йкой смеси. Жук,
что бежал прямо на них, подпрыгнул --  клей  впечатался  в  его
мандибулы.  Дмитрий одобрительно похлопал Сашу по спине, прямой
и узкой, с выступающими, как у голодного  котенка,  позвонками.
Десантница   гордо   улыбнулась,   победоносно   покосилась  на
мирмеколога.
     Кирилл не сказал им, что жук совершенно безобиден.  Сообщи
сейчас,  что  убила травоядного, в другой раз не выстрелит и по
дракону. Даже у  Дмитрия  в  увешанной  значками  груди  бьется
чувствительное сердце.
     -- Надо идти, -- сказал Кирилл. Он поднялся на ноги.
     -- Куда?
     -- Кто еще погиб вне станции?
     -- Паша. Павел Видак.
     -- Надо   успеть,   под   листочком  ночевать  рискованно.
Ксерксы, с которыми уже встречались, любят брать спящих...  Без
погонь, суматохи... Да и не только ксерксы.
     Взлетели,  выдерживая  тот  же  этажерочный строй. Дмитрий
летел  снизу,  потом  Саша  поменялась  с  ним,  ей   нравилось
сканировать  землю. Кирилл летел посередине, он чувствовал себя
ломтем дорогой ветчины, зажатой между ломтями простого  черного
хлеба.
     Когда   спереди   вырастали  высокие  растения,  синхронно
поднимались, над полянками так же дружно  снижались,  не  давая
стрекозам  и  другим  крылатым  хищникам  отведать  продуктовую
новинку.
     Кирилл внимание концентрировал на работе с крыльями. Его и
так все время дергало, заносило, подбрасывало. Он  сперва  даже
не  услышал хриплый вопль Дмитрия. Потом сверху вниз перед ним,
как грохочущий болид, мелькнуло тело. Дмитрий  несся  вниз  как
сапсан,  бьющий  на  лету разиню утку, Воздух вокруг него пошел
водоворотом,  сворачиваясь  в  суживающуюся  воронку.   Кирилла
закрутило, крылья едва не вылетели из петель.
     Далеко   внизу  на  самой  вершине  исполинского  растения
мелькнул серый мохнатый шар, бешено  дергались  толстые  шланги
когтистых лап.
     Кирилл  неумело  снижался, стараясь идти по следу Дмитрия.
Наконец  упал,  ломая  тонкие,  как  спички,  хрупкие  волоски,
мясистый  лист.  Его протащило ветром, задирая крылья, он успел
ухватиться  за  иззубренный  край,  повис,  раскачиваясь,   над
бездной.  Внизу  на  черешке  стоял на коленях Дмитрий. Бластер
дергался в его  руках,  выпуская  длинные  злые  очереди  клея.
Воздух  наполнился  озоном, сгустки клея исчезали в щелях между
склеенными  листами,  зеленая  пещера  ходила  ходуном,  внутри
скрипело, будто железом терли по железу.
     Кирилл  раскачался на руках, разжал пальцы. Его бросило по
дуге, он полетел прямо на щель.  Серое  мохнатое  тело  яростно
билось,   охваченное   клейкими   нитями,   огромные  сдвоенные
мандибулы судорожно дергались, из  темной  дыры  пасти  торчали
голые ноги!
     Кирилл  выдернул из колчана стрелу, обеими руками вонзил в
дергающуюся голову. Его отшвырнуло,  он  слышал  хриплый  крик,
лист   задергался,  Кирилл  распластался,  держа  руки  и  ноги
крестом, цепляясь за неровности листа. Мелькнули ноги  Дмитрия,
Кирилл приподнялся, повернув голову.
     Жвалы  паука  замерли,  окаменели.  Дмитрий яростно дергал
застывшие ноги, прямо перед его лицом из  пасти  паука  торчала
окровавленная  ступня  Саши.  Кирилл бросился на помощь, вдвоем
осторожно вытащили залитую  кровью  Сашу.  Она  была  в  жидкой
слизи,  смешанной  ее  кровью  и кровью паука. Кирилл торопливо
снимал слизь, а Дмитрий, сам бледный, как  мел  с  обезумевшими
глазами,   спешно   заливал   грудь,   шею   и  обе  руки  Саши
быстросхватывающимся пластиком.  Он  залил  и  голову,  оставив
только  лицо, наложил пластиковый корсет на ноги, спину, живот.
