амер  рядом со
мной.
     Я  оглянулась.  Колдун  шел  к нам на  полусогнутых ногах, приседая  на
каждом шаге, словно тащил непомерную тяжесть. На долю мгновения передо  мной
мелькнул  образ призрачно-лилового костра, пылающего между  его  разведенных
рук, и я  решительно  повернулась  обратно к  разбойникам. Уж лучше  с  ними
драться, чем с колдуном - и да хранят меня добрые джерхи!
     В  следующее  мгновение меч вывернулся  из руки  среднего разбойника и,
звеня, покатился к моим ногам.  Разбойник остолбенел.  Я растерялась. А вулх
прыгнул.
     Серый зверь обрушился на  человека и  свалил его с ног. Разбойник глухо
крякнул и уперся ладонями вулху в грудь,  пытаясь оттолкнуть звериную морду.
Два других разбойника одновременно вскинули ножи, целясь вулху в загривок. А
я и не заметила, как меч оказался у меня в руке.
     Правду сказать, мечом  я владею  не блестяще. Хуже, чем кинжалом. И  уж
конечно хуже, чем метательным  ножом. Поэтому и предпочитаю - в человеческом
облике - решать  серьезные вопросы  на  расстоянии, а  не в  ближнем бою. Но
кое-что умею и вблизи.
     Покрепче перехватив двумех  левой рукой - тяжеловат, ну да  ладно,  - я
крутнула меч над головой. По-разбойничьи свистнул воздух. Мой меч  выбил нож
из руки правого противника, разрубив ему пальцы, и полоснул по плечу левого.
Первый враг  охнул  и  отпрыгнул  в сторону.  Второй  кратко  выругался и  в
стремительном развороте пырнул меня ножом прямо в лицо.
     Я только и успела, что отвернуть голову - и нож разбойника вместо того,
чтобы вонзиться в глаз, рассек мне правую бровь.
     В том самом месте,  где  никогда  не  было  шрама. А  кровоточащая рана
однажды была. И летящий в глаз вражеский нож - был.
     Из глубин моего сознания раздался неистовый рык взбешенной Карсы. Вторя
ему хриплым эхом, с моих человеческих губ сорвался боевой клич. Страх и боль
перестали для меня существовать - осталась только ярость, обжигающе-красная,
как пламя Четтана. Ярость умножила мои силы.
     Я  врезала  разбойнику  двумехом  под дых,  и  тут  же,  размахнувшись,
обрушила  меч  ему на шею.  Он  успел уйти  от  удара, отпрянув  назад  - но
поскользнулся  и  свалился  на пол.  Его  товарищ  не  был столь удачлив.  Я
стремительно бросилась к нему, и он отлетел к  стене с  разрубленным плечом.
Третий  разбойник боролся с  вулхом.  Я занесла меч,  примериваясь,  как  бы
ударить человека, не повредив  зверю.  И тут позади меня  раздалось пыхтение
колдуна.
     Этот  звук  вернул  мне  способность  бояться  -  и  способность трезво
рассуждать вместе с ней. Темное небо! Путь к бегству расчищен. Почему мы еще
здесь?!
     - Одинец, уходим! - крикнула я.- Быстро!
     Хвала  богам,  вулх повиновался немедленно.  Он  вывернулся из  захвата
разбойника, одним прыжком перемахнул порог таверны и устремился к конюшне. Я
бросилась за ним.
     И тут  же  у  меня за спиной полыхнуло  фиолетовое пламя,  на мгновение
выстелив передо мной мою четкую черную тень. Я невольно зажмурилась.

     Сильные  руки  схватили  меня за  запястья  и  голос северянина  Кхисса
произнес:
     - Проводника я не нашел. Что здесь происходит?
     Я открыла глаза, и мне стало  почти  стыдно за свой вз®ерошенный  вид -
так спокоен был северянин. Он смотрел  на меня доброжелательно и насмешливо,
как... как я на  Корнягу. Или как хоринг на  человека. Другими словами - как
взрослый на несмышленое дитя.
