снули острейшие серпы жвал, чуть
дрогнул воздух, задвигались невидимые сяжки, определяя массу  и
Бог  весть  что  еще,  что  умеют муравьи, а люди о чем даже не
догадываются.
     -- Стой, кто идет? -- рявкнуло  у  них  над  головами  так
страшно,  что  Ногтев  и  Кирилл  едва  не  сорвались обратно в
пропасть.
     -- Свои, -- ответил  Ногтев,  наконец,  когда  совладал  с
голосом. -- Благодарю за службу.
     -- Пароль? -- допытывался строгий голос.
     -- О  пароле  не  уславливались,  --  буркнул  Ногтев.  --
Благодарю за службу, испытатель первого класса Немировский!
     -- Рады стараться, -- отчеканил голос невидимого  Дмитрия.
-- Вам компанию составить?
     Кирилл дипломатично, опережая Ногтева, ответил:
     -- Диме будет тоскливо.
     -- А  с  нами  еще Буся мягкопузый! Я с вами, а они вдвоем
подежурят.
     -- У них с дисциплиной слабовато, --  заметил  Ногтев.  --
Когда   твой   меньший   страшила  чешет  большего,  тот  глава
закрывает. А на посту надо бдеть.
     Буся сидел на плече  Дмитрия  нахохлившийся,  как  озябшая
ворона.   Он  прижимался  телом,  сохраняя  тепло.  Воздух  был
холодный даже здесь, лишь из расщелины струились остатки тепла.
     Кирилл проглотил вторую капсулу. Ногтев зашвырнул себе как
в топку паровоза целую пригоршню. Они отошли от места  стоянки,
прислушиваясь  к  ночным шорохам, незнакомым запахам. От капсул
шел жар, как от  крохотных  ядерных  реакторов,  в  груди  было
тепло,  даже  жарко,  но  пальцы  зябли -- порция горячей крови
быстро остывала в тонких руках и ногах.
     Они медленно удалялись  от  расщелины  и  гондолы.  Кирилл
прикидывал,  с  чего  Ногтев  начнет,  уже  догадываясь  о теме
разговора, но тут сзади зашуршало, мелькнуло блестящее в лунном
свете крупное  тело  ксеркса.  Бесцеремонно  отпихнув  Кирилла,
ксеркс придвинулся к Ногтеву, настойчиво щекотнул его сяжками.
     Ногтев с раздражением повернулся к мирмекологу.
     -- Кирилл  Владимирович, пора научить их обращаться как-то
понятнее! А то я на вашем хваленом языке  жестов  такое  выдам,
что  муравей в обморок хлопнется, хоть и солдат-разведчик. Я не
родился директором, матросом тоже бывал...
     Но ксеркс насел, развернул Ногтева к себе лицом. Громадные
мандибулы залязгали возле самого горла Ногтева. Тот  побледнел,
видно было даже в лунном свете, спросил осевшим голосом:
     -- Чего он добивается?
     -- Пытается  накормить,  -- объяснил Кирилл с неловкостью.
-- Трофаллаксис, обмен кормом. Это не столько ритуальный обмен,
сколько жизненная необходимость.
     -- Так пусть с вами занимается. С Немировским,  Фетисовой,
наконец!  Когда  они  мед  у  пчел воровали, Немировский первым
прибежал трофаллаксироваться, другим не осталось... Но эти двое
начали липнуть именно ко мне! Это не случайно?
     Кирилл мялся, не знал какими словами не взбесить Ногтева:
     -- С точки  зрения  муравья  мы  --  отводок  семьи...  Их
тревожит,  что  все  еще не нашли ядро новой семьи -- царицу...
Это понятно, ведь молодую царицу, как вы  видели  сами,  первой
хватают  птицы,  пауки,  чужие  муравьи...  Но  даже при гибели
царицы отводок не должен погибнуть...
