о. Крохотнейший человек-букашечка  изображает  ручками
размах,  на  плече  у него перебирает лапами ночной кошмар, над
головой один  человек  висит  подобно  макаке  на  перекладине,
другой устроился как паук на ниточке...
     Да,  теперь многие спали, свисая с балок как летучие мыши,
на совещаниях устраивались не только на полу и подоконниках, но
и на стенах, даже потолке. Мазохин  рвал  и  метал,  но  ученых
всегда было непросто построить в две шеренги, хотя пытались это
сделать  довольно  часто.  В чем-то люди шли за Мазохиным, но в
чем-то за мирмекологом, как специалистом.
     Дмитрий и Саша часто пропадали в подземельях  муравейника,
иногда не возвращались по двое-трое суток. Их муравьиные дубли,
Димка и Сашка, часто оставались на ночь в гостях у испытателей.
У  Дмитрия  в пещерке на особом крюке обычно дремал Буся. Когда
Дмитрий возвращался, стосковавшийся Буся прыгал ему  на  плечи,
урчал, искал клещиков в волосах.
     У  Кирилла  не было ни друга-муравья, ни сверчка, никакого
другого пета. Зимой обрабатывал материалы, собранные за лето, а
ранней весной, когда  еще  лежал  снег,  поднимался  с  первыми
ксерксами на поверхность, грелся под прямыми лучами солнца.
     Зимой  на  долгие  три  месяца  испытатели  оказались  без
работы, еды запасли на полгода вперед, от безделья изнывали, но
свято место пусто не бывает... Однажды Кирилл услышал, как Саша
горячо втолковывала Дмитрию:
     -- Мы -- новый народ, неужели не  понимаешь?  Новая  раса.
Большой  Мир -- хотя какой он Большой? Это у нас большой... Так
вот,  их   мир,   их   цивилизация   --   эволюционный   тупик.
Неандертальцы, даже динозавры! Как им не сочувствуй, только они
обречены, понимаешь?
     Тогда  Кирилл  бросил  им  нечто шутливое, не подумав, что
проповедовал не  Дмитрий  с  его  шуточками  и  розыгрышами,  а
серьезнейшая  Фетисова,  не  больше  способная  на  шутки,  чем
бластер, с которым не расстается.
     Зимой  Кирилл  не  раз  слышал  клички  Мессия,  Пророк  в
приложении  к  Саше.  Она  развивала идеи об избранности народа
Малого Мира, теперь Большого, по ее  терминологии,  говорила  о
его   предначертании,   Великой   Цели.   Дмитрий   на  тех  же
общественных  началах  тормошил   Димку,   учил   его   трюкам.
Высоколобые  одинаковым  баллом  оценивали  как  пророчества  о
Великой Роли, так и обещания научить муравья петь по нотам.
     С легкой руки Дмитрия на станции  появились  петы.  Сперва
сверчки,  подобно  Бусе  и  Кузе  -- их кормили с рук, тискали,
баловали,  потом  Кравченко  завел  разноцветного  паучка.  Эта
цветная радуга постоянно бегала по нему, пыталась плести ловчую
сеть.  Кравченко  боролся  с инстинктом любимца, скармливал ему
мошек, но чаще ходил облепленный паутиной.

     Многих  петов  переманили  от  муравьев.  Некоторые   сами
смекнули,  инстинкт  в этом направлении работал обостренно, и к
весне нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на  твердое
как  камень, либо желеобразное, либо многоногое суставчатое. Но
если в прежнем мире попугайчики, кошечки  да  собачки  привычно
малого размера, то здесь половина попрошаек часто оказывалась в
два-три раза крупнее хозяина.
     Мазохин   охрип,  обессилел,  и  неожиданно  нашел  полную
поддержку Кирилла. Мирмеколог заявил, что эти милые  попрошайки
далеко не бесполезны. Некоторые не прочь скушать и хозяина!
