корточки. Ждали около двух часов! Хорошо, не ушли.
     Неизвестный   спускался   неслышно.   Кирилл   оставил  на
ступеньках  металлические  пластинки,  но  если  неизвестный  и
сбросил их в темноте, то при их малом весе не звякнули.
     Внезапно  в двух шагах от Кирилла громко скрипнуло. Кирилл
задержал дыхание,  приготовившись  прыгнуть.  Впереди  мелькнул
силуэт.  Неизвестный  отпрянул,  мелькнули его руки. Послышался
снова скрип, едва слышный. Кирилл в  дополнение  к  пластинкам,
что  положил Ногтев, установил поперек прохода выпавшую щетинку
из верха брюшка муравья Димы. Она-то и скрипнула в первый  раз,
а  сейчас  кто-то  вертит ее в руках, прикидывает, могла ли она
попасть сюда случайно... Впрочем, ксерксы лазают  везде,  а  их
длинные  жесткие  шерстинки  то  и  дело  выпадают, давая место
новым, неистертым.
     Сквозь темноту Кирилл увидел тонкую руку, что  тянулась  к
огромному  вентилю.  Потом появилась другая рука, человек налег
на вентиль всем телом, послышался тихий свист. В  лицо  пахнуло
плотной теплой волной...
     Рядом  с  Кириллом завихрился воздух. В темноте загремело,
кто-то вскрикнул. Кирилл прыгнул, упал на барахтающиеся фигуры,
но огромный  как  Кинг-Конг  Ногтев  уже  держал  неизвестного,
зверски завернув ему руки.
     -- Свет! -- скомандовал Ногтев.
     Кирилл  на  миг  прикрыл глаза от яркого света, забыв, что
даже ладошки не помогают, а когда  посмотрел  на  диверсанта...
ахнул.  Угрюмый  как  смерть Ногтев держал бледного, но с гордо
выпрямленной головой Кравченко.
     -- Меньше всего ожидал встретить его, --  сообщил  Ногтеву
Кирилл.  -- Хоть вы и предупреждали, но, признаюсь, не очень-то
верил.
     Чувствуя себя в дурацком положении, даже виноватым, Кирилл
похлопал Кравченко по карманам комбинезона, заглянул в откидной
капюшон, помял в руке пояс.
     -- Вроде бы оружия нет. Хотя, знаете ли,  у  врача  всякое
может быть...
     Ногтев оттолкнул Кравченко на середину крохотной площадки,
сказал предостерегающе:
     -- Глупостей не делайте. Кирилл Владимирович моложе вас, а
я хоть и постарше, но в рукопашной делаю трех десантников.
     Кравченко морщился, вправлял начавшую распухать кисть. Под
глазом  быстро  расплывался  кровоподтек. В лица им старался не
смотреть. Но с места не двигался.
     Ногтев быстро  оглянулся  по  сторонам,  потянулся  вверх,
толчком захлопнул люк.
     -- Поговорим здесь. Итак, Михаил Алексеевич, что скажете в
свое оправдание?
     -- Закройте  кран,  -- ответил Кравченко слабым несчастным
голосом.
     Кирилл дернулся с места. Ногтев бросил:
     -- Я успел, не беспокойтесь. Итак, мы слушаем.
     Кравченко нехотя поднял глаза. Они были как  на  иконе  --
страдальческие, укоряющие.
     -- Разве непонятно? Я хотел сорвать эту опасную затею.
     -- Затею? Ах, экспедицию... Зачем?
     -- Мы  не  готовы  к  расселению,  --  ответил Кравченко с
горечью, голос его дрожал. -- Мы еще звери,  разве  не  видите?
Нас  нельзя  выпускать из Большого Мира. Ни на Марс или Венеру,
ни в другие измерения, ни в Малый Мир. Мы заразные! Надо сперва
вылечиться там, в прежнем ареале... Не вливать  старое  вино  в
молодые меха!
