-- Намек понял, -- ответил Ногтев. -- Кирилл Владимирович,
вы планировали вторую посадку сделать сегодня? Для ночлега?
     -- Из графика не выбиваемся, -- сказал Кирилл, он украдкой
рассматривал Сашу, --  так  что  можем  и  сегодня.  Командуйте
посадку.
     -- А куда именно?
     -- Просто вниз. Мы ведь проверяем выживаемость?
     -- Кирилл  Владимирович,  давайте  без  ухарства.  А  то я
смотрю,  вы  уже  перещеголяли   кое   в   чем   наших   бравых
десантников... Вон Саша как на вас смотрит...
     Саша  фыркнула  негодующе.  Кирилл  поспешно отвел глаза в
сторону:
     -- Мы даже в реке не утонем, если в нее попадем.
     Ногтев сам уменьшил огонь в горелке.  Он  любил  управлять
подачей   пропана,   чувствовалась   мощь.   Двигатель   гудел,
взревывал, а этих звуков так недоставало еще с той поры, как из
кабины стратосферного истребителя Ногтев пересел в директорское
кресло.
     Шар начал терять высоту. Верхушки мегадеревьев поднимались
навстречу,  проносились  над  гондолой,  вырастая  и  вырастая,
наконец  зеленая гора пошла слева на уровне "Таргитая". Впереди
вырастал новый зеленый кряж, уже различались отдельные  иголки,
каждая  с  бревно, однако Ногтев сделал маневр, шар подпрыгнул,
гора проплыла внизу, затем гондола резко пошла вниз.
     "Таргитай" летел в странном мире, где справа  и  слева  на
космических   расстояниях  высились  темно-коричневые  колонны,
рядом с которыми Останкинская  телебашня  была  бы  камышинкой.
Зелень  осталась  далеко вверху, здесь были только колонны, что
вырастали из серого тумана, длились и длились, пока не исчезали
в зеленом тумане, в котором уже и не угадывались ветки.
     Они  снижались  быстро,  воздушный  поток  нес  их   между
колоннами. Ближе к земле колонны становились толще, необъятнее.
     Однажды  шар  прошел  совсем  близко возле одной, это было
вставшее  на  ребро  горное  плато  с  обязательными  ущельями,
разломами, холмами...
     Наконец  их  серого  тумана  внизу опять выступила зелень,
ветки. Пошли кустарники. Их "Таргитай" миновал  быстро,  дальше
замелькали этажом ниже разноцветные узорные листья папоротника,
еще ниже -- травы помельче, победнее...
     Гондола  чиркнула днищем, над ухом Кирилла гулко хлопнуло,
прозвенел вопль: "В яблочко!". Страшно  дернулся  пол.  Гондола
несколько раз перевернулась, замерла на привязи. В Большом Мире
все  было бы всмятку, здесь же как ни в чем ни бывало, прилипли
к иллюминаторам. Наконец Кирилл на  правах  эксперта  распахнул
люк.
     Они  были  в исполинском мегалесе. Далеко смутно виднелись
серо-коричневые стены мегадеревьев, что уходили в  небо,  между
кустов  рос  и  настоящий  лес:  будяки,  чертополох,  молочай,
одуванчики...
     -- Выгружайтесь,  --  велел  Кирилл,  ощущая   непривычный
подъем. -- Бросок во-о-он к Останкинской телебашне.
     Вчетвером,  точнее -- впятером, ибо Дмитрий не расставался
с Бусей,  они  побежали,  перепрыгивая  через  бугры,  сканируя
местность, обходя сторонкой неопознанных насекомых.
     Зеленый  ствол  незнакомого  растения  поднимался прямо из
земли.  Метров  тридцать  в  поперечнике,  без   листьев,   без
привычных  волосков  по  стволу,  молодой,  зеленый, он тянулся
ввысь, а через каждые  сорок-пятьдесят  метров  стебель  прочно
опоясывали валики междоузлий.
