пел  я сделать и  нескольких  шагов,  как перекрывая  крепкий дух
конского пота и навоза, в воздухе возник дурманящий запах плодов многодрева.
Мой нос сам собой вытянулся в дудку, и я просто пошел на запах. Самые разные
ароматы витали  в воздухе, но выделить из них эту  божественную  струю  было
совсем несложно.
     Запах  привел меня к низкому столу, за которым совсем недавно пировали.
Полуобглоданные кабаньи кости валялись всюду вперемешку с остатками лепешек,
на  столе растекались  лужи  паршивого  варварского  пива.  А  запах  шел от
маленькой  липкой  кучки  -  очищенной  кожицы  плода многодрева.  Сам плод,
конечно же, сожрали джерховы горожане...
     Я выругался, и вернулся к Ветру. Тьма с ними, с припасами... Хотя ножны
жалко. Достанутся  теперь какому-нибудь  тупорылому головорезу. Тяжкий вздох
вырвался у меня из груди.
     И вдруг я  ощутил, что план спасения постепенно вызревает в моей бедной
голове, только я еще сам в деталях не разобрался. В такие моменты мне всегда
казалось, что внутри меня просыпается еще кто-то, вулх, например, и начинает
нашептывать верные ответы. Обыкновенно я не противился и действовал не то по
наитию, не то следуя этим туманным подсказкам. Во всяком случае, первое, что
я  сделал,  это перерубил  поводья  всех  коней;  сбрую  и  седла  собрал  в
живописную кучу и спихнул в дурно  пахнущую яму для отбросов, обнаружившуюся
в  гуще  стволов  позади  коновязи. Кони,  за исключением Ветра,  постепенно
разбрелись.  Потом я отыскал еще  не погасший  огонек в очаге  и два  загодя
просмоленных кем-то факела, готовых вспыхнуть в любой момент. Тут же нашлось
и несколько кадок с разогретой смолой. Кадки я перетаскал к Неспящей башне и
опорожнил  на черные бревна подножия.  При этом  я  не  забывал  поглядывать
наверх,  чтоб  олух  из-под  Большого  колокола  меня  не  увидел. Но  олух,
казалось, спал, что, конечно было совершенно невозможно на верхушке Неспящей
башни. А,  может, ему и так было на  что глядеть - судя по азартным выкрикам
зрителей на арене творилось нечто захватывающее, а с такой высоты арену, зуб
даю, видно, как  на  ладони. Странно, но я до сих пор не сумел  вычленить из
однообразного гула голосов ни одного понятного слова.
     Когда  вся смола оказалась  на стенах,  я  вернулся и подбросил в  очаг
несколько веток, чтоб огонь, чего доброго, не погас. И вернулся к башне.
     Сжав  рукоятку меча  в ладони,  я решительно  рванул на  себя массивную
дверь.  Вверх  уводила добротная широкая  лестница.  Ни  одна  ступенька  не
скрипнула под моими ногами, пока я поднимался.
     На этаже  малых колоколов не  оказалось ни души. Хотя мне казалось, что
приближается время ежечасных ударов. И ладно: нет, так нет.
     Никого  не нашлось и у средних  колоколов.  Я  задумался. Пожар. Я ведь
готовил пожар, а значит город должен услышать голос именно средних...
     "Нет,  -  уверенно  сказал  кто-то  внутри   меня.  -  Средние  -   это
недостаточно..."
     И я, задыхаясь от внезапно пришедшей мысли, обратил взгляд вверх. Туда,
где ждал - и всегда молчал - Большой колокол.
     Кощунство, конечно. Но иначе одиночке не победить целый город.
     Подавив холодок в груди, я взобрался на самый верх.
     Так  и  есть  -  хранитель  Большого  свесился  с  той  стороны, откуда
виднелась арена, и ни на  что не обращал внимания. Я бесшумно глянул у  него
из-за плеча.
     Толпа  кольцом   окружила  глубокую  просторную  яму.  В  яме  металось
несколько рыжих теней, а по ним, похоже, стреляли из  луков. Три рыжих тела,
утыканных стрелами, неподвижно лежали  в разных  местах, все - неподалеку от
краев  ямы. Барабаны бухали  немного не в  лад,  возможно  поэтому гул толпы
казался слитным и бессмысленным.
     Хранителя я просто взял за ноги и сбросил вниз. Полет его был недолог и
закончился  глухим ударом.  Мне  показалось,  что  до  слуха  донесся  хруст
ломаемых костей. Наверное, лишь  показалось  - Неспящая башня была ничуть не
ниже, чем в Дренгерте. Теперь - колокол.