     Ногтев  смотрел  остолбенело. Потом уловил взгляд Кирилла,
сказал с горькой иронией:
     -- Фанатики  справа,  фанатики  слева...  Что  у  нас   за
общество? Золотой середины не признает... Догматики! Всякий раз
эта  дохлая  интеллигенция мутит воду. Сколько не истребляли, а
все никак... Уже не только языком чешут,  скоро  бомбы  бросать
начнут. Что скажете, Кирилл Владимирович?
     Кирилл   прислушался.   Сквозь   толщу   переборок  сверху
доносилась веселая песня. Громче всех орал Дмитрий, ему вторили
сильные молодые голоса. Эти люди не  знали  сомнений,  они  шли
весело, напролом, им все было ясно и понятно.
     -- Не  знаю,  Аверьян Аверьянович... Против расселения вы,
я, остальные участники экспедиции, если не считать  романтичную
Сашу   Фетисову.   Но   благодаря  усилиям  уважаемого  Михаила
Алексеевича, мы едва не остались здесь навечно. Как  говорят  в
газетах, имела место смычка правых и левых экстремистов.
     Кравченко  побледнел  еще  больше. Щурясь от яркого света,
растерянно переводил взгляд с Ногтева на Кирилла и обратно. Его
голос упал до шепота:
     -- Нет-нет, я хотел только остановить... Хотел, чтобы, как
вы говорили, с неба опустилась длань  Старшего  Брата.  Неудача
отложила бы другие походы надолго.
     -- Это  не решение проблемы, -- заметил Ногтев. -- Надолго
-- не навсегда.
     -- Важно выиграть время! Человечество умнеет быстро.
     -- Мы остались бы здесь навеки! Рация разбита. Нас  унесло
очень  далеко,  поисковые  группы  могут  нас не найти. Старшие
Братья все-таки не боги, хоть и великаны.  А  чтобы  нашли  нас
мальчишки, идущие в лес за грибами, мы сами не жаждем, верно?
     Кирилл представил себе, как мальчишки с радостными воплями
бросаются  к  находке, выхватывают гондолу друг у друга из рук,
сбрасывают или давят  разъяренных  ксерксов,  заодно  и  прочих
красненьких насекомых, успевших забраться в диковинную игрушку,
вытряхивают содержимое.
     -- Словом,  --  подытожил  Ногтев,  -- в дебрях необъятной
планеты начала бы существование новая колония.  Семь  мужчин  и
две женщины.
     Кравченко вскрикнул:
     -- Я не это... Я добивался противоположного! Вы не можете!
Это не могло получиться так! Я хотел как лучше!
     Ногтев покачал головой:
     -- Хотел,  как лучше... Удивительные слова! Все хотят, как
лучше.  Террористы   и   пацифисты,   зеленые   и   сциентисты,
консерваторы  и  либералы...  Даже  с атомной бомбой хотели как
лучше!  Прекрасная  эпитафия  на  могиле   человечества.   Если
какие-нибудь марсиане отыщут руины нашей цивилизации и вздумают
поставить  надгробный камень, то высекут именно эти слова: "Они
хотели, как лучше..." Вы меня разочаровали, Михаил  Алексеевич.
Впрочем,  встревожили  тоже.  Я  уж  было обрадовался встрече с
матерым профессионалом, вдруг, да знакомых встречу,  тут  же  в
рукопашной  решим  любые  проблемы... Старею. Мир усложнился, в
рукопашной, к сожалению, не решишь.  Думать  надо!  Что  делать
будем, Кирилл Владимирович?
     -- Не  знаю,  -- ответил Кирилл честно. -- Тюрьма здесь не
предусмотрена. Каторжные работы разве что?
     -- Сообщника  покрываете?  Мы  все  здесь  работаем,   как
каторжные.  Трудное  положение,  конечно.  В  старое  доброе...
э-э... старое проклятое время я рекомендовал  бы  застрелиться.