Правая рука была изувечена, сквозь кровавое месиво  выглядывали
обломки  кости,  грудь  выглядела  продавленной,  на губах Саши
вздувались кровавые пузыри.
     -- Сашка... -- шептал Дмитрий. Он накладывал  второй  слой
пластика,  третий,  превращая  Сашу в статую. -- Что ж ты такая
невезучая! В Большом Мире не  везло,  здесь  не  везет  тоже...
Удачливому и черт орехи носит, а тебе...
     Кирилл   заставил   себя   всмотреться  сквозь  прозрачный
пластик, не отводить глаза  от  открытых  ран,  теперь  залитых
обеззараживающим  клеем. След разжижения все равно будет видно,
если паук пустил в ход яд. Пауки-скакуны пользуются  им  редко,
только  при  схватке  с  крупными  и  опасными противниками, но
человек хоть и крохотное  существо,  а  неизвестное!  Паук  мог
счесть Сашу опасной...
     Лист  трясся под их ногами. Кирилл с отвращением оглянулся
на бешено бьющегося в клейких путах паука:
     -- Какие-нибудь противоядия ввел?
     -- У нас их нет, -- ответил Дмитрий посеревшим голосом.
     -- Эх... Как же здесь без них? Давай скорее на станцию!
     -- На станции тоже нет, -- ответил Дмитрий. --  Беда,  что
даже я не смогу лететь с Сашкой! Не потащу.
     -- Пешком?
     Дмитрий не отвечал, схватил Сашку в охапку -- она казалась
вмороженной  внутри  сосульки -- и прыгнул с листа. Порыв ветра
смахнул оставленные крылья. Кирилл расстегнул лямку, освобождая
ноющие руки, освобожденно кинулся головой вниз.  Приближаясь  к
земле,  боковым зрением увидел сверкающие блестки: обрадованный
ветер уносил украденные у него крылья.
     Внизу шарахнулись в стороны  зеленушки.  Кирилл  в  момент
приземления  сразу с силой оттолкнулся, посылая себя по длинной
дуге  за  Дмитрием,  тот  уже  мчался  на  пределе   видимости,
распугивая живность тяжелым дыханием, волнами ярости, отчаяния,
сумасшедшей надеждой.
     С  огромным трудом Кирилл догнал, дальше бежали бок о бок.
Дмитрий часто поглядывал на небо, и Кирилл сгибался под  грузом
вины.  Хотя  держались  в  тени,  но сухой воздух и быстрый бег
высасывали  влагу  слишком  быстро.  В  голове  нарастал  звон,
застучали  молотки  --  первые  признаки острого обезвоживания.
Сердце колотилось чересчур часто.
     Кирилл постарался  не  встречаться  с  Дмитрием  взглядом.
Сейчас комбинезон как бы пригодился! Да и паук хотя и помял бы,
но  жутких  ран не было бы. Перегнул с отказом от комбинезонов,
называя их водолазными скафандрами. Перегнул, следуя  дурацкому
принципу: чтобы выровнять, надо перегнуть в другую сторону.
     Оба  выискивали  взглядами  блестящие на солнце шарики, но
утро  миновало,  роса  испарилась,  не  дождались.  Испарилась,
скатилась  на  землю, выпили жители этого мира. А сейчас жаркое
марево, воздух накален, песок  накален,  и  даже  в  тени,  где
стараются  держаться, воздух обжигает. А выскочишь на солнце --
как в горящем доме.
     Кирилл начал спотыкаться, часто падал. Дмитрий дышал часто
широко раскрытым ртом,  лицо  его  стало  как  бумажная  маска.
Лопнула   губа,   но  кровь  тут  же  засохла  темно-коричневым
клинышком на подбородке.