     - Там колдун,- я дернула подбородком в сторону  таверны.- И разбойники.
Они все время шли за нами и... - тут я сообразила, что именно он сказал.- То
есть как - не нашел?! Да скажи, наконец, зачем нам проводник?
     - Все просто,-  сказал шаман Кхисс.- В  Сунарру вошли Одинец с карсой -
значит, Тури с вулхом вообще-то могут выйти из города. Но Сунарра не захочет
вас  отпускать. Вы заблудитесь  в  перекрестках  и поворотах,  вы  потеряете
направление и повернете назад - и тогда вам уже вовек не  будет пути отсюда.
Я искал кого-нибудь  из  местных  жителей, знающих  все улицы и  переулки  -
такого,  который на  самом деле мог бы  покинуть  Сунарру, но  сам этого  не
знает.  Кого-то, кто  пришел сюда не  своей волей, а  был привезен насильно.
Должны быть здесь такие, должны! Но я их пока не нашел.
     -  Я знаю  дорогу,-  раздался  снизу скрипучий  голосок.- Меня везли  в
мешке, но дорогу я помню.
     - Это Корняга,- устало сказала я Кхиссу.- Он врет.
     Кхисс с интересом посмотрел на меня. Затем опустил взгляд на Корнягу.
     -  Нет,  он  не  врет,-  неожиданно  весело  сказал  шаман.-  Память  у
корневиков отменная. Ну что, шустрый пень, будешь проводником?
     - А что  заплатишь? - тотчас осведомился  Корняга, и его  черные глазки
маслено заблестели.
     - Ну, сейчас я тебе точно сучья пообломаю,-  грозно сказала я и сделала
шаг к пеньку.
     Кхисс остановил меня движением руки.
     - Заклятие  против червяков дам,- серьезно ответил он Корняге.- Станешь
такой ядовитый, что ни один червяк тебя не возьмет.
     Корневик вдруг  растянул  дуплецо рта в  радостной ухмылке от  сучка до
сучка.
     - Я и  так  ядовитый  дальше  некуда,- проскрипел  он.-  Ладно,  выведу
задаром. Поехали!
     Ветер  приветствовал  нас  радостным ржанием. Кхисс извлек откуда-то из
складок плаща яблоко и протянул жеребцу на ладони. Я с неожиданной ревностью
отметила,  как нежно  коснулся губами ладони северянина мой вороной  конь, и
тут же одернула себя - некогда.  Некогда мне чувствовать всякие чувства, тем
более неприятные и несправедливые.
     Я быстро оседлала  Ветра, вывела  из конюшни и вскочила в  седло. Кхисс
подсадил Корнягу, и  плутоватый  пенек ловко устроился у меня  за  плечом  -
словно всю дорогу там путешествовал. Шаман вскинул руку в прощальном жесте.
     И только тут до меня дошло, что это значит.
     Я чуть не спрыгнула с коня.
     - Кхисс! А как же ты? Ты не...
     Северянин терпеливо улыбнулся.
     - Шаман и знахарь Кхисс пришел в  Сунарру своей волей,- сказал он.- Да,
Тури, я останусь  здесь. Но ты не  волнуйся, я  не  пропаду.  Мне еще  нужно
сделать в Сунарре пару дел.
     Я вдруг вспомнила про разбойников и колдуна в таверне. Удивительно, что
они до сих пор не выбрались наружу. Я подозрительно посмотрела на шамана. Но
Кхисс, как видно, решил, что  разговор закончен. Он пронзительно свистнул  и
хлопнул Ветра по крупу.
     Застоявшийся в конюшне вороной  вихрем вылетел  со  двора. Я не  успела
даже оглянуться на  Кхисса -  мне  пришлось вцепиться в повод и пригнуться к
шее коня, чтобы удержаться в седле.