Впрочем,  даже  в  раннесоветское время офицеры иной раз все же
стрелялись, смывая позор.  Правда,  то  была  отрыжка,  как  мы
однажды   внезапно   поняли,  старорежимной  армии.  Теперь  не
стреляются, теперь жалобами, апелляциями...
     Кравченко вскинул голову. Глаза его гордо блеснули:
     -- Не все  старое  надо  отбрасывать.  Правда,  можно  без
театральных   эффектов...  У  меня  есть  смертельные  вакцины.
Предположим, что я сделал ошибку при опыте?
     Ногтев с полупоклоном отступил, открывая проход. Вместе  с
Кириллом   они   поднялись  за  Кравченко,  подстерегая  каждое
движение, прошли за ним в медотсек. Ногтев остановился у двери,
скрестив на могучей груди мускулистые руки.
     Кравченко суетливо вытащил из шкафчика объемистую колбу  с
черепом  и  костями  на  стенках.  Его пальцы не дрожали, когда
отвинчивал колпачок, а в голосе звучало явное облегчение:
     -- Даже рад... даже, рад, поверьте! Как бы я жил, если  бы
удалось...
     Он  быстро  поднес  колбу  ко  рту. Кирилл выбросил вперед
руку, но  его  пальцы  ухватили  Кравченко  за  пустую  ладонь.
Кравченко  потрясенно  и  непонимающе  переводил  взгляд  то на
Кирилла, то на Ногтева.
     А Ногтев аккуратно закупорил колбу,  сунул  ее  обратно  в
шкафчик, сел и лишь тогда бросил коротко:
     -- Оба можете сесть. Разговор предстоит серьезный.
     Кирилл послушно плюхнулся на что-то подходящее, его тут же
подбросило  отдачей,  а  Кравченко опустился напротив медленно,
словно терзаемый сильнейшим ревматизмом.
     -- Аверьян  Аверьянович,  --  сказал  Кирилл,  --  давайте
возьмем с него слово, что он больше так не будет?
     -- Что скажете, Михаил Алексеевич? -- потребовал Ногтев.
     Кравченко ответил обреченно:
     -- Сами  видите  какой из меня Рембо... Но что сделано, то
сделано. Я должен ответить.
     Кирилл  с  беспокойством  посматривал  на   Ногтева.   Тот
перехватил  его  взгляд,  только  не  отреагировал,  беспощадно
рассматривал  съежившегося  Кравченко.   После   долгой   паузы
заговорил обрекающе:
     -- Вы  сами себя хорошенько высекли, а Кирилл Владимирович
не выносит человеческой крови... Кстати, он вычислил вас именно
потому, что  вы  дальше  всех  заглядываете  в  будущее.  В  то
будущее,  когда  сюда  хлынут промышленники, политики, а так же
те,  кого   Кирилл   Владимирович   так   неуважительно   зовет
меднолобыми.
     Кравченко  поднял  голову.  В  его глазах появилось слабое
удивление. Он перевел взгляд на Кирилла.
     -- Я вычислил вас, -- мягко сказал Кирилл, --  потому  что
только  вы тревожились за этот мир. Потому, что кроме вас никто
не спорил с Фетисовой.
     Ногтев хмыкнул, в его  медном  голосе  впервые  прозвучали
человеческие нотки:
     -- Я  хотел  было  запретить  экспедицию...  Да-да, Михаил
Алексеевич, не ахайте. Отсоветовал  Кирилл  Владимирович.  Мол,
запреты  лишь подбросят дров в костер оппозиции, на котором нас
в конце концов изжарят. Мы возглавили поход  в  первую  очередь
для  того, чтобы держать освоение Малого Мира в руках, не давая
перехватить инициативу  горячеголовым  температурникам.  Да-да,
наверх   в  верхние  эшелоны  власти  лишь  потому  пробираются
ничтожества и откровенные дураки, что мы стыдливо  отстраняемся
от руководства, сами отдаем руль и кормило...
     -- Руль  и  кормило  --  одно и то же, -- сказал Кравченко
тихо.