     -- Вперед и выше! -- скомандовал Кирилл. Каждый нерв в нем
гудел  от возбуждения. Он с удивлением и недоверием прислушался
к своему голосу. Командные нотки? У него?
     Омертвевшие клетки  выступали  наружу  твердыми  плитками,
укрывая  нежную  ткань. Карабкаться было легко, вес не тянул, и
Кирилл  обнаружил,  что  несется  вперегонки   с   Дмитрием   и
ксерксами.  Интеллектуальный и бесхитростный резко ушли вперед,
а с Дмитрием бегали ноздря в ноздрю. Дмитрий уже  запыхался,  с
недоверием  бросал  взгляды  на  мирмеколога.  наконец, спросил
подозрительно:
     -- Ты не на допинге случаем?
     -- Случаем нет, -- ответил Кирилл бодро.
     Он  остановился  на  высоте  сорокаэтажного  дома,  ощупал
зеленую  стену.  Дмитрий  тоже осматривал каждый дюйм, стараясь
понять, что ищет мирмеколог. Когда  нерешительно  раскрыл  рот,
собираясь сказать о своем открытии, Кирилл ткнул пальцем:
     -- Вот здесь проруби отверстие.
     -- Вместо толстой стены натянута пленка, -- сказал Дмитрий
раздосадовано, -- но закрашена под стену... Ты догадался?
     -- Знал.  Растение  специально  оставляет,  чтобы  муравьи
могли пробраться внутрь. У них такой сговор. О взаимопомощи.
     Дмитрий только ткнул лезвием, как изнутри  пахнуло  теплым
влажным  воздухом.  Продрав зеленый занавес, он сунулся в дыру.
Там был цилиндрический зал в  двадцать  метров  диаметром,  пол
блестел  крохотными  капельками  на  подогнанных  одно к одному
волокнах. Стены уходили ввысь, на большой, как в церкви, высоте
виднелся  мясистый:  поросший  зелеными  сталактитами  потолок.
Нежно-зеленые  стены  с  солнечной  стороны  и темные с теневой
пропускали ослабленный свет, мелькали тени:  рядом  под  ветром
покачивалась соседняя "останкинская телебашня".
     -- Здесь остановимся на ночь? -- догадался Дмитрий.
     -- Здесь. Или в любом другом зале. На выбор!
     Дмитрий   высунулся  наружу,  долго  орал,  махал  руками,
привлекая внимание. Наконец, его рассмотрели в  бинокли,  и  по
зеленой   стене   покарабкалась   вверх   целая   альпинистская
экспедиция.
     Кравченко взял пробы воздуха, сока, неохотно признал место
пригодным  для  ночевки.  Пока  все   обустраивались,   Дмитрий
тщательно   обследовал   зал,   словно   искал   подслушивающие
устройства, обнаружил на стыке стены и пола  место,  которое  с
сомнением  назвал  замаскированным  лазом.  Не  успел  и глазом
моргнуть, как  интеллектуальный  муравей  без  раздумий  вонзал
жвалы  в  сочные волокна. Брызнул белесый сок. Сашка потянул за
край зеленого брезента, послышался треск, муравей попятился, не
выпуская из жвал зеленую перегородку.
     -- Все меня опережают! -- воскликнул Дмитрий удрученно.
     Он бросился помогать, вдвоем расширили отверстие, а  когда
дыра  оказалась  достаточной,  в щель неторопливо пролез ксеркс
Дима, отпихнув интеллектуала и двуногого друга.
     -- Ну вот, -- сказал Дмитрий совсем  упавшим  голосом,  --
теперь меня и микробы лапами загребут...
     Ксерксы  спустились в новый зал по стене, а Дмитрий, чтобы
хоть в чем-то опередить их, спрыгнул. Муравьи, как ни  странно,
прыгать   не   умели.   Даже   не   решались  просто  падать  с
мегадеревьев, а всякий раз проделывали изнурительный путь вниз,
даже если муравейник был прямо под мегадеревом.  Правда,  вроде
бы есть такие муравьи, которые бесстрашно спрыгивают с веток --
Формика  зовутся,  но  таких Дмитрий не встречал, а собственным
умением падать с  деревьев  гордился  так  же,  как  мирмеколог
способностью мыслить.