     Из темноты вынырнул Дмитрий, с ходу врезался  в  разговор,
незаметно отпихнув Кирилла:
     -- Аверьян Аверьянович, я объясню коротко. По-солдатски. У
муравьев  так  выражается  почтение  к  старшим.  Ритуал!  Кого
признают начальником, тому  прут  лишний  кусок.  Дикари,  дети
природы! Это я читал в этиологии -- науке о поведении животных.
Младший волк подставляет старшему в ритуальном смирении...
     -- Про   волков   я   читал,   --   прервал   Ногтев.  Уже
благосклоннее взглянув на младшего брата по  разуму  и  пройду,
бросил:  --  Это хорошо, субординацию знать надо. Хоть кто-то в
этой сумасшедшей экспедиции знает свое место.
     Он  торопливо  пошел  вперед,  пока  Кирилл   с   Дмитрием
удерживали  озадаченного  ксеркса  и "вещали лапшу на уши", как
сказал Дмитрий. Он спросил шепотом, косясь в темноту:
     -- Я угадал?
     -- Ну...  не  совсем.   Когда   царица   гибнет,   муравьи
раскармливают  одного  из муравьев. Тот начинает нести яйца. Не
так умело, как царица, и не так много, но семья все-таки живет.
     Дмитрий хихикнул:
     -- Хорошо, что не дал тебе рта раскрыть! Царем Ногтев быть
согласен, но царицей...
     -- Здесь правят царицы, а цари...
     -- Знаю-знаю! Это мир, где лучше быть пролетарием.
     Он ласково погладил по  широкой  голове  пролетария  Диму,
самого  умного  из  всех  муравьев. Ксеркс лизнул Дмитрию руку,
заметив   на   ней   крохотный   микроорганизм,   что   пытался
протиснуться сквозь тонкую кожу.
     Кирилл пошел за Ногтевым, вычисляя его по легкому шелесту.
На странном  небе  светилось желтоватое пятно, двигались темные
бесформенные  тени,  наползали  друг  на  друга,   заглатывали,
пожирали   даже   луну,   но   желтое  пятно,  поскитавшись  по
внутренности чудовища, прорывалось сквозь бока,  либо  выпадало
позади тучи...
     Между  черным  небом  и  черной  землей  метались огромные
быстрые тени. Кричали летающие животные, метались летучие мыши,
посылая на землю ощутимые воздушные толчки.
     Ногтев сказал с хмурым пониманием:
     -- Здесь мы не цари природы... Словно бы очутились в эпохе
динозавров.  Как  поется:  "По  полюсу  гордо  шагает,   меняет
движение   рек,   высокие   горы   сдвигает  советский  простой
человек"... То-то и есть,  что  слишком  простой.  Досдвигался,
экологи  волосы на себе рвут. А тут еще первобытность, простор.
Можно начать заново, не повторяя ошибок... Не  так  ли,  Кирилл
Владимирович?
     Кирилл  ответил  с  осторожностью,  не  поворачивая лица к
Ногтеву:
     -- Все еще проверяете, на чьей я стороне? Идея избранности
-- игра ума. Мы отрезаны от Большого  Мира.  Оттуда  смотрят  с
брезгливой  жалостью  как на чокнутых, исусиков, пыльным мешком
прибитых...  Мелюзга,  мол,  насекомые  людишки.  Айкью  любого
нашего  работника  намного выше среднего уровня! Кто-то в шутку
привел  доводы  о  явном  превосходстве  людей   Малого   Мира,
избранности    нашего    пути.    Фетисова    не   искушена   в
интеллектуальных играх, вы ее учили другому, она приняла все за
чистую монету, уверовала, подхватила факел...  К  тому  же  тут
какие-то  явно  личные  пружины.  Она  и в десантницы пошла, по
слухам, чтобы что-то преодолеть, кому-то доказать...
     Ногтев сказал сумрачно:
     -- За высоколобых не тревожусь, дальше шуточек не  пойдут.