     -- Давай я немного понесу...
     -- Ты себя донеси!
     Он ударился  головой  в  ствол,  упал,  прополз  несколько
шагов,  почти  не  соображая,  где  он  и что с ним, но Сашу не
выпустил, потом тяжело  поднялся,  раскачиваясь  из  стороны  в
сторону.
     Кирилл догнал, схватил за плечо:
     -- Вверх...
     Дмитрий,  не  слушая, ломился вперед, натыкаясь на стебли.
Он шатался под тяжестью Саши, но рук не разомкнул ни разу.
     Кирилл потряс его, просипел прямо в ухо:
     -- Вверх... по стеблю...
     Дмитрий  помотал  головой,  по  губе  потекла  новая  алая
струйка.
     -- Станция... прямо...
     -- До станции сейчас не дойти... Вверх.
     Дмитрий, как автомат, начал взбираться на ближайший ствол.
Сашу удерживал одной рукой, другой цеплялся за упругие волоски,
торчащие   по   всему   стеблю.   Кирилл   часто  соскальзывал,
нечеловеческими усилиями задерживался то на  кончиках  пальцев,
то буквально зубами, ухватившись за торчащую щетинку.
     Солнце  просвечивало стену, и раздутые от воды клетки были
совсем  рядом!  Кирилл  даже  ощущал,   как   вода,   повинуясь
осмотическим   законам,   поднимается   вверх,  превращаясь  из
холодной грунтовой в теплую, а потом -- на поверхности  листьев
-- в  пар.  Огромные массы воды двигались в одном направлении с
ним, но к ним не пробиться...
     Впереди в поле зрения внезапно выпер огромный зеленый  шар
размером с воздушный мешок братьев Монгольфье. Находился шар не
на  стволе,  а  на  ветке  близ ствола. Кирилл обогнал Дмитрия,
показывая дорогу,  уткнулся  головой  в  пористую  стену.  Руки
тряслись,  глаза стали сухие, как слюда, дерево ломалось, как в
детском калейдоскопе. Дмитрий спросил, Кирилл разевал  рот,  но
пересохшее   горло  только  сипело.  В  черепе  начали  рваться
бомбочки. Он слышал, что Дмитрий  трясет  его,  но  спасительно
провалился в небытие.
     Дмитрий    перехватил   бластер   удобнее,   из   приклада
выдвинулось острое лезвие. Зеленая  ткань  шара  затрещала,  из
надреза   полезло   белесое.  Уворачиваясь,  Дмитрий  вспарывал
межклеточные перекрытия, сок  выбрызгивался,  шипел,  вздувался
ядовито-белесо-зелеными шарами.
     Кирилл  очнулся  --  лицо облепила слизь, не давая дышать.
Голова трещала, он весь был  сказочно  мокрым,  воздух,  как  в
русской  бане,  такой же влажный и жаркий. Зеленый купол уходил
вверх, как в планетарии, вместо  звезд  так  же  медленно,  как
звезды,   двигались  стада  тлей.  Ослабленное  стенами  солнце
заливало призрачно-зеленым светом.
     Огромные квадратные клетки темнели по  краям,  в  середине
каждой  колыхалось  темное  ядро. Весь галл расчерчен на мелкие
ячейки и казался укрытым маскировочной сетью. В плотном воздухе
отражались  тени  колыхающихся  за  галлом  листьев.   Сгущения
воздуха   двигались,   как   зеленые  призраки,  меняли  форму,
размывали на части, трансформировались,  и  в  каждом  призраке
Кирилл находил знакомые формы.
     Тлей   было   множество,  ближайшие  от  Кирилла  поспешно
вытаскивали   хоботки,   спешили   отодвинуться.   Стена    еще
пузырилась,  безобразный  нарост выпускал зеленые слюни, шипел,
пузырился,  но  сок  быстро   схватывался,   застывал.   Пленка
уплотнялась,  внутри  пузырьков быстро появлялись темные жилки,
комочки.