     Дмитрий  в  прыжке опустился прямо в середине зала. Шагнул
и... застыл. Подошвы  попали  на  упавшую  сверху  каплю  сока,
теперь уже клея. Пока он с проклятиями отдирался, ксерксы умело
обследовали  зал, отыскали замаскированный ход, прогрызли, один
за другим юркнули в новую дыру.
     -- А еще муравьи! -- горько кричал им  вслед  Дмитрий.  --
Никакой  братской  взаимовыручки!  Наговорили  о  вас: дружные,
самоотверженные... Предатели!
     Буся  обеспокоенно  возился  на  его  плече,  сочувственно
стрекотал.  Кое-как  отодравшись  от  клея,  Дмитрий двинулся к
зияющей дыре в полу. Подошвы отрывались  с  громким  чмоканьем,
словно  работал мощный насос, каждый шаг давался с боем, словно
шел к трудному светлому будущему  строить  четвертый  сон  Веры
Павловны.  Хорошо,  не  загустел  сок,  остался  бы как муха на
липучке,  куковал  бы,  пока  опозоренного   отыскали   бы!   С
проклятиями,  беря  каждый  шаг,  как Фауст, с боем добрался до
дыры, заглянул.
     Далеко внизу на стыке стены и пола ксерксы  с  энтузиазмом
прогрызали новую дыру. Мокрые, брызжущие соком волоконца летели
во все стороны.
     -- Вообще-то понятно, -- пробормотал Дмитрий, -- я бы тоже
увлекся,  обо  всем  забыл...  Да  и  не остановить меня такими
пустячками, потому вы и не беспокоились.
     Он приготовился спрыгнуть к ним, сокращая расстояние, но в
последний момент все-таки спустился по стене.

     В  верхнем  зале,  куда  проникли  в  самом  начале,  люди
сбросили  опостылевшие  комбинезоны.  Влажность высокая, воздух
теплый, со сладким  привкусом.  В  гондоле  остались  Чернов  и
Забелин,  остальные  располагались  на  ночь.  Ногтев  ходил по
периметру, осматривался, щупал влажные стены. Кожа жадно дышала
влажно-сладким воздухом, впитывала через поры  прямо  в  лимфу,
молекулы  воздуха  подхватывались,  разносились  по капиллярам,
усталость незаметно испарялась.
     -- Эти пещеры... они готовы для жилья. Это не случайность,
Кирилл Владимирович?
     -- В   мире   нет   случайностей,   Аверьян   Аверьянович.
Простейший  симбиоз  растений  с муравьями! Обычнейшее явление.
Растение  дает  пустоты  в  стволах,  снабжает  сладким  соком,
хлебцами,  а  муравьи  защищают  от  гусениц,  короедов, прочей
дряни.
     С другого конца зала услышал Хомяков, подбежал в мгновение
ока:
     -- Чем-чем снабжают?
     -- Муравьиными  хлебцами,  --  объяснил  Кирилл.   --   Их
называют  телами  Фрица Мюллера или тельцами Бельта. Они торчат
большими кучками у основания прилистников, если вы заметили...
     -- Винюсь,   не   заметил.   Это   серьезное   упущение...
Кравченко, Фетисова, прошу со мной. Поможете.
     Ногтев покосился им вслед со снисходительным удивлением:
     -- Что  вы  с  людьми  делаете, Кирилл Владимирович? Таким
хорошим был химиком, а теперь... По-моему, они с момента вылета
о химии ни разу не вспомнил. Голодал в детстве, что ли? А что с
Немировским? Куда пропал?
     -- Расширяет наши владения. Превращает этот зал в анфиладу
залов. По  вертикали.  Пусть,  это  держит  ксерксов  занятыми.