Но когда с такими идеями начинает носиться Фетисова... Неважно,
личное  или  не  личное.  Недостаток образования уже приводил к
кровавым  баням.  Я  говорю  о  настоящем  образовании,  не   о
дипломатах электронщиков. Кибернетикой, химией, математикой еще
никого  не  удавалось воспитать, а с литературой или историей у
нас традиционно слабовато.
     -- Детская болезнь. Переболели многие.
     -- Такая болезнь часто затягивается, --  напомнил  Ногтев.
-- К тому же заразная!
     Желтоватое  пятно  луны скрылось под натиском черной тени.
На мир упала тяжелая давящая тьма. Звуки затихли,  и  Ногтев  с
Кириллом замерли, вслушиваясь в тишину.
     Наконец, тьма неохотно расступилась, начали обрисовываться
тени,  а  запахи стали сильнее. Сильный запах доносился сверху.
Кирилл долго всматривался в  висящее  на  высоте  в  три-четыре
роста  мохнатое  скрюченное  тело  размером с аэростат. Крыльев
почти не видно, лапы и огромная голова прижата к брюшку. Шмель!
Вцепился в цветок, пережидая холодную ночь,  оживет  с  первыми
лучами  солнца,  чтобы  первому  побывать  на  этом и ближайших
цветах...
     В просвете туч выглянула  луна.  Шмеля  залило  прозрачным
светом  --  солнцем  призраков  и  утопленников.  Густая шерсть
заискрилась, заблестела.  Будь  шмель  поменьше,  сошел  бы  за
раскормленного медведя.
     По  стеблям  впереди  качнулась  длинная  изломанная тень.
Ковылял ксеркс, чужой ксеркс. Шел тяжело, борясь с оцепенением,
удерживая под толстым хитиновым панцирем тепло.
     Он часто останавливался,  щупал  сяжками  воздух,  стебли,
землю.  На один ствол хотел влезть, сорвался, полежал на спине,
как жук, дрыгая лапами. Перевернулся с трудом, вскарабкался  на
другой  стебель,  деловито потрогал застывшего на ночь крупного
кузнечика. Сквозь оцепенение кузнечик  ощутил  беду,  но  холод
держал,  приглушал ощущение опасности. Ксеркс полз уже по спине
кузнечика, тот был  впятеро  крупнее,  массивнее,  жвалы  втрое
шире,  а  только  дети  и  неграмотные взрослые наивно доверяют
песенке, где кузнечик "...ел одну  лишь  травку,  не  трогал  и
козявку,  и  с  мухами  дружил".  Кузнечик всегда готов сожрать
козявку  или  муху...  Ксеркс  --   боевая   машина   убийства,
работающая, как сказал бы Дмитрий, даже в особо неблагоприятных
условиях.  Сейчас  он вонзил кривые зазубренные кинжалы в горло
кузнечика, тот слабо шевельнулся,  лапы  разжались,  оба  шумно
брякнулись на землю.
     Кузнечик  пытался прыгнуть, но ксеркс потащил умело, держа
брюхом кверху, мощные лапы с силой лягали ночной воздух.
     Ногтев огляделся. На стеблях,  куда  ни  глянь,  виднелись
застывшие  кузнечики  разных  видов  и  размеров, жуки, личинки
златоглазок, мошки, мушки...
     -- Сколько мяса, -- проговорил Ногтев нервно. --  Даже  не
стада  бизонов,  а косяки китов. Обнаглеем, забудем земледелие,
скотоводство.
     -- Муравьи сеют, -- напомнил Кирилл.
     -- Мы не муравьи, --  отмахнулся  Ногтев.  Голос  его  был
горьким.  --  Нам  бы на готовенькое, нам бы пограбить всласть!
Только когда опустошим сундуки, когда выбьем все живое, посидим
на голодном пайке...
     -- Здесь голодного пайка никогда не будет.
     -- Не улыбаться, плакать надо!
     -- Народ здесь другой, Аверьян Аверьянович.  Даже  муравей
Саша и тот интеллектуал.