     Саша лежала в  трех  шагах,  над  ней  склонилось  зеленое
чудовище.  Оно переворачивало неподвижное тело, рычало, выбирая
место, неукрытое пластиковым клеем. Кирилл рванулся к  ним,  но
упал  лицом вниз. Ноги были в зеленой застывшей массе. Отчаянно
рванулся,  забился,  начал  искать  нож,  пальцы  скользили  по
зеленой  слизи,  покрывшей  его  с  головы  до  ног,  и наконец
сообразил, что он тоже сейчас чудовище, страхолюдина что надо.
     -- Дмитрий, -- прохрипел он, с трудом заставляя  слушаться
голосовые  связки.  --  Сбрось  сок,  пока  не пристыл... Потом
отдерешь с мясом...
     -- Где ты видишь мясо?
     Только Саша выглядела чистенькой, как облепленное яичко. К
пластику сок не прилипал, а ее лицо Дмитрий наверняка  прижимал
к груди, когда пролезал в галл.
     -- Как  ты  нас  протащил?  -- спросил Кирилл виновато. --
Ничего не понимаю.
     -- Самому бы вспомнить, -- буркнул Дмитрий. Голос  у  него
был  как у рассохшегося дерева. -- Наверное, на инстинктах, как
у твоих муравьев. Хоть двери тут автоматически захлопываются, а
то бы весь пар выпустил...
     Морщась, он сдирал ленты. Кирилл поспешно обдирал нечаянно
приобретенный скафандр, кожу щипало, словно сдирал ее вместе  с
зелеными  потеками.  Дмитрий  шипел,  ругался, наконец решил со
злостью:
     -- Остальное  пусть  Кравченко.  Хоть  с  мясом,  но   там
анестезин и прочие чудеса медицины.
     Слабый  стон  заставил  его  подпрыгнуть.  Губы  Саши чуть
шевельнулись.  Лицо  его  исхудало,  нос  заострился,   как   у
покойника.
     -- Увлажняемся,  --  сказал Кирилл напряженно, -- и делаем
бросок до  станции.  Тут  я  ничего  не  могу,  это  не  озеро.
Кравченко должен получить ее как можно скорее.
     Дмитрий,  не  глядя,  сцапал  ближайшую тлю. Увлажнив, как
велел Кирилл, себя изнутри,  вторую  безжалостно  разорвал  над
Сашей.  Она закашлялась, лицо дернулось, словно хотела вытереть
залитое сиропом лицо, но руки были скованы пластиком.
     -- Будем   жить,   --   определил   Дмитрий   угрюмо.   --
Выкарабкаемся...  Банька  здесь,  а?  Только  жабьего  цвета. С
детства жаб не люблю. От них бородавки.
     Сам он стоял зеленый, в крупных бородавках засохшего сока.
Воздух вокруг  него  ходил  темными  сгустками,  призраки  были
перенасыщены   влагой  и  сладостью.  Галл  был  молодым,  дней
двадцать от роду, но стада паслись  разновозрастные,  двух-трех
поколений.  Дмитрий, судя по его лицу, начинал догадываться или
постигать  муравьиным  инстинктом  удивительное  приспособление
растений и тлей друг к другу. Будяк дает условия для тлей, сюда
ни  божьи  коровки, ни златоглазки не проберутся, но зато здесь
они в изоляции, молодым листикам не вредят... Да  и  соку  пьют
намного меньше: здесь и так мокро, сыро.
     Если  бы Мазохин не был таким твердолобым, подумал Кирилл,
сам ужасаясь возникшей идее, станцию  можно  упрятать  в  такой
галл!  Растение давало бы защиту, сладкие соки, микроклимат, то
есть все то, что пока на станции добывается с трудом, да  и  то
чужими  --  из  Большого  Мира  -- усилиями. А люди бы защищали
растение от врагов. Ведь даже тли не просто  паразитируют,  как
закричал  бы  радетель  справедливости,  а  в  уплату  снабжают
ауксином -- растение растет быстрее, обгоняет  соседей,  первым
зацветает,  первым  засевает окрестности семенами! А остальным,
опоздавшим, шиш -- места уже заняты...