     Вулх стремительными прыжками несся следом.

     Весь  путь  от  таверны до  окраины  города  слился  у  меня  в пеструю
неразбериху домов и заборов, которые мелькали мимо, как мелькают лица зевак,
когда кружишься  на  ярмарочной  карусели. Корняга выкрикивал  у  меня из-за
плеча  краткие  команды   своим  скрипучим  голосом:  "Вперед!",  "Налево!",
"Поворот!", "Сюда!", и Ветер его понимал. Во всяком случае, я надеялась, что
он  понимает -  потому что я все равно не успевала им управлять. Ветер летел
вперед, как одержимый.
     Очередной поворот вывел нас к каким-то огородам, и из-под копыт жеребца
сочными клочьями  брызнули капустные листья.  Я ошалело закрутила головой из
стороны в сторону. Яркий свет Четтана  неожиданно  ударил меня по глазам - а
когда  красные  пятна перестали  застилать мир,  я  обнаружила, что впереди,
насколько хватало глаз, расстилается безлюдная холмистая равнина.
     Проклятая Сунарра осталась позади.
     - Все, выбрались,- скрипнул Корняга.
     Обернуться я не посмела. Только вздохнула с облегчением и ударила Ветра
пятками в бока, хоть  он и не нуждался в  том, чтобы  его  подгоняли. Прочь,
прочь,  подальше  от  Сунарры! Я не успокоюсь,  пока между нами не  пролягут
равнины, леса и реки.
     Вулх вырвался вперед, и вороной наддал ходу.
     Мы спешили в У-Наринну.
     Четтан висел в зените, заливая мир красным жаром.
     - Вода есть? - зашевелился Корняга у меня за плечом.- Или пиво?
     - Хрен тебе пиво,-  мстительно  сказала я.- И мне хрен.  И Одинцу. Чтоб
никто и думать не смел о таких вещах до самого Каменного леса! Ясно?
     - Это вам нельзя,- проскрипел корневик.- Мне можно. Я сам никуда.  Меня
везут как поклажу.
     - Вот и  молчи,  как  поклажа,- с тихой яростью сказала  я.- Не то я на
твою голову дятла найду.
     Корняга умолк.  Но через каких-нибудь пару минут меня замучила совесть,
и я отыскала ему в сумке  флягу  с водой. Прислушиваясь к тому, как корневик
возится у меня за плечом, я затаенно улыбалась.
     Почему-то  -  джерх его знает, почему,- я была  рада, что вредный пенек
теперь с нами.

     До вечера мы проделали такой кусок пути, которого, наверное, нам еще ни
разу не удавалось проехать за  день. Конечно, я  говорю о красных днях. Пока
еще моя память о днях Меара обрывочная, неполная. Но она с каждым днем будет
становиться все полнее, пока наконец мы с Карсой не сольемся в единое целое.
Я чувствую. Я знаю.
     Мы двигались  на юг,  и Четтан, спускаясь все ниже, неизменно грел  мне
правую щеку.  Царапина над бровью засохла.  Следующим четтанским днем ее уже
не будет, и следа не останется - как не осталось от той давней раны.
     Только в душе остался след. Навсегда.
     Тело оборотня  восстанавливает себя без повреждений - но какое счастье,
что  этого  не происходит с  душой! Поистине несчастным был бы человек, душа
которого  на  каждом  пересвете  становилась  бы  прежней,  стирая память  о
прожитом дне. Неспособный  нести в себе след боли или радости, он не смог бы
даже  осознать  своего  несчастья. Страшная  судьба. Хуже смерти.  Ведь наша
память - это и есть мы. Ну, по крайней мере, изрядная часть нас.
     (Карса мысленно лизнула мне щеку).
     Ближе к вечеру нам все чаще стали попадаться березовые и терховые рощи,
а перед самым закатом впереди замаячила темная полоска леса. Когда до опушки
осталось  три-четыре  перелета  стрелы,  я остановила коня.  Лучше встретить
пересвет на открытом месте,  чем в  незнакомом  лесу. И, потом, мне хотелось
как следует разглядеть звезды.
