вич, а какой смысл в лихачестве вообще?
     Ногтев  с  минуту  смотрел  в  его лицо, не понимая, потом
повернулся к экипажу и громыхнул во весь голос:
     -- И вообще полеты  отменяются  до  особого  распоряжения.
Ввиду... ввиду нецелесообразности.
     Забелин,  который  уже  вытаскивал  из  нижних отсеков два
пакета крыльев,  для  себя  и  Чернова,  вздохнул,  укоризненно
посмотрел на мирмеколога и потащился обратно.
     Ногтев   еще  сердито  сопел,  когда  на  мостик  прибежал
запыхавшийся Кравченко. Губы его  тряслись,  он  смотрел  дико,
постоянно оглядывался через плечо:
     -- Аверьян  Аверьянович, -- сказал он, деликатно кашлянув,
-- муравьи роют.
     Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся  к
нему, как башня, недовольно рыкнул:
     -- Что значит, роют? Как это роют?
     -- Жвалами...  И лапами тоже. Обычным для них методом, как
говорит   Кирилл   Владимирович.   Передние    лапы    у    них
загребательные,  средние  --  прогребательные, а пара задних --
выгребательные...
     Ногтев  побагровел,  как  индийский  петух,   раздулся   в
размерах.
     -- Они что же в гондоле роют?
     -- Вот-вот,  --  подтвердил Кравченко радостно, довольный,
что Ногтев все наконец понял. -- Видимо, решили  рыть  туннель.
Уровень   влажности  не  устраивает,  как  предполагает  Кирилл
Владимирович.  Или  решили,  так  сказать,   просто   углубить,
улучшить  жилищные и бытовые условия. Нижние стойки перегрызли,
чего никто не  ожидал,  выдирают  пластиковую  обшивку...  Надо
заметить,  прочность  стоек и обшивки оказалась ниже расчетной!
Или прочность резцов на жвалах не учли...
     Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как  улучшить
жилищные условия на долгие месяцы экспедиции -- жить придется в
тесной  гондоле -- ксерксы уже начали действовать. Без приказа!
Партизанщина, отсебятина!
     -- Остановите их! -- велел он. --  Нет-нет,  запрещать  не
надо,  это  ведет  к  застойным  явлениям.  Займите  чем-нибудь
другим.
     -- Например? -- спросил Кравченко осторожно.
     -- Ну,  чем  мы  всю   жизнь   занимаемся?   Мероприятиями
какими-нибудь.  Пусть  один  носит  балласт  из  правого угла в
левый, а другой -- из левого в правый. Как любая работа  у  нас
делается. Главное, чтобы занять активным бодрящим трудом!

     Воздушный  шар  несло на высоте в три-четыре сотни метров.
Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало,
невооруженным глазом с этой высоты люди видели  только  цветные
пятна с размытыми краями. Но через бинокли и зрительные трубки,
которыми  запаслись  все,  различали  в  деталях  мега-деревья,
зеленые  холмы,  ручьи,  громады  человеческих  жилищ,  широкие
укатанные  полосы спрессованной земли, что служили там дорогами
для огромных машин...
     Кирилл прожил  в  Малом  Мире  год,  но  только  сейчас  с
пугающей  ясностью понял, что площадь для заселения расширяется
не в сотни тысяч раз, как считал прежде, а как минимум в  сотни
миллиардов.  В  Большом  Мире города плоские, пленочные, даже с
самыми что ни есть  небоскребами.  Здесь  можешь  поселиться  у
подножья  дерева,  на  ветвях, в стволе, корнях. От города, что
находится у корней, до города на вершине дерева --  столько  же
верст, сколько от Москвы до Питера!
     Воображение  отказывалось  все  это  представить... Смутно
вырисовывался школьный глобус,  потом  сотни,  тысяч  глобусов,
пока  Кирилл  не  представил  себе  чашу Центрального стадиона,
заполненную с верхом глобусами, каждый размером с кулак. И  все
ждут  человека,  как  Дикий  Запад ждал колонистов, как Дальний
Восток русских переселенцев... Не  надо  космических  кораблей,
сотен  лет  полета,  не  нужно переделывать природу: бороться с
ней, поворачивать реки вспять...
