азах Кирилла,
накладывая на каждое изображение по два  призрачных,  сотканных
из  лунного  света, хотя был жаркий день июля 2089 года. Сердце
тукало часто-часто, уговаривая поверить, что друзья --  Дмитрий
и  Саша  --  наконец-то  вспомнили  о нем. Приедет скорее всего
Немировский. Он легче на подъем, проще, бесцеремоннее.  Вернее,
умеет быть проще и бесцеремоннее, облегчая жизнь себе и другим.
     Лупа  нависала  над широким листом огромной каплей. С краю
под  нее  стремительно  врывалось  очередное  чудовище,  быстро
проносилось  через  пик,  только в самом центре лупы обретая не
растянутые вдоль и поперек  размеры.  Хотя  лупа  едва  ползла,
прожилки  листа  бежали,  как  шпалы  под  скоростным  поездом.
Мелькнули и пропали за кадром два  красных  холма,  похожих  на
колпаки   противоатомных  убежищ.  К  ним  уже  неслись  боевые
шестиножники марсианских машин. Сейчас  муравьи  попрут  божьих
коровок от беззащитных тлей...
     "Здесь  хоть  на  ушах..." Климаксов признает только голое
экспериментирование, которое именует точной наукой. Он  начинал
еще  в  эпоху,  когда в НИИ лавиной хлынули компьютеры. Тогда в
биологии,  чтобы  доказать,  что  они   тоже   ученые,   а   не
шарлатаны-экстрасенсы,  вынужденно  пихали  математику  в любую
щель,  а  от  нападок  прикрывались  дипломами   программистов.
Попробуй  доказать, что наблюдения -- стадия еще более высокая!
Наука   начиналась    с    наблюдения,    потом    перешла    к
экспериментированию -- весь первоклассный двадцатый век ушел на
экспериментирование.  Эксперимент  вырывал  некий ответ, на нем
строилась наука, но  всем  ли  силой  вырванным  ответам  можно
верить?  Даже  природа  может солгать, если ей приставить нож к
горлу.
     Тучи над ним сгущались, а Кирилл не чувствовал себя гордым
дубом, чтобы  подвижническим  выстаивать  под  ударами  молний,
терпеть  стада  свиней, которые пытаются содрать кору, рвут его
корни в поисках желудей... И все-таки половину лета он просидел
на раскладном стульчике перед чертополохом, вместо того,  чтобы
как   нормальный  ученый  выпрашивать  больше  часов  работы  с
компьютерами, чертить графики, писать заявки  на  оборудование,
требовать средства, людей.
     Правда,  когда  он  вернулся  из Малого Мира, никто уже не
посмеивался над его чудоковатостью, победителей не судят, но  с
того  времени  уже  прошло  два долгих года. Это два столетия в
нашем быстро меняющемся мире. Почти так, как в Малом.
     Мощная лампа солнца висела уже над головой. От жары  начал
плавиться небосвод, тяжелые капли солнечных фотонов больно били
по  голове, сползали по плечам, спине. В черепе мозгам вроде бы
становилось тесно, как забродившему тесту.
     Стараясь заставить себя работать, Кирилл начал  поголовную
перепись.  В прошлый раз он насчитал 897 постоянных жильцов, из
них 650 тлей, остальные -- трипсы, листоблошки, божьи  коровки,
клещи,  сирфиды, пауки, моллюски... А сколько визитеров? Тех же
муравьев? Такое не смоделируешь. В  искусственных  муравейниках
муравьи ведут себя совсем иначе...
     Он  еще спорил с оппонентами, подбирал убийственные доводы
-- Кирилл  был  из  тех,  у  кого  остроумие   проявляется   на
лестнице...  И вдруг -- на чертополох снова упала тень. Точнее,
не упала, а обрушилась. Тень была такой густоты и мощи,  словно
дотянулась  с  Луны.  В  ней,  как в черной дыре, сразу умолкли
кузнечики, погасли божьи коровки, исчезли бабочки.
     -- Здр-р-равствуй, Кирилл Владимирович!  --  прогремело  с
небес.
     Кирилл  вскочил,  опрокинул  стульчик.  Перед  ним высился
Ногтев.   Вокруг   него   нарушалась   гравитация,   изгибалось
пространство-время и, как от квазара, струилась странная мощь.
     -- Здравствуйте, -- пролепетал Кирилл. Он запоздало понял,
что о   приезде   Фетисовой   или   Немировского  не  стали  бы
предупреждать самого директора института.
     Ногтев  раздвинул   каменные   губы,   на   миг   вспыхнул
протуберанец улыбки:
     -- Не  ждали?  А  я  просил  задержать  вас  до конца дня.