Муравьи счастливы, когда заняты, когда приносят пользу.
     -- Или  думают,  что приносят, -- добавил Ногтев с ехидным
смешком. --  Кому  нужны  остальные  залы?  И  в  этом,  как  в
концертном!
     Издалека   шли   тяжелые   ухающие   звуки,  будто  где-то
ворочались и вздыхали горы.
     -- Не нам, будущей колонии пригодится, --  ответил  Кирилл
серьезно.
     Ногтев  посмотрел  на него подозрительно. Мирмеколог, судя
по наблюдениям, всегда был зажат,  дергался  от  неуверенности,
объяснял  каждый  шаг. Шутить не решался -- выжить бы! -- а это
дело нешуточное.
     В короткий промежуток между ночью  и  днем  был  час  пик.
Пронеслись  стремительные  бегунки, выползли бесконечно длинные
кивсяки, блестели под  солнцем  отполированные  панцири  жуков,
похожих  на танки с противоатомным покрытием, проползли гиганты
жуки-рогачи, как только их земля  держит,  на  стебле  блеснули
перламутровые    крылья   --   кто-то   рискнул   спланировать,
поблескивали  спинки  клещиков,  крохотный  червячок   вынырнул
из-под  земли,  ухватил  что-то круглым ртом, тут же провалился
прямо перед жвалами набежавшего бегунка...
     Ногтев ночью опять не спал. Старческая бессонница, не могу
в новом месте, чужая постель бока  жмет,  то  да  се,  и  снова
Кирилл    сопровождал   начальника,   защитившись   от   холода
капсулками, от хищников -- отпугивающими комбинезонами,  в  для
встречи с самыми непонятливыми захватил бластер.
     Без  помех  вылезли  наружу.  К счастью, Ногтев не решился
бродить по ночному миру, как Гарун аль-Рашид по  Багдаду,  вниз
спрыгнуть  нетрудно,  зато  карабкаться  наверх  в темноте и по
холоду...
     Межэтажные перекрытия выступали наружу широкими смотровыми
площадками, четверка коней проехала как бы по Великой Китайской
стене.  Здесь  коней  не  было,  если  не  считать  Дмитрия   с
ксерксами,  которые  неутомимо возламывали перекрытия, соединяя
залы, и Ногтев походил вокруг, осматривая мир сверху.  От  стен
шло тепло, растение старательно держало прогретый воздух.
     В  бинокль  разглядели  небольшое  озеро  за дальним лесом
папоротника. В оттиске конского копыта, как предположил Ногтев,
вода темная,  застывшая,  как  поверхность  нейтронной  звезды,
абсолютно  ровная,  неподвижная.  С  краю вмерзла луна, четкая,
более реальная, чем слабое пятно в  бесформенном  небе.  С  той
стороны доносился отчаянный треск кузнечика, словно он раздирал
хитиновую    грудь.    Послышался    отзыв,    но   слабенький,
нерешительный. Второй боялся повредить инструмент или берег  до
значительного  случая, не понимая, что каждую песню надо делать
так: словно это последняя песня.
     Издалека  шли  тяжелые   ухающие   звуки,   будто   где-то
ворочались и вздыхали горы.
     -- Лягушки  просят  у  Бога  дождика,  --  сказал  Ногтев,
довольный, что узнал кваканье. -- А мы ведь еще не сталкивались
с ними! И с другими крупняками, бог миловал.
     -- Сплюньте, -- посоветовал Кирилл. -- А то неровен час...
Просто насекомым надо меньше пространства,  вот  ими  и  забито
все. А для крупных нужен простор для прокорма.
     От  стен  шло  тепло, из продырявленного лаза через каждые
полчаса  поступала  новая  волна  теплого  воздуха.  Дмитрий  с
ксерксами  --  или  ксерксы с Дмитрием -- доблестно проламывали
очередную   перегородку,   расширяя   пределы.   Было   в    их
настойчивости  нечто  от хронической нехватки с жильем. Муравьи
-- понятно, а Дмитрий... Впрочем, он тоже, по слухам, последние
годы жил в перенаселенной коммуналке.