     -- Только  и  надежда на интеллектуалов. А еще лучше -- на
интеллигентов. Нельзя спешить, Кирилл  Владимирович.  Этот  мир
дает  слишком  много.  Если  сюда  хлынет  народ, то не удержим
контроль. Народ разный! Сейчас все на подбор, даже муравей, как
вы  верно  заметили,  но  начнут   прибывать   жены,   техники,
квалифицированные рабочие, завхозы, повара, подсобники...
     Кирилла  свело  внезапной судорогой. Через мгновение спазм
прекратился -- сигнал, что  таблетками  злоупотреблять  опасно.
Ногтев  кивнул понимающе, ему все как с гуся вода, и люди пошли
обратно.
     На листьях уже поблескивали  крохотные  искорки,  зародыши
капель  росы.  Каждая  к  утру  превратиться  в  сверкающий шар
высотой в рост человека. Если  воды  соберется  слишком  много,
капля сплющится, дождется утра, когда-либо жучки выпьют, солнце
высушит, либо ветерок сбросит на землю...
     Летали   бабочки,  укутанные  от  холода  в  длинный  мех,
наземные звери двигались замедленно, расчленяли  друг  друга  с
неторопливой  убежденностью,  часто  останавливались отдохнуть,
жуки спали, а единственный муравей, которого встретили на пути,
был покрыт длинными частыми волосами. Да и  двигался  так,  что
издали походил на гусеницу.
     Спускаясь по стене в расщелину, Ногтев спросил внезапно:
     -- Это место выбрали не случайно?
     Кирилл ответил настороженно:
     -Вы  же видели, заранее не выбирали. Просто место на голой
каменистой горке, удобнее, хорошо просматривается.  К  тому  же
удобная щель.
     Ногтев   сказал   задумчиво,   глаза  его  смотрели  очень
внимательно:
     -- А мне показалось, что выбирали с дальним прицелом.  Как
будто  собирались  в  будущем  основать  новую станцию. Отводок
нашей разрастающейся колонии.
     Кирилл попробовал отшутиться, скрывая тревогу:
     -- Вы не первый так думаете! Даже не второй.
     -- А кто первые два? -- спросил Ногтев быстро.
     -- Муравьи Саша и Дима.

     Утром Кирилл  вывел  Ногтева  пораньше,  чтобы  тот  успел
увидеть  еще один мир, которого не встретишь ни днем, ни ночью.
Мир перенаселен, экологические ниши забиты плотно,  есть  звери
дневные,  есть  ночные.  Но  отыскались  и  те,  кто наловчился
использовать короткие часы, даже минуты рассвета, когда  ночной
холод  уже  испаряется,  а  дневная  жара  не  наступила, когда
насекомые едва отходят от оцепенения,  когда  можно  хватать  и
тащить,  можно напиться росы, пожевать травинку, уволочь в нору
сочный стебелек.
     Вдвоем  наблюдали  за  невиданными   муравьями,   жучками,
клещиками,  сороконожками,  твердотелками.  Видели молниеносные
схватки, стычки, видели, как часто удачливый охотник становится
добычей другого ловца. Мелькало как при ускоренной съемке,  все
торопились  успеть,  днем  можно  поспать  и  накопить силы для
короткого периода  бешеной  активности  вечером,  в  промежуток
между жарким днем и холодной ночью.
     -- Изобилие,   --  выдохнул  Ногтев  угрюмо,  --  пугающее
изобилие. Мы к нему не готовы.
     -- Еды много. Ну и что? Высвободи мозги для творчества.
     -- Если бы... Плохо вы знаете людей, Кирилл Владимирович!
     -- Я в них верю.
     -- Гм, очень удобная позиция. Не  знаю,  не  верю.  Что-то
знакомое слышится...
     -- Обратите внимание на скорости!
     -- Обратил... Боюсь, нам придется жить в таком же темпе. А
ведь цивилизация и так мчится чересчур быстро. Опасно быстро.