Рассеянный народ ученые!
     -- Нет-нет,  --  ответил   Кирилл   торопливо,   --   меня
предупреждали. Это я сам... Пойдемте ко мне?
     Ногтев  шагал  рядом,  искоса рассматривая Кирилла. Кирилл
тоже  украдкой  посматривал  на  шагающий  монумент,  стесняясь
разглядывать  слишком  пристально.  Неловко разглядывать в упор
горбунов, инвалидов, и хотя  Ногтев  вроде  бы  не  горбун,  не
инвалид, но его переразвитая мускулатура, слабо замаскированная
валиками  жира,  злорадно кричит, что ее хозяин когда-то больше
работал  бицепсами,  чем  извилинами,  а  это,   по   глубокому
убеждению Кирилла, и было наибольшим уродством.
     -- Вы  не  изменились, -- решил Ногтев наконец. -- Сколько
пробежало? Полтора года?  А  как  вечность...  Нет,  два  года.
Помню,  вы  требовали немедленно повторной экспедиции к этим...
черным лазиусам.
     -- Было такое,  --  ответил  Кирилл  неохотно.  --  У  вас
хорошая память даже на мелочи.
     -- Ну  это  не  мелочи...  Что  удивительно,  двух  лучших
испытателей  перевербовали!  Едва  отбился   от   Фетисовой   и
Немировского.  Не  обижайтесь,  что  отказали.  У  нас  жесткая
программа, свое бы успеть.
     У корпуса, где у Кирилла была комнатка, Ногтев отмахнулся.
У подъезда стояла длинная легковая машина.  Дорога,  блестящая,
она   выглядела  взбунтовавшимся  компьютером:  из  распахнутой
дверцы свисали  безжизненно  человеческие  ноги.  Одна  штанина
задралась, по голой ноге ползла крупная муха.
     -- Подъем, Володя, -- негромко велел Ногтев.
     Водитель  вскочил, одурело помотал растрепанной, словно ее
запекали в духовке, головой. По  красному  лицу  бежали  мутные
струйки   пота.  Сонно  улыбаясь,  он  быстро  обогнул  машину,
распахнул дверцу:
     -- Прошу вас, Аверьян Аверьянович!
     Ногтев приглашающе повел ладонью:
     -- Кирилл Владимирович?.. Прокатимся, поговорим.
     Сиденье дружески приняло Кирилла в объятия. Не  машина,  а
сплошной   деловой  комфорт  без  крупицы  развратной  роскоши.
Бесшумно тронулась с места, словно электромобиль,  но  скорость
набирала  как  ракета. Дорожные столбы почти сразу же слились в
серую полосу.
     -- Вы были,  --  сказал  вдруг  Ногтев,  --  руководителем
первого длительного выхода в Малый Мир.
     -- Я не был руководителем.
     -- Ну-ну,  вы  забыли.  Испытатели  называют руководителем
вас. И по назначенному сверху, то есть моему назначению,  и  по
авторитету,  что  ценнее,  как  вы  понимаете.  Я тогда здорово
рисковал, Кирилл Владимирович! Вы хоть понимаете?
     -- Понимаю, -- тоскливо ответил Кирилл. -- Я тоже живу  на
этом свете.
     -- Вам повезло, все прошло удачно. Мне не только не снесли
голову  за  самовольные  действия,  а  даже  милостиво изволили
похлопать по плечу.
     -- Только-то? -- удивился Кирилл.
     -- Ну премии не главное ведь?
     -- Не главное. Но только не все  прошло  удачно.  Фетисова
была серьезно ранена.
     -- Разве  серьезно?  А  вот  затем  в самом деле все стало
очень серьезным.
     Дальше Ногтев не проронил ни слова. У массивного здания из
серых гранитных глыб они оставили машину, поднялись  на  второй
этаж.  Оглянувшись  от дверей на машину, Кирилл увидел торчащие
ноги водителя.

     В кабинете Ногтев кивнул  Кириллу  на  кресло,  продолжил,
словно разговор не прерывался:
     -- Очень  серьезно.  Погибло  несколько  человек. Сейчас в
Малом  Мире  уже  действует  постоянная  станция.  Персонал  --
двенадцать  человек.  Осталось  двенадцать.  Включая Фетисову и
Немировского, которые не являются специалистами. Они сейчас  не
то охранники, не то ковбои, не то эти... которые таскают корм в
муравейник.
     -- Фуражиры, -- подсказал Кирилл.
     -- Вот-вот, фуражиры. И вообще единственные подсобники.
     Лицо  Ногтева  стало  темным,  морщины на лбу стали резче.
