пыты  чего-то
не учитывают? Паук все-таки как-то видит?
     -- Ладно,  не  сердись, -- сказал Кирилл. -- Какой из меня
деликатес?
     Он  побежал  по  серебристому  канату.  Блестящие   шарики
липучки  неслись  навстречу.  Прыгал,  едва попадал на канат, а
когда движением воздуха снесло, кое-как зацепился в падении,  и
дальше  уже  бежал  медленнее, глядя под ноги, косясь на паука,
что догонял по параллельному монорельсу.
     На ближайшем перекрестке паук круто свернул, перебежал  на
линию  Кирилла,  канат  под  ногами  мирмеколога  затрясся.  Не
оглядываясь, доверяя инстинкту,  он  бежал  до  тех  пор,  пока
педипальцы  не дотянулись до его плеч, затем прыгнул -- тройное
сальто, снова подошвами на параллельный канат! Сегодня  явно  в
ударе.
     Он  с  разбега  налетел  на  третий кокон, поспешно рванул
оплетающие его веревки. Канат под ногами затрясся.  Веревки  не
поддавались,   Кирилл   тратил   драгоценные  секунды,  дергал,
наконец, кое-как  раздвинул  на  краешке,  там  блеснуло  сизым
металлом...
     В  следующее  мгновение  Кирилл  прыгнул в сторону, уже не
удивился, попав после сальто  над  пропастью  точно  на  канат.
Паук,  промахнувшись,  набросился на запеленатую осу-наездницу,
быстро-быстро набросил липкие  веревки,  укрывая  закованную  в
прочнейший  хитин противницу. Уже с впрыснутым ядом, наполовину
разжиженная соком, еще дергалась, вырывалась, жила...
     Кирилл  подбежал  к  ветке  мегадерева.  Тот  же  инстинкт
заставил оглянуться, и на грани видимости увидел расплывающееся
красное  пятнышко.  Еще  раз перепрыгнул, побежал, прыгал сразу
через два-три липких шара...
     Этого противника паук не  счел  серьезным.  Или  не  знал,
стоит  ли  его  съесть.  Фетисова была укутана небрежно, голова
торчала из кокона целиком, комбинезон просвечивал. Обе руки  ее
были  плотно прижаты к бокам тремя рядами паутины, ноги связаны
двумя рядами, справа на поясе висел бластер, слева  --  двойной
запас боеприпасов, из-за плеча выглядывали отточенные гарпунные
стрелы.
     Кирилл  откинул  с  ее лица капюшон. Саша вздрогнула, в ее
глаза мелькнул ужас, но тут же сменился радостью, стыдом,  даже
негодованием:
     -- Кирилл Владимирович... Опять вы!
     -- Ничего  страшного,  --  успокоил  ее  Кирилл. -- Сейчас
что-нибудь придумаем.
     Нить уже не дрожала, прыгала под ним, подбрасывала. Кирилл
вскинул бластер, нажал на спусковой крючок. Их подбрасывало так
сильно,   что   Саша   решила,   что   мирмеколог   обязательно
промахнется.  Комок  клея  пронесся  рядом с пауком, ударился в
дальнюю нить.
     -- Это его займет малость, -- сообщил Кирилл.
     Сунув бластер в кобуру,  он  наклонился  к  Саше,  уже  не
обращая  на  паука внимания. Саша в ужасе смотрела на чудовище,
которое  остановилось  перед  ними  в  двух  шагах,   буквально
дотягивалось  страшными  мохнатыми  лапами.  Затем  паук  круто
развернулся,  бросился  к  новой  добыче.  Только  теперь  Саша
поняла, что мирмеколог не промахнулся вовсе, а почти не целясь,
снайперски попал в едва заметную отсюда нить.
     Кокон,  в  котором  оказалась Саша, был из тонких веревок,
похожих на рыболовную леску с палец толщиной.
     -- Ой,  --  сказала  Саша  напряженным  голосом,   --   он
возвращается...