     От подмосковной полянки до лужайки на Украине дальше,  чем
от  Земли до Марса? Но между планетами тянется мертвая пустота,
а здесь -- благодатнейшая  земля.  Конечно,  не  один  Журавлев
такой умный, чтобы не подумать о переселении сюда многих людей,
если  не  всего  человечества.  Только  все молчат, устрашенные
самой мыслью. Одна Фетисова сие проповедует, но  с  нее  взятки
гладки  --  ребенок.  Даже  ее  страсть  к  оружию, к дракам, к
военной форме -- такое детство, что не  знаешь:  сердиться  или
погладить ее по головке и дать конфетку.
     Фетисова  видит  за  всем  этим  только  богатейший  край,
бескрайние земли. Но его, Журавлева,  мучает  мысль:  на  таких
бескрайних  землях  не расщепится ли сам вид гомо сапиенс? Если
на тесной земле ухитряются сосуществовать государства с  разным
общественным   строем,   всевозможными  религиями,  традициями,
целями, то какие причудливые формы могут возникнуть  на  земном
шаре, размером с Солнечную систему?
     На  Земле, напомнил Кирилл себе хмуро, все-таки существует
контроль со  стороны  ООН,  международных  организаций...  Хоть
вшивенький,  но  существует.  Диктаторы,  маньяки и демагоги во
главе государств стараются не заходить  слишком  далеко.  Лишат
кредитов,  объявят  эмбарго,  бойкот,  к тому же жители слушают
чужое радио, общаются с туристами, сравнивают...  А  что  может
возникнуть   здесь,   если  от  границ  одного  образования  --
рискованно даже назвать государством -- до  границ  другого  --
миллионы километров?
     На  смотровой площадке всегда кто-нибудь торчал, глазея на
мир. Забелин, Чернов и Хомяков сперва вкалывали так бешено, как
и на станции, но здесь необходимой  для  работы  аппаратуры  не
было,   а   беспечные   испытатели  с  их  панцирными  друзьями
действовали разлагающе,  к  тому  же  внизу  проплывают  просто
сказочные виды...
     Как-то  летели  над бескрайним маковым полем. Среди нежной
зелени, скорее салатной, чем зеленой, ярко пламенели гигантские
красные чаши, нацеленные в небо. В  центре  каждого  рефлектора
торчал оранжевый, словно раскаленный, столбик приемника. Вокруг
теснился штакетник тычинок, хорошо различимых в мощный бинокль.
     Когда  Кирилл  впервые  навел  бинокль,  он  отшатнулся от
победно красного цвета.  Лепестки  горели  жарким  пламенем  и,
сконцентрировав жар в чаше, посылали остронаправленным пучком в
небо,  то  ли в надежде на ответ дальней звезды, то ли посылали
сигнал на "Таргитай", принимая его за летящее блюдце...
     Весь мир был в ярко-красных рефлекторах, отовсюду смотрели
чаши на высоких столбах,  непропорционально  тонких  для  таких
огромных живых рефлекторов.
     Кирилл,   как  единственный  биолог,  указывал,  объяснял,
называл. Забелин и Чернов, прекрасные металлурги,  не  узнавали
даже  одуванчика,  лишь Дмитрий определил десятка три растений,
удивив Кирилла.
     Кравченко доложил Ногтеву, что на данной  высоте  насчитал
двенадцать с половиной тысяч спор грибов на кубический мегаметр
воздуха.  Ногтев  не знал, какие меры надо предпринять по этому
поводу, поэтому сперва  просто  усомнился,  что  медик  все  их
пересчитал.  Обиженный Кравченко повел его смотреть ловушки для
грибных спор, цветочной пыльцы, бактерий, даже хитрых  вирусов,
которых изловить труднее всего.
     Ночью  дежурный  беспечно  заснул, а так как масса циклона
слегка остыла за ночь, то теплый  воздух  в  мешке  поднял  шар
настолько  высоко,  что  путешественники  едва  не  замерзли. К
счастью, сработала придуманная  Забелиным  и  Черновым  система
срочного  обогрева.  До  утра  летели, держась подле пропановой
горелки.
     Поверхность земли выглядела чужой, словно облетели  ее  на
космическом  корабле.  Даже  облака  ползли  внизу.  Странно, в
воздухе  во  множестве  плавали  крохотные  цветные   частички:
круглые,  овальные,  ребристые,  усаженные  шипами, иногда едва
заметные, иногда с  кулак.  Когда  же  Кирилл  направил  стекла
бинокля   вверх,  то  и  там  на  пределе  видимости  двигались
крохотные точки. Еще чуть  выше,  и  световое  давление  начнет
вышвыривать  их  за  пределы  земной атмосферы. Замерзшие споры
начнут  долгое  путешествие  в  безднах  космоса...  В  поисках
мертвой, но готовой ожить планеты.