     Я повернулся, и замер,  чувствуя, как  между  лопаток  скатилась липкая
струйка.
     У  плетеного  из  цветных веревок шнура, что  крепился  к  похожему  на
небольшую  варварскую булаву пестику колокола, я увидел ножны  меча, который
"Приходит раньше, чем позовут". И  тут  же, рядом,  оружейная  сумка, куда я
спрятал  ножны  вчера,  и тот  самый двумех,  что дал  Лю-чародей.  Со  всем
содержимым, включая мою заплечную суму с книгами и прочими мелочами.  Только
плодов  многодрева  в  двумехе  не  было -  их, конечно, сожрали,  не  особо
церемонясь и сразу же.
     Небо! Тот, кто сидит внутри меня и дает советы, головастый малый!
     Подчиняясь внезапному порыву, я вложил старинный  меч, который держал в
руке,  в чудо-ножны. Стоит ли  говорить, что они подошли  друг другу, словно
створки  морской  раковины?  Почему-то  я даже  не  удивился.  Лю-чародей  -
слышишь? Я не удивился. Потому что ощутил внезапный порыв неощутимого  ветра
- магии.
     Прикрепив  ножны с мечом на  пояс, а наручи с  верными моими  ножами на
запястья, я заглянул  в двумех. Вопреки ожиданиям, так поразивших меня вчера
курткоштанов  я  внутри не  нашел. Что  ж...  Хвала диннам, что  я  не  наг!
Продолжим в добытой одежде...
     Голос  Большого колокола был чист и  прозрачен, как сок пестроцвета. Он
вибрировал,  заставляя замирать  душу, а  потом  дрожать в  такт этой дивной
песне, отлитой в  металле. Пестик-булава трижды  встретился с боком Большого
колокола, рождая  звук на верхушке Неспящей башни и  мертвую тишину внизу, у
арены.
     А потом я отпустил плетеный разноцветный шнур, подхватил двумех и сумку
и кинулся  вниз  по  лестнице.  Мне  не  нужно  было глядеть на  арену, чтоб
убедиться, что глаза всех без исключения  горожан обращены сейчас к  вершине
Неспящей башни.
     Ветер  ждал  меня у самой  двери и тихо  фыркнул, когда  я ссыпался  по
лестнице.  Как кстати,  четвероногий  друг!  Двумех  сразу же занял законное
место; так же быстро я приторочил к седлу и сумку с оружием.
     Оба факела в руки, костер. Факелы вспыхивают. Назад, к  подножию башни,
черному  от  смолы. Башня вспыхивает. Охотно, густым  дымным  пламенем,  что
начинает жадно лизать  толстые  бревна.  Швыряю  факелы в близлежащие  дома,
прячущиеся  в  сплошной завесе  ветвей: авось,  и там займется. Вскакиваю на
Ветра.
     Тьма-перетьма, я ли  это?  Словно  со стороны  за  собой наблюдаю...  С
немалым изумлением, заметьте.
     Конечно,  толпа не  усидела вокруг арены.  Люди кинулись  к  башне даже
раньше, чем пламя взобралось на приличную высоту.  Барабаны смолкли, и голос
толпы сразу стал понятен:
     "Пожар! Пожар!"
     Ветер уверенно  скакал по широкой дуге, сам  выбирая тропинки и проходы
между  домами  диковинного  древесного  города.  К  арене.   Так,  чтобы  не
столкнуться с  бегущими  людьми. В гуще листвы  и ветвей то  и дело мелькали
серые  спины вулхов-спутников. И долетало иногда тихое рычание - они берегли
меня, серые братья. Видно,  не все горожане стеклись  к арене. Ветер  вулхов
чувствовал, но подчинялся поводьям беспрекословно. Он верил мне.
     Я стремительно огибал приближающуюся толпу, и к арене выскочил довольно
скоро.  Конические  склоны, похожие  на ловушку муравьиного  льва, только не
такие крутые, упирались  в добротную  густую  решетку.  За  решеткой  склоны
отвесно обрывались в круглую яму с плотно утоптанным дном. С одной стороны к
арене  вела  углубленная в почву  дорожка, упирающаяся  а крепкие деревянные
ворота-решетку. Рядом на специальных бревенчатых катках виднелись просторные
клетки, которые можно было при желании пристыковать друг к дружке и получить
целый коридор, ведущий на арену. Эдакий невольничий тоннель за решетками...