     Кирилл, не прекращая отделять кокон с Сашей от радиального
каната,  вытащил  бластер,  выстрелил.  Саша смотрела, побелев,
расширенными от ужаса глазами. Мирмеколог нажал  на  курок,  не
глядя,  а  сгусток клея точно ударил в дальнюю спиральную нить,
паук остановился,  в  нерешительности  потоптался  прямо  перед
ними,  едва  не  наступая  на  Кирилла,  но все же повернулся к
раскачивающейся вдали нити.
     Кирилл, орудуя баллончиком, разжижал соединительный канат,
что держал кокон на  радиальном  тросе.  Паук  снова  зигзагами
перебежал  на  их нить, мчался, страшный и не рассуждающий, как
асфальтовый каток. Кирилл выстрелил, все так же  не  глядя,  но
бластер  задержал  в руке, в кобуру не убрал. Паук остановился,
заколебался, но возвращаться к  новому  несъедобному  комку  не
стал,  пошел  вперед. Кирилл выстрелил еще раз, сунул бластер в
кобуру.
     Саша видела надвигающийся темный  туннель,  на  холистерах
виднелись  крупные  шары  яда,  но  вдруг  на солнце заблестела
тонкая нить, паук едва не сорвался в  пропасть,  схваченный  за
переднюю  лапу. Он яростно забился, канат заходил ходуном, Саша
в страхе закрыла глаза. Мохнатая  туша  прыгала  совсем  рядом.
Тонкая   нить,  что  приклеила  чудовище  к  канату,  выглядела
ненадежной.
     -- Он сейчас освободится... -- прошептала она в панике.
     -- Верно, -- подтвердил Кирилл довольным тоном.
     Подхватив ее на руки, он побежал по канату, направляясь  к
мегадереву.  Фетисову умница-паук запеленал по струночке, можно
даже балансировать  ее  на  канате,  только  бы  "умеренный  до
сильного" оставался вверху, не вмешивался...
     -- Он освободился, -- вскрикнула Саша.
     Кирилл  на  бегу повернул ее лицом в другую сторону. Канат
трясся  как  при  землетрясении.  На  бегу  приходилось   резко
выдвигать неподвижную мумию то вправо, то влево, восстанавливая
равновесие.
     Канат запрыгал резко, рывками. Кирилл с разбега выбежал на
серое  твердое  плато,  упал,  хватая  ртом воздух. Саша лежала
рядом, лицо ее было даже не белым, а голубым пополам с серым.
     Паук добежал до края нити,  остановился.  Он  был  в  двух
шагах,  нависал  над  ними,  закрывая солнце. Чудовищная голова
покачивалась из стороны в сторону, все восемь глаз блестели как
выпуклые стекла.
     -- Сейчас схватит, -- сказала Саша, ее голос  дрогнул.  --
Надо стрелять...
     -- Не стоит, -- ответил Кирилл.
     Он   сел,   глядя  на  паука.  Рука  мирмеколога  даже  не
сдвинулась к оружию. Паук прислушался,  повернул  голову  в  их
сторону.
     -- Стреляйте,   --   попросила  Саша.  Она  изо  всех  сил
крепилась,  чтобы  не  завизжать  в  страхе,   не   взмолиться:
стреляйте, спасите, унесите меня от этого чудовища!
     -- Зачем, -- удивился Кирилл. -- Паук нас не видит. Или вы
жаждете отмщения?
     -- Не месть...
     -- Тогда  зачем?  Кушать  его  не станешь, жестковат... На
дамские сумочки не годится...
     Саша смолчала. Паук был ужасен, каким бы красавцем его  не
считал   мирмеколог.  Мохнатые  лапы,  острые  когти,  ядовитые
холицеры, гора мускулов...
     Паук   разочарованно   повернулся,   канат   снова   начал
раскачиваться  под  его  весом.  Саша  проводила мохнатую спину
долгим взглядом, судорожно вздохнула:
     -- Вы и здесь блюдете экологическое равновесие?
     Кирилл поднялся на ноги, ответил спокойно:
     -- А какой смысл убивать его?