     Лицо  Ногтева  было  несчастным,  тревожным. Кирилл сказал
осторожно:
     -- Здесь  другой  метаболизм.   Мы   не   только   быстрее
двигаемся,  чем  жители Большого Мира, но и думаем. Так что это
не опасно. Должны успевать.
     За их спинами послышался  шум.  Появился  Дмитрий,  сонный
Буся ожесточенно чесал затылок средней лапой, потом ожесточенно
стал  драть  когтями  задней  прыгательной, крепко вцепившись в
комбинезон остальными и едва не сбивая лапой крохотные усики.
     -- Ждем ваших указаний, -- объявил Дмитрий жизнерадостно.
     -- К новым горизонтам, -- объявил Ногтев мрачно.  К  новым
свершениям.
     Сообща  выволокли  воздушный  мешок, Ногтев зажег горелку,
ткань начала шевелиться,  задвигались  канаты.  Над  расщелиной
вздулся    красно-оранжевый   шар   с   пугающими   кругами   и
треугольниками.  Дмитрий  с  Забелиным   и   Хомяковым   спешно
переносили  в  гондолу  снаряжение. Ксерксы суетились в панике,
пробовали перетаскивать обратно, но сообща  им  "забили  баки",
"повесили  лапшу" на уши, хотя ушей у муравьев никогда не было,
и в конечном счете обоих затолкали в гондолу.
     -- Все на месте? -- осведомился Ногтев.
     Дмитрий по сигналу брызнул  на  канаты  растворителем,  те
лопнули  с  мягким  синтетическим звуком. Гондолу резко дернуло
вверх и в сторону. На этот раз на ногах  удержались  все,  опыт
быстро появлялся.
     -- Ветерок, -- сказал кто-то с тревогой. -- Экспресс!
     За  первый день после посадки они покрыли территорию, если
считать в пересчете на свои размеры, Европы, Азии и двух  сотен
обеих  Америк.  Ногтев  хмурился,  грыз  ногти.  Слишком  велик
простор,  человечество  не  готово...   Если   оставить   здесь
крохотную  станцию,  все равно, что дать им в распоряжение весь
материк. Даже если все человечество перебросить в Малый Мир, на
каждого придется участочек равный  Франции  и  пяти  Китаям!  А
собрать  группы  по  десять-пятнадцать  человек,  то на каждого
придется площадь планеты, чуть больше, чем Земля. Такая роскошь
не снилась даже колонистам Дикого Запада, переселенцам Сибири.
     Когда летели  над  лесом,  навстречу  метнулось  несколько
птиц.  Первая  пролетела так близко, что шар закачался, гондолу
мотнуло. В руках Дмитрия  мгновенно  появилось  ружье,  хлопнул
выстрел.  В  ответ раздался такой страшный птичий крик, что вся
стая, раскачивающая "Таргитай" в воздушных ямах,  рассеялась  в
панике.
     Птица  камнем  рухнула  вниз,  отчаянно  забила  крыльями,
пронеслась над кустами.
     -- Неплохой выстрел, -- одобрил Ногтев.
     -- Плохой, -- возразил  Кравченко.  В  его  добрых  глазах
стояло  осуждение.  Клей  попал  прямо  в клюв! Теперь помрет с
голода. Почему бы ни стрельнуть в глаз или вообще...
     -- Вот беда, -- сказал Ногтев, но огорчения  в  голосе  не
было.
     Дмитрий  закинул  ружье  за  спину,  развел руками с самым
невинным видом:
     -- Стрелял в клюв, потому что пташечка уже распахнула  его
на нашего уважаемого эскулапа. А клювик будь здоров, как ворота
в  паровозное  депо! Если бы она прицелилась цапнуть его глазом
или этим "вообще"...
     Он ушел, провожаемый  одобрительными  смешками.  Кравченко
растерянно смотрел ему вслед:
     -- Когда  он  появлялся  на  станции  с  незапланированной
добычей, всякий  раз  оказывалось,  что  "оно  напало  первым".