     Глава 24

     Не  стучали  по  рельсам  колеса,  не  грохотали встречные
электрички, но все равно Кириллу не спалось. Рядом шумно  сопел
Дмитрий,  на груди его сидел кошмар, похожий на филина, смотрел
на Кирилла подозрительно  неотрывно.  Кирилл  поднялся,  обошел
спящего  по  широкой  дуге.  Безобидное  вроде  бы существо, но
как-то не по себе с ним рядом в темноте. Только  глаза  и  зубы
блестят. Нехорошо блестят.
     Внизу  в нижних этажах загромыхало, шелестело, скрежетало.
Видимо, неутомимые ксерксы все-таки  решили  вернуться  к  идее
углубить подвалы. Или рыли туннель от Лондона до Бомбея.
     На площадке, которую окрестили капитанским мостиком, рядом
с дежурным  Черновым,  сонным  и  раздирающимся в зевоте, стоял
неподвижный как гора Ногтев. Небо уже  посветлело,  на  востоке
горизонт  окрасился  в розовый цвет, но лицо Ногтева оставалось
зеленоватым, напряженным.
     -- И вам не спится? -- буркнул  он,  завидев  Кирилла.  --
Вроде даже качки нет, а тревожно... Первая посадка сегодня?
     -- Да.
     -- Куда сядем?
     -- По  программе,  в  любое  место. Специально выбирать не
будем. Лишь бы не в огонь или воду. Хотя оба Дмитрия  готовы  и
туда хоть сейчас.
     Ногтев  с сомнением посмотрел вниз. Первые лучи солнца уже
коснулись воздушного мешка, но внизу все было залито чернотой.
     -- Сесть -- проблема, взлететь еще проблемнее... Подождем,
пусть люди проснутся как следует.  И  внизу  прояснится.  А  то
посадим  так,  что  Фетисова  возликует:  новая  колония, новое
человечество!
     -- У нас рация, -- напомнил Кирилл, скривившись при  одной
мысли  о  радистке. -- Пошлем сигнал бедствия. СОС или "Майский
день", как его еще называют. Нас тут же изымут.
     Ногтев засмеялся:
     -- Если  Фетисова  на  всякий  случай  не  погладит  рацию
ломиком! Для верности.
     Около  часа  опускались  всеподжигающие лучи с облачков на
темную землю. Вспыхнули верхушки мегадеревьев, оранжевые  искры
медленно сползли вниз, перебросились на пригорки.
     "Таргитай"    снизился,    пошел   над   зелеными   горами
мегадеревьев. Ногтев бросил нервный взгляд на мирмеколога,  тот
торопливо  кивнул.  Пламя горелки, удушенное рычагом, мгновенно
угасло. "Таргитай" пошел вниз по длинной дуге.
     Кирилл затаил внимание. Зеленые массивы верхушек  деревьев
откачнулись,  освобожденные  порывом ветра, гондола шла слишком
низко... Днище  звучно  чиркнуло  по  широким  листьям.  Кирилл
увидел    торчащий   навстречу   лист   ребром,   ярко-зеленый,
наполненный   соком,   уже   облепленный   стадами   тлей.   Он
приготовился  к  сотрясению,  вцепился  в  скобы  покрепче,  но
толстое ребро беззвучно смялось, тли сорвались с зеленого поля,
и гондола пошла дальше через шелест и  треск.  Впереди  блеснул
просвет,  и  "Таргитай"  медленно  опускался почти вертикально:
мегадеревья экранировали поляну от ветра.
     Малые завихрения повлекли "Таргитай" по кругу над поляной.
Ногтев выглядел серым, даже губы стали пепельного цвета.  Глаза
были стеклянными.
     -- Якоря! -- рявкнул он.
     Дмитрий  и  Саша  выстрелили  почти  одновременно. Гондола
дрогнула от отдачи,  но  шар  понесло  дальше,  внизу  мелькали
огромные  отполированные  валуны,  каждый  в десятки раз больше
"Таргитая". Саша быстро перебежала к нитемету, нажала почти  не
целясь,   на   спусковой   крючок.  Пахнуло  озоном,  мгновенно
застывающая нить ударила в блестящую  каменную  стену.  Гондолу
тряхнуло, занесло по дуге, затем черный куб нехотя опустился на
землю.