     Кирилл тоже взял молоденькую тлю, напился.  Дмитрий  нежно
вытирал  липкий  сок с Сашиного лица. Она застонала, приоткрыла
глаза. Дмитрий обрадованно сказал бодрым голосом добровольца из
ограниченного контингента войск в дружественной стране:
     -- Держись, все хорошо. Тебя починят, обещаю. Не  в  таких
переделках бывали!
     "В  таких  не  бывали", -- подумал Кирилл горько. Здесь мы
влипли. По моей дурости влипли.  Перегнул,  дурак!  Решил,  что
если все знакомо, то и безопасно.
     -- Где   мы...  --  прошелестел  слабый  голос.  --  Здесь
странно... и хорошо.
     -- Хорошо, -- согласился Дмитрий. Он осторожно снял пузыри
крови с ее губ. -- Если тли сами отгрохали  эту  пещеру,  я  не
удивлюсь.  Конечно,  разум, как говорит Кирилл, не при чем, все
дело в простейших инстинктах! Но, скажу вам, инстинкты  --  это
уже кое-что!
     Кирилл   показал   зубы  в  усталой  усмешке.  Саша  через
некоторое время  снова  вынырнула  из  забытья,  проговорила  с
закрытыми глазами:
     -- Ксеркса  в  генералы...  Ногтев  и то лишь полковник...
Надо стукнуть куда следует...
     -- Спи-спи, -- Дмитрий  нежно  погладил  ее  по  щеке.  --
Кирилл, что делать дальше?
     -- Двинемся к станции. До нее далеко?
     -- С  полчаса  хорошего бега. Но теперь добежим. Даже если
по солнцу.
     Саша сказала тихим, как ветерок, голосом:
     -- Ребята,  я  ничего  не  слышу...  Только  вижу,  губами
шлепаете... Я оглохла?
     Дмитрий показал на пластик, что прикрывал ей уши, но глаза
его были  встревоженными.  Белые  губы десантницы шевельнулись,
лицо ее снова  застыло.  Дмитрий  захлопотал  вокруг,  едва  не
квохча.  Кирилл  следил  за тенями на зеленой стене, высвечивая
путь солнца. Пробыть бы здесь еще четверть часа,  добрались  бы
легко. Надо и рацию иметь для таких случаев... Правда, они сами
спасатели.  Остальных  даже  тли  перебодают  еще  на выходе из
станции.
     На  спине  выступил  пот,  начал   растекаться   тончайшей
пленкой.  Дмитрий  тоже пропитался влагой, потолстел, глаза его
живо блестели.
     Кирилл обвел тоскливым  взглядом  пещеру.  Когда-то  видел
проект   квартиры   будущего,   где   в   стенах  кондиционеры,
увлажнители  воздуха,  терморегуляторы,  кормопроводы.  В  этой
пещере  это  все  есть, но есть и много больше. Тли -- существа
нежнейшие,  быстро  погибают  на  сухом  воздухе,  особенно  на
солнце.  Даже  прячась  на  тыльной стороне листа, они обречены
постоянно тянуть сок, чтобы не пересохнуть. В галле  потребляют
сока в десять раз меньше, воздух тут влажный. А живут в галле в
три-четыре  раза  дольше... Но ведь тонкокожие люди в этом мире
больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!
     -- Заправляйся, -- сказал  он,  старательно  отгоняя  идею
переселения в галл. -- Ждать нельзя: Саша может не выдержать...
     -- Парни из нашей команды все выдержат, -- сообщил Дмитрий
угрюмо.
     -- Этот "парень" -- да, но его сердце не такое железное.
     От сиропа Дмитрий раздулся так, что едва не выплескивалось
из ушей.  Саша  в  сознание  не приходила, лицо ее было белым и
неподвижным. Дмитрий обвел взглядом  необъятное  стадо  зеленых
существ:
     -- Не захватить ли пару? Вдруг понадобятся в дороге?