     Потом интервалы удлинились, чем  ниже  этаж,  тем  прочнее
межэтажное  перекрытие. Ногтев внезапно озяб, удивив Кирилла до
потери пульса, коротко попрощался и полез обратно в дыру.
     К утру  температура  сильно  упала,  но  всех  растормошил
Хомяков.  Он  встал раньше всех, приволок гору хлебцев: "Там их
горы!..  Пропадают!  Целые  склады  с  сахаром,  мукой...   Все
раздувает ветром, смывает дождем! Как сказано у Карла Маркса --
бесхозяйственно, просто безнравственно давать хлебу гнить..."
     Он  запихал в полупроснувшихся членов экипажа килокалории,
изнывал от бессилия, что столько готового  продукта  пропадает,
что нельзя все собрать, упаковать, загрузить в "Таргитай".
     -- Ешьте,  -- требовал настойчиво. -- Набирайтесь в запас.
Кто знает, что впереди? Вдруг  пойдут  голодные  края?  Езда  в
незнаемое, как-никак! Кирилл Владимирович, вы пометьте на карте
эти  места.  Может  быть, все-таки вызвать народ, пока голодные
жуки не набежали? Кравченко поклялся, что  там  белки,  жиры  и
витамины, каких ни в одном продукте нет! Жаль отдавать жукам на
потраву.
     Ногтев  ел с аппетитом, мюллеровы хлебцы удались на славу.
Рецептура отрабатывалась миллионы лет, подбросил Кирилл,  Чехов
обещал научить зайца спички зажигать. Это труднее!
     -- Обязательно  отмечу  на  карте,  -- пообещал Ногтев. --
Красным цветом!
     Стены  быстро  начали   светлеть,   переходя   из   хмурых
темно-зеленых  в радостно изумрудные. Яркий луч солнца ударил в
стену напротив Кравченко, где тот завтракал,  и  хирург  замер,
держа  хлебец  в  зубах:  в  зеленом квадрате задвигались ядра,
темные  мешки.  Поплыли,  волоча  хвосты,  пузыри  и  блестящие
колбаски.  Что-то  выплывало,  что-то  выдвигалось,  тыкалось в
темнеющие межклеточные перегородки...
     -- Жить можно, -- подвел итог Ногтев. -- И  стол,  и  дом.
Впечатляет. Но все-таки не настолько, чтобы ради дармовой еды и
жилья,  несмотря  на  еще  встречающиеся отдельные недостатки с
продовольствием и  жильем,  бросить  достижения  цивилизации  и
ринуться  в  мир  жуков,  как  говорит  наш Хомяков. Не так ли,
Кирилл Владимирович?
     -- Подсчитаем очки позже, -- предложил Кирилл  миролюбиво.
Странное  чувство  уверенности  теперь не покидало. -- Все-таки
там все еще встречаются эти отдельные недостатки... И хотя наши
достижения в этой области огромны,  но  недостатки  встречаются
чаще.  А  здесь...  К тому же цивилизацию не оставим, возьмем с
собой.
     Из   дыры    в    полу    высунулась    огромная    голова
интеллектуального   муравья.   Повел   сяжками,   выкарабкался,
цепляясь когтистыми лапами,  с  озабоченным  видом  подбежал  к
Ногтеву.
     -- Со  мной  все в порядке, -- сказал Ногтев с досадой. Он
посмотрел по сторонам, гася улыбочки.  Подхалим!  Занимался  бы
чем-то  одним, а то прыгаешь от дела к делу. Сангвиник нашелся!
Вон Немировский и Дима плечом к плечу... усик  к  усику  крушат
перекрытия. Кирилл Владимирович, это займет их надолго?
     -- Если  пробивались  всю  ночь... то в нашем распоряжении
небоскреб этажей в пятнадцать. Чуть  ниже  почвы  идет  нулевой
цикл,  дальше  каверны  в  корнях,  но  сколько до них -- боюсь
ошибиться.