     Я снова  не стала разжигать  костер. А ведь в начале пути я попросту не
представляла, что могу  встречать пересвет одна в Диких землях, да еще и без
костра. Стоп! Откуда это взялось  -  "одна"? Ах да, я ведь тогда еще считала
своего спутника обычным зверем...
     Я  посмотрела на вулха. Его  глаза  блестели  кровавым блеском, отражая
закат.
     Что я скажу ему через  несколько минут, когда  Четтан уже  скроется,  а
Меар  еще  не взойдет? В те  краткие мгновения  Тьмы, когда  только и  могут
встретиться мадхет с анхайром?
     Я сбросила магическую одежду и положила ее на двумех. Та-ак... Про вехи
надо сказать обязательно. Про пять  вех на  пути к У-Наринне, которые назвал
мне умирающий хоринг. И про Сунарру все об®яснить. И про Корнягу. Хотя  этот
и  сам  про  себя все  об®яснит. Я посмотрела туда,  где  к  седлу Ветра был
пристегнут ремнями Корняга. На всякий случай. Корневик укоризненно зыркал на
меня маленькими черными глазками, но молчал. Жеребца я тоже на всякий случай
стреножила.
     Четтан  проворно  скользнул  за горизонт.  На  темном  небе  проступили
звезды. Я  смотрела на  них  во  все  глаза,  потому  что звезды были чудом.
Смотрела бы я на них так  же восторженно,  если бы они появлялись на  каждом
пересвете, а не только  в легендарные  Смутные дни? Не знаю. Думаю, да. Чудо
не блекнет от повторения.
     Я с сожалением опустила взгляд с неба на землю. Туда, где поднимался со
звериных  четверенек анхайр.  Наверное,  для  кого-то  превращение  зверя  в
человека тоже было чудом  - не  меньшим, чем звезды.  А для  меня  -  просто
жизнью.
     Я улыбнулась и протянула руку:
     - Здравствуй, Одинец.
     Его  рука была  влажной и горячей. Он  сильно сжал  мою ладонь - то  ли
боялся, что я ее  тотчас отдерну, то  ли ему трудно было  рассчитывать  силы
сразу после превращения. И  неожиданно  привлек меня  к  себе. Все его  тело
оказалось влажным и горячим.
     Я замерла и, кажется, перестала дышать.  Одинец тоже  замер в  неловкой
позе, сжимая мою руку, и только наши сердца стучали часто-часто.  С какой-то
непонятной отстраненностью я  заметила, что стук сердца анхайра замедляется,
входит в  обычный человеческий ритм,  а кожа  становится  прохладной. Мое же
сердце, наоборот, забилось еще  быстрее, готовясь к превращению. Наверное, и
тело мое стремительно раскалялось, только я этого не чувствовала.
     Одинец  наклонился  ко мне  и  коснулся  моих губ прохладными губами. И
сразу  перестал  меня  удерживать,  разжал об®ятия.  Я  невольно отпрянула и
отступила на шаг.
     Синее зарево Меара вспыхнуло на востоке, и закон  оборотня швырнул меня
на четвереньки.
     Тьма без звезд хлынула в мою смятенную душу.



        Глава шестнадцатая. Меар, день восьмой.


     Вы, наверное, уже  привыкли, что  рассказ мой начинается  с  пересвета,
когда вулх становится Мораном. На сей раз будет не так.
     Накануне, после изрядного количества пива  в таверне "Услада рудокопа",
что  в  Сунарре,  мы  с  карсой  и  Кхиссом  поднялись  в  предусмотрительно
заказанную  комнату,  Моран  сразу  же  рухнул  на  жесткое  ложе  и  уснул,
безмятежно и бездумно. Моран,  но не вулх. Близкий пересвет вулха  разбудил.