     Саша посмотрела в его безмятежное лицо, ничего не сказала.
Кирилл забросил ее на плечо, шагнул к краю.  Дальше  начиналась
пустота. Земля была так далеко, что расплывалась в серо-зеленом
тумане.
     Голос Саши дрогнул от негодования:
     -- Вы так и потащите меня?
     -- Саша, -- ответил Кирилл успокаивающе, -- тебя освободят
в лагере.  Эти нити прочнее стальных канатов, я здесь ничего не
могу. Этими веревочками из паутины звездолеты бы  поднимать  на
стартовые площадки!
     -- О Господи, -- прошептала Саша. -- Так и потащите?..
     -- Ты можешь что-то придумать лучше?
     -- Нет, но...
     -- Ничего  не  идет в голову, -- признался он. -- Потерпи,
Саша. Я побегу изо всех сил. Жаль, что не могу унести  тебя  на
крыльях.
     Он  прыгнул  с  ветки мегадерева. Кокон с Сашей прижимал к
груди, сам падал, растопырив ноги,  тормозил  воздух  как  мог,
чтобы  успеть рассмотреть место внизу, успеть при необходимости
хоть малость спланировать в сторону...

     При его росте горизонт всегда  был  в  десятке  шагов,  не
дальше. Кирилл часто взбирался на верхушки стеблей, высматривал
направление,  стараясь  заглянуть за кочки, завалы. Над головой
чаще всего была зелень первого  неба,  а  когда  выскакивал  на
открытое  пространство,  то в немыслимой высоте зеленело второе
небо --  кустарников.  Если  бывал  просвет  между  гигантскими
ветвями,  то  смутно  темнело изумрудное небо мегадеревьев... А
поляризационным зрением Кирилл пока что  не  обзавелся,  солнце
сквозь  такие  барьеры  угадывать  не  научился.  Через  каждые
четверть  часа   снова   вскакивал   повыше,   оставляя   Сашу,
высматривал, нацеливался.
     Проголодавшись, пришиб по дороге молодого сочного клещика,
предложил Саше:
     -- Слопаешь?
     Саша  с  отвращением  покосилась  на клеща, у которого еще
дергались лапы:
     -- Вы будете его есть... живого?
     -- Жарить не на чем, --  объяснил  Кирилл,  он  напряженно
всматривался   в   колышущуюся   перед   ним   зелень.  --  Так
питательнее.
     -- Маньяк, -- проговорила  Саша.  Отвернуться  девушка  не
могла,  просто  закрыла  глаза.  Кирилл  все еще всматривался в
неясные очертания,  машинально  сел,  как  ему  показалось,  на
бревно.   Саша   дернулась,  он  поспешно  скосил,  пробормотал
извинения, и уже стоя, с хрустом разломил легкий  панцирь,  под
которым   скрывалось  нежное  мясо,  подрыгивало  желе  густого
сока...
     Он старался не чавкать, хотя без  шума  трудно  высасывать
плотную  жидкость, и Саша вздрагивала, пытаясь отвернуться. Эти
женские  мерехлюндии  Кирилл  игнорировал.  Опасности  нет,   а
расшаркиваться  не  станет,  сама  без  всякого повода изменила
отношения к лучшему. Холодноватый  тон,  снова  на  "вы"  и  по
батюшке, скрытая настороженность, даже недоброжелательность. За
что?
     Он   вскочил   на   ноги,  чувствуя  прилив  сил.  Спросил
дружелюбно:
     -- Еще не заснула? Спи, я донесу, как на пухлой перине.
     Саша промолчала, только нервно дернула уголком рта. Кирилл
забросил ее на плечо, чувствуя, что несет спеленатую египетскую
мумию.

     Опускаясь со стебля в  очередной  раз,  он  услышал  внизу
истерический   визг.   Прыгнул,  на  лету  изготовился  к  бою.