     У  ворот  бестолково  топтались  несколько  стражников и четверо  дюжих
рабов-южан  в  грязных  набедренных  повязках. Один  из  стражников  был  до
странности похож  на покойного Унди Мышатника,  я  даже вздрогнул  было,  но
особо  удивляться и  присматриваться  не оставалось  времени.  Увидев  меня,
стражники схватились за оружие, но  тут в дело вступили  вулхи.  Зубы против
стали - и не всегда сталь оказывалась победительницей. А я обрушил старинный
меч  на запоры деревянных ворот.  Запоры дрогнули, не в силах  противостоять
заточке давно ушедших мастеров...
     Изнутри,  с  арены, в ворота  толкнулось чье-то сильное тело. Справятся
без меня! Я обернулся, и увидел, что сражаться не с кем: стражники уже бегут
прочь,  оставив  двоих убитых, резво бегут, молча  и не оборачиваясь. Вулхи,
тяжело дыша, стояли  полукругом, и  не думая  никого преследовать. Один  был
ранен, держал на весу рассеченную переднюю лапу. Рабы исчезли еще раньше.
     В  следующий миг ворота распахнулись от  очередного удара изнутри, и на
дорожку  вырвались  четыре  взмыленные  карсы.  Их  тела  были  исполосованы
кровавыми царапинами,  желтые глаза горели бешенством, а шерсть на загривках
топорщилась. От них веяло смертью. Братья вулхи тотчас сбились в плотный ком
и ощерили пасти.
     Потому что нет в мире злее врагов, чем вулх и карса.
     -  Нет!  -  крикнул  я не  особо надеясь,  что  меня  послушают.  Вулхи
продолжали ворчать, а вороной забеспокоился.  Он  и  вулхов-то  переносил  с
трудом, а тут еще и карсы...
     Но чудо произошло. Дикие рыжие кошки не напали.
     А я сразу узнал свою. Даже не по ошейнику - одна из карс тащила в пасти
за  штанину  ту самую  помесь  штанов  и  крутки,  которую велел  мне носить
Лю-чародей.
     -  Тьма! - рявкнул я, свешиваясь с Ветра и подхватывая одежду. Внутри я
нащупал  и чудо-сапоги переменного размера, в штанинах.  Кое-как запихав все
под ремень двумеха, ткнул пятками в тугие конские бока.
     - За мной, братья!
     И  Ветер помчался прочь из города,  сшибая кого-то на своем пути. Карсы
вмиг растворились в подлеске, все четыре, а вулхи послушно бежали за вороным
по  тропам, не  забывая лязгать иногда зубами и прикрывать раненого собрата,
прыгающего  на трех  лапах.  Впрочем, он  так ловко  прыгал, что не  слишком
отставал от Ветра.
     Я  не заметил, как город-в-лесу стал  просто лесом. Дома  исчезли, хотя
деревья со стволами, покрытыми резьбой, все еще попадались. Правда, с каждой
минутой все реже. Меар  светил мне в  затылок и  оттого казалось, что  Ветер
пытается догнать  свою  синеватую тень,  скользящую по тропе и сухим  веткам
лесной подстилки.
     Нас не преследовали. Может быть, потому, что пытались погасить Неспящую
башню  и  все,  что  еще  загорелось  от  моих  факелов. Может, потому,  что
вспугнутые огнем и суматохой кони разбежались - впрочем,  в городе,  конечно
же,  были  еще  кони  помимо  тех, что  я  освободил.  Не  знаю. Но  нас  не
преследовали.
     За  полдень я  придержал  Ветра у звонкого  лесного  ручья.  Прыгнул из
седла. Напился.
     Потом появилась карса. Одна. Она долго и жадно лакала холодную и чистую
проточную  воду,  потом  повалилась  в траву  и принялась устало  зализывать
кровоточащие  раны. Остальных карс я больше ни разу не видел - наверное, они
ушли в лес.
     Вулхи пришли чуть позже. Раненый  сильно хромал; все, что я мог сделать
- это промыть его лапу в ручье,  обработать соком тысячесила  и минут десять
не давать ему вылизывать рану.
     -  Спасибо, истинные, - прошептал я,  потрепал каждого  по загривку,  а
голову вожака сжал между ладоней и заглянул седому вулху в глаза. - Да будет
длинной ваша тропа и обильной добыча! Прощайте, свободные!
     Вулх  лизнул  меня  в лицо,  совсем так же,  как  тогда,  в  клетке.  И
направился  в лес. Остальные касались моих ладоней влажными носами и спешили
за вожаком. Они исчезли в  полминуты, так, что не шелохнулся ни один лист на
кустах. Я долго глядел вулхам вслед. Потом обернулся к карсе.
     Она отошла  подальше, оказывается  - спасибо,  что  не  стала  выяснять
отношения с вулхами...