Он шевельнулся  в чужом  теле, обеспокоенно заворочался, принюхался, но мало
что  учуял,  потому что  нос человеческий слишком слаб для  вулха.  Тогда он
огляделся. И тоскливо  завыл,  одинокий и потерянный. Но к счастью, пересвет
приблизился вплотную. И спящее людское тело стало меняться.
     Моран  очнулся,   совершенно  трезвый,  спустя  несколько  минут  после
превращения.
     Душная пивная пелена отступила, и я взглянул на  мир глазами вулха. Мне
совершенно расхотелось спать. Оборотни не спят.
     Вулх был сильно встревожен. Карса! Рядом карса, рыжая кошка, с  которой
невозможно  дружить,  и с которой, тем более, невозможно находиться в тесном
человеческом помещении. Да с ней в одном лесу  невозможно  находиться, не то
что в комнате. Вулх каждой шерстинкой чувствовал ее ненависть и жажду крови.
Жажду крови вулха.
     Я  понимал, что вулх, как и я, драки не желает. Скорее  он желает уйти.
Не сбежать, просто уйти. Впрочем, если  драка  все же завязалась бы, вулх бы
дрался.  И  неизвестно, кто  одержал бы  верх.  Но  я, Моран,  неведомо  как
чувствовал и слепую нерассуждающую ненависть карсы. Очень женскую ненависть,
основанную на голых чувствах. Ведь карса была женщиной.
     Вулх - нет. Я даже изумился его холодному спокойствию.
     Но  карса  не напала.  Она  бестолково  потопталась  на  месте,  словно
боролась   сама  с  собой.  И  осталась  стоять  рядом  с  Кхиссом,  который
придерживал  ее за  ошейник.  Вулх  стоял с  другой стороны. Собранный,  как
пружина, но  спокойный.  А  потом  карса стала  меняться, и  превратилась  в
обнаженного человека. В Тури.
     Только  когда  она встала  и начала одеваться, вулх  расслабился. Кхисс
отпустил ошейник и привалился к стене.
     Я расслабился тоже. И на какое-то время растворился в вулхе.
     Снова очнулся я попозже, и мне показалось, что мой вечный спутник-зверь
позвал  меня, человека,  потому  что происходит нечто важное, а сам  он не в
состоянии понять - что именно.
     -  ...чистоты  помыслов  и  чистого  желания, - говорил  Кхисс. - Стоит
отвлечься, стоит поставить выше желания придти в У-Наринну что-нибудь  иное,
например желание пива выпить, и все. Считай, вы пропали. Вы придете  сюда, в
Сунарру...
     -  Мы уже пришли,  - зло сказала  Тури,  сидевшая на краешке  ложа. Она
нервно теребила рукав хорингского одеяния.
     - ...и никогда не покинете ее, - безжалостно закончил фразу Кхисс.- Ибо
только  тот доберется  до  У-Наринны, для  кого это  единственная  цель.  Вы
свернули.
     Тури некоторое время молчала.
     -  Значит,  здесь живут только  те,  кто  по  той  или  иной причине не
добрался до Каменного леса? Кто  оказался недостоин? Кто не сумел  совладать
со своими мелкими желаниями в ущерб главному?
     -  Да. У них лишь одно утешение - они будут  жить долго. Но  это слабое
утешение,  потому что в их жизни не будет меняться абсолютно ничего. Сунарра
- застывший город. Здесь все знают всех, еще со времен прошлых Смутных дней.
И  позапрошлых.  И  поза-поза - сколько  угодно  раз  поза  -прошлых. Именно
поэтому  они  не  спешили  знакомиться  с  новичками.  Зачем?  Ведь  впереди
вечность.   Если  сразу  лезть   с  расспросами,  тогда  никто   не   увидит
представления. Веселого  представления  о новичке,  который  ничего  еще  не
понимает, и мечется  в  поисках  выхода. А  в  Сунарре мало чего происходит,
чтобы лишаться такого захватывающего зрелища.