Удивительный  человек!  На  него  нападают  даже  безобиднейшие
мошки, златоглазки, личинки. Естественно, он  только  реализует
свое право на самооборону! Ничего больше.

     Глава 25

     Кирилл  напряженно  рассматривал проплывающую внизу землю.
Раньше считал, что с большой высоты воспримет  ее  как  прежний
житель  Большого Мира, но что-то не давало вернуться к прежнему
состоянию. Сейчас под  ним  проплывал  не  лесок  с  тоненькими
березками,  а  целые миры, где каждый листок -- квартира, ветка
-- улица многоэтажных домов, а дерево -- громадный  город.  Или
просто   ждущее  хозяина  изобильное  пространство,  равное  по
площади губернии. А вот тот  островок  в  десяток  деревьев  --
государство, величиной с Нидерланды.
     Внизу   змеился   небольшой   ручеек,   такие  перешагивал
запросто, но все-таки видел широкую стремительно бегущую  реку,
полную водопадов, порогов, водоворотов...
     -- Выбираете место для нового города? -- раздался над ухом
зычный голос.
     Кирилл подвинулся, давая место на мостике Ногтеву, хотя на
площадке  мог поместиться весь экипаж, включая ксерксов. Ногтев
щурился от солнца,  в  его  глазах  была  насмешка,  понимание,
предостережение.
     -- Тогда уже для столицы, -- ответил Кирилл в тон. -- Чего
мелочиться? Любой участок годится.
     -- Конечно.  Даже  в  самом  безводном районе, где люди не
живут,  нам  хватило  бы  ресурсов  для   жизни.   Энергия   от
фотоэлементов, вода из росы...
     -- Безжизненных районов нет?
     -- Разве  что  в  Антарктиде... Да и то отсрочка на время.
Впрочем,  среднеклиматическую  полосу  осваивать   и   заселять
десятки  тысяч  лет!  Даже  если  перенести  сюда все население
Земли, предложить самый дикий прирост...
     Ногтев поинтересовался словно невзначай:
     -- Полагаете, прирост населения увеличится?
     -- Обязательно. Одним ребенком ограничиваются не по случаю
занятости  родителей,  что  бы  там   не   говорили   брехливые
демографы. Прокормить трудно! На каждого ребенка нужно еще одну
зарплату... А здесь даже родителям не надо думать о хлебе.
     Ногтев смотрел на него с веселым интересом:
     -- Кирилл  Владимирович,  я  вас  не  узнаю!  Всегда такой
точный, выбирающий слова... э-э... отточенные термины, семь раз
отмеряющий, прежде чем притронуться к ножницам! Да вы ли это?
     Кирилл ответил с неудовольствием:
     -- Ну...  специалисты  клянутся,  что  все  репродуктивные
функции сохранены.
     -- Кирилл  Владимирович,  вы ведь ученый. Во всяком случае
были ученым, который верит только эксперименту.
     -- На станции одни мужчины, -- напомнил Кирилл.
     -- А Фетисова?
     -- Ах да, Фетисова...
     Ногтев  понимающе  засмеялся,  глядя  на   обескураженного
Кирилла.  Фетисова  настолько преуспела в непонятном стремлении
быть мужчиной и лучше мужчин, что не только мирмеколог забыл  о
ее принадлежности к иному полу.
     "Таргитай"  шел  над  зарослями  рододендрона  и соснового
стланца, над  ковром  бессмертников  и  хрустальных  трав,  над
красочными  лишаями  на  глыбах  морены, над лесными ручейками,
полянами, холмами, сухостоем и каменными осыпями.  Даже  Ногтев
видел,   что   для  жизни  годится  любое  место.  Везде  может
разместиться целый город, целая страна...
     Неслышно поднялась к ним Саша, отрапортовала:
     -- Капитан, мы готовы продолжать полет всю ночь!