     Дмитрий  выстрелил  еще  раз.  Острие  вогналось  в  сухой
обломок  мегадерева.  Из  нижних  люков  выпрыгнули  Чернов   и
Забелин,  умело  закрепили  гондолу липкими нитями, и тут же их
обоих, всю гондолу, весь мир накрыло ярко-красной,  еще  теплой
бескрайней тканью.
     Около  часа  прошло  в  беготне  и суматохе, пока собирали
мешок и укрывали  в  ближайшей  расщелине.  Ксерксы  растерянно
метались,  сшибали  людей  с  ног,  тоже пытались тащить ткань.
Ногтев лично отгонял обоих, опасаясь за тонкую ткань.
     Пока прятали мешок, ксерксы в лихорадочной спешке затащили
в ближайшую расщелину оборудование, схватили и унесли  в  самое
глубокое  место  Ногтева  и  Цветкову.  Цветкова  была на грани
истерики,  а  Дмитрий,  гордый  за  простого  и  рыцарственного
муравья,  галантно  объяснил,  что  бравые  ксерксы не думают о
собственной безопасности, они бросаются спасать  самое  ценное,
самое   дорогое...  Но  при  изысканных  комплиментах,  которые
вымерли еще при дворе Людовика, он забыл упомянуть по рязанской
забывчивости, что ксерксы в первую очередь затащили  в  укрытие
металлические  баллоны  с  феромонами,  принимая  их за личинок
юного возраста.
     Ногтев тоже не возликовал, когда страшные жвалы сомкнулись
у него на груди, а перед глазами замелькала земля,  словно  под
колесами   взлетающего   самолета.  Он  приготовился  к  самому
худшему, но ксеркс деликатненько уложил его на груду  баллонов,
умчался,  тут  же  второй  принес бледную и с закрытыми глазами
Цветкову.
     Затащив оборудование из опасной зоны,  где  летают  птицы,
снуют  хищные  жужелицы,  прыгают  пауки,  богомолы и чернушки,
собрав всю семью в щели,  откуда  хорошо  обороняться,  ксерксы
успокоились. А так как Ногтев сразу расставил часовых, что было
абсолютно  верно  и  входило  в первую часть программы, у обоих
ксерксов включился  второй  этап  программы:  они  одновременно
ринулись  на  охоту.  Молодая  семья должна стремительно расти,
дать  потомство,  завоевать  территорию,   потеснить   соседей,
подчинить других муравьев, завести скот, возделывать поля...
     -- Чересчур  старательные  дуболомы,  -- проворчал Ногтев,
стараясь приглушить страх,  не  показать  его  подчиненным.  --
Почему не предупредили, что они будут такими активными?
     -- Да  они  всегда  такие,  -- ответил Кравченко, которого
принесли в щель последним.
     -- Гм... им отводилось место где-нибудь между сенбернарами
и боевыми лошадьми. Не люблю неожиданностей.
     Они вылезли из  щели,  готовые  к  тому,  что  их  затащат
обратно.  Но ксерксов уже не было в поле зрения, только Забелин
и Чернов под руководством мирмеколога  старательно  маскировали
гондолу  стеблями травы, листьев. Дмитрия и Саши не было видно,
но где-то затаились, держа поляну под прицелом бластеров. Самые
опасные часы дежурства отданы им.
     Кирилл помахал Ногтеву и хирургу:
     -- Как убежище?
     Ногтев ответил неудовлетворительно:
     -- Сырое, глубокое и очень темное.
     -- Это хорошо, -- сказал Кирилл серьезно. -- Можем снимать
скафандры на  ночь.  Ксерксам  надо  доверять,  они  лучше  нас
чуют... Инстинкт!
     Кравченко покрутил головой, в его глазах было восхищение:
     -- Как  работали,  а?  Как  атомные  вихри. Без понуканий,
указаний. Как будто от скорости зависели их жизни.
     -- Они уверены, что от их  скорости  зависит  жизнь  всего
отводка,  --  сказал  Кирилл очень серьезно. -- Это важнее, чем
собственные жизни... Но я рад, что вы поняли, не жалуетесь.
     Ногтев  вскочил  на  горку  камешков,  огляделся   орлиным
взором.  Гондола  уже  скрылась  под  маскировочной сетью, куда
умело  воткнули  зеленые  листики.  Красный  мешок  упрятан   в
расщелине целиком.