Кирилл сказал осторожненько, стараясь  как-то  приглушить  боль
Ногтева:
     -- Я  слышал,  что  в  любом новом деле существует процент
допустимости несчастных  случаев...  Когда  испытывали  шаттлы,
вроде бы отпустили на программу до двадцати катастроф.
     Ногтев бросил глазами молнию:
     -- Не  слышал.  В  нашей  передовой  стране таких циничных
расчетов быть не может. Человек --  звучит  гордо,  человек  --
высшая  ценность,  человек...  Ну  да  ладно!  Беда  в том, что
несчастных случаев на станции становится не меньше, а больше. А
ведь живут под бронированным  колпаком,  где  все  необходимое,
включая  любое  оружие.  Почти любое. Вы втроем прошли голыми и
босыми  через  ад,   побывали   в   муравейнике   и   вернулись
невредимыми...
     -- Да где же невредимыми?
     -- Не  спорьте.  Вы  не  видели,  что  было  потом!  Потом
начались потери.
     Он тяжело дышал, огромные ладони сжались в кулаки.  Кирилл
поерзал, горячо сочувствуя, осторожно поинтересовался:
     -- А что... намерены сейчас?
     Ногтев разжал кулаки, положил ладони на стол. Его запавшие
глаза остановились на лице мирмеколога:
     -- Кирилл   Владимирович,   мы  снова  к  вам.  Не  скрою,
повоевать  пришлось.  Призвать  со  стороны  --  признаться   в
поражении.  Но ваш тогдашний успех перевесил. Хотя, опять же не
скрою, на другую чашу весов камней навалили немало. А вместе  с
камнями   --   звания,   титулы,   награды,  авторитеты.  Много
говорилось о промискуитете... то бишь приоритете  нашей  фирмы,
как  будто  не в одной стране живем, а гражданские -- не совсем
люди...
     Он  замолчал,  но  глаз  с  его  лица  не  сводил.  Кирилл
проговорил, едва ворочая пересохшими от волнения губами:
     -- Знаете  же,  я заранее... На мирмекологии замешан. Даже
во сне постоянно брожу по тропам Малого  Мира.  Но  у  вас  еще
что-то в рукаве?
     Ногтев  кивнул.  На  этот  раз  отвел глаза, голос упал до
хрипоты:
     -- Есть. У  вас,  между  прочим,  шестое  чувство,  как  у
муравьев...
     -- У  муравьев  нет  шестого  чувства,  -- поправил Кирилл
педантично.
     -- Да? А я где-то читал... Кирилл  Владимирович,  на  этот
раз  лихим  кавалерийским  наскоком  не  сдюжить.  Там  большой
коллектив, за сутки сам Бог не управится.
     Теперь уже Кирилл не отрывал глаз от лица Ногтева,  а  тот
напротив, отводил глаза.
     -- Ваши  сотрудники,  -- спросил Кирилл напряженно, -- там
живут постоянно? Как я понимаю, в Малом Мире нельзя есть...
     -- Они  прошли  полную  подготовку.  Месяц  на   операцию,
выкарабкивание...  Да,  в Малом Мире нельзя долго существовать,
просто лишь уменьшившись в размерах, это басни для деток.  Наша
система легких, почек, сердца... Да что там сердце! Клетки тела
без  особого вреда можно уменьшить в три-четыре раза, только не
в сотни. Осуществимо технически, но работать... Нет, не смогут.
Словом, если в Малый Мир надолго, то  лишь  за  счет  выживания
лишних клеток.
     -- Лишних?
     -- Вы  тоже  считаете,  что  лишних  у нас нет? Я, на свою
беду, тоже. И вот в утешение придумана теория, что мы напичканы
бездействующими  клетками.  Якобы  достались  еще  от  обезьян,
ящеров,  даже  рыб.  Если  от  них  избавиться, у нас останется
вообще с гулькин нос.
     Кирилл молчал, замороженный страхом. Глаза  Ногтева  стали
грустными,  даже  печальными.  Кирилл  не мог себе представить,
чтобы железный Ногтев мог выглядеть таким печальным.
     -- Но как же...
     -- Как будто бы хватает, -- ответил Ногтев неохотно.
     Кирилл сглотнул комок в горле, сказал осипшим голосом:
     -- Я не страдаю, что мускулы у меня не такие шикарные, как
у Немировского. У муравьев еще меньше. Но как же мозги...
     Ногтев ответил тяжело, словно из последних  сил  тащил  на
гору камень Сизифа.
     -- Предполагают,  что человек использует лишь часть своего
интеллекта.
     -- Слышал, -- кивнул  Кирилл,  --  но  вот  какую?  Оценки
расходятся.