     Сам  Кирилл  на  ночь запирал свою пещеру за засовы. С ним
обычно  ночевали  испытатели,  а  также  Сашка  и  Димка.   Оба
сяжечника,  как  заявил Дмитрий, умасливая начальство, входят в
команду и подчиняются только Кириллу. Просыпался первым  обычно
Буся,  начинал  скакать по спящим, торопился собирать клещиков,
пока ленивый Кузя спит.  Второй  вскакивала  Саша.  Нордическая
днем,  во  сне  она  расслаблялась, панически пугалась щекотки.
Возможно, даже сны ей снились настоящие женские, но вряд ли она
сама, пробуждаясь, их помнила.
     К собственному стыду Кирилл признавал, что оба  испытателя
уже  на  короткой  ноге  с животным и растительным миром, знают
сотни видов жучков, клещей, ногохвосток, умело с ними общаются,
а вот он зациклился на муравьях. К тому же  одних  предпочитает
другим,  как  будто  Понерины  виноваты,  что  не так социально
развиты, как Формика или Лазиусы!
     В конце марта Кирилл спустился в комнату связи. Уже неделю
ходил с испорченным настроением, откладывал --  повод  найдется
всегда.  Вот  только  переложить  ни на чьи плечи не удавалось.
Есть вещи, которые мог делать только он.
     Ногтев сидел за  письменным  столом  такой  же  массивный,
горовидный. Он до того привык ежесекундно бороться с чудовищной
гравитацией  -- с момента рождения, когда покинул невесомость в
околоплодной жидкости, -- что, судя по его виду, даже не помнил
о ней, гравитации.
     -- Здравствуйте, Аверьян Аверьянович,  --  сказал  Кирилл,
глядя на Ногтева с великим сочувствием, переходившим в жалость.
-- Как ваше здоровье?
     Ногтев дослушал, пока система записывала голос мирмеколога
и переводила в другой регистр, ответил досадливо:
     -- Мое  отличное,  это  понятно!  Я  здесь.  Как ваше? Как
вообще состояние духа? Исследования, что ведут наши медики, это
одно, но меня больше интересуют личные ощущения.
     -- Да как вам сказать, -- помялся  Кирилл,  не  зная,  как
заявить шефу, что жалеть надо вовсе не их. -- Жизнь идет... Я к
вам  вот по какому поводу. Пора вернуться к идее экспедиции. Мы
просчитали  варианты.  Полет   на   воздушном   шаре   наиболее
экономичен,  прост, безопасен. Мы разработали маршрут, наметили
программу исследований.
     -- Как решаете проблему передвижения?
     -- Туда на циклонных ветрах, обратно -- на антициклоне.
     -- Опасность?
     -- Не намного выше, чем здесь. Практически все время будем
в воздухе. На воздушный шар захватим необходимое. Только  птицы
могут  мешать,  но  мешок сделаем из прочной ткани, пропитанной
репеллентом, разрисуем...
     -- Вы уверены, что обратный ветер доставит  вас  в  ту  же
точку?
     Кирилл  уловил  саркастическую  нотку  в  голосе огромного
начальства. Ногтев смотрел неотрывно, словно старался  прочесть
мысли мирмеколога.
     -- Мы  поставили довольно габаритный пропеллер, -- ответил
Кирилл убеждающе. -- А пропанового топлива берем с запасом,  На
обратном  пути будем корректировать! Уверены, что попадем точно
на это место, в десятку! Не просто в этот пень, а  на  середину
пня.
     Ногтев  в раздумьи побарабанил пальцами по столу. Звук был
такой, словно пронесся табун лошадей Пржевальского.
     -- Доказываете возможность  автономии?  Рисковая  затея...
Скажу  откровенно,  не нравится мне. Другим может не понравится
еще более. Да-да, уже слышали про идеи Фетисовой.
     Кирилл ахнул:
     -- Аверьян Аверьянович! Неужели такие идиоты есть  еще  на
свете?