     -- Они превратятся в сухие шкурки раньше, чем опустимся на
землю.
     -- Выходит,  мы  не самые-самые... Рядом с тлями мы просто
орлы!
     Сок брызнул под  лезвием,  как  из  баллона  с  давлением.
Дмитрий  отпрянул,  углубил  надрез,  держась  сбоку.  Кирилл с
другой  стороны  вцепился  в  липкий  край,  рванул  на   себя.
Затрещала  растительная  ткань, вместе с потоком сока вывалился
рыхлый ком, ноги по щиколотку оказались в липкой массе. Дмитрий
с проклятиями, прилипая, вспорол внешнюю, самую толстую пленку.
Из щели прямо в лицо ударил горячий, как струя автогена,  сухой
воздух.
     -- Приготовились?  --  отрывисто  сказал  Дмитрий. Он взял
Сашу на плечо, другой рукой поудобнее  перехватил  бластер.  --
Бежим!!!
     Кирилл  отшатнулся,  когда на него обрушился тяжелый кулак
яростного  солнца.  Дмитрий   прыгнул   с   черешка,   пролетев
расстояние, эквивалентное высоте
     двадцатиэтажного  дома,  упал  на  другой  лист,  спрыгнул
снова, на этот раз падал уже до самой земли.

     Глава 17

     Через два  дня  Кравченко  разрешил  навестить  Сашу.  Она
висела на перекрещении трех тонких нитей, протянутых от стены к
стене.   Пластиковый   корсет   укрывал  его  почти  полностью,
высовывались только ноги, начиная от голени, даже  шея  была  в
толстом корсете. Глаза ее были закрыты.
     Кирилл спросил шепотом:
     -- Как она?
     -- Жить будет. Хорошо, что случилось здесь. В Большом Мире
ничто  бы  не  спасло!  Мизерная  гравитация позволяет работать
поврежденному сердцу, а ничтожное давление и  резкое  понижение
температуры  всего  тела сохранило жизнь... Вы принесли в глыбе
клея буквально  куски!  Сам  удивился,  когда  кончил  сшивать:
живет!   Конечно,   подниматься   уже  не  сможет,  позвоночник
размозжен, спинной мозг изжеван... Ориентируйтесь на сидячие...
точнее, на лежачие работы. Пусть даже здесь не  чувствует  себя
лишней.
     Дмитрий молниеносно прижал руки к груди:
     -- А как же... как же работа испытателя?
     Кравченко  неожиданно и страшно налился кровью. Непривычно
было видеть этого мягкого, интеллигентного человека  трясущимся
от гнева.
     -- Осточертели    со   своей   выправкой!   Орлы,   герои,
синеберетники! Разве нет достойных занятий? Сервантес так бы  и
остался  бравым десантником, то бишь бравым солдатом, если бы в
бою ему не отсекли руку. Но с одной воевать нельзя, зато  можно
написать "Дон Кихота"!
     Вдвоем подошли к Саше вплотную. Хотя ступали бесшумно, она
ощутила  их  присутствие,  открыла  глаза.  Они  были исполнены
страданием.
     -- Ребята... вам уже сказали, чтобы мне готовили  место  в
конторе?  Буду  слюним расходовать, перелистывая ваши отчеты...
Слюни вместо патронов!
     -- Сашка, -- проговорил  Дмитрий  тяжело,  словно  ворочая
камни, -- мы еще повоюем!
     Саша  напряженно  следила за его губами. Догадалась, знала
ли, что будут утешать, ответила все тем же бесцветным  голосом,
в котором не осталось жизни:
     -- Врать  не  умеешь.  Для этого надо родиться женщиной...
Все уже знают, что я калека. Навсегда.
     -- Подумаешь, ухи, --  возразил  Дмитрий  оскорбленно.  --
Бетховен  вовсе  был  глухой, а какие симфонии выдал! Сервантес
одной рукой писал роман, а  художнику  Камневу  еще  в  детстве
поездом ноги отхватило вот досюда...
     Он   старате