     -- Кирилл  Владимирович,  все,  что  могу  сказать  в свою
защиту и защиту проекта, что там уже полтора года  живут  люди.
Прекрасные  специалисты!  Делают потрясающие открытия, работают
сутками, вот-вот загребут Нобелевские премии. Эти подвижники не
стали  безмозглыми  насекомыми,  теперь  у  нас   есть   связь,
наблюдаем.
     Кирилл  отвел  глаза,  не мог он слышать умоляющие нотки в
голосе этого сильного человека.
     -- Тем прекраснее,  --  продолжал  Ногтев  настойчиво,  --
только  не  очень  умелые  в житейском смысле люди! Они и здесь
такие, увы. Первыми попадают под троллейбусы, а уж там...
     Он замолчал, только его лицо продолжало  говорить.  Кирилл
не выдержал:
     -- Я  готов,  готов.  Совсем готов! Когда смогу вернуться?
Сколько времени продлится командировка на этот раз?
     Ногтев долго молчал. Так долго, что Кириллу впервые  стало
страшно.  Лицо  Ногтева  сделалось  землистым,  а  глухой голос
донесся словно из другого измерения:
     -- Кирилл  Владимирович...  методика  возвращения   только
отрабатывается.  Ломать,  как  говорили  предки,  не строить...
Вышибать лишние клетки научились быстро,  а  вот  возвращать...
Пока что это дорога в один конец.
     Кирилл спросил почти шепотом:
     -- Люди согласились?
     -- Кирилл   Владимирович,  не  только  у  вас  бзик.  Есть
чокнутые   на    металлургии,    на    энергетике,    акустике,
электронике...   Вы   подумайте!   Не   спешите,   но...  и  не
затягивайте.

     Глава 12

     Кирилл заглянул через открытую дверь на  кафедру.  Рабочий
день  уже  кончился,  в пустой лаборатории сосредоточенно сопел
Рузский.  Он  склеивал  рассыпавшегося  майского  жука.  Обычно
экспонаты готовили студенты или даже старшеклассники, тем самым
изучая    насекомых,    но    если   заурядного   жука   взялся
восстанавливать аспирант, это неспроста...
     Особенным виртуозом слыл профессор Кузнецов. Он  ухитрялся
сворачивать  крылья  бабочек  и укладывать под надкрылья жуков.
Принимая зачеты,  он  предлагал  определить  вид  и  семейство,
зевал, скучал, нетерпеливо спрашивал: "Как, вы еще не готовы?",
а  несчастный студент, судорожно перебирая шпаргалки, дергался,
взмокал, не в состоянии понять, где же ошибся, почему  признаки
не  совпадают. Правда, Кузнецов сам однажды долго ломал голову,
когда молодой, но очень серьезный доктор  наук  Жанна  Реникова
прислала   ему  пойманную  в  Киргизии  самку  формика  руфа  с
филигранно подклеенными мощными яйцекладами формика поликтена.
     -- Кузнецов ушел? -- спросил Кирилл в щель.
     Рузский вздрогнул. Затем его бородатое лицо  расплылось  в
широчайшей   улыбке.   Журавлев   одобрял  трюки  с  подменами.
Настоящий биолог с пеленок должен чувствовать, что  у  жука  не
могут  отрасти булавовидные усики бабочки или прыгательные ноги
зеленого кузнечика!
     -- Кузнецов уходит  с  работы  с  немецкой  точностью,  --
ответил Рузский почтительно. -- Остальное время он самый что ни
есть русский боярин.
     Кирилл  кивнул, закрыл дверь. Его старый учитель профессор
Кузнецов любил по-боярски поспать, на кафедру  являлся  поздно.
Там  он  сперва  плотно  обедал,  рассказывал  массу анекдотов,
одновременно  сыпал  идеями,  часто  придуманными  от  хорошего
настроения,   но   часто  и  очень  обещающими.  Еще  он  любил
перекинуться в картишки, делал ставки на ипподроме и  нигде  не
проигрывал.  С ним бы посоветоваться! Не шутка -- в один конец!
-- но придется решать самому. Самому же себе Кирилл, как всякий
интеллигент, верил меньше, чем другому человеку.
     В Малом Мире на станции двенадцать человек. Достаточно, но
еще сие ни о чем не говорит. Разные причины  могли  загнать  их
туда. На Северный полюс стремились тоже не за уютом. На станции
могли оказаться честолюбцы, мизантропы, фанатики всех мастей...
Правда, двенадцать человек -- это двенадцать. Уже не одиноко.