     Тури повесила голову. Ну, что же ты, рыжая?
     Вулх даже  приподнялся  с коврика  у  входной двери, где  лежал все это
время. Хозяйка,  не сдаваться! Сдавшийся - уже наполовину мертв, не забывай.
Не веришь - спроси у карсы. Она враг, но она не трус, это вулх знал точно.
     - Неужели у нас нет выхода, Кхисс? - спросила Тури блекло и тихо.
     - Не знаю. У меня есть одна надежда... нужно проверить.
     Тури  тотчас  вскинулась,  я  даже  с дрожью  почувствовал,  как  мигом
вскипела ее горячая кровь.
     - Какая? Какая надежда?
     В ее глазах цвели молнии и  решимость. Браво, рыжая! Я, Моран, точно бы
в тебя влюбился.
     - Я не знаю играет ли это какую-либо роль, но... Все возможно.
     Кхисс умолк на мгновение.
     - Все дело в том, что...
     Он  поморщился, словно  не мог подобрать слова, чтобы поточнее выразить
свою мысль.
     -  Я  потом  расскажу.  Спускайся  вниз,  перекуси,  а   пока  поищу...
проводника.
     Вулх при слове "перекуси" радостно завертел хвостом и невольно вытеснил
Морана прочь, во тьму оборотнической души.
     Перекусили неплохо. Гусь с  какой-то растительной дрянью. Гусь вкусный,
дрянь,  как  ни  странно,  тоже  вулху   понравилась.  Пока  серый   брат  с
наслаждением поглощал содержимое широкой деревянной миски, я, Моран,  тускло
отсвечивал где-то на  задворках  его звериной души, изредка прислушиваясь  к
словам Тури.
     - Надо  отсюда выбираться,  отдыхать потом  станем. Как  говаривал один
хороший человек, доживем до урожая, тогда и будем малину жрать.
     Я  насторожился.  Потому  что  тоже  знавал  одного хорошего  человека,
который любил так  выражаться. Унди Мышатника, да  охранят его  душу от бурь
заоблачные выси...
     Наверное,  вулх,  прислушавшись  к  моим  мыслям, чересчур  внимательно
уставился в лицо Тури. Девчонка столь же пристально взглянула в глаза вулху.
     - Ты кто? - спросила она, словно я мог ей ответить.
     Но ответа она не дождалась. Да и не ждала.
     - Понимаешь, Одинец, - сказала она неожиданно дрогнувшим голосом, - жил
в доме у Беша старый забулдыга Унди...
     Тьма! Она на самом деле знала Унди Мышатника!
     Вулх забеспокоился и  постепенно оттеснил меня  вглубь.  Я только успел
подумать,  что  Унди  действительно  зарезали  в  Айетоте,  где  обитал  Беш
Душегуб...  И  что у Беша была  ручная карса. Карса, джерх  забирай! Мадхет,
несомненно мадхет. То есть, Тури. Она служила  Бешу, пока не загрызла его. И
не  его одного. Ведь Лю в  Дренгерт явился именно из  Айетота,  если  верить
стражнику по прозвищу Три  Лапы. А  ему я верил. Значит, Тури, рыжая бестия,
это именно ты прикончила Беша Душегуба.
     Я  не одобрял убийств, но  это был тот самый случай, когда я не стал бы
возражать.
     И  еще  я  подумал  -  что знает  Тури обо мне?  О Моране?  О  резне  в
Плиглексе,  когда  мне  пришлось  убить  шестнадцать  человек,  от®явленных,
правда, негодяев - знает?  И стычке  с номадами на южных границах - знает? О
пьяном  кожевнике,  который  забрался в мой дом  в  Торнсхольме перед  самым
пересветом - знает?
     Тьма...

     Следующий раз  Моран очнулся  всего на миг,  как раз тогда,  когда зубы
вулха щелкнули  в полупяди от чь