Небольшой водяной слоник, размером с  крупного  пса,  стоял  на
коконе  и  осторожно  трогал  усиками  лицо Саши. Кончики сяжек
задумчиво пробежали по губам, пощупали  щеки,  остановились  на
плотно  закрытых  глазах.  На  визг внимания не обратил, будучи
глухим, как  все  слоники,  иначе  бы  остался  заикой  на  всю
оставшуюся жизнь.
     Кирилл  с  разбега  пинком  сбросил  любопытного. Визг еще
продолжался, хотя обиженный слоник уже умчался,  поджимая  зад.
Кирилл потрогал Сашу за щеку, она взвизгнула еще громче.
     -- Саша,  --  сказал  Кирилл громко. -- Это уже не сабатос
чувис, а гомо сапиенс.
     Она приоткрыла один глаз, визг оборвался. Ее бледное  лицо
медленно стало заливаться краской.
     -- Простите,  --  сказала  она.  Голос  дрожал,  но тут же
выровнялся, в нем появились прежние суховатые нотки. -- Странно
и  непривычно  чувствовать  себя  беспомощной.  Я  всегда  была
хозяином... хозяйкой положения.
     -- Скоро  тебя  освободят,  --  заверил Кирилл, -- потерпи
малость.
     Он подхватил ее,  бросил  вперед  крупными  многометровыми
прыжками.  Саша  утихла,  ему смутно показалось, что он ощущает
сквозь свой комбинезон и ее кокон тепло.
     -- Уже близко, -- сказал он.
     -- Ох, скорее бы...
     -- Терпи, терпи...
     Вдруг он сообразил, что у нее могут быть  и  другие  муки,
кроме мук неподвижности. Хотя часть влаги уходит через дыхание,
испаряется  через  кожу,  но  часть  должна  уходить  и  старым
привычным способом.
     -- Саша, -- сказал  он  доброжелательно,  --  ты  себя  не
мучай. Что за глупые предрассудки?
     -- Что вы имеете в виду? -- спросила она настороженно.
     -- А   ничего   особенного,  чистую  физиологию.  Не  надо
терпеть, комбинезон отмоем изнутри.
     -- Кирилл Владимирович, -- сказала она ледяным голосом, --
я прошу вас умолкнуть.
     Он пожал плечами, едва не сбросив ее в глубокую  пропасть,
ибо  перепрыгивал  в  этот  момент с одного стебля на другой на
высоте  сорокаэтажного  дома.  Воздух  был  теплый,  от   земли
поднимались  цветные  шарики пыльцы, солнце светило ласково, не
обжигая.
     Саша молчала, не двигалась. Кирилл, наконец, встревожился,
заглянул ей в лицо. Она тут же открыла глаза, почувствовав  его
взгляд.
     -- Спи-спи,  --  сказал  Кирилл поспешно, -- я подумал, не
случилось ли чего...
     -- Чего  именно?  --  поинтересовалась  она  таким  тоном,
словно заговорил айсберг.
     -- Ну... так просто. Удобно ли тебе?
     -- Очень,  -- сказала она саркастически. Всю жизнь мечтала
побывать в этом коконе!
     -- Если что, Саша, не стесняйся! Мы же друзья.
     Она смолчала, медленно  опустила  ресницы.  Лицо  ее  было
высокомерным.   Возможно,   она  впервые  в  жизни  услышала  о
существовании туалетных комнат.
     Кирилл на бегу схватил тлю, а его ладонь оказалась на  миг
зажатой  между щекой Саши и ее плечом. Их глаза встретились, он
с  опозданием  выдернул  руку.  Девушка  не  закрывала   глаза,
смотрела тревожно, вопрошающе. Краска залила не только щеки, но
и лоб, шею, однако глаза она не опускала.
     -- Ничего  не бойся, -- проговорил он, чувствуя, что слова
получаются неуклюже. -- Мы уже почти у лагеря...
     Он подхватил ее, ринулся через заросли. Уши горели, от них
можно было прикуривать,  если  бы  кто  еще  придерживался  той
дурной   привычки.   Трижды   из  засады  на  его  уши  прыгали
клещи-скакуны,  ориентируясь  по  тепловому  излучению,  а  для
тхермелов,  видящих  мир лишь в термоизлучении, это были только
пылающие уши, что стремительно неслись через темный и  холодный
мир.