     Вернувшись домой, остановился на пороге, заново осматривая
квартиру.  Стандартная комната, стандартная мебель, стандартные
книжные  полки  со  стандартным  набором  книг...  Как  говорят
друзья,  ни  удавиться,  ни  зарезаться  нечем. Одно отличие от
стандарта, да и то во вред репутации -- пять трехлитровых банок
и два аквариума с... муравьями. Были бы рыбки,  можно  было  бы
женщин  приглашать, а так каждая перекашивается в визге: убери,
выброси, это же гадость, насекомые! А потом навязывают, а то  и
сразу  приносят  сиамских котят, щенков, попугайчиков. Искренне
уверены, что он прослезится от счастья.
     Женился на последнем курсе, но  кандидатскую  защищал  уже
вольным  казаком.  Детей  не  было. Сперва жена берегла фигуру,
потом оказались уже на разных льдинах.  Университетские  девицы
умело  расставляли сети, но с муравьями он был счастлив всегда,
а  от  общения   с   женщинами   оставался   сиропный   привкус
неискренности. Худшее в том, что сиропом пахло с обеих сторон.
     Он подбросил сахару в кормушку, снял трубку телефона:
     -- Алло?.. Виктор, привет. Да, я... Слушай, мне предлагают
длительную    командировку...    Ну    почему   обязательно   в
развивающуюся... В самую что ни есть развитую. Это  твое  дело,
можешь   не  верить...  Да,  заедь  утром.  Могу  оставить  под
ковриком, если не успеешь.
     Отбывая  в  командировки,  он  отдавал   ключи   школьному
приятелю, тот после очередного развода жил в коммуналке. Виктор
исправно  кормил  муравьев,  подливал  им  воду, по собственной
инициативе приносил из общей кухни тараканов,  таких  жирных  и
крупных,  что  едва  помещались в спичечных коробках. Кирилл по
возвращении находил пустые бутылки,  женские  шпильки,  однажды
выудил из-за дивана лифчик, зато муравьи были сыты и веселы.
     Трудно  приглашать  гостей,  когда  вот  уже несколько лет
муравьи по квартире ходят свободно, устраивают сражения,  делят
территорию,  устанавливают  иерархию отношений, выясняя, кто из
них  доминант,  кто  субдоминант,  кто  субдоминант  второго  и
третьего порядка, а кто просто дичь...
     Еще задолго до первого рейда в Малый Мир, где пропала Саша
Фетисова,   он,   мысленно   уменьшившись,   бродил  подземными
переходами в банке, таскал землю, охранял, охотился, бдил,  пас
тлей, гонял божьих коровок... Это помогло найти Фетисову. А вот
сейчас вяло жует бутерброд, прихлебывает остывший чай и смотрит
на муравьев, смотрит... Не решается?
     В  институт  Ногтев  отвез  его на другой день рано утром.
Трижды проверили и перепроверили документы. Когда  поднялись  в
зал,  Кириллу  показалось, что они, уже уменьшившись, попали во
внутренности компьютера. Везде сверкали  панели  вычислительных
машин,  на  экранах  плясали  разноцветные  кривые, над головой
шелестели воздухоочистители.  Пахло  электричеством,  энергией,
сжимаемым пространством.
     Кирилл  ошеломленно  оглядывался.  За  два  года командный
пункт по отправке  космических  кораблей  превратился  в  пункт
отправки суперзвездолетов. Или даже галактолетов. А может быть,
отсюда  теперь  руководили  движением звезд. Прежние работники,
которых  запомнил  Кирилл,  выглядели   перед   нынешними   как
слесари-монтажники    перед    академиками.    Воздух   трещал,
раздираемый мощными  силовыми  полями.  Хищно  блестел  металл,
пластик.  Даже  сотрудники  выглядели не то компьютерами, не то
пришельцами из мира высоких энергий.
     -- Растем, -- буркнул Ногтев неопределенным тоном.
     Кирилла подвели к операционному столу. Несколько  пар  рук
помогли  взобраться.  Сверху  пошел  вниз потолок, в гигантском
параболическом зеркале колыхалось,  как  в  ртутном  шаре,  его
исполинское  бледное лицо. Качнулись ущелья морщин, на выбритом
поле подбородка торчали в лунках пни срубленных бритвой волос.
     Он с облегчением закрыл глаза под маской  наркоза,  только
бы  не  видеть  медленно  подъезжающий  широкий  стол с набором
хирургических инструментов,  где  ярче  всего  блестели  острые
ножи.
     Он  сделал  глубокий  выдох, и сознание покинуло его почти
сразу.

     Глава 13

     Тошнота, головокружение и холод  в  желудке,  словно  съел
пять порций мороженого, сидя на карусели.
     Не  открывая