     -  Как же это нас угораздило, киска?  - спросил я задумчиво. - Я теперь
гадаю, где очнусь на следующем восходе Меара?
     Отдых мой был  совсем недолог, только  чтоб размять ноги, переодеться в
магическую  одежду  Лю-чародея,  сбереженную  карсой,  да  сжевать  черствую
лепешку  с лентой сушеного мяса.  Охотиться сейчас не было времени, пришлось
облегчить дорожные  припасы из  двумеха. А потом вскакивать в седло и  снова
гнать Ветра на запад, потому что оставаться в окрестностях Запретного города
было опасно.
     Всю дорогу  я невольно размышлял о случившемся, и не  мог отделаться от
мысли,  что когда на свободе  Вулх, все вокруг словно мешает  моему с карсой
пути, все складывается на редкость неудачно и плохо, но стоит Вулху уснуть и
очнуться Морану,  удача  тут же  вспоминает обо мне. Уж  не знаю,  благодаря
магии Лю, благодаря счастливому  случаю, или благодаря простой расторопности
Морана...
     Думать  о себе  как  о ком-то постороннем  было давней  моей привычкой.
Скорее  всего, оттого, что у  меня было больше  одной личины,  но находиться
одновременно я мог только в одной.
     Итак, поразмыслим о странностях.
     Я оказался в клетке  с истинными вулхами  в Запретном городе - месте, с
уверенностью  сказать о котором, существует оно или нет, я еще вчера не мог.
Скорее всего, будь я действительно истинным вулхом, за которого приняли меня
горожане, судьба моя была бы проста и незавидна: некоторое время в клетке, а
потом  кровавая  стычка на  песке  арены.  Может  быть, я  даже  победил  бы
раз-другой.  Бьющиеся на  смерть долго не  живут  - мне, прошедшему  не один
город, подобные вещи об®яснять не было нужды. Карса оказалась на арене сразу
же  - интересно,  с  кем  она билась?  Не  с другими  же  карсами? Несколько
строптивых кошек выпустили в яму, это я понял. И  только теперь подумал, что
понятия  не имею -  кто  был  их  противником. И откуда  - Тьма! - на  арене
взялась моя необычная одежда, которую догадалась захватить с собой карса?
     В душе  шевельнулись неясные  подозрения. Одежда, ошейник,  который  не
сняли ни с меня, ни  с карсы, подозрительная сообразительность моей киски...
Перемещения во время  Четтана... Клянусь Смутными днями, уж не  оборотень ли
моя спутница? Но  нет, нет,  не может быть, время оборотня - красный день, а
карса остается карсой и в свете Меара. Но  какова мысль -  если  бы это было
возможно -  послать  двух оборотней! Лю-чародей, ты гораздо умнее  и хитрее,
чем можно предположить, клянусь Смутными днями еще раз!
     Впрочем, дальше. Я с поразительной -  теперь я понял, что поразительной
-  легкостью  нашел  одежду,  оружие, своего  коня  и припасы  в  совершенно
незнакомом городе. Полном врагов. Тогда задуматься о легкости у меня не было
времени.  Теперь  -  было. А я ведь еще кое-что  разузнал  и  о  предстоящей
дороге.  Немного, правда, и чересчур  туманно, но вполне достаточно, чтоб не
гадать сейчас: куда направить послушного Ветра?
     Джерх  забирай, все это выглядело крайне подозрительно.  Лично  я видел
только   одно  об®яснение  случившемуся.   Наш   путь  интересен  не  только
Лю-чародею.  Загадочная  У-Наринна,  средоточие некоей тайны... Тайны всегда
приманивают недобрых  - и  людей, и  чародеев. Нас - меня, Ветра и  карсу  -
просто пустили вперед. Чтобы мы напоролись на все ловушки и неожиданности, а
тот, кто тайно идет следом за нами, был предупрежден и готов.
     Спине  моей  враз  стало зябко,  словно  кто-то  прицелился  в меня  из
арбалета. Я хмуро обернулся, и, конечно же, ничего и никого не заметил. Если
кто-нибудь и шел следом, у него доставало ума идти в отдалении, по следам, и
не показываться нам на глаза. Я, во всяком случае, поступил бы именно так.
     М-да. Нужно вести  себя повнимательнее синим вечером. И быть готовым  к
завтрашним сюрпризам  -  например, очнуться перед пастью голодного пещерного
стозева.  Очнуться  нагим  и беспомощным, без  меча  и  с вечной  панической
мыслью: не видел ли кто, как вулх становится похож на человека? Не узнали ли
во мне оборотня?