     -- Есть.  Мне  кажется,  они собрались в нашей фирме. Если
вас  заподозрят,  Кирилл  Владимирович...  Не  лично   вас,   а
колонистов, то могут быть приняты экстренные меры.
     -- Какие? -- спросил Кирилл сдавленно.
     -- Цивилизация  людей -- очень молодая цивилизация, Кирилл
Владимирович. У нас  пока  только  две  простейшие  реакции  на
опасность.  Убежать  или ударить первыми. Ваша колония не такой
уж большой зверь, чтобы  от  вас  бежать...  Вы  знаете,  когда
вспыхивает   эпидемия   чумы,  принимаются  чрезвычайные  меры.
Санитарные!
     Он тепло улыбался, но в Кирилла пахнуло зимой.
     Через неделю Ногтев появился на экране еще более  осевший,
став   похожим   на   пирамиду   Хеопса,   потемнел,   выглядел
изможденным.
     -- Кирилл Владимирович, -- сказал он, его  глаза  блеснули
из   глубины  темнеющих  пещер,  --  чем-то  вы  все-таки  Богу
потрафили... Идею экспедиции удалось пробить на всех уровнях.
     Кирилл поразился:
     -- А разве было не решено? Всю зиму гондолу оснащали, сами
воздушный мешок склеивали...
     -- Это ничего не значило.  Слишком  многое  поставлено  на
карту,   могли  отменить  в  любой  момент...  Ладно,  к  делу.
Утвержден   состав   экспедиции.    Не    дергайтесь,    Кирилл
Владимирович! Ни вы, ни Мазохин -- не суверенные князья. Решаем
здесь.  Из  того состава, что предложили вы, исключен Васильев.
Спокойнее,  говорю  снова...  Фетисова  под  вопросом.   Кирилл
Владимирович, сверху виднее, как говорится в песне.
     -- То старая песня!
     -- В  старых  песнях  великая  мудрость...  Знаю-знаю, что
песня дурацкая, шуточная. Кирилл Владимирович, в этом деле есть
целый ряд неучтенных вами факторов. Лучше вам о них не знать. К
тому же здесь увязаны вопросы  большой  политики.  Плюньте,  не
вникайте во все. Вы же ученый, у вас собственных дел хватает.
     Кирилл вспыхнул. Ярость уже бурлила, но мирмеколог удержал
резкие  слова.  Ногтев  закончил  осторожно,  словно  ступая по
тонкому льду:
     -- И последнее, что меня огорчает особенно...  Руководство
экспедицией решено вам не поручать.
     Кирилл  задохнулся,  будто  от удара под дых. Лицо Ногтева
было  осунувшееся,  усталое,  и  Кирилл   заговорил   медленно,
стараясь не срываться на крик:
     -- Дело  не  во  мне.  Отправиться надо через месяц, потом
нужного нам ветра не будет.  Новый  руководитель  должен  будет
вникнуть  в  слишком  многое. Такого человека я не знаю. А кого
прочат в начальники? Мазохина?
     Ногтев  наклонился  вперед.  Отчетливо  были   видны   его
глубокие  морщины, обвисшая сухая кожа. Кирилл вдруг понял, что
железный Ногтев держится из последних сил. Гравитация ли, удары
молний или болезни -- но старый могучий дуб резко сдал, вот-вот
рухнет.
     -- Еще не решено,  --  ответил  Ногтев,  и  теперь  Кирилл
уловил  нотку  глубочайшей  усталости, -- еще не решили... Хуже
другое. По ряду соображений, ничего не имеющих общего с  целями
экспедиции...  руководителем  намечено  назначить  человека  из
Большого  Мира.  Его  пришлют  дополнительно.   С   абсолютными
полномочиями.
     Кирилл  даже  не  смог ответить, оглушенный, раздавленный.