     С потолка спрыгнула Саша, приземлилась Ногтеву  на  плечо.
Не смутившись, грациозно спорхнула, лихо козырнула:
     -- Параметры позволяют разместить в этом зале...
     Ногтев удивленно поднял брови:
     -- Фетисова, я вас не узнаю. На Журавлева работаете?
     Саша покраснела, ее кулаки сжались:
     -- Аверьян Аверьянович, я работаю на программу экспедиции!
Докладываю, что жизненные условия вполне...
     -- Вольно,   --   прервал  Ногтев.  --  Рапорт  принят.  А
жизненные условия вполне, согласен. Журавлев незаметненько всех
подводит к этой идее.  Тихой  сапой,  не  рубит  с  плеча,  как
простак Немировский...
     Он легко взбежал по стене, высунул голову в отверстие, что
почти заросло за ночь.
     Далеко внизу были серые холмики земли, бурелом, гигантские
опавшие  листья  мегадеревьев. На одном таком холмике выделялся
ядовитым цветом красный комбинезон.
     -- Забелин!  --  заорал  Ногтев,  хотя  переговорник   был
вмонтирован в воротник комбинезона. -- Доложите обстановку!
     Далекая  фигура шевельнулась. Ногтев услышал слабый голос,
искаженный статическими помехами:
     -- Ночь  прошла  как  один   кошмар!   Что-то   скреблось,
верещало,  замерзало  у  самого  порога. Просилось погреться? К
утру стихло. Сдохло, видать. Но я  поста  не  оставил,  Аверьян
Аверьянович!   Не   поддался  унижающей  человеческой  жалости,
Несвойственной   человеку   нашего    общества.    Добрые    да
мягкосердечные  не построят четвертый сон Веры Павловны, верно?
А когда утром открыл люк, пробовали  пролезть  всякие  бродяги,
нищие,  попрошайки...  Отогнал,  конечно,  хотя  жалость,  этот
пережиток  в  нашем  передовом  обществе,   шевелилась.   Худые
такие...
     -- Всех  гони,  --  велел  Ногтев.  -- В нашем обществе не
может быть жалости к бродягам, панкам  и  прочим  бездельникам.
Заразу разносят! Через полчаса тебя сменят.
     -- Хорошо  бы! Только такого, кто потверже сердцем... Чтоб
характер нордический и в жалости замечен не был.
     Ногтев отжал  кнопку,  голос  Забелина  оборвался.  Ногтев
повернулся к Кириллу:
     -- Пора  бы  заменить! Вот Немировскому не надо ни сна, ни
отдыха, только подай препятствие. Как на быка  красная  тряпка!
Там не опасно?
     Кирилл пожал плечами:
     -- Что может встретиться в пустом доме? Где двери заперты?
Мы открыли их первыми!
     -- А надолго он там?
     Кирилл  прикинул  на  глаз  толщину стены, высоту потолка,
заглянул вниз в дыру, откуда поднимались сладковатые испарения.
     -- Здесь двадцать-тридцать этажей... Башня будет  в  нашем
распоряжении  через пару суток. Включая подземные этажи корней.
И все запасы хлебцев Мюллера.
     -- Ну, хлебцы для Хомякова. Он у нас ведущий специалист по
недоеданию. Конечно, я побываю на  всех  этажах,  отчет  должен
быть полным.
     Все  залы,  как  записал  для памяти Ногтев, это воздушные
резервуары. Изолированный воздух предохраняется от перегрева  и
потери  влаги,  а  на  внешних  кольцах междоузлий скапливается
дождевая вода, откуда всасывается стенками. Заткнув дыру, через
которую влезли, можно держать  воздух  влажным,  а  температуру
легко  подыскать  по  душе,  перемещаясь  по  вертикали.  Самые
холодные залы внизу, в стенках еще циркулирует грунтовая  вода,
зато  в  верхнем  ж