     -- Что  понимать,  -- буркнул он, не давая инициативе уйти
из рук. -- Я сам отдал приказ о перебазировании в укрытие.  Все
как  запланировано!  Эти двое тут же приступили, пока остальные
на красоты пялились... Вот пример для остальных! Хорошие парни,
как в армии! Надо только проверить,  не  повредили  ли  чего  в
спешке!  Они нам сэкономили массу времени. Разве что переложить
кое-что иначе...
     Они вернулись в расщелину. Кирилл  подумал,  что  ксерксы,
застав  вещи  "разбросанными",  снова переложат, сообразуясь со
своими пока еще непостижимыми нормами, но такие новости Ногтеву
лучше подавать мелкими дозами.
     Над гондолой по качающейся под  ветром  веточке  конюшника
ходил   взад-вперед   Дмитрий.   Буся   на   его   плече  сидел
напружиненный,  готовый  отражать  атаки,   защищать   гондолу,
стрелять  из  бластера, изничтожать врагов... Собаки становятся
даже внешне похожи на хозяев, мирмекофилы подражают муравьям, а
здесь Буся  копирует  Дмитрия  так  усердно,  что  вся  станция
покатывается  со  смеху,  только  Дмитрий  этого  не  понимает,
сердится.
     Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень,  внешне
неотличимый   от  соседних,  с  прилипшими  серыми  травинками,
наполовину вросший в землю. Блестели серебряные  нити  паутины,
висела засохшая мошка. Даже Кирилл с десяти шагов не отличил бы
эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины.
     -- Игорь, -- позвал он, -- ты где?
     -- Здесь,  --  откликнулся  свежий  голос  Забелина,  -- у
нижнего люка. Ногтев распорядился о круглосуточном дежурстве.
     -- Но ведь люк закрыт?
     -- Микроб не протиснется!
     -- Зачем же... впрочем, полковника трудно  понять.  А  где
неразлучный с тобой Чернов?
     -- Ему  повезло.  Саша  взяла  его  на  разведку. Ходят по
спирали вокруг места посадки.
     -- Повезло?  Ничего  нового.  Когда  сменишься,  ты   тоже
походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз
Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов!
     В голосе Забелина была откровенная зависть:
     -- Кирилл Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова
-- женщина,  удивительная женщина! Чернов сейчас ходит с ней по
зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты...
     -- Комплименты? --  не  поверил  Кирилл.  --  Да  она  его
прибьет!  Я  скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной
сколопендре, которой наступил на лапу.
     Голос Забелина был  печальным  и  мудрым,  словно  он  был
всевидящий бог, а Кирилл глупый туземец:
     -- Эх,  Кирилл  Владимирович...  Знали  бы  вы  людей хоть
вполовину так, как муравьев.
     Кирилл чертыхнулся, пошел обратно  к  расщелине.  Знал  бы
людей  так,  как  пожелал  Забелин,  сидел  бы  в президентском
кресле. Или мог бы сидеть. Но пусть с "порождением  крокодилов"
возятся    другие,   защищают   диссертации   по   общественным
дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше.
     Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Услышала бы!

     Почти весь день приспосабливались в расщелине  для  жилья.
Ногтев   сомневался,   предлагал   ночевать   в   гондоле,  там
безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Кирилл, не  соваться  в
Малый  Мир  вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева,
вообще не вылезать на сушу.
     Когда наступил вечер, все забились поглубже, и  почти  все
впали в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью,
холодом,  выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны,
сбившись в комок, подражая муравьям.
     Ногтев побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское
ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога:
     -- Кирилл Владимирович,  сделайте  исключение  из  правил!
По-стариковски не могу уснуть на новом месте... Поговорим?
     Кирилл  с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Ногтев сам
вытащил  ампулку,  сунул  Кириллу  между  застывающими  губами.
Кирилл  с  трудом глотнул, по телу медленно пошло тепло. Ногтев
нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже
выспался и надрался горячего кофе.
     -- Что-то стряслось? -- спросил Кирилл встревоженно.
     -- Пока нет, но гнетет предчувствие.  Необычно,  всего  не
предусмотришь,  а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство,
отвечаем и за непредвиденное.

     Они карабкались наверх, цепляясь за  выступы,  прилипая  к
гладким  камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья
был перекрыт  пленкой,  имитирующей  каменную  россыпь.  Ногтев
первым  вылез из-под края, вздрогнул, увидел на серебристом пне
страшную рогатую голову.
     Заслышав  содрогание  почвы,  рогатое  чудовище  мгновенно
развернулось  в их сторону. Бле