     Глава 28

     -- Немедленно   старт,   --  сказал  Ногтев,  едва  увидел
бегущего мирмеколога с Сашей на плече. -- Из графика выбились!
     -- Погоним во всю муссонную мощь, -- заверил его Забелин.
     -- На большой высоте, --  добавил  Чернов.  --  Там  ветер
сильнее!
     Ткань   долго  шевелилась,  расправляя  складки.  Наконец,
сморщенный  мешок  лениво  поднялся  в  воздух,  там   медленно
раздулся  в шар, туго натянул канаты. Забелин и Чернов обрезали
привязные канаты, гондола закачалась на коренном якоре.  Воздух
был тяжелым и неподвижным, как шестипроцентное молоко.
     -- Поехали, -- велел Ногтев.
     Дмитрий   брызнул  растворителем,  канат  лопнул.  Гондолу
дернуло вверх,  занесло  вбок,  справа  из  тумана  выдвинулась
изъеденная   оврагами  стена  мегадеревьев.  Забелин  и  Чернов
метались как угорелые, маневрировали двигателем, справа и слева
все чаще проносились огромные  серые  массы.  На  какой-то  миг
Кирилл потерял ориентиры: летят ли вверх или вниз к земле?
     Однажды  страшно  дернуло,  Забелин  слетел  с мостика, но
недрогнувший Ногтев уже перехватил рукоять горелки,  а  Дмитрий
молниеносно  выстрелил.  Черешок  листа,  о  который зацепилась
стропа, согнулся, шар свободно рванулся вверх.
     Еще через пару минут по глазам ударил  яркий  свет.  Внизу
осталась  огромная  зеленая  масса мегадерева, что уменьшалась.
Огромные поля зеленых листьев превратились  в  лоскутки,  ветки
мегадерева  тоже  уменьшились,  наконец,  само мегадерево стало
размером с обычное дерево, ушло в  сторону,  его  место  заняло
другое,  третье.  И  вот  шар  поднялся  так  высоко, что одним
взглядом можно было охватить сразу десяток мегадеревьев.
     Кирилл  спустился  вниз,  где  Хомяков  помогал  Кравченко
освобождать  из  кокона  Сашу.  Она  сердито  сверкнула на него
очами, браво спрыгнула со стола. Затекшие ноги подломились, она
упала прямо в руки Кирилла.
     -- Сейчас-сейчас, не спеши, -- сказал Кирилл торопливо. --
Хочешь, я донесу тебя туда...
     -- Господи, что за дурак...
     Он передал ее в руки Кравченко,  Хомяков  делал  знаки  за
спиной  Саши,  что-то  выгонятельное, и Кирилл, разведя руками,
полез обратно наверх.
     Ногтев был на мостике, неподвижный, как воздух, в  котором
застыл  "Таргитай".  Горизонт  отодвинулся, далеко-далеко висел
огромный багровый шар, очертания его расплывались  на  полнеба,
подрагивали.
     -- Сколько  пробудем в воздухе? -- поинтересовался Ногтев.
-- Недели две? Месяц?
     -- Вряд ли...  В  график  войдем  раньше,  а  тогда  можно
снова...
     -- Но недельку-другую проведем в воздухе?
     -- Боюсь, придется.
     Ногтев подумал, сказал:
     -- Ничего,  здесь  даже безопаснее. Ночи летом короткие, а
ветер несет безостановочно. Сверху видно  хорошо,  можно  вести
наблюдения.
     -- Только бы сова с дуру не набросилась, -- сказал Кирилл.
-- Или  летучая  мышь.  Нет,  для мыши добыча великовата, а вот
если  филин  --  орел  ночного  неба...  Или  тоже  не  рискнет
связываться  с  неизвестным  противником?  Да,  вы правы, здесь
безопасно.