     -- Что? -- не понял Ногтев.
     -- Я говорю... Впрочем, это неважно.  Что  вы  собираетесь
делать со мною?
     -- Сейчас  решим,  --  бросил Ногтев сердито, недовольный,
что  прервали.  --  Но  сперва  хочу  указать,   что   вы   нас
недооценили.  Что  себя  не  цените, это понятно, но вот нас...
Проповеди   Фетисовой   неопасны,   ибо   есть   контрпроповеди
Кравченко.  Оставьте  силу  в руках армии, Михаил Алексеевич, у
вас  есть  оружие  посильнее.  Идеи  можно  обезвредить  только
идеями, это теперь понятно даже верхним эшелонам власти.
     Кравченко возразил глухим надтреснутым голосом:
     -- Но   я   был  в  отчаянии!  Фетисова  говорила  о  расе
сверхлюдей, а кому не льстит быть избранным?
     Кирилл сказал мягко:
     -- Фетисову просто любят. Многие чувствуют, что у нее этот
конек неспроста, от какой-то давней обиды...  В  философии  она
ребенок.
     Ногтев ответил с неудовольствием и сожалением:
     -- Я  бы охотно свернул ему шею. Человек я простой, бывший
военный, люблю простые решения. Но жизнь, увы, штука сложная. В
любом обществе  надо  держать,  даже  охранять  законом  людей,
которые  кричат:  "Люди, опомнитесь", хватают нас за руки. Ведь
мамонтов перехлопали каменными топорами, а  сейчас  размахиваем
штуками помощнее и поострее...
     Кирилл   ощутил,  как  гора  свалилась  с  плеч.  Все-таки
телепатия существует. Точнее феромоновая  передача  настроения,
даже решений.
     -- Будем    драться   одними   идеями,   --   сказал   он,
поворачиваясь  к  Кравченко,  который  под  их  взглядами  стал
красный,  как  свежесваренный  рак,  и  уменьшился  до размеров
микроба. -- В этом мире, во всяком случае. Пусть  другой  войны
здесь никогда не будет.
     Кравченко  прикрыл  лицо  ладонями.  Плечи  его поднялись,
голова ушла вглубь.
     -- Вы убили меня, -- донесся его шепот. -- Убили,  показав
мою  дурость...  Уж лучше бы старый суд чести. Раз -- и готово!
Кровью, как говорится.
     Ногтев оскалил зубы, сказал ехидно:
     -- А вот шиш тебе! Каждый из нас живет с чувством стыда за
все, что творится, а ты хотел в кусты? Нет, поработай на  нашей
каторге, которая зовется жизнью. А суд чести... Этот суд не раз
в  жизни,  как  было  в  твое медиевистское время, а ежедневно,
ежечасно!
     Кравченко стоял, опустив голову. Под  ногами  у  него  был
широкий   иллюминатор.   Далеко   внизу   бесшумно   проплывала
девственная поверхность незнакомой суперпланеты. Пять минут  --
территория Франции, двадцать -- Европы... Таких двадцатиминуток
до  Украины  осталось всего двести-триста. А до намеченного юга
Узбекистана несколько тысяч.


     Юрий Никитин.
     Владыки Мегамира


     Глава 1

     Головастик, самый умный из димов, несся  неутомимо,  шесть
когтистых  лап  звонко стучали по камням. Плотный черно-красный
панцирь блестел, разбрасывая блики.
     Влад держался на голове дима между сяжками. Нижние  колена
суставчатых   антенн  дима  торчали  словно  вбитые  в  плотную
кутикулу  толстые  кольца.  Конечно,  они   поворачивались   на
шарнирах,  как  остальные,  которые  выше  изгибаются  в каждом
коленце, но каждое сочленение подогнано настолько плотно, что у
дима драгоценная вода почти не терялась -- здесь он был впереди
Влада.
