
веку" 2.
     С. Т. Аксаков  не мог,  конечно, целиком игнорировать подобные вопиющие
факты.  Но  в  изложении этих  фактов  он  старается  всячески  ослабить  их
принципиальное значение, придать конфликту  между Гоголем и Погодиным сугубо
личный характер, лишенный какого бы то ни было общественного смысла.
     Свое  отношение к Погодину Гоголь не скрывал и высказался о нем однажды
даже  публично,  в  печати --  в IV  гл.  "Выбранных  мест  из  переписки  с
друзьями".
     Гневные   и  справедливые  строки  о   Погодине  в  "Выбранных  местах"
всполошили  весь  славянофильский лагерь.  Шевырев  назвал  поступок  Гоголя
"нехорошим"  и ультимативно сообщил, что он отказывается хлопотать о  втором
издании книги, если не будет в ней уничтожено все, компрометирующее Погодина
3.  Показательна  позиция  С.  Т.  Аксакова в  этом  инциденте. В
воспоминаниях он пытается изобразить себя человеком объективным,  способным,
несмотря на дружбу, осудить  Погодина  за его непристойное поведение. Однако
после  выхода  "Выбранных мест" обнаружилась с  предельной очевидностью цена
этой  "объективности" Аксакова, решительно  ставшего  на сторону Погодина. В
письме к  сыну  Ивану от 14 января 1847  года он писал: "Я никогда не  прощу
Гоголю выходки на  Погодина: в них дышит дьявольская  злоба..." 4
Так завершается процесс самораскрытия С. Т. Аксакова.
     1 Н. В. Гоголь, Письма, т. II, стр. 355.
     2 Т а м же, стр. 499.
     3 "Отчет Император. публ. биб-ки за 1893 год", стр. 42, 44.
     4 "Русский архив", 1890, No 8, стр. 162.

     "Друзья" в  данном  случае, как и во  всех других,  действовали  вполне
солидарно. И этот пример  лишний раз подтверждает несостоятельность  попыток
С. Т. Аксакова показать себя инакомыслящим  в среде славянофилов, человеком,
совершенно беспристрастно относившимся к Гоголю.
     Пристрастность воспоминаний Аксакова проявляется во многих случаях, но,
пожалуй,  всего  нагляднее  --  в  стремлении  автора  всячески  подчеркнуть
благотворное влияние, оказанное им  и его друзьями на Гоголя.  Аксаков здесь
доходит до  кощунственного  извращения фактов, указывая, например, что будто
бы "дружба с нами и особенно влияние Константина" были единственной причиной
"сильного чувства к России" у Гоголя.
     Нелепость  этого  утверждения слишком очевидна.  Патриотическое чувство
любви к родине было воспитано в Гоголе, конечно, не славянофилами.
     "История моего знакомства  с  Гоголем",  как видим, меньше  всего может
быть  названа беспристрастной  мемуарной летописью.  С.  Т. Аксакова в  этой
работе интересовала не только, или,  может, даже не столько личность Гоголя,
сколько своя собственная.

        "5"
     В середине 40-х годов  стали отчетливо обнаруживаться у Гоголя признаки
идейно