     Саша его старательно избегала,  и  Кирилл,  тоже  чувствуя
непонятную  неловкость,  старался не подходить к ней. Забелин с
Черновым под руководством Дмитрия  разработали  правила  нового
вида спорта, целыми днями бегали по стропам, воздушному мешку.
     В  график  вошли  на  шестой  день,  но двигались пока без
посадок. Кирилл все чаще проводил время с Ногтевым на  мостике.
С  грустью  чувствовал,  что  боевое  товарищество  с  Сашей  и
Дмитрием дало трещину.  Дмитрий  не  отдалился,  был  таким  же
приветливым,  готовым  на  любые  авантюры,  но  еще  больше на
авантюры теперь были готовы Забелин и Чернов,  и  Дмитрий  чаще
общался  с  ними,  чем  с  серьезным  другом-мирмекологом. Саша
сторонилась  Кирилла,   не   хотела   вспоминать   о   недавней
беспомощности.   Только   Ногтев  становился  ближе,  понятнее,
разговаривать с ним было интересно.
     -- Страшноватая красота, -- сказал Ногтев в один из  таких
дней,  когда они вдвоем стояли на мостике, глядя вниз на землю.
Все  спали,  "Таргитай"  шел  бесшумно,  ровно.  --  Этот   мир
необитаем!  Умом  понимаю, что там живут люди, животные, птицы,
там огромные  заводы,  фабрики,  ученые  центры...  Но  чувства
говорят,  что  весь этот необъятный мир принадлежит только нам.
Микролюдям!
     -- Ум и чувства издавна в споре, -- пробормотал Кирилл.
     -- Да?  Но  это  преступные  чувства.   Умом   я   еще   с
человечеством,  а  чувствами  уже  отделен.  А как дело с вами,
Кирилл Владимирович?
     -- Ну... я все-таки больше доверяю уму. Хотя понимаю,  что
подавляющее большинство руководствуется чувствами.
     -- Простейшими чувствами!
     -- Ну,    и    простейшими   тоже.   Однако   здесь   одни
интеллектуалы! Они живут мозгами.
     Ногтев покачал головой, губы его скептически поджались:
     -- Да? Вы  не  замечаете,  что  все  мы  здесь  постепенно
меняемся?
     -- Да вроде бы нет, -- ответил Кирилл с неопределенностью.
     Ногтев хмыкнул, в его голосе Кириллу почудилось сожаление:
     -- Да,   вы  специалист  по  насекомым.  Меняемся,  Кирилл
Владимирович,  меняемся.   Только   на   Забелина   и   Чернова
посмотрите!  Это были такие сухари, такие фанаты физикохимии...
А сейчас опыт бросят, только свистни насчет вылазки, охоты.  Да
и вы тоже...
     -- Я? -- удивился Кирилл. -- Ну уж нет! Каким был, таким и
остался.
     -- Да? Ну-ну. Дай Бог. Как вы считаете, готов этот мир для
нас?
     -- Мир  готов,  --  ответил  Кирилл с сожалением, -- мы не
готовы. Сюда с радостью хлынут диктаторы всех мастей! В  старом
мире  хоть как-то можно прижать фашистский режим, даже апартеид
рядился в белые тоги, а здесь. Тысячи  лет  можно  прожить  без
контакта  с  соседями.  Рай  для  мафии,  захватившей  власть в
какой-нибудь  банановой  республике.   Да   и   не   только   в
банановой...  Тут  не  только могут называть своими именами все
города и все проспекты, но и вообще...
     -- Что "вообще"?
     -- Даже  не  представляю,  что  может  здесь   возникнуть.
Тамерлан,  Аттила,  Чингисхан  --  это невинность в сравнении с
тем, что  может  возникнуть  здесь.  И  антиутопии  Замятина  и
Оруэлла покажутся раем.
     -- Ну, люди достаточно грамотные, не допустят, -- возразил
Ногтев.    --   Найдутся   религиозные   фанатики,   гангстеры,
мизантропы, психопаты. Заберутся в дебри, где