После долгой паузы, когда Ногтев смотрел  на  него  в  глубоком
сочувствии, Кирилл спросил почти безразлично:
     -- Нет  такого  человека,  который вошел бы в курс дела за
месяц. А ему еще проходить курс восстановления. Это две недели!
     Ногтев сказал тяжело:
     -- Решалось в самой высокой инстанции. Мало  говорилось  о
науке,  зато  много  о  политике...  И  не  только  о политике.
Экспедиция разрешена на этих  условиях.  Думайте,  как  выжить.
Сверху  дают  общую  стратегическую  линию, а тактику избирайте
сами. А если быть  предельно  честным,  то  наверху  безусловно
правы. Контроль за вашей деятельностью необходим. Про автономию
и не мечтайте! В Большом Мире должны спать спокойно.

     Еще  через  неделю  в  комнату  Кирилла  заглянул дежурный
оператор:
     -- Кирилл Владимирович?  Сообщили,  что  вечером  прибудет
новенький. Мы просили радиофизика, но там же Большой Мир, кровь
с  трудом поднимается к головному мозгу, чаще -- застаивается в
нижнем. Поэтому, думаю именно им...
     -- Кого присылают? -- прервал Кирилл нетерпеливо.  За  его
спиной  привстал  Дмитрий, насторожилась Саша, догадываясь, что
оператор заглянул к ним неспроста.
     -- Кого? Начальника вашей экспедиции, если она  состоится!
Второго администратора. Мало нам Мазохина! Подумать только, два
чиновника, когда недостает радиофизиков...
     Дверь  за  ним  захлопнулась.  Дмитрий  ругнулся, глядя на
потемневшего Кирилла,  а  муравей  Димка  раздраженно  защелкал
жвалами.   Буся  застрекотал,  начал  быстро  рыться  в  голове
Дмитрия.
     Саша сказала потерянно:
     -- А мне чудилось, что  отменили...  Или  с  новым  боссом
что-то стряслось.
     -- Что с ним может случиться? -- буркнул Дмитрий зло.
     -- Ну,  объелся на банкете жирного, не прошел медкомиссию,
лег на удаление аппендикса...
     -- У чиновников здоровье крепче, чем у  космонавтов,  черт
бы их побрал...
     Вечером  Саша  осталась  на станции. Безопасность лежит на
ней,  на  самом  деле  не  хотелось  видеть  второго  Мазохина.
Встретить  новичка  и  перенести  на  теперешнюю  станцию пошли
Дмитрий,  Кирилл,  Кравченко  и  двое  из  будущей  экспедиции:
Забелин и Хомяков. Эти держались индифферентно. Дмитрий заранее
ненавидел    начальника-варяга.   Кравченко   хмуро   перебирал
инструменты первой помощи.
     Воздух был слоистым. Попадались жарко  прогретые  участки,
но  чаще  тянуло  космическим  холодом от глыб льда под опалыми
листьями. Насекомые бегали худые, отощавшие, набрасывались друг
на друга. Из-под метровых листьев медленно, с  легким  шелестом
раздвигая  глыбы мокрой земли, поднимались ярко-зеленые молодые
листики. На бредущую экспедицию падали длинные изумрудные тени.
Молодой лес поднимался быстро,  это  было  видно  невооруженным
глазом.
     К  Двери  подошли  на  четверть  часа  раньше намеченного.
Вокруг  шевелилась  земля,  пропуская  наверх  белесые,  быстро
темнеющие  на  воздухе  столбы стеблей, шмыгали голодные, часто
линяющие,  насекомые.  Дмитрий  и   Кирилл   держали   бластеры
наготове, изредка стреляли сгустками клея. Оба чуть выдвинулись
вперед,  прикрывая  остальных,  Кравченко  стоял у самого люка,
ожидая пока красный сигнал сменится зеленым.
     Хомяков с удивлением смотрел  на  выдвигающиеся  прямо  на
глазах толстые стебли. Один из них держал на макушке расколотое
семечко,  прикрываясь  его  твердыми  стенками  как щитом, пока
проламывал  слой  земли.  Стебли  вырастали  из  земли   мощно,
напористо, безудержно.
     -- Весна! -- сказал он благоговейно. -- Силища...
     Звякнул  зуммер,  красный  свет  погас.  Кирилл  ринулся к
Двери, забыв, что собирался стоять в стороне.
     В металлическом карцере, последней  ступеньке  гигантского
Переходника,  лежал на полу вниз лицом крупный забинтованный до
глаз человек. Кирилл перевернул его, с другой стороны поддержал
Кравченко, Кирилл  едва  не  разжал  пальцы...  Перед  ним  был
бледный, измученный Ногтев!
     Его губы чуть шевельнулись:
     -- А я еще думал... кто войдет первым...
     Кравченко  сунул  в его рот капсулу, придержал подбородок.
Когда вынесли наружу, громко ахнул Дмитрий. Кирилл  выхватил  у
него  бластер, сбил с ног выскочившего прямо на них гигантского
паука. Хомяков и Забелин умело и без особых церемоний  запихнул
Ногтева  в  специально  скроенный  для таких случаев прозрачный
мешок с баллончиками для дыхания.
     Пока бегом неслись обратно, лицо Ногтева чуть  порозовело,
из  глаз  начала уходить боль. И так крупный, с широкой грудной
клеткой  циркового  борца,  в  бинтах  выглядел   еще   мощнее,
огромнее.  Он  оживал  на  глазах, крутил головой, рассматривая
людей.
     Кирилл не выдержал, сказал громко:
     -- Аверьян Аверьянович! Я очнулся через неделю на столе  у
Кравченко.
     Ногтев слабо ответил из мешка:
     -- А  кто  орал,  что  времени  в обрез? По необходимости,
Кирилл Владимирович!
     Кирилл  угрюмо  подумал,  что  никакая  необходимость   не
заставила  бы его очнуться раньше времени. К тому же зря Ногтев
очнулся  раньше  времени.  Хирурги  там  сделали  львиную  долю
работы, но остальное доделывает микроинструментами Кравченко...
     Кирилл зажмурился, отгоняя жуткие картины.
     На  другой  день  Кирилла  и  других участников экспедиции
неожиданно  вызвали  к  Кравченко.  Ногтев  лежал  на   широкой
выструганной  полке, был в сознании, выглядел терпимо, хотя был
обклеен датчиками и подключен к аппаратуре.
     -- Начальство всегда отдает верные распоряжения, -- сказал
он, улыбаясь одними глазами. -- Надо уметь верно их  выполнять.
Я составил докладную, обосновал, привел выкладки. Конечно, были
и другие кандидаты, но мне показалось, что вы не так уж против?
     -- Против  вас  -- никогда, -- сказал Дмитрий поспешно. --
Только вы не напрягайтесь. Даже я два дня  отходил,  языком  не
мог шевельнуть.
     -- Я  --  старая гвардия... А как вы, Кирилл Владимирович,
относитесь к такому руководителю?
     -- Вы -- наименьшее изо всех зол, --  ответил  Кирилл.  --
Мне  кажется,  получи вы правильное образование, могли бы стать
неплохим мирмекологом. Только в самом деле не напрягайтесь! Раз
уж повезло с руководством, не  хотелось  бы  потерять  его  так
сразу.
     -- Благодарю,  --  ответил  Ногтев.  Он плотно зажмурился,
переживая  приступ  боли.  Через   несколько   мгновений   лицо
расслабилось,   взгляд   медленно   прояснился.  --  Начальство
довольно,   прислало   надежного   человека.   Проверенного   и
перепроверенного.  Вы  тоже  мне  как  будто  доверяете. Думаю,
сработаемся.
     Кравченко сделал ему укол, озабоченно пощупал запястье. На
лице его проступило почтительное изумление.
     -- Кирилл Владимирович, -- объявил Ногтев едва слышно,  --
я  оставляю  за  собой  общее  руководство,  оперативную  часть
поручаю вам. Фактически начальником экспедиции остаетесь вы.  Я
не боюсь оказаться свадебным генералом.
     Кравченко быстро оглянулся на сияющие лица, строго опустил
ладонь на широкий лоб Ногтева:
     -- Довольно.   На   чем   вы   только   держитесь?  Спите,
набирайтесь сил.
     Ногтев слабо улыбнулся бледными бескровными губами:
     -- Уже набираюсь. Здесь так легко, не поверил бы... Только
теперь  понимаю,  что  это  было  за  чудовище  --  атмосферное
давление.
     Кравченко  покачал  головой,  глаза  его были серьезными и
очень обеспокоенными:
     -- Вы пошли на чудовищный риск. Вас  изрезали  как  никого
другого, да еще я удалил больше, чем собирался...
     Он  умолк, начал изучать экраны, где безостановочно бежали
цифры, прыгали цветные чертежи. И Ногтев скупо улыбнулся:
     -- Можете не держать врачебную тайну так строго.  Я  сразу
узнал  о  своей злокачественной... Пробовали лапшу вешать, но я
стреляный воробей. Оставалось полгода...
     Кравченко сказал  осторожно,  бросил  пугливый  взгляд  на
окаменевших гостей:
     -- Вы  играли  рискованно,  но... выиграли. Мы все убрали.
Если появятся метастазы, то здесь их добить легче. Как и другие
болезни!..
     Кирилл  видел,  что  интеллигентность  не  дает  Кравченко
хвалиться, и Кравченко в самом деле поспешно добавил:
     -- Правда, могут появиться новые, еще неизвестные.
     Дверь   бесшумно   распахнулась,   в  помещение  осторожно
продвинулся длинный, очень худой жук ростом с теленка. Двигался
он на тонких лапах, озирался пугливо, нервно  поводил  сяжками,
готовый   при   первом  же  окрике  "Брысь!"  удрать,  стать  в
чемоданчик, упасть мертвым как жук-притворяшка.
     Его никто не видел, кроме Ногтева,  все  сидели  спиной  к
двери,  и  Ногтев  с  усилием взял ломоть сушеного мяса, сказал
"Ап!". Жук подбежал,  благодарно  схватил  подачку  и  поспешно
выбежал, смешно подбрасывая зад.
     Кравченко сказал сварливо:
     -- Вижу,  телекамеры  работают  исправно.  Только  не  все
привычки перенимайте! Уже наприваживали попрошаек, не знаем как
избавиться. Косяком прут, нащупали добреньких.
     -- У вас  целый  зоопарк,  --  сказал  Ногтев  с  натужным
смешком. -- Я думал, бред продолжается.
     Заговорил  Дмитрий,  в его голосе прозвучала победная медь
духового оркестра:
     -- Это все бесполезники,  Аверьян  Аверьянович!  Настоящие
парни -- ксерксы. Самый лучший из них -- мой друг Дима.
     На  его  плече дремало невообразимое страшилище, у Саши на
коленях свернулся пластинчатый жук, размером  с  панголина,  по
стенам  и  потолку бегали огромные многоножки, жуки и рогоноги.
Дрались, шипели друг на друга, скрещивали острые мандибулы,  со
стуком грохались на пол, разбегались, возобновляли возню...
     -- Никогда  не  привыкну,  --  вздохнул  Ногтев. Его глаза
закрылись, голос упал до шепота, -- стар менять привычки.  Если
не любил пауков, когда были с ноготь...

     -- Я  консерватор,  -- говорил он дня два спустя, находясь
уже в своей комнате. --  Привычки  не  поменяю,  увы.  Возраст!
Авось  в  экспедиции  будет  легче.  Я  ведь летал, с парашютом
прыгал, с д