     Вплотную  с  Владом  сидел  Хоша,  все  шесть  лап  прочно
уцепились за гладкую броню дима. Хоша размером едва ли с голову
Влада,  но  старался  во всем походить на хозяина: сидел так же
неподвижно, надменно смотрел вдаль, как подобает  неустрашимому
сыну вождя.
     В  этом  Лесу  теснились  странно  толстые  деревья, земля
мелькала под  лапами  дима  красная,  непривычная,  прокаленная
солнцем.  В  немыслимой  высоте среди зелени внезапно возникали
пятна голубого. Влад уже знал,  что  небо  бывает  и  таким,  в
отличие от привычно темно-зеленого.
     В   плотном  воздухе  они  часто  проносились  через  стаи
плавающих бактов. Самые крупные  --  с  кулак,  сами  бросались
навстречу,  раскрывая  хищные  пасти. Влад даже не отмахивался,
его прочную кожу  можно  просечь  разве  что  остро  отточенной
стрелой -- обязательно тяжелой.
     Дим  с разбега выскочил на залитую солнцем землю. Нещадный
жар обрушился с такой мощью, что Влад на миг пригнулся.  Сердце
застучало  чаще,  кровь понеслась бурно, тело разогрелось. Влад
ощутил прилив дикого восторга: заорать бы, побороться с могучим
димом, хотя тот крупнее в десять раз, а сильнее -- в сотни...
     Так же с разбега дим нырнул в  густую,  как  темная  вода,
тень.  Солнечные  лучи  исчезли, Влад немедленно опустил плечи,
тут же рассудительно подумал, что не в силе правда. Зато в тени
приходят мудрые мысли.
     Он  вздрогнул  всем  телом:  в   зеленом   небе   раздался
пронзительный  свист.  Руки  сами  сдернули  арбалет. Влад упал
навзничь,  держась   только   стременами,   глаза   лихорадочно
обшаривали  зеленые  пятна  в небе. Но кругом только Туман. Его
трясло. Впервые в жизни странность  застала  так  внезапно.  Он
видел  на  сотни  шагов, слышал по вибрации почвы на тысячи, по
запахам составлял картины за сотни  тысяч  метров,  но  в  этом
странном свисте не было жизни!
     Головастик,  повинуясь  едва  заметному толчку, ринулся за
удаляющимся свистом.
     Звук стал невыносимо острым, затем за  деревьями  раздался
сочный  хруст,  глухой  удар,  треск.  Влад  вжался  в панцирь,
постучал, заставляя дима мчаться во всю  мочь.  Они  неслись  в
мертвой  тишине.  Через  две-три  минуты безмолвия воздух снова
задрожит от жужжания, цвириньканья,  писка,  ваваканья,  а  кто
посмышленее  уже  бегут  к  месту  падения  незнакомца. Кого-то
придавил, выпугнул, разворотил нору с яйцами...
     Головастик вылетел  на  широкую  поляну,  немного  поодаль
истекали   соком   срезанные   стволы  деревьев.  Из  перебитых
трубочек, плотно уставленных внутри стволов одна подле  другой,
выдавливался  снизу  и  медленно  разливался  густой сок. Самые
расторопные  из  панцирников  карабкались  к   изломам,   жадно
припадали мандибулами к сладкому, увязали, кто-то сразу прилип,
но пил, раздувался, тяжелел.
     Деревья  срезало  наискось,  а на последнем, почти касаясь
земли, завис странный галл. Таким он показался  Владу:  гладкий
металлический галл. Сердце едва не выпрыгивало, дрожал, впервые
не  в  состоянии  сказать слова, кроме: металл, непроницаем для
света, прочнее любой кутикулы.
     Едва дим  поравнялся  со  странным  галлом,  Влад  в  доли
секунды  сделал  в  воздухе  тройное  сальто, точно опустился в
намеченное место... но неловко --  пальцы  мазнули  по  гладкой
поверхности.