     Украшенные  резьбой деревья перестали попадаться вовсе, причем довольно
давно, еще перед полуднем. Лес пошел дикий и мрачноватый, густые  синие тени
залегли в  гуще елей  и  игольников.  Лиственные  деревья встречались  очень
редко, я с тоской вспомнил  вчерашний пир у плодоносящего  многодрева. Какие
непохожие  два  синих  дня!  Интересно, красные  дни  чем-нибудь отличались?
Наверное,  отличались. Во  всяком  случае, первый раз  я очнулся  у  озера в
полной  безопасности,  хотя  рядом нашлось  несколько трупов, а  второй -  в
клетке. И убивать пришлось уже самому.
     Мне  часто  приходится убивать. Особенно  последнее время.  Только  это
вовсе не значит, что мне нравится это делать.  И  уж точно  не  значит,  что
убийства не оставляют  никакого  следа  в  моей полузвериной душе.  Я  часто
задумывался - может быть, оттого я и убиваю так легко, что я  нечеловек? Что
я наполовину зверь, а  для зверей убийство - это  способ выжить самому?  Мне
часто казалось,  что  люди  тем  и отличаются  от зверей, что могут жить, не
убивая  себе подобных.  Но  - тем не  менее - убивают, и не реже, чем звери.
Даже чаще. Выходит, в каждом из людей сидит  зверь, злобный  и  кровожадный?
Только у некоторых он выходит из Тьмы, когда встает Четтан, и разгуливает на
свободе до пересвета, а у некоторых просто медленно пожирает душу и рано или
поздно они становятся такими же чудовищами, как Рага Людоед, как  Фурми, как
Беш...
     Когда Меар, садящийся где-то впереди  меня, невидимый  из-за  деревьев,
перестал  давать достаточно света, я остановил  Ветра.  Задумался, стоит  ли
устраиваться  на  красный  день,  если  завтра  я  наверняка  приду  в  себя
совершенно в другом месте, и хорошо, если не в клетке?  Решил, что не стоит.
Посидев у костра в сгущающихся синих сумерках, я встал, напился из меха, что
в полдень наполнил водой из ручья, аккуратно снял  одежду и заботливо уложил
ее в двумех поверх припасов. Если не  лишился ее в такой свистопляске, будет
втройне обидно потерять вот так, без толку,  в глухом лесу. А  Лю-чародей  -
или  кто там надевает ее  красным днем? - отыщет,  если захочет.  Снова  все
ремешки, подогнанные под мой рост, затянет так, что потом придется подгонять
заново...
     Шлепая ладонями  по  бокам, я ждал превращения. Нещадно грызли вечерние
летучие  кровопийцы,  настырно  звеня  в  оба  уха. Предпересветная прохлада
гладила кожу,  пошедшую  пупырышками,  как у  гуся.  Карса,  сверкая желтыми
глазищами,  сидела в стороне от  костра и  пялилась на меня. Пялься, пялься,
зверюга...
     Последняя моя мысль  перед тьмой была подобна молнии: а кто сказал, что
не бывает оборотней синего дня?
     Додумать Моран не успел. А Вулх еще не умел думать и помнить.



        Глава седьмая. Четтан, день четвертый.


     Здоровенный комар впился мне в правое веко. Я сильно и неточно хлопнула
себя по щеке - и хорошо,  что  неточно, а  то можно  и  без  глаза остаться.
Тотчас же десятка два злобных кровопийц набросились со всех сторон на мое не
защищенное одеждой тело. Я вскочила на ноги, ругаясь самыми черными словами,
и только тут наконец проснулась.
     Вокруг был лес, просто  лес,  и ни следа древесного города,  в  котором
чуть  было не окончилось мое  путешествие. В двух шагах от меня едва дымился
небрежно сложенный костерок, а по другую его сторону  лежал на  подстилке из
мха вулх, устало  ткнувшись мордой  в  передние  лапы.  Чуть  поодаль  стоял
оседланный и навьюченный  Ветер,  и -  бедняга!  -  судя по всему, спал.  Не
обращая внимания на поклажу и комаров.
     Я ничему не удивилась. Ни лесу, ни костру, ни оседланному коню.
     А не удивилась я потому, что очень уж разозлилась. Так разозлилась, что
на удивление меня не хватило.
     Т-темное небо! Все те неясности и несуразицы, которые поочередно мучили
меня с самого начала путешествия, вдруг одновременно обрушились на мой разум
своим  немалым  весом.  А проклятый комар, из-за  которого теперь нестерпимо
чесался глаз, оказался той  песчи