     Упал плашмя, раскинул руки и ноги, удержался. Внутри галла
слышались  шорохи,  стук.  Внезапно  лязгнуло. Влад отшатнулся:
прямо перед ним возникла ровная трещина, пошла  в  стороны.  Он
вскочил,  изо  всех сил оттолкнулся. Пролетев по воздуху метров
десять, опустился на кончик мясистого листа, но арбалет из  рук
не выпускал, а с трещины не сводил глаз.
     Она  расширялась,  образовался  квадратный  вход.  Изнутри
донесся человеческий  стон.  Ноздри  Влада  затрепетали:  запах
свежей крови, раздавленных внутренностей, перебитых костей!
     Он  скакнул  обратно,  с  трудом  выдерживая в полете позу
бойца, палец все время лежал на спусковом крючке.  Он  упал  на
край  трещины, левой ногой ухватился за твердый горячий металл.
Стон  становился  явственнее.  Влад  потянул  ноздрями,  запахи
нарисовали троих человек: один мертв, а двое забрызганы кровью.
Но было еще что-то странное.
     Края трещины пытались отодвинуться друг от друга, скрипели
как старые   жвалы,  вдруг  замерли.  Влад  стоял  с  арбалетом
наготове, всматриваясь в  темень  внутри  галла.  Металлический
обруч,  схватывающий  волосы, на лбу начал нагреваться: горячая
кровь бросилась в голову.
     Внезапно  из  темноты  вынырнула  рука.  Влад  непонимающе
смотрел    на   странные   пальцы,   обтянутые   полупрозрачной
ярко-красной тканью. Пальцы ухватились за край, едва  не  задев
Влада.  Он  в испуге отпрыгнул. Появилась другая рука, а следом
-- странная голова, вся закрытая, кроме лица, панцирем. Человек
охнул, руки разжались.
     Обратно в щель не успел:  Влад  мгновенно  схватил  тонкие
пальцы, потащил на себя. Человек, выдернутый из странного галла
как из норы клещ, описал в воздухе высокую дугу, упал на землю.
От  галла его отделяло шагов пятнадцать. Он медленно повернулся
на живот, еще медленнее встал. Затем поднял  и  показал  пустые
ладони,  но  Влад насторожился еще больше -- знал трюки с якобы
пустыми руками.
     Незнакомец даже в панцире из странного гибкого хитина  был
ниже   почти  на  голову,  хрупким,  выглядел  беззащитным.  Он
заговорил быстро-быстро, шагнул к галлу. Влад вскинул  арбалет,
стрела смотрела в лицо чужака.
     Человек  застыл,  потом  залопотал,  указывая  на зависший
галл. Облепленный  липким  соком,  тот  клонился  к  земле,  из
отверстия шли плотные запахи боли, отчаяния.
     Влад бросил быстрый взгляд на Головастика. Тот изготовился
к драке:  сяжки загнул назад, жвалы разведены до отказа, брюшко
подогнул, а все шесть прочных как  железо  лап  подрагивают  от
готовности броситься в бой.
     -- Стеречь! -- велел Влад.
     Дим   метнулся  к  незнакомцу,  ухватил  зазубренными,  но
острыми как бритва жвалами, концы их почти сомкнулись, и  чужак
оказался  в страшном капкане. От него пошел такой запах ужаса и
полного отчаяния, что Влад едва не сжалился, лишь  в  последний
миг вспомнив, что враг бывает коварен, а запахи -- ложными.
     В  квадратной  дыре металлического галла было темно. Глаза
еще не привыкли, а запахи уже воссоздали точную картину: воздух
внутри железного шара не двигается, картина не смазывается,  не
искажается, среди обломков металла, кристаллов кремния и совсем
странных   камней,   лежат   двое   в   таких  же  панцирях  из
ярко-красного хитина с желтыми и черными пятнами, что делает их
похожими на ваккальвов. Один  стонал,  пытался  ползти,  пальцы
цеплялись  за обломки, гребли их к себе. Другой не двигался, но
жизнь